Библиотека Гумер - Экономика и менеджмент

РАЗДЕЛ I ОТ ИСТОКОВ ДО ПЕРВЫХ НАУЧНЫХ ШКОЛ

ОГЛАВЛЕНИЕ

В первом разделе кратко намечены основные этапы развития мировой экономической мысли - от ее зарождения в глубокой древности до формирования первых научных школ политической экономии в XVIII-XIX вв.
Первоначально и на протяжении многих столетий экономическая мысль была частью морально-философских представлений традиционного общества: она складывалась под влиянием религиозных пророков, древних философов, а позже - средневековых богословов, пытавшихся совместить ценности такого общества с неуклонным развитием в его недрах товарно-денежного обмена. Именно этим вопросам посвящена глава 1.
Мощным импульсом к развитию экономических знаний стала международная торговля: в главе 2 показано, как в XVI-XVII вв. ее проблемы пробудили внимание общественности многих стран к вопросам экономической политики и как это вело к формированию общественного самосознания вокруг национально-государственных экономических интересов; здесь же говорится о том, как в спорах об экономической политике ковались базовые экономические понятия и рождалось понимание того, что в экономике, как и в естественной природе, действуют объективные законы, без познания и учета которых никакой политик не может рассчитывать на успех своих начинаний.
К началу XVIII в. отрывочные знания о взаимосвязях и закономерностях в экономических процессах стали складываться в первые теоретические системы. Пионерами новой науки - политической экономии - выступили автор первого развернутого теоретического трактата ирландец Ричард Кантильон, лидер первой научной школы «экономистов» (физиократов) француз Франсуа Кенэ и, наконец, шотландец Адам Смит - первый классик экономической науки, мыслитель, благодаря которому политическая экономия заняла достойное место в системе наук. Становление, основные идеи и внутренние противоречия классической политической экономии рассматриваются в 3-6-й главах раздела.
Следующий этап в развитии экономической мысли начался в середине XIX в., когда после нескольких десятилетий неоспоримого лидерства классической политэкономии многие ее постулаты и выводы стали подвергаться сомнению. Вся последующая эволюция экономической науки происходила уже в условиях сосуществования и параллельного развития конкурирующих научных школ, а первыми оппонентами классической политической экономии стали экономическая теория Карла Маркса (гл. 7) и немецкая историческая школа (гл. 8).

Глава 1 Мир хозяйства в сознании докапиталистических эпох

• Что такое экономика?
• Экономия и хрематистика
• Экономика в религиозном мировосприятии
• Богатство
• Справедливая цена
• Грех ростовщичества

Экономическая наука - продукт Нового времени. Ее возникновение обычно относят к XVIII в. Но, как и в других областях знания, многие «кирпичики» новой науки складывались веками.
Хозяйственные отношения между людьми, или экономика в самом широком смысле этого слова, существуют столько, сколько существует человеческое общество. Мир хозяйства не мог не стать предметом размышлений древних проповедников, правителей и философов. Их идеи закреплялись в священных книгах разных религий, ученых трактатах, уложениях законодателей и, наконец, в нормах повседневной жизни. В этих идеях и нормах находили выражение еще несистематизированные, донаучные представления об экономике. Именно они составили исходный идеологический и идейный контекст, в котором рождались первые научные системы экономических знаний.
В этой главе мы остановимся лишь на некоторых особенностях экономической мысли докапиталистических эпох, оказавших наибольшее влияние на формирование и развитие экономической науки.

1. Что такое экономика?

