Кокорев В. Экономические провалы

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРОВАЛЫ ПО ВОСПОМИНАНИЯМ С 1837 г . (ЗАКЛЮЧЕНИЕ)

Недели через три после напечатания "Экономических провалов" я приступил к прочтению их с самым напряженным вниманием. Мысли мои перенеслись в давно минувшее время, потом смешались с настоящими событиями и затем невольным образом устремились в будущую непроглядную даль. Из всего этого вышло целое наслоение критических взглядов на свой собственный труд: то обвинительных, то оправдательных, то отрицающих всякую надежду на выход из окружающих нас экономических затруднений, то имеющих слабое упование на освобождение русской жизни от накопившихся, в течение 50 лет бедственных угнетений.

Не скрою того, что написание "провалов" потребовало гораздо больших усилий, чем я предполагал, потому что мне не раз приходилось вытягивать из себя за 50 лет уснувшие воспоминания, и если читатели найдут мое повествование в некоторых местах довольно непоследовательным, то это едва ли можно отнести к прямой моей вине, потому что за давно прошедшим временем самые мысли и думы не могли быть стройными и поневоле являлись смешанно и сбивчиво.

Кроме того, в определении минувших действий властных лиц встречаются противоречия: одно и то же лицо то одобряется, то порицается, но в действительности это так и было, и избежать этого противоречия невозможно, не исказив верность современных взглядов и мнений, которые одобряли, например, сооружение железных дорог и порицали самый способ сооружения и делавшиеся для постройки заграничные займы. Точно так же, в знаменательное время уничтожения крепостной зависимости, в общих взглядах существовало полнейшее противоречие: все одобряли освобождение крестьян с землею, и в то же время все порицали равнодушие правительства к положению лично помещиков и угнетение землевладения уничтожением опекунских советов, без замены их новым кредитным учреждением с дешевым и доступным кредитом.

Вместо заключения представляю благосклонным читателям простой отчет в тех мыслях, которые роились у меня в голове после прочтения "Экономических провалов", излагая их совершенно в том порядке, в каком они появлялись в моем воображении, так что очерк мыслей составляет, так сказать, стенографию разговора, происходившего с самим собою, под диктовку внутреннего голоса. Вот первое наслоение мыслей.

После калейдоскопного появления в моем воображении бывших событий, после неясных и смешанных воспоминаний, сам не знаю почему, по прочтении "Экономических провалов", я остановился на слове: безумный! безумный! Затем из этого слова стало развиваться дальнейшее мышление. Зачем ты, безумный, наделал себе изданием в печать "провалов" огромную массу врагов? Вникни.

Затронув интересы бумагопрядильных и ткацких фабрикантов (провал третий), ты образуешь в них враждебное настроение.

Говоря о повороте чайной торговли на Кяхту для оживления Сибирского тракта и для уменьшения выпуска монеты за границу, затрагиваешь (провал четвертый) интересы всех чайных торговцев, основавших свою деятельность на распродаже чаев, привозимых из-за границы.

Выясняя вредоносность Главного общества железных дорог (провал пятый), задеваешь учреждение, имеющее почти полугосударственное значение.

Выводя наружу причину всех бедствий, созданных фирмою они, забываешь, что значение этой фирмы непомерно сильно: к ней принадлежит множество влиятельных лиц, и ее принципы укоренились не только в мыслях этих лиц, но даже вошли в штукатурку тех присутственных кабинетов, где заседают члены могущественной фирмы они. Подумал ли ты, безрассудный, о том, какая нужна вентиляция, чтобы освежить и проветрить штукатурку?

В седьмом, восьмом и девятом провалах ты восстановляешь против себя все многочисленное и многозначащее акцизное ведомство, ставя ему в вину уничтожение мелких винокурен и увеличение пьянства, и затем касаешься устроенных для помещиков мышеловок, т.е. земельных банков.

В десятом провале, говоря о неудовлетворении готовности русского народа кредитовать правительство своим трудом, осмеливаешься скорбеть о допущении злополучных займов на счет народа без его ведома, совершенно забывая, что займы эти проектированы и одобрены современными финансовыми светилами.

В одиннадцатом и двенадцатом провалах доказываешь, что все наше сибирское золото ушло за границу, вследствие предательских тарифов и широкого проживания денег за границей. Тут уже чувствительно задеваешь самую интеллигентную часть общества, потому что проживатели денег за границей считаются, так сказать, сливками общества, и если они портят наш баланс и обесценивают наш денежный курс (не считая прожитка больных и учащихся) на 10-20 млн. в год, то это, из вежливости к Европе, следует переносить безропотно.

Тринадцатый провал единственный, где ты никого не задеваешь, говоря о беседе с князем Барятинским. Тут главнейше соприкасаются этому вопросу одни молчаливые могилы на высотах Шипки и в оврагах Плевны.

Четырнадцатый провал также никого не оскорбляет: в нем идет речь о разрушении мареноводства в Дагестане и солеварения в Пермской и Вологодской губерниях, следовательно дело касается только рабочих тружеников, значит, и недовольных из интеллигентной сферы быть не может.

Пятнадцатый провал говорит о вредных для развития и упрочения торговли последствиях от болезни чинобесия, выражающейся переходом купцов в чиновные классы. Очевидно, что это замечание делает недовольными всех тех, до кого оно касается.

Действительно, я поступил опрометчиво, выведя наружу все то, что за 50 лет во мне скопилось. Ведь можно бы было поговорить кое о чем, так себе, кругленько и жиденько, пошевеливая пером без всякого участия сердца, следовательно и не задевая никого, вроде того, как пишут в канцеляриях: с одной стороны, мы видим недостижение цели, а с другой стороны, если взять во внимание бывшие обстоятельства, то нельзя не сожалеть, что они (эти обстоятельства) упорно противодействовали осуществлению других, более полезных мер и т. п. Наконец, какая цель идти на неприятность при полном убеждении, что стену равнодушия к общей пользе ничем пробить нельзя. Другое дело, если бы самопожертвование своим спокойствием привело, хотя бы частью, к поправлению бедствий, принесенных "провалами"; тогда бы не стоило обращать внимания на вред, приносимый самому себе; а теперь остается повторить то, что сказано вначале: безумный! безумный!

