Майбурд Е.М. Введение в историю экономической мысли. От пророков до профессоров

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА 18. БОЛЕЛЬЩИКИ ЗА СЛАБУЮ КОМАНДУ

...сам для себя Чепурный открыл одну успокоительную тайну,

что пролетариат не любуется видом природы, а уничтожает ее

посредством труда, — это буржуазия живет для природы:

и размножается, а рабочий человек живет для товарищей:

и делает революцию. Неизвестно одно — нужен ли труд

при социализме или для пропитания достаточно одного

природного самотека? Здесь Чепурный больше соглашался

с Прокосрием, с тем, что солнечная система самостоятельно

будет давать силу жизни коммунизму, лишь бы отсутствовал

капитализм, всякая же работа и усердие изобретены

эксплуататорами, чтобы сверх солнечных продуктов

им оставалась ненормальная прибавка.

Андрей Платонов. "Чевенгур"

Успех либеральных идей. Бастиа

Если XVIII столетие можно назвать веком расцвета мировоззрения естественной свободы и экономического .либерализма, то XIX столетие стало, в известном смысле, веком реакции на этот принцип. Поначалу у представителей классической школы либерализм шагает победным шагом. Он овладевает сознанием широких кругов общественности, в том числе и политиков. В Британии создается "Лига борьбы против хлебных законов". Ее лидеры — Кобден и Брайт — сами были теоретиками свободы торговли (фритредерства). С их именами связана так называемая манчестерская школа политэкономии, лозунг которой сводился к принципу laissez. faire.

Во Франции страстным проповедником идей манчестерцев выступил Клод Фредерик Бастиа (1801—1850). Он не был ученым-исследователем, но зато обладал даром блестящего публициста-популяризатора. Бастиа был душой первой во Франции "Ассоциации за свободу обмена" (1846). В 1845 г. Бастиа выпускает книгу "Кобден и Лига". В 1848 г. он избирается депутатом Учредительного собрания Франции, а в 1849 г. становится членом Законодательного собрания. По словам биографа Бастиа, как депутат он "поднимал свой сочувственный голос в пользу рабочего класса и подоходного налога, против расточительности правительства, ложившейся тяжким бременем на благосостояние народа".

Два главных сочинения Бастиа — "Экономические софизмы" и "Экономические гармонии" — созданы в 1848—1850 гг. Бастиа писал так: "Труд и природа участвуют в производстве продуктов в различной степени... Доля участия природы всегда даровая, и только участие труда сообщает продукту его ценность и должно быть оплачено".

Дадим еще несколько образцов стиля Бастиа:

"Надо сказать, что в мире слишком много великих людей, слишком много законодателей, организаторов, основателей обществ, вождей народов, отцов наций и пр. и пр. Очень уж много людей, которые становятся выше человечества, чтобы заправлять его судьбами, слишком много людей, считающих своим непрошеным призванием печься о его благополучии".

"Ведь Государство не об одной руке и не может быть таковым У него две руки — одной брать, а другой раздавать... Деятельность второй по необходимости подчинена деятельности первой. Строго говоря, Государство может брать и не отдавать, что и случалось иногда. Это объясняется пористым и липким свойством обеих рук, в которых всегда удерживается какая-нибудь часть, а иногда и все сполна, до чего только они ни прикасаются. Но чего никогда не видели, чего никогда и никто не увидит и чего даже предположить нельзя — чтобы Государство возвращало обществу более, чем сколько оно получило от него .

Острие полемики Бастиа направлено против социалистов. Они выступали за сохранение, умножение и усиление экономических функций государства, обещая народу рост благоденствия. По этому поводу Бастиа пишет: "В отношении невозможного очень легко давать обещания, но нелегко исполнять их". И далее: "Таким образом, у общества две надежды, у правительства два обещания: много благ и никаких налогов. Так как надежды и обещания противоречат друг другу, то они никогда не осуществляются".

“Не в этом ли причина всех наших революций? — продолжает Бастиа. — Между Государством, расточающим неисполнимые обещания, и обществом, преисполненным неосуществимых надежд, становятся два класса людей: честолюбцы и утописты. Достаточно этим искателям популярности крикнуть народу: "Правительство обманывает тебя! Если бы мы были на его месте, то осыпали бы тебя благодеяниями и освободили бы от налогов". И вот народ верит, народ надеется, народ делает революцию”.