Современное слово «экономика» («экономия») происходит от древнегреческого «ойкономия». Его первый корень «ойкос» значит «дом». Второй корень, по разным версиям: «ном» - «закон» (как в слове «астрономия») или «нем» - «регулировать», «организовывать». Так что в буквальном переводе «ойкономия» означает «наука о доме» или «искусство управления домом». Знаменателен еще один перевод этого термина - «домострой»: именно такое русское название получил самый ранний из дошедших до нас литературных источников, посвященных специально этой теме, - трактат «Ойкономия» знаменитого греческого мыслителя Ксенофонта (V-IV вв. до н.э.). Этот трактат дает наглядную картину «экономии» в представлении древних греков.
В центре трактата - описание образцового домашнего хозяйства афинского гражданина. Оно охватывает такие стороны быта, как распределение семейных обязанностей между мужем и женой; обустройство домашних помещений и поддержание в порядке хозяйственных запасов; подбор управляющего и слуг, обеспечение их лояльности; наконец, производственные задачи земледельца - от обработки почвы и посева до уборки урожая. «Домострой» Ксенофонта - это манифест здравого смысла и житейской мудрости. Читатель найдет здесь самые разнообразные советы и наставления: частью банальные (например, что хлеб следует держать в сухой части здания, а вино - в прохладной); частью остроумные (так, по свидетельству «образцового хозяина», платья и башмаки, которые он должен давать рабочим, делаются «не все одинаковые, а одни похуже, другие получше, чтобы можно было хорошему работнику дать в награду что получше, а плохому что похуже»); а то и совсем неожиданные (например, удостоенная отдельной главы тема: «Отучение жены от косметических средств и приучение к укреплению тела заботами о хозяйстве») .
Ясно, что представление об экономике как единстве семейно-бытовых, организационных и производственно-технологических явлений гораздо шире современного. Правда, в обоих случаях речь идет о принципах разумного (иными словами, рационального: от лат. ratio - разум) хозяйствования. Но это сходство имеет скорее формальный, словесный характер: содержание рациональности, сфера ее приложения, роль этого принципа - все это в античную эпоху было совершенно иным, чем в наше время (табл. 1).

Таблица 1

Корни этих различий следует искать в особенностях античного общества. Как и другие докапиталистические общества, это было традиционное общество. В его основе лежали принципы общины - объединения людей, которым легче выжить вместе, чем врозь.
Хозяйственная жизнь в таких обществах была ориентирована на самообеспечение, причем свои повседневные нужды каждая семья обеспечивала самостоятельно. Иными словами, домашние (семейные) хозяйства были натуральными. Межсемейные отношения строились на началах взаимопомощи. Как показывают исследования антропологов, даже в тех случаях, когда подобные общества находились на грани выживания, их члены не умирали от голода.
Приобретение продуктов на стороне (через обмен или торговлю) практиковалось, но не стало еще непременным условием жизни. Так что скромное место, которое коммерция занимала в трактатах античных мыслителей, отражало ее объективную роль в хозяйстве. У Ксенофонта тема поведения на рынке появляется лишь мимолетно, в связи с упоминанием о купеческой профессии.
Такие общества стали называть традиционными, потому что жизнь в них строится по заведенным обычаям, традициям, образцам поведения, заветам предков. Свои образцы поведения, правила и приемы имела каждая профессия. Мастера передавали их ученикам, часто в рамках семейных традиций. В представлении древних греков человек не волен выбирать судьбу, она предначертана ему свыше. Заметим, что в наше время преобладает совершенно иное миропонимание: авторы современных учебников экономики исходят из предположения, что человек рационален, если, решая, что и как делать, он руководствуется исключительно своими собственными интересами (своей индивидуальной системой предпочтений). Именно таков смысл максимизации индивидуальной полезности - принципа, на котором строится вся современная микроэкономика. Немного упрощая, можно сказать, что для античного человека разумным было поведение, которое признавалось таковым его согражданами (т.е. обществом), тогда как в современной экономической литературе рациональным обычно считается поведение, которое отвечает частным интересам индивида. Соответственно, поведение античного человека сегодня принято называть традиционным в противовес рациональному .