Второе наслоение мыслей

После продолжительных и мрачных дум показался какой-то свет в мыслях, выразившийся так: Но позвольте, отчего же я безумный? Безумные ничего не помнят и не имеют никакой способности к последовательному изложению пережитых событий, и, короче говоря, безумные несут дичь, а я написал сущую правду, продиктованную мне возбуждением воспоминаний за 50 лет моей жизни, и написал это, вступая в восьмой десяток лет, когда уже делается возможным и позволительным, стоя одною ногою в гробу, относиться с полным хладнокровием к человеческой вражде.

Впрочем, не все же, до кого касаются "Экономические провалы", обратятся в моих врагов; и в числе их найдутся люди, добросовестно сознающие свои ошибки, последовавшие от временного затмения их воззрений, а затем сколько же найдется людей, которые отнесутся одобрительно. Вот кто одобрит:

Все те, которые, при замене бумагопрядильной нитки льняною, будут вместо линючего непрочного ситца носить рубашки и сарафаны из прочной льняной ткани.

Все те, которые начнут сеять лен и продавать его на льнопрядильные фабрики.

Все те, которые получат несуществующий теперь заработок при провозе по Сибирскому тракту нескольких миллионов пудов чая, при направлении этой торговли на старый порядок. Заработок этот составит более 10 млн. рублей в год для сибирских извозчиков, не говоря уже о государственной пользе в отношении уменьшения отлива нашей монеты за границу.

Все те помещики, которые от устройства мелких сельскохозяйственных винокурен получат возможность водвориться в своих заброшенных имениях и жить безбедно.

Все те крестьяне, которые с приобретением барды в деревнях, увеличат свое скотоводство, напоят детей молоком и увидят на своем столе мясное варево.

Все те, которые спасутся от дальнейшего пропойства, вследствие значительного уменьшения мест продажи хлебного вина.

Все те рабочие в Пермской и Вологодской губерниях, которые, при возрождении там солеварения, избавятся от нищенства.

Все те, которые спасутся в купеческом сословии от заразы чинобесия и тем самым сохранят устойчивость своих торговых домов и твердое положение для своих наследников.

Неправда ли, читатель, что итог пользы значительно перевешивает итог неприятностей, которым я подвергаюсь по случаю напечатания "Экономических провалов"?

Третье наслоение мыслей

Какая пустая мечта воображать, что из "Экономических Провалов" выйдет какая-то польза. Еще непозволительнее думать, что "все те", за приобретенное ими благоустройство в жизни, затмят своим сочувствием вражду тех лиц, которые сочинили выраженные в провалах беды и напасти. Такой взгляд, по меньшей мере, выражает ребячество и непонимание того, что "все те" будут давно уже в могиле, когда вопросы об улучшении их быта, зародившись в канцелярских лабораториях, поступят в особые комиссии для составления объемистых томов под названием: "Труды такой-то комиссии". Между тем эти-то, которые повергнули русскую жизнь в обнищание, сейчас же высунут свое ядовитое жало. Кроме того, где же проводники к введению в жизнь всего того, что по смыслу провалов должно быть усвоено для жизни? Нет, от обаятельной мысли достижения пользы надобно отрешиться, приводя на память следующие, испытанные на самом себе события, в которых я был действующим лицом.

I. В 1862 г . был представлен с лишком от 50 лиц составленный с моим участием проект сооружения железных дорог на русские средства без гарантии от правительства, поставленный в связь со сбором акциза с хлебного вина. Проекту этому дали истолкование возрождения откупной монополии, тогда как вся продажа хлебного вина предоставлялась, на основании вновь вводимой тогда акцизной системы, всем желающим торговать вином, но только без спаивания народа, т. е. без увеличения кабаков, а чтобы частная компания заменяла собою казенную администрацию по сбору акциза, обязываясь притом строить железные дороги, как выше сказано, без гарантии и без займов за границей. На проект этот была объявлена резолюция, напечатанная в то время во всех газетах и начинавшаяся словами: "отвергая" и проч.

После этого отвержения мы стали искать милостивых пособий, в виде займов у заграничных банкиров. Расчет компании, предлагавшей обойтись русскими средствами, был основан на том, что у нее не будет потерь по вознаграждению винокуренных заводчиков за перекур вина, и на сбереженные через это суммы построятся железные дороги и поступят в собственность правительства. Таким образом, правительство, не делая заграничных долгов, имело бы даром железные дороги. Вознаграждение за перекур, как мы видели (в девятом провале), составило по отчетам министерства финансов по 1880 г . 324.250.160 руб., а по 1887 г . оно, вероятно, составляет 500 млн., на которое могло бы быть выстроено, по меньшей мере, 10 тыс. верст железных дорог. И вот такой-то проект, в котором заключалась сила саморазвития, спасение России от внешних долгов и выражение перед всей Европой нашей возможности создавать все нам нужное дома, своими собственными средствами, был отвергнут. Сильно затрещала тогда русская грудь и лопнула подоплека, дух предприимчивости и деятельности был убит, карман у всех - включительно с правительством - оказался прорванным; но зато адски улыбнулись немцы и полунемцы, т.е. теоретики-финансисты, возрадовались биржевые маклеры, комиссионеры и всевозможные агенты, действовавшие по приисканию денег за границей для бедной и убогой России, признанной самим правительством бессильною к самовозрождению и бесправною в смысле удовлетворения ее патриотических ходатайств. И все это происходило в те годы, в которые мы стремились прославлять себя проявлением в России либерализма.