Революция 1848 г. была третьей во Франции после 1789 и 1830 гг. Непосредственно о социалистах Бастиа пишет так: "Эти учения усиленно восстают против тех, кого они называют посредниками. Они охотно уничтожили бы капиталиста, банкира, спекулянта, предпринимателя, торговца и негоцианта, обвиняя всех их в том, что они становятся помехою между производством и потреблением, вымогая деньги у той и другой стороны и не доставляя им взамен ровно ничего. Или, еще лучше, они хотели бы возложить на государство дело, исполняемое этими лицами...

Софизм социалистов в этом отношении состоит в том, чтобы доказать обществу, что оно платит посредникам за оказываемые ими услуги, и скрыть от общества, что ему пришлось бы платить за то же государству... Они хорошо понимают, что самая нелепая пропаганда всегда имеет некоторый успех среди людей, обреченных на страдания: голод — плохой советчик..." Далее в этой главе мы познакомимся с теми, кто поносил "посредников", т.е. капиталистов.

"...И вот при помощи громких фраз: эксплуатация человека человеком, спекуляция голодом, барышничество — они начали поносить торговлю и утаивать ее благотворное влияние 1 ...

Как бы то ни было, но раз приходится прибегать, как называют социалисты, к паразитам, то спрашивается: который из этих паразитов менее требователен — негоциант или чиновник?" "Чем более рассматриваешь эти передовые школы, — пишет Бастиа, — тем более убеждаешься, что в основе их лежит только одно невежество, провозглашающее себя непогрешимым и во имя этой непогрешимости взывающее к деспотизму'. А о самих социалистах он высказывается так: "В их сердцах живет еще какая-то сентиментальная филантропия, тогда как из уст истекает ненависть .

Полемика против социалистов — лишь одно из направлений публицистики Бастиа (надо думать, именно за это его так ненавидел Карл Маркс). Главной его целью была пропаганда либерально-экономических идей. В те годы, как уже говорилось в главе 16, Англия в одностороннем порядке отменила или сильно урезала свои внешнеторговые пошлины и начала проводить политику свободной торговли. Этим ознаменовался успех деятельности Лиги Кобдена—Брайта.

Социалистическое поветрие

В то время как экономический либерализм перетекал из теории в политику, где одерживал одну победу за другой, в теории уже набирала силу реакция в виде социалистических идей.

Родиной современного социализма можно считать Францию. Хотя подобные идеи рождались и прежде по всей Европе (см. главу 17), именно во Франции идеи социализма возникли в сочетании с элементами наукообразных рассуждений.

К "научному социализму" Маркса—Энгельса привела дорожка, на которую первыми вступили писатели типа Морелли. От Морелли эти идеи перешли к Бабефу и его друзьям. История "равных" отозвалась творчеством Сен-Симона, Фурье и их учеников. А на смену им уже спешили братья Бланки — Огюст (практик, революционер) и Адольф Жером (теоретик, экономический писатель). Последний выпестовал Пьера Жозефа Прудона (1809—1865), который написал книгу "Что такое собственность?" Прудон сам же и ответил на этот вопрос: "Собственность — это кража".

Пьер Жозеф Прудон

К тому же поколению социалистов принадлежали Пьер Леру (рабочий-наборщик, как и мысли Прудон), Этьен Кабэ (см. главу 17), христианский социалист Ламенне, радикал-социалист и государственник Луи Блан. Многие из социалистов были совершенно искренними борцами за справедливость, не помышлявшими о насилии и деспотизме.

Таков был Прудон, вообще отрицавший ценность централизованной власти, даже представительной. Прудон считал, что всеобщее голосование может стать орудием тирании. "Я нисколько не верю в эту божественную интуицию толпы, — писал он позже, — которая будто бы заставляет ее с первого взгляда распознавать достоинства и почтенность кандидатов". Не идеализировал Прудон и трудящиеся классы.

Он писал, что "класс самый бедный и самый многочисленный, именно потому, что он самый бедный, является в то же время и самым неблагодарным, самым завистливым, самым безнравственным и самым трусливым".

Демократию, основанную на законе большинства, Прудон считал организованным насилием немногих над остальными. Идеалом Прудона было государство анархии, т.е, отсутствие центральной власти и местная самоорганизация населения. В те же годы, однако, Луи Блан проповедовал противоположную модель социализма. "Не забрать в свои руки власть как орудие — значит встретить ее как препятствие", — писал он. Блан настаивал, что наилучший вариант — это диктатура просвещенной группы населения.

И вот в' Париж, в самую гущу социалистического брожения и бурления, из стоячего болота Пруссии, где интеллигенция зациклилась на философских дискуссиях, угодил в конце 1843 г. молодой доктор философии (по-нашему — кандидат философских наук) Карл Маркс (1818—1883).