2. Экономия и хрематистика

В докапиталистических обществах традиционный тип поведения был господствующим, но не единственным. Образцы поведения, нацеленного на личное обогащение (однотипного с тем, что выше названо рациональным поведением в современном смысле слова), также имеют давнюю историю. Выдающийся мыслитель Древней Греции Аристотель (IV в. до н.э.) был, вероятно, первым, кто предпринял попытку анализа такого поведения.
«Существует ли предел богатства?» - вот вопрос, которым задался Аристотель и ответил на него положительно. Такой ответ может озадачить современного читателя, но он логически следовал из аристотелевского понимания богатства как «совокупности средств... необходимых для жизни и полезных для государственной и семейной общины» . Иными словами, если условия нормальной жизни обеспечены и люди защищены от голода, холода и ненастья, значит, богатство (как совокупность именно средств ) имеется в достатке. Подразумевалось, что наличие богатства как раз и дает свободному человеку возможность заниматься достойными его делами - такими, как служение обществу или совершенствование в «беспредельных» по своим целям науках и искусствах.
Этот взгляд на богатство лежит в основе знаменитого противопоставления «экономии» и «хрематистики». Широко известная, но упрощенная его версия сводится к разграничению искусства ведения хозяйства («экономии»), которое, по выражению Аристотеля, «заслуживает похвалы», и искусства накопления денег, или наживы («хрематистики»), которое, напротив, «по справедливости вызывает порицание». Более внимательное прочтение античного мыслителя, предложенное американским экономистом и антропологом К. Полани , показало, что мысль Аристотеля богаче. Хрематистика (от греч. хремата - предметы необходимости) - это умение обеспечивать себя предметами необходимости, искусство запасаться необходимым (вовсе не только деньгами!). Хрематистика естественным образом дополняет экономию как искусство пользоваться и распоряжаться наличным имуществом . Аристотель не осуждал хрематистику в этом широком смысле - без запасов никакое хозяйство невозможно. Однако его интересовали цели, которым служило это искусство. Соответственно, Аристотель выделял два вида хрематистики: один обеспечивает запасы, потребные для ведения хозяйства (экономии), другой - нацелен на накопительство сверх таких потребностей. Запасы обычных продуктов имеют разумный предел, свою естественную границу - они портятся от времени, требуют много места для хранения и т.д. Словом, увеличивать их сверх меры - себе в убыток.
Иначе обстоит дело с накоплением денег. Согласно Аристотелю, деньги возникли из потребностей меновой торговли - в этом качестве они столь же необходимы, как и натуральные запасы, ибо способствуют добыванию средств жизни. Однако накопление денег не имеет той естественной границы, которая присуща натуральным запасам. В связи с этим Аристотель и фиксирует явление, по тем временам новое и необычное: «Все занимающиеся денежными оборотами стремятся увеличить количество денег до бесконечности». То есть вместо того, чтобы быть средством, богатство само становится целью и начинает конкурировать с другими целями, более значимыми в тогдашнем обществе. Отсюда и неприятие такого типа поведения. «В основе этого направления, - пишет Аристотель, - лежит стремление к жизни вообще, но не к благой жизни». Так что дело не в самой хрематистике, а в том особом типе поведения (сегодня мы называем его экономическим), который из нее вырастает.
Продолжая свою мысль, Аристотель выводит важное следствие: «...и так как эта жажда(жизни вообще в отличие от благой жизни - О.А.) беспредельна, то и стремление к тем средствам, которые служат к утолению этой жажды, также безгранично» . В этих словах обозначено главное условие, при котором возникает проблема ограниченности (редкости) ресурсов - центральная проблема современной микроэкономики, именуемая нередко экономической проблемой как таковой. Если накопление запасов (в том числе денежных) играет служебную роль, то это значит, что потребность в них ограничена и может быть удовлетворена полностью. Тогда привычной для экономистов предпосылке ограниченности ресурсов просто нет места! И напротив, как только преобладающим принципом поведения людей становится стремление увеличить свое богатство, ограниченность ресурсов оказывается неотъемлемой чертой всякой хозяйственной деятельности.
Таким образом, античное искусство «экономии» (домохозяйства) и современная экономическая теория, решающая проблему распределения ограниченных ресурсов, не просто различаются кругом явлений, включаемых в понятие «экономического». Суть дела в том, что они имеют дело с разными жизненными ситуациями. В Греции эпохи Ксенофонта и Аристотеля стремление к умножению денежного богатства не стало еще нормой поведения; более того, такое поведение не вписывалось в заведенный порядок жизни. Осуждая накопление денег, Аристотель стремился предупредить угрозу этому порядку. Отсюда критический пафос в его отношении к тем конкретным видам деятельности, с которыми новый тип поведения был связан теснее всего: коммерческой торговле (в отличие от меновой, или бартерной) и - особенно - ростовщичеству. Взгляды Аристотеля по этим вопросам вошли в общественное сознание и дали направление экономической мысли по меньшей мере на два тысячелетия вперед. Уже одного этого обстоятельства достаточно, чтобы специально остановиться на этих темах.