Обращаясь к воспоминанию об означенном проекте, живо представляю себе те дни, в которые мы развозили его ко всем господам министрам. От всей компании для этой развозки и потребных объяснений было выбрано 10 лиц: Д.Е. Бенардаки, В.Н. Рукавишников, М.А. Горбов, B.C. Каншин, И.Ф. Мамонтов, банкир Капгер и я, а остальных не могу припомнить. Везде мы были приняты очень холодно, и никто из властных лиц не хотел продолжать с нами никакого разговора о подробностях проекта, так что мы совершенно напрасно усиливались доказывать возможность обойтись при сооружении железных дорог без внешних займов и необходимость охранить сельскую жизнь от непомерного пьянства, долженствующего последовать при безграничном распространении кабаков. Самое памятное событие совершилось при появлении нашем в министерстве внутренних дел, у Чернышева моста, где в каком-то из департаментов министр внутренних дел граф Валуев принимал просителей. Мы приготовились высказать министру, заведовавшему направлением и порядком внутренней жизни России, что акцизная система, не охраняющая интересов мелких сельских винокурен и представляющая развитие пьянства, приведет в обнищание десятки тысяч помещичьих семейств и сотни тысяч крестьян; но все, эти соображения остались невысказанными, потому что здание министерства было ночью поражено пожаром, охватившим его со стороны сгоревшего в то время Апраксина двора, и швейцар нам объявил, что никого принимать не велено. Через 3-4 года после этого путешествия по министрам, при свидании с банкиром Капгером, он мне сказал: "Я был в вашей русской компании, чтоб строить железные дороги без заграничных займов; но финансисты отвергли наше предложение, а потому я невольно преобразовал себя в пиявку, высасывающую денежную силу России, т.е. сделался фактором приискания денег за границей фон Дервизу для устройства рельсового пути от Коломны до Рязани и далее". Вот где начало железнодорожных высоких цен и накопления внешних долгов.

II. В течение десяти последних лет сколько написано было мною и другими лицами статей в московских и петербургских газетах и журналах, сколько сказано речей в Петербургском сельскохозяйственном клубе, сколько подано записок властным лицам о прекращении безобразного пьянства и о необходимости образовать мелкое сельскохозяйственное винокурение для спасения небогатых помещиков от расстройства, и нигде, ни у властных лиц, ни в земствах, ни в дворянских собраниях, ни в городских думах и ни в обществе (увы!) эти слова и речи услышаны не были.

В этом деле, т.е. в распространении кабаков и уничтожении мелких винокурен, равно и в отказе русской компании строить железные дороги на свои средства, знаменитые "они" проявили всесильное могущество и вместе с тем полную бесчеловечность, поразив Россию в самое сердце тремя тяжкими и неисцелимыми язвами, а именно: Государственное казначейство - заграничными долгами, быт крестьян - соблазном к пьянству, мирную жизнь помещиков - изгнанием их из отцовских жилищ. На всей этой почве смешанных зол засел и укоренился нигилизм, породивший адское динамитоварение. Затем образовались те преступные намерения и действия, которые наполняли ужасом русские сердца в страшные дни 4 и 2 апреля и 1 марта и которых тление и вспышки существуют и доныне.

III. На множество неутешительных и самых безотрадных мыслей наводит бывшее в 1868 г . ходатайство 92 русских людей об отдаче им Николаевской железной дороги. Это

ходатайство было возбуждено уверенностью, что правительство пришло к сознанию своей ошибки в учреждении Главного французского общества железных дорог, ухитрившегося обобрать русскую казну на несколько десятков миллионов, и что если это общество имело дерзновение просить об отдаче ему Николаевской дороги, то, вероятно, в том убеждении, что в России не найдется такой внутренней силы, которая могла бы быть ему соперником. Сила эта нашлась в упомянутых 92 лицах, которые выбрали из себя депутатов для ходатайства перед правительством; депутаты эти были: Чижов, Кошелев, двое Мамонтовых, Рукавишников, Горбов, Полетика, я и еще кто-то. Депутаты эти прожили в Петербурге по этому делу семь месяцев. Для рассмотрения наших предложений, сравнительно с предложениями Главного общества, было памятное и замечательное особое заседание в Аничковом дворце, состоявшее из всех министров, под председательством Наследника Цесаревича, ныне благополучно царствующего Государя Императора Александра Александровича, с участием в заседании Великого князя Константина Николаевича и с приглашением от Главного Общества бывшего тогда председателем совета оного графа Г.А. Строганова и от русской компании двух лиц, Полетики и меня. Ни граф Строганов, ни мы не были членами заседания, нас призывали только для ответов на предлагавшиеся нам вопросы. К.В. Чевкин, сильно желавший успеха русской компании, накануне сказал мне, что нас спросят в заседании о каком-то добавочном миллионе (подробного значения этого миллиона не упомню) по платежу в казну за право владения дорогой, то чтобы мы отвечали на это полным согласием, что, разумеется, и было нами исполнено. После этого заседания дело перешло вскоре в Комитет министров, где значительное большинство членов было за отдачу Николаевской дороги русской компании. Затем, для окончательного решения дела, был назначен в Царском Селе особый совет в Высочайшем присутствии Государя Императора. Совет состоял из министров, председателей департаментов Государственного совета и других высокопоставленных сановников, а всего из 22 лиц, из которых 17 были за русскую компанию, включительно с Августейшим покровителем русской предприимчивости Государем Наследником Цесаревичем; но дело решилось согласно с мнением меньшинства, на основании каких-то финансовых интересов, долженствующих выразиться в возвышении цены на акции Главного общества. Понятно, что ожидания эти оправдались, когда в состав деятельности этого общества вошла такая сильная и доходная дорога, как Николаевская. Акции сильно поднялись в цене, а народный говор удостоверял в том, что значительная часть акций Главного общества принадлежала некоторым членам меньшинства, подававшим голоса за отдачу этому Обществу Николаевской дороги. Этот говор может быть доказан или опровергнут документальною справкою в делах Главного общества; но мы обратимся теперь к разбору того мнения, почему возвышение цен на акции Главного Общества могло быть признано полезным для всей России в видах улучшения ее финансового положения. Разве возможно улучшать финансы подавлением внутреннего стремления русских людей к деятельности? Такую систему можно сравнить вот с чем: положим, в какой-либо волости отлично удобрили поля и получили значительный урожай, но удобрение произвели, зарезав в этой волости всякое дыхание, запахав в землю трупы и полив поля кровью. Так вышло и здесь. Поднялись акции Главного общества на европейских биржах, к очевидной выгоде держателей этих акций, по большей части иностранцев, и поднялись оттого, что задушили стремление 92 лиц, за которыми стояло ожидающих правдивой развязки дела - за каждым более ста лиц. Это решение произвело великое разрушение русской экономической силы. Ходатайствуя об отдаче русской компании Николаевской дороги, все мы чувствовали, чем каждый из нас мог выразить пользу относительно верного назначения перевозочных тарифов, устройства на станциях здоровых помещений для служащих, слесарных школ, товарных складов и т. д.; но оказалось, что никогда никто из нас не может ничем быть полезен своей стране .