Молодой Маркс

Надо сказать, в Германии в 30 — 40-е гг. тоже распространялись различные социалистические и коммунистические веяния. В основном их почвой было чиновничество и мелкая буржуазия. К началу 40-х относятся лекции о коммунизме юного Ф.Энгельса в Эльберфельде. В рабочей среде распространял идеи "истинного социализма" Карл Грюн (бывший одноклассник Маркса в гимназии).

Карл Маркс (молодые годы)

Одним из самых ярких пропагандистов и писателей-коммунистов на немецком языке в ту пору был Вильгельм Вейтлинг (рабочий-портной). Маркс познакомился со всем вышесказанным только в Париже. Можно сказать, рыба попала в воду. Окунувшись в социализм-коммунизм, Маркс воспринял его в самых крайних формах. Другими словами, он уже тогда считал универсальным средством решения всех социальных проблем революционный террор.

В 1843 г. Маркс пишет работу "Введение к критике гегелевской философии права". Среди абстрактных рассуждений, изложенных вычурным языком учеников Гегеля, там имеется такое место: "Подобно тому как философия находит в пролетариате свое материальное оружие, так и пролетариат находит в философии свое духовное оружие, и как только молния мысли основательно ударит в эту нетронутую почву, совершится эмансипация немца в человека".

В переводе на нормальный язык это означает вот что: философам, чтобы произвести революцию, нужна сила в виде пролетариата; поэтому нужно вести пропаганду в рабочей среде. В той же работе можно найти еще такое: "Оружие критики не может, конечно, заменить критики орркием, материальная сила должна быть опрокинута материальной же силой, но теория становится материальной силой, как только она овладевает массами".

"Критика орркием" — это и есть революция с гражданской войной. Годом позже в книге "Святое Семейство" Маркс писал: "Идеи вообще ничего не могут осуществить. Для осуществления идей требуются люди, которые должны употребить практическую силу". Мы видим, что Маркс постоянно возвращается к этой мысли.

Высланный полицией из Франции в январе 1845 г., Маркс обосновался в Брюсселе, где начал сколачивать группу заговорщиков под невинным названием "Брюссельский корреспондентский комитет". Назначением комитета была якобы теоретическая полемика по переписке. В это время Маркс истратил остаток своего наследства от отца на закупку оружия. Письменное приглашение к сотрудничеству в комитете получил и парижский знакомый Маркса — Прудон.

В ответном письме, деликатно отказавшись от "лестного" приглашения, Прудон, между прочим, замечает: "Настроения французских рабочих сейчас таковы, что они окажут плохой прием тому, кто не может предложить им иного напитка, кроме крови".

На этом прервались и переписка, и даже всякое знакомство Маркса с Прудоном, чьим яростным врагом он стал до самой смерти.

...В телефильме начала 1980-х гг. "Молодой Маркс" есть сцена знакомства Маркса с Эвербеком, председателем "Союза справедливых" в Париже. Показано, как Маркса и его тогдашнего коллегу Арнольда Руге с предосторожностями, конспиративно проводят в тайное помещение, где их уже ждут рабочие лидеры.

Эвербек говорит, что участие в деятельности 'Союза" грозит тюрьмой. Молодой Маркс бросает иронично-испытующий взгляд в сторону Руге — мол, сдрейфил, небось?.. На самом деле, ирония заключается в другом. Во-первых, Руге уже до того отбыл срок в одной из германских тюрем (в отличие от Маркса, который никогда не сидел). Во-вторых, 'Союз справедливых" — объединение кружков немецких рабочих-эмигрантов во Франции и Англии — был вполне легален и не ставил своей целью ничего противозаконного, хотя его члены и называли себя коммунистами. Это было общество просветительского характера.

В середине 1844 г. Руге писал одному из общих знакомых в Германии: 'Маркс погрузился в здешний немецкий коммунизм — конечно, только в смысле непосредственного общения с представителями его, ибо немыслимо, чтобы он приписывал политическое значение этому жалкому движению. Такую маленькую рану, какую Германии могут нанести мастеровые, да еще эти завоеванные им здесь полтора человека, она перенесет, даже не тратясь на лечение". Как видно, Руге не мог постичь дальнего прицела Маркса — создать и возглавить объединение рабочих для революционной борьбы.

Однако, помимо всего прочего, задача Маркса осложнялась еще тем, что в рабочей среде уже вели пропаганду и пользовались авторитетом другие теоретики. Одним из них был Прудон, который счастливо ушел от сотрудничества с Марксом, чтобы остаться