3. Экономика в религиозном мировосприятии

Богатство

Общественно-экономические идеи Аристотеля утверждали ценности традиционного общества. Неудивительно, что они нашли живой отклик у идеологов этих обществ, какими были христианские и мусульманские религиозные мыслители средневековья. Так эти идеи вошли в богословские трактаты и канонические толкования религиозных текстов, а из них - в проповеди и сознание людей. В результате неприязненное отношение к богатству и обогащению обрело авторитет и образность евангельской притчи, согласно которой «удобнее верблюду пройти сквозь угольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие», а образ Иисуса Христа, изгоняющего менял и торговцев из храма, стал назидательным примером отношения к этим профессиям.
Образный ряд новозаветных притч дополнялся и закреплялся аргументами богословов. Так, знаменитый Иоанн Златоуст, виднейший представитель восточного христианства конца IV - начала V в., в своей полемике против накопительства подчеркивал относительность богатства: «Источник всего зла - это избыток и желание иметь больше, чем мы нуждаемся». В другом месте он пояснял: «Не тот богат, кто окружен всяческими владениями, но тот, кто не нуждается во многом; не тот беден, у кого нет ничего, но тот, кому много требуется» .
Впрочем, инвективы отцов церкви против богатства вовсе не были проповедью уравнительности. Напротив, их беспокойство вызывало все, что нарушало или хотя бы несло в себе угрозу нарушения сложившегося порядка вещей. Разделение людей на богатых и бедных, свободных и подневольных было частью этого порядка и само по себе не подвергалось сомнению. Речь шла лишь о сглаживании социальных контрастов, противодействии наиболее острым антагонизмам. Это выражалось в характерных оговорках, придававших экономической доктрине отцов церкви более гибкий и практичный характер. Тот же Иоанн Златоуст писал: «Меня часто упрекают, что я постоянно нападаю на богатых. Это, конечно, так, но лишь постольку, поскольку они постоянно нападают на бедных. Я никогда не нападаю на богатых как таковых - только на тех, кто злоупотребляет своим богатством. Я не устаю подчеркивать, что я осуждаю не богатых, но жадных: богатство - это одно, алчность - совсем другое» .
Приводились и другие, более частные условия, позволяющие отделить праведное богатство от неправедного. Они касались, прежде всего, условий приобретения богатства и способов его использования. Так, жесткой критике подвергалась практика придерживания товаров в расчете на последующий рост цен. Василий Великий (IV в.), еще один видный идеолог восточного христианства, призывал: «Не ждите нехватки хлеба, чтобы открыть свои амбары... Не наживайте золота на голоде и не пользуйтесь всеобщей нищетой для умножения богатства» .
Особенно показательна позиция отцов церкви в отношении использования богатства. Следуя аристотелевской традиции, они осуждали тех, кто копит богатство, в противовес тем, кто его расходует на необходимые для жизни блага и на пожертвования нуждающимся. Порицая накопительство, отцы церкви не делали исключения и для накоплений производительных, направляемых на расширение производства. Современный экономист склонен видеть в этой позиции явное заблуждение, ибо для него накопления, инвестиции - главный источник прогресса. Однако традиционное общество не было нацелено на прогресс, и тому были свои основания. Накопление - это всегда вычет из текущего потребления, поэтому в бедном обществе приоритетность потребления - это дополнительный шанс на выживание всего сообщества, а приоритетность накопления - это установка на улучшение жизни для немногих с риском для выживания сообщества в целом. Вплоть до XVI в. христианские мыслители были единодушны в защите ценностей традиционного общества, в том числе в осуждении накопительства. Бережливость стала восприниматься как значимая добродетель лишь с наступлением новой эпохи, когда угрозы выживанию рода (сообщества) стали утрачивать былую неотвратимость, и система общественных ценностей становилась все более индивидуалистичной.