После всего этого понеслась по обширному пространству русской земли молва, что кровные дети русской земли напоминают собою пасынков, обреченных мачехою не на самостоятельное хозяйство, а на батрацкую работу у иноземных хозяев.

В числе означенных 92 лиц были известные представители дворянства, земства и купечества; все это взятое вместе изображало кружок людей живых, мыслящих и знающих русский быт. Когда разнеслась весть, что в Комитете министров оказалось значительное большинство за русскую компанию, поздравлениям не было конца, потому что успех этот веселил сердце каждого русского; но когда после совета в Царском Селе последовал отказ, и дорога, сооруженная Императором Николаем Павловичем, попала в руки такого общества, корни которого находятся в Париже, тогда выражению огорчений не было предала. В домах, в клубах, в трактирах, на гуляньях несколько дней шел гул глубоких сожалений о презрении к русской деятельности. Вот тут-то ясно обозначилась ложность тогдашнего либерализма и ясно высказалось то, что мы либеральничаем только перед Европой и для Европы и душим дома всякое начинание, желающее выразить русскую самобытность. Из сановников всех более скорбели Чевкин и Мельников, сильно желавшие успеха русской компании. Нам казалось, по некоторым признакам, что Чевкин своим сочувствием к нам желает смыть свой грех за допущенное им устройство Главного общества, а Мельников также смывает другой грех, лежавший на его совести: за производство американца Уайненса, заведовавшего техникою Николаевской дороги, в 10 миллионные капиталисты, тогда как множество русских людей (Путилов, Струве, Полетика и т. д.) могли его заменить, не увозя нажитых денег за границу. П.П. Мельников до того придавал важное значение отказу в отдаче Николаевской дороги русской компании, что открыто многим сановникам и посещавшей его публике выражал свое огорчение, присовокупляя, что отриновение русской компании от дела умаляет значение знаменательного дня 19 февраля 1861 г ., так как по его мнению после этого дня надобно было всякую деятельность - большую и малую - сосредоточивать только в русских руках, с обязанностью давать служебные занятия обнищавшим помещикам, дабы не распложать недовольных. Вероятно, громкие сетования Мельникова были отчасти поводом к увольнению его от должности министра путей сообщения.

Но что же выиграли финансы в общем итоге от подъема акций Главного общества и к чему все это привело? Наш рубль упал впоследствии наполовину, а заграничные наши друзья-банкиры, еще более завладевши нами посредством уступки Николаевской дороги Главному обществу, успели окончательно одурманить нас мнимою дружбою и вовлекли в неоплатные долги. Кто же нас спасет, когда наступят горькие дни несостоятельного всероссийского конкурса. Конечно, спасителями явятся не заграничные друзья, а те же горемычные лица, которых мы зачислили в батраки, выказав полное неуменье поднять экономическую силу России посредством подъема русских деятелей, хотя Германия представляла нам пример этого подъема в лице Борзига и Круппа.

Итак, говоря без преувеличения, что если такие предложения (постройка железных дорог на свои средства, уничтожение пьянства, спасение помещиков от разорения и передача Николаевской дороги русской компании), которые составляли твердые устои государственной жизни, не удостоились никакого внимания: так что же за пустая мечта думать, что какие-то "Экономические провалы" будут иметь лучшую участь? Так думать - значит, вовсе не понимать того, что у людей власти решительно нет времени для уяснения себе глубокой сущности в предложениях, делаемых русскими людьми. Одно выслушивание докладов о текущих делах с соображениями, почерпнутыми из архивных шкафов, и затем подпись массы распорядительных бумаг, порождаемых этими докладами, поглощает все время, хотя 9/10 этих бумаг, если б они никогда не выходили из Петербурга, только уменьшили бы сумму жизненных затруднений.

Все это приводит к такому заключению, что действие машины, расстроенной введением в жизнь чужеземных оснований, сообщило ей такую постановку, что если в некоторые места вложить (выражаясь технически) цельные шестерни и пальцы, то стучанье и неровность еще более увеличатся, потому что свежие и правильные части будут противиться действию расшатанности.

Но положим, что машина скрипит и хлопает, но зато в обществе живы верные и устойчивые взгляды. Едва ли! Мы видели, как чествовали в Москве, сердце России, поставщика хлопка в сырце и устроителя бумагопрядильных фабрик. Это чествование было бы понятно в Лодзи или Дерпте, но и там на это не решились, а в Белокаменной, возле стен старейшего университета, вредоносную деятельность торговца хлопком возводили в заслугу России. К чему же после этого существуют кафедры Политической экономии и статистики? Было бы сто раз полезнее заменить их кафедрою изучения русской избы и разъяснить простой вопрос, что если деревня богата своими домовными произведениями, тогда и волость богата, а когда все волости богаты, тогда - и только тогда - богата и вся Россия. Все политико-экономические многоглаголания с кафедр, уклоняющиеся от вышеизложенных простых начал, наполняют головы слушателей такими финансовыми и экономическими знаниями, из которых, как мы видели во всем настоящем повествовании, происходят деятели, вовсе не знакомые с потребностями русской жизни и при занятии ими высших должностей могущие повторить ошибки своих предшественников. Кажется, пора убедиться в том, что в России нет политико-экономической науки, выращенной на русской почве, и оттого все наши финансовые деятели, которые явились в 60-х годах пионерами преобразований, хотя трудились добросовестно, с уверенностью, что они преобразовывают русскую жизнь к лучшему, но последствия показали, что труды их незаметно для них самих клонились к ниспровержению общественного благосостояния и порядка.

А вот главнейший вопрос: где же этот сильный и притом преисполненный животворных мыслей человек, который протянет на самоткацкий бумагопрядильный станок льняную нитку, оживит Сибирский пустынный тракт кяхтинской разменной торговлей, развенчает Россию с Главным обществом российских железных дорог, испарит и обессилит фирму они, прекратит пьянство в деревнях, водворит помещиков в их имениях, придав им доходность посредством мелких винокурен, напоит крестьянских детей молоком и доставит крестьянской семье хотя бы в праздничные дни кусок мяса, образовав при распространении барды сельское скотоводство, выведет землевладельцев из зависимости от "мышеловок" (земельных банков), позволит народу кредитовать правительство своим трудом во всех его видах при исполнении полезных государственных работ, освободит навсегда Россию от накопления дальнейших долгов за границей, сбережет сибирское золото изменением тарифа в пользу России, устранит мотовство денег за границей, призовет к жизни солеварение в Пермской и Вологодской губерниях и уничтожит эпидемию чинобесия между купцами, - где этот человек?

Человека этого нет и не будет, да и сохрани Бог русскую жизнь от появления его с исключительным влиянием у подножия Престола. Такой человек всегда перейдет пределы должного и потребного и вовлечет общую жизнь в область неведомого пространства. Благо России состоит единственно в спасительной - Богом дарованной ей царской власти, могущей своим велением в постепенном стройном порядке созидать благоустройство русской земли, водворяя все то, что потребно для государственной силы и народного благоденствия, и устраняя все то, что противоречит потребностям самой жизни.

Четвертое наслоение мыслей

Итак, останавливаясь на последнем заключительном выражении третьего наслоения мыслей, чувствую себя исполненным радостных надежд и совершенной уверенности, что возможность улучшения нашего положения не составляет напрасной мечты.

Государь - надежа показал уже России в учреждении Дворянского и Крестьянского банков, образовавшихся вследствие непременной воли Его Императорского Величества, значительный шаг к освобождению русского землевладения от "мышеловок" (земельных банков) и в отмене Закавказского транзита благоизволил удостоверить русскую промышленность в ограждении ее от подрыва со стороны иностранцев. Затем, сколько еще в короткое время настоящего благословенного царствования совершилось доказательств созидательной силы, исходящей прямо от воли монарха: сооружение стратегической сети железных дорог к западной границе, приспособление портов к расширению торговли с учреждением посредством добровольного флота постоянных рейсов из Черного моря в отдаленные русские порты Восточного океана и быстрое сооружение железных дорог от Каспия в Среднюю Азию, открывающее новые пути для русской торговли и сообщающее оживление среднеазиатских владений в смысле развития промышленности и упрочения в этих владениях незыблемой связи с Россией, но успехи наших дней не останавливаются на том, что мы сказали: русское сердце радуется самою вожделенною радостью при общих слухах об улучшении в войсках положения офицеров в смысле материального обеспечения и воздает похвалу мудрому правилу о несовмещении государственной службы с частными занятиями. Кроме всего этого, промышленная жизнь России чувствует себя вступившею на путь ограждения ее внутренних интересов от подрыва иностранными товарами, и это общее радостное самочувствие порождено целым рядом тарифных изменений, направленных к развитию внутреннего благосостояния. И все это, что мы перечислили, исходит прямо из сердечной заботливости нашего возлюбленного Государя о благе и славе России.

Да будет же он - наше сокровище - виновником дальнейшего и всестороннего благоустройства русской жизни. Кроме этой несомненной надежды, самое сильное содействие к достижению благоденствия доставит нам особая сила, это сила нашей нужды и крайности. В предисловии к "Экономическим провалам" было сказано, что над Россией совершится исполнение священного изречения: в скорби моей распространил мя ecu. Силу и значение этих слов, заменяющих собою всяких влиятельных проводников, может познать и оценить только тот, кто носит в себе горячую любовь к отечеству.

Странное свойство России! То, что в других государствах окончательно расслабляет народную мощь, у нас, наоборот, из немощи может возродиться укрепление экономической силы и поводом к тому будет (всенепременно будет) наша обязанность ежегодно платить 270 млн. процентов по долгам и наш многомиллионный дефицит по, государственной росписи. При этом нельзя не сказать, что "они" ужасно как дорого взяли с России за урок нашего сознания и ощущения наших общих трудностей. Итак, судите сами, сколь велика наша сила, когда видимое бессилие имеет способность толкать нас к новой силе. За доказательствами дело не остановится. Вот они: усиленный тариф на хлопок, с применением всего вообще тарифа к полной охране русских интересов, прекращение пьянства, распространение мелкого винокурения, спасение сибирского золота от исчезновения его за границу и сокращение прожитка денег за границей без всякого стеснения для больных и учащихся, с избытком покроет все потребности государственной росписи. Это явление воздействует самым благоприятным образом на улучшение курса и покажет всем нашим недругам, что надежда на поворот к лучшему представляется вероятною и достижимою. Какое сильное горе поразит тогда всех недругов при виде того, что они нас не совсем еще доколотили и что мы, вздохнув и оправившись, получили возможность встать на свои ноги,,

Пятое наслоение мыслей

После восторженных надежд мысли мои опять сделались робкими и подчинились духу сомнений, иначе говоря, подчинились общему настроению, в котором все мы находимся, т.е. маловерию в возможность полного и быстрого во всех частях возрождения. Затем все надежды показались увядающими и внутреннее настроение преисполнилось безотрадного уныния. Да будет же это настроение неверным и ложным.