Справедливая цена

Аристотелю принадлежит первенство и в анализе явления, которое сегодня мы называем ценой товара - понятием, вокруг которого строится вся теория современной микроэкономики. Впрочем, у самого Аристотеля речь шла о проблеме справедливости при обмене. Он понимал, что главное в отношениях между людьми при обмене - это пропорция, в которой одно благо обменивается на другое. «...[И]меть больше своей [доли], - рассуждал Аристотель, - значит «наживаться», а иметь меныие, чем было первоначально, -значит «терпеть убытки», как бывает при купле, продаже и всех других [делах], дозволенных законом. А когда нет ни «больше», ни «меньше»... говорят, что у каждого его [доля] и никто не терпит убытка и не наживается» .
Более всего Аристотеля занимал вопрос основания, или критерия, с помощью которого можно было бы судить, какая пропорция обмена справедлива, а какая - нет. Ясного ответа у него не получилось, однако поиски в этой области оказали влияние на все последующее развитие экономической мысли. Рассуждения Аристотеля можно резюмировать следующим образом:
- обмен происходит, если тех, кто обменивается, связывает взаимная потребность и если то, что подлежит обмену, в каком-то смысле равно и имеет общую меру,
- общей мерой при обмене является потребность, которую на практике заменяют деньги (монета), причем деньги - это условная мера, она устанавливается не по природе, а по уговору между людьми;
- обмен справедлив, если соотношение сторон отражает соотношение их работ;
- совершая между собой обмены, люди участвуют в общей (общинной) жизни, которая без справедливых обменов невозможна.
Текст Аристотеля дал повод для противоречивых толкований. ' Одни взяли за основу тезис о том, что справедливый обмен должен отражать соотношение работ - отсюда выросли такие концепции цены товара, как теория издержек производства и трудовая теория , стоимости (ценности). С этой традицией экономической мысли связаны такие разные мыслители, как средневековые схоласты Альберт Великий и Дунс Скот, английские экономисты-либералы А. Смит и Д. Рикардо, социалисты К. Маркс и В.И. Ленин и др.
Другие толковали Аристотеля, опираясь на его тезис о потребности как общей мере при обмене. Отсюда ведут свою родословную различные теории, выводящие цену из полезности благ. Эта интеллектуальная традиция объединяет христианского богослова Августина Блаженного (V в.), философов XVIII в. Э. Кондильяка (Франция) и И. Бентама (Англия), экономистов разных поколений от итальянца Ф. Галиани (XVIII в.) и немца Г. Госсена (XIX в.) до нашего современника американца П. Самуэльсона и др.
Впрочем, обе эти традиции в восприятии идей великого греческого мыслителя сложились позднее и несут на себе печать анахронизма, т.е. оторванности от эпохи и обстоятельств, в которых работал сам Аристотель. В его время не было ни конкурентных рынков, которые явно или неявно предполагаются теориями полезности, ни нормирования трудозатрат, без которого трудно говорить о прямом приравнивании различных видов труда (работ). Аристотель писал об обмене в контексте общинной жизни - о чем говорит пример, который он использовал: обмен между строителем дома и башмачником. Это вовсе не обмен между случайно встретившимися торговцами. Речь шла о повторяющихся отношениях. Обмен считался справедливым, если позволял обеим сторонам и дальше поддерживать отношения. И забота о согласованности производимых работ с потребностями, и требование безубыточности обмена - это принципы, обеспечивающие устойчивость разделения труда в общине.