Но где же корень грустного направления? Не есть ли это явление бессознательное? Нет, к несчастью, оно исходит из глубокого сознания неисправимости трех тяжких провалов: 1) опоздание в 40-х годах сооружением железной дороги из Москвы к Черному морю; 2) накопление заграничных долгов и 3) пренебрежение к мысли фельдмаршала князя Барятинского. Остается одно утешение - принять эти провалы, как наказание свыше за великий грех духоугашения светлых патриотических мыслей, и затем никогда подобных грехов не делать, чтобы еще более не пострадать.

Приближаясь к окончанию, скажу несколько слов о том, что хронология и цифры в "Экономических Провалах" намечены приблизительно. В самом предисловии к провалам сказано, что они извлечены из запаса памяти без всяких материалов; но впрочем, тут дело не в хронологии и не в точности специальных цифр, а главное - в сущности, т.е. были ли провалы и существует ли последовавшее от них экономическое и финансовое расстройство?

Что касается изложения пережитых мною (начиная с 37 года) взглядов и разговоров и вообще изображения народных мыслей, при всех вышеизложенных провалах, то все это списано с натуры с фотографическою точностью. Если бы мне понадобилось защищать себя перед судом общественного мнения в главной сущности провалов, то я могу выставить сильную защиту, состоящую в том, что мы действительно провалились на большую глубину: монеты нет, долгов бездна, дефицит непоправимый, а в экономическом положении что видим? Народ пьянствует, северные земли без удобрения и помещики без пристанища. Прибавим к тому: большинство молодежи во всех сословиях не видит ничего впереди, и день ото дня все более и более нравственно падает от нужд и лишений; а старость, видя могилу, с сердечною болью сознает, что оставляет своих преемников ни в чем не обеспеченными Но есть старость еще более скорбная - это жизнь тех стариков, сыновья или внуки которых, составлявшие цель и утешение их в жизни, лежат в земле, покончив свое существование, в припадке отчаяния, самоубийством. И таких изнывающих от печали старцев надо считать уже не сотнями, а тысячами.

О, ужас, ужас, ужас!

Окончу тем, что если нашей внутренней экономической политике суждено принять, во всех ее частях, русское направление, соглашенное с потребностями народной жизни, тогда из многих поразивших нас провалов мы выберемся на свет Божий и освежим себя чистым и здоровым воздухом; но, конечно, главные провалы останутся неисправимыми, и нам надобно уже примириться с тою горькою действительностью, которая будет проходить через всю будущую историю России. Повторим для глубокого укрепления в своей памяти, дабы не только наяву, но и во сне не забывались три ужасных непоправимых провала:

1. Опоздание в сооружении железной дороги из Москвы к Черному морю.

2. Жестокие по своим условиям заграничные займы.

3. Пренебрежение к спасительным мыслям князя Барятинского.

Все наши провалы, начавшиеся с 1837 г ., не были последствием зол, нанесенных небом, вроде эпидемий, землетрясений и неурожаев, или грозного нашествия каких-либо врагов, подобно бывшему в 1812 г . Все беды надвинулись на нас, как наказание за великий смертный грех - духоугашения, и чем более гаснул дух народных мыслей, тем более входил в законопроекты и вообще в насилование жизни дух умопомрачения. Историк России будет удивлен тем, что мы растеряли свою финансовую силу на самое, так сказать, ничтожное дело, отправляясь, в течение XIX столетия, по два раза в каждое царствование, воевать с какими-то турками, как будто эти турки могли когда-нибудь придти к нам, в виде наполеоновского нашествия. Покойное и правильное развитие русской силы в смысле экономическом и финансовом, без всяких походов под турку (говоря солдатским языком), порождавших на театре войны человекоубийство, а дома - обеднение в денежных средствах, произвело бы гораздо большее давление на Порту, чем напряженные военные действия .

Пора сознаться в том, что мы забыли то, чего нельзя ни на минуту забывать, забыли, что животворные мысли, выражающие наитие Божией благодати, ниспосылаются тем людям, которых наша горделивая и бессодержательная суетность считает невеждами, не ведая того, что выражение на земле высших небесных тайн было вверено грубым простолюдинам, оставившим нам завет не угашать духа, в нем бо сила!

И этот великий завет, изреченный носителями на земле всетворящего Духа Божия, должен бы был составлять неуклонную стезю жизни; а мы с нашим оледенелым сердцем и извращенным воззрением, уклонившись от истинного светозарного пути, стали искать спасения в окоченелых канцелярских справках и форменных пустословных комиссиях, думая найти в них свет разума (о, несмысленное заблуждение!), и, убедившись сто тысяч раз, что на этом пути ничего нет, кроме темнообразной путаницы, все-таки продолжаем коснеть в глубокой тьме вредного лжесловесия и разрушительного злообразия.

Слышу возражения, смешанные с вопросом: все это одни слова и никто не знает, где находятся люди света и какая есть возможность их найти? Отвечаю: эти светочи живут вместе с нами и находятся на всех дорогах жизни, озаренные лучами правды и долготерпения.

Крестьянская семья, питающаяся милостыней и обливающаяся слезами о расстройстве жизни, по случаю увеличения кабаков, представляет собою живую государственную лекцию (гораздо более поучительную, чем все наши экономические лекции), к которой надобно бы было приложить внимательное ухо власти более двадцати лет тому назад .

Помещичья семья, вытесненная из своего гнезда бескредитным удушьем и разрушением мелких винокурен и скитающаяся по белу свету уже четверть столетия, составляет вторую государственную лекцию.

Кружок людей, умолявший властных лиц не учреждать Главного французского общества железных дорог, а образовать вместо этого русскую деятельность, составляет своего рода поучительную, также государственную, лекцию.

Другой кружок, составившийся из 92 патриотических лиц и ходатайствовавший об отдаче Николаевской дороги, выражал собою живой родник чистых струй народной деятельности; но этот родник засыпали разным сором теоретических чужеземных воззрений и т. д. и т. д.

По всему видно, что смиренные светочи, т.е. помещичьи и крестьянские семейства, разоренные преобразованиями, не могут в течение 25 лет возбудить к себе такого внимания, которое бы поворотило их быт на новый лучший путь. Без сомнения, это нерадение происходит от общего свойства русской натуры, одинаково подчиняющейся как в простонародье, так и в интеллигенции, известной поговорке: русский не перекрестится, пока гром не грянет. Впрочем, течение русской жизни представляет не одну только сдержанную скорбь, но и грозу со страшным громом, беспрестанно вокруг нас раздающимся. Замерзающие зимой на дорогах крестьяне, пропившие свою одежду и обувь, или преждевременно умирающие в деревнях от жестокого пьянства, разве не представляют собою грозу и бурю? Затем, случаи убийства из-за нескольких гривен, совершаемые от помутившегося от пьянства рассудка, также выражают смертоносный гром бедствий. Наконец, наша молодежь, наши будущие заместители в жизни (офицеры, студенты и гимназисты), оканчивающие жизнь самоубийством, неужели не в силах возбудить такую деятельность в наших мыслях, которая додумалась бы до причины, порождающей отчаяние? Если каждодневные оглашения в печати скорбных известий о самоубийствах нас не трогают, то какие же словесные убеждения могут возродить в нас чувство жалости. Какая речь может быть убедительнее и трогательнее бездушного пораженного смертью человека, и тем паче человека, самовольно лишающего себя жизни от тоски и невозможности направить себя на путь полезного труда. Давно изречено святым Златоустом, что если смерть наших братьев не может нас уцеломудрить, то затем уже никто и ничто нас не уцеломудрит. Остается одно: плакать горькими слезами при виде того, как мертвые духом погребают мертвых телом.

Но от всех разрушительных провалов, породивших бедность и самоубийства, можно бы было избавиться, если бы мы оканчивали каждый день строгим требованием от своей совести удостоверения в том, что в течение дня ни было отвергнуто ни одной просьбы, как бы она малозначительна не была, и ни одно предложение о разных потребностях не только больших городов, но и бедной деревни, не оставлено без скорого удовлетворения.

Не трудно отгадать, что во мнении читателя возникнет удивление, смешанное даже с досадою и порицанием, за то, что воспоминания за 50 лет представляют одни только провалы, как будто русская жизнь в течение полувека не имела светлых событий. Такое неудовольствие было бы вполне справедливым, если бы я за 50 лет описывал общее течение русской жизни и это описание наполнил бы одними экономическими провалами, но так как задача сочинения состояла в обозрении экономических преобразований, то это уже не моя вина, что пережитые мною преобразования и нововведения представляют беспрерывный ряд провалов, действительность которых осязательно удостоверяется настоящим финансовым и экономическим положением России. Справедливее будет такое заключение, что не все провалы мною исчерпаны; многие из них мне вовсе не известны и некоторые, без сомнения, не сохранились в моей памяти, но чтобы не оставлять в читателях сетования на то, что при созерцании всего прошедшего я был не способен видеть отрадных явлений, считаю моею обязанностью, хотя в кратком изложении, поименовать те события, которые веселили дух русских людей. Здесь я буду держаться того же правила, как и в провалах, то есть излагать те суждения, которые высказывались в обществе и в народе и ясно доказывали, что в то время, когда мы падали в экономическом положении, русская жизнь в других ее проявлениях выражала очевидный рост. Остановимся на нашей главной гордости, - военных силах России, беспрестанно обновляющихся дальнейшим благоустройством и через это достигающих самого блестящего и влиятельного положения в Европе. У всех русских людей на глазах значительное улучшение положения солдата в отношении пищи, одежды и всей обстановки солдатской жизни в казармах и лагерях. Это улучшение выразилось на самом наружном виде солдат, в особой их бодрости и веселости лиц сравнительно с прежним временем. Введенная - вместо рекрутских наборов - всесословная воинская повинность сразу прекратила семейные слезы и отчаянные вопли, какие слышались прежде.

Затем другие части государственного строя, положим, художественная (живопись, скульптура и архитектура), давно уже заняли самое почетное место среди образованного европейского мира, заявив всесветно множество талантов и массу замечательных произведений.

Русская медицина также, заняв самое почетное место в Европе, постоянно вносит в общую сокровищницу мировых знаний свои даровитые открытия и наблюдения для пользы человечества.

Инженерное искусство, сооружая мосты через такие реки, как Днепр и Волга, и пролагая дороги по Уральским и Кавказским хребтам, имеет полное право на то заслуженное удивление Европы, которое не раз высказывалось русским инженерам.

Примерно стройное и всех удовлетворяющее течение почтово-телеграфного дела не оставляет желать ничего лучшего. Но что выражает верх успеха и верное движение вперед, с постоянным вкладом полезных сведений в общую сокровищницу жизни, - это наша русская печать, заявившая свой очевидный рост в размере, объемлющем отечественные потребности.

Все подобные совершенства и правильные шаги вперед вовсе не существуют в той части управления, которая ведает экономию и финансы. В этой части, наоборот, все идет к упадку и этим упадком тормозится общее движение жизни по пути преуспеяния. Что же за причина возвышения первых вышепоименованных частей управления и упадка другой части, т.е. финансовой и экономической? Дело представляется в таком виде: военное хозяйство находится в непрерывном сношении с живыми людьми; офицеры узнают и подмечают все нужные потребности для обыденной войсковой жизни прямо из самого хода солдатской жизни, генералы узнают это от офицеров и потом все это безо всякого промедления восходит к решению главных высших властей; тогда как экономическая жизнь не может от своего начальства добиться никакого удовлетворения в ее насущных потребностях и даже не знает, кто ее начальство и где оно находится. Между тем на эту горемычную жизнь налагаются - без всякого совета с ней - законопроекты о налогах, измышляемые в канцеляриях на основаниях европейских теорий, а не живой жизненной потребности.