Дискуссии о справедливой цене продолжились в XIII в. в среде схоластов (от лат. doctores scholastic!) - западноевропейской католической профессуры, прежде всего богословов и юристов. Хозяйственная жизнь в эту эпоху заметно отличалась от античной. Натуральные крестьянские хозяйства были еще доминирующим укладом, но денежное обращение и коммерческая торговля уже прочно вошли в жизнь, особенно в городах. Доля продукции, поступавшей в рыночный оборот, медленно, но неуклонно росла. Конечно, рыночные отношения, включая ценообразование, не были конкурентными - они регламентировались отчасти государством, но главным образом корпоративными объединениями: ремесленными цехами и купеческими гильдиями.
Дискуссии в схоластической литературе опирались не только на Аристотеля. Другим важнейшим источником было римское право, которое привнесло идею свободы договора между участниками обмена. В этих спорах - в противовес реальной практике ценообразования - сложилось и само понятие «справедливой цены» (лат. justumpretium). Оно было экономическим и этическим одновременно. Средневековые авторы выделяли две группы факторов ценообразования : первая - чисто экономические факторы, связанные с покрытием потерь (издержек) продавца, - сюда входили трудовые затраты, расходы на материальные ресурсы и транспортировку, некоторые авторы добавляли к ним также затраты на изучение рынка и даже компенсацию за риск; вторая - факторы, отражавшие разные виды потребностей (нужд). Они ранжировались по этическим критериям: от естественных, вполне оправданных , до совершенно недостойных, обусловленных человеческой алчностью. Здесь-то и возникала главная коллизия: цены, вполне обоснованные относительно уровня издержек, тем не менее были для многих людей столь высокими, что не позволяли удовлетворять даже элементарные нужды.
Понятие «справедливой цены» служило основанием для критики таких цен и поиска путей их приближения к «справедливому» уровню. Иными словами, идея справедливой цены выступала в качестве моральной нормы, или эталона, с помощью которого люди оценивали определенные действия и поступки , в данном случае - поведение продавцов на рынке. Моральные нормы лучше всего закрепляются в тех случаях, когда они входят в обычай, становятся правилом поведения. Обычай и стал точкой отсчета при практическом определении справедливой цены. «Вещь стоит того, за что она может быть продана - это значит: в обычном случае, в общественном, месте, многим людям и в течение нескольких дней», - писал в XIV в.
Бартоло из Сассоферрато . Соответственно, усилия по приближению реальных цен к справедливым в основном сводились к нейтрализации факторов, вызывающих отклонение цен от сложившегося, привычного уровня, т.е. без обмана, монополии или иных манипуляций. Бороться с нарушениями правил честной торговли предполагалось, прежде всего, правовыми средствами. В этом схоласты также опирались на римское право, согласно которому договорные 1 цены допускались только при условии, что их установление не сопровождалось «чрезмерным нажимом» (так называемая оговорка «laesio enormus»). Причем в схоластической литературе эта оговорка толковалась весьма широко.

Грех ростовщичества

Критическое отношение Аристотеля к ростовщичеству отразило общую, вполне сложившуюся тенденцию, которая прослеживается в законодательстве и письменных памятниках многих народов. Среди них - Библия. В книге «Исход» говорится: «Если серебро дашь в долг кому-нибудь из Моего народа, бедняку, [который} с тобой, не требуй от него уплаты, не налагай на него роста» .
В книге «Второзаконие» вводится характерное разграничение между «своим братом» и «чужаком», согласно которому запрет на взимание процента с отдаваемого в долг касается только «своих». Не довольствуясь одним лишь запретом, древний законодатель предусматривает также периодические отпущения долгов: «В конце седьмого года.. пусть отпустит всякий заимодавец заем, который он дал своему ближнему». В тот же срок надлежало освободить проданного в рабство. Каждый пятидесятый («юбилейный») год рабам-соплеменникам и их детям должны были возвращаться не только личная свобода, но и родовые владения, прежде всего земля .
Вклад Аристотеля в осмысление ссудного процента связан с его попыткой подвести под критику ростовщичества теоретическое основание. В основе его доводов лежала концепция денег, выводившая их из меновой торговли и оставлявшая за ними сугубо служебные функции: а)средства соизмерения благ, или - в позднейшей терминологии - меры стоимостей; б) посредника при обмене, или средства обращения. Деньги, с точки зрения Аристотеля, бесплодны. Это только знаки богатства, но не само богатство . Соответственно, они 1 не могли служить средством сохранения и накопления богатства, а потому и предметом собственности. Отсюда вытекает и отношение к ссудному проценту. ,
«...С полным основанием, - писал Аристотель, - вызывает ненависть ростовщичество, так как оно делает сами денежные знаки предметом собственности, которые, таким образом, утрачивают то свое назначение, ради которого они были созданы: ведь они возникли ради меновой торговли, взимание же процентов ведет именно к росту денег… как дети походят на своих родителей, так и проценты являются денежными знаками, происшедшими от денежных же знаков. Этот род наживы оказывается по преимуществу противным природе» .
Позднее доводы Аристотеля были подхвачены и развиты христи- анскими мыслителями. Ростовщики «собирают доход с того, что не сеяли, и жнут то, что не сажали, - учил знаменитый византийский богослов Григорий Назианзин (IV в.), - вместо того, чтобы культивировать землю, они эксплуатируют трудное положение тех, кто испытывает нужду» . Особенно активно эта тема разрабатывалась средневековыми схоластами, в частности Фомой Аквинским. Ключевым моментом его анализа было разграничение двух видов займов: потребительских и арендных. В первом случае те конкретные блага, которые заемщик берет в долг (например, мешок зерна), предназначены для потребления. Фактически эти блага становятся собственностью заемщика - никто не предполагает, что последний вернет кредитору именно ту порцию зерна, которую он ранее взял взаймы. Возврату подлежит эквивалент взятого в долг, в нашем примере - такой же (но не тот же самый!) мешок зерна. Иное дело при аренде: здесь право собственности на арендуемое имущество не передается заемщику, и по истечении срока аренды именно это имущество (а не его эквивалент) подлежит возврату.
Денежную ссуду схоласты считали разновидностью потребительского займа, поскольку - подобно мешку зерна - взятые в долг деньги (как совокупность монет) становятся собственностью заемщика, в том смысле, что возврату подлежат не те именно монеты, которые брались в долг, а эквивалентная сумма денег.
Вид займа предопределял ответ на вопрос о правомерности дохода с него. В случае аренды претензия собственника на процентный доход считалась оправданной. Предполагалось, что арендатор должен делиться с собственником частью дохода, который он получил (или мог получить) от пользования арендуемым имуществом. В случае потребительского или денежного займа, напротив, никакой дополнительной платы (помимо возврата основного долга) не допускалось. Претензия на процентный доход в этом случае отвергалась на тех основаниях, что ростовщик продает: а) то, что ему не принадлежит; б) то, чего не существует; в) наконец, продает время, которое принадлежит всем. Эти аргументы логически вытекали из принятой концепции денег: если деньги, взятые в долг, стали собственностью заемщика, то, требуя плату за пользование этими деньгами, кредитор пытается во второй раз продать то, что он уже раз продал, следовательно, то, что ему уже не принадлежит , чего у него уже нет. Единственное, что заемщик получает в свое распоряжение вместе и наряду с одалживаемой суммой денег, - это время, отделяющее его от дня расплаты. Однако вопрос о правомерности продавать время в ту эпоху звучал, по меньшей мере нелепо и воспринимался как сугубо риторический. Афоризм XX в. «Время - деньги!» совершенно чужд средневековому мировосприятию.
В средневековой Европе церковь стремилась не только убеждать, но и непосредственно влиять на законодательство и политику. Так, Венский собор католической церкви в 1311 г. объявил всякое светское законодательство, не согласное с постановлениями церкви о процентах, недействительным и ничтожным. Всякое сомнение на этот счет стало преследоваться как ересь.
Впрочем, вопреки всем запретам потребности хозяйственной жизни пробивали себе дорогу, и заинтересованные стороны находили способы взаимовыгодного оформления денежных займов. Самый распространенный из них базировался на юридически закрепленное праве заимодавца на вознаграждение (оно называлось «интересом» в случае несвоевременного возврата долга. Стороны без труда могли, например, устанавливать сроки возврата долга таким образом, чтобы выплата этого вознаграждения приобретала одновременно легальный и неотвратимый характер.
Пересмотр отношения к ростовщичеству начался в Европе только в XVI в., в эпоху Реформации. Против запрета на взимание процентов выступили известный реформатор церкви Ж. Кальвин, авторитетный французский юрист Ш. Дюмулен и др. Новые идеи воспринимались с трудом. Даже Мартин Лютер, еще один лидер Реформации, был - в отличие от Кальвина - ярым противником ростовщичества. Дюмулен был объявлен в католической Франции еретиком и скрывался от преследований в Германий. Законодательная отмена запрета на взимание процентов в Англии произошла в том же XVI в., а во Франции - только в конце XVIII в., в период французской революции.
Денежная ссуда под проценты - явление столь привычное и естественное для современного экономиста, что его дружное неприятие! в разных странах на протяжении тысячелетий сегодня легко может быть принято за курьез, признак непросвещенного сознания. Однако высокомерие здесь вряд ли уместно. Денежная ссуда – формально одно и то же явление - в разных типах общества выполняет разные экономические функции. Одно дело, если речь идет о средствах для инвестирования и деньги берут в долг, чтобы их с выгодой вложить в, расширение производства или новое предприятие. Совсем другое - когда не хватает на текущие потребительские расходы и деньги нужны, чтобы «дотянуть» до нового урожая или очередного заработка. Для современной экономики типична первая ситуация, для традиционной - вторая. Именно здесь истоки отношения к ссудному проценту как форме господства богатых над бедными, собственности над трудом, как способу закрепления социального неравенства. Неприятие процента было неприятием чрезмерного влияния на жизнь людей «мертвой руки прошлого». И даже первые борцы за легализацию ссудного процента вовсе не были его безоговорочными сторонниками и полагали, что норму процента можно и нужно законодательно ограничивать.

Рекомендуемая литература

Ксенофонт. Домострой // Воспоминания о Сократе. М.: Наука, 1993.
С. 197-262.
Аристотель. Никомахова этика. Политика // Соч. Т. 4. М.: Мысль, 1984. С. 53-293, 375-644.
Учение. Пятикнижие Моисеево. М.: Республика, 1993.
Шумпетер Й. История экономического анализа // Истоки: Вопросы истории народного хозяйства и экономической мысли. Вып. 1, 2. М-Экономика, 1989-1990.
Lowry S.(Ed.) Pre-Classical Economic Thought. Boston etc.: Kluwer
Academic Press, 1987.
Polanyi K. Aristotle Discovers the Economy // Trade and Market in the Early Empires: Economies in History and Theory. Glencoe: Free Press, 1957. P. 64-94.

.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Экономика и менеджмент