Мир художественный вовсе не имеет никаких канцелярий, живет и развивается сам собою, единственно от прямого соприкосновения к живой натуре человека и природы.

Мир медицинский также чужд всяких канцелярий и имеет дело прямо с пульсом человека; но ведь и у экономической жизни есть свой пульс, только, к несчастью, наука о политической экономии не приготовила, подобно медицине, экономических Эйхвальдов, Боткиных, Захарьиных и т. п., для ощупания экономического пульса, дабы по его ударам и отбоям можно было определять состояние общего экономического организма.

Мир инженерный, при всех сооружениях, находится в неразрывной связи с народом. П.П. Мельников не раз доказывал в своих разговорах, что только тот инженер может идти вперед, который умеет пополнять свои ученые знания народным смыслом. По его мнению, в массе простых рабочих всегда есть несколько таких, которые самого опытного инженера довоспитывают своею смышленостью при практическом исполнении работ, сами не сознавая за собою столь важного достоинства.

Общий итог сводится к тому, что в военном, медицинском, художественном и инженерном деле движущая сила исходит из вдохновения и развития мыслей, не угнетаясь никаким давлением канцелярского формализма, тогда как в финансово-экономическом управлении не было не только уважительного отношения к вдохновению, а наоборот - полные и неистовые стремления к тому, чтобы задушить всякое вдохновение. Нет спора о том, что финансовое управление не может отрешить себя от двуличности, будучи обязано преследовать иногда расчет, а иногда воззрение вдаль, а потому оно может часто находиться в колебании между расчетом и воззрением, но в изложении провалов мы видим только такие действия, которые, нанося явный вред расчету и воззрению, вели к прямой погибели. Говоря народным выражением, поневоле приходится сказать, что просто не хватало смекалки ни для расчета, ни для воззрения.

Возьмем для доказательства факты, а именно: предложения русских людей строить железные дороги на русские средства без заграничных займов, мольбы не увеличивать кабаков, не доводить мелкие винокурни до разрушения, не уничтожать кредит для землевладельцев и не отдавать Николаевской дороги анонимному акционерному обществу. Разве все это вообще и в отдельности взятое не выражает чистейшего патриотического вдохновения; но было ли это вдохновение понято и оценено? Нет, не только не было понято, а отвергнуто, как ненужное и бесполезное, отвергнуто потому, что на русской земле не образовалась еще своя финансовая наука, соглашенная с русской жизнью, и вместо нее действует идолопоклонение теориям и взглядам иностранных политико-экономистов и к поклонению этому с энергией Диоклитианов, в смысле изнурительного надрыва народных сил, привлекаются русские люди. Между тем в этих изнуряемых силах лежит истинное понятие о потребностях жизни, и кто добудет это понятие из сердечной глубины русского мышления, кто поймет чистоту народных намерений и желаний, тот будет в состоянии написать руководящую книгу о русской экономической науке. Но чтобы почувствовать в себе силу приступить к этому, надобно предварительно уметь читать и понимать еще другую многосложную книгу, называемую русская жизнь, листы которой раскрываются только для тех, кто имеет сердце, преисполненное любви к простым серым русским людям, для поклонников же чужеземных теорий книга жизни остается навсегда за твердою печатью недоверия.

Оканчивая повествование об экономическом состоянии России за 50 лет, я вижу в этом сравнительное сходство с могильным курганом, в котором погребена человеческая жизнь со всеми ее несбывшимися надеждами и мучительными страданиями от насильственного угнетения общечеловеческого роста чужеземными веригами, отравленными ядом зависти и злобы.

На этом кургане, неумолкаемо оглашаемом народным рыданием, прилично начертать:

"Если равнодушные к человеческим бедствиям услышат грозный глас: "Отъидите отъ Мене" и пр., то что же услышат создающие беды и напасти?

Не политико-экономические витийства, не парламентские хитросплетенные речи и не разновидные конституции дадут нам разум для благоустройства и возвеличения России, а живущее в простых чистых сердцах Слово Божие.

Скоро исполнится 20 лет, как Главное общество владеет Николаевской дорогой, и чем же заканчивается это двадцатилетие? Оно заканчивается, бывшим на днях, рассмотрением в Комитете министров дела о самовольном недовзносе Обществом из выручки Николаевской дороги 13 млн. рублей, а по отчетам ревизовавшей дела и отчеты Общества комиссии - 30 млн. рублей. Очевидно, что такая сумма, как 30 млн., могла накопиться только в течение нескольких лет. Не было ли бы удобнее, не допуская этого накопления, оканчивать расчеты каждогодно, и тогда, вероятно, не понадобилось бы сочинять новые стеснительные налоги на страхования и на дрожжи, нужные для печения хлеба. Теперь, конечно, придется означенные миллионы присоединить к прежним десяткам миллионов, состоящим в долгу за Главным обществом. В.К

Читатели "Архива князя Воронцова" припомнят, что эту же самую мысль относительно безвредности турок и необходимости беречь нашу силу для врагов с Запада неоднократно выражал граф Семен Романович Воронцов еще в прошлом столетии. ("Русский Архив" 87 г .).

Мне не раз случалось посещать лекции политической экономии в Москве и Казани, и эти посещения вполне убедили в том, что слушатели ничему научиться не могут, а сбить себя с толку (если будут верить в лекции, не относясь к ним критически), могут до такой степени, что потом между ними и народною жизнью образуется неисправимое непонимание друг друга. А сколько таких сбитых с толку людей попало впоследствии на влиятельные финансовые места? И начали эти люди направлять экономическую жизнь России по указаниям Мишелей Шевалье, Адамов Смитов и т. п., и зарыдали наши Трифоны, Прохоры, Матрены и Лукерьи и т. д., а затем надели на себя суму и пошли смиренно по миру питаться подаянием. В.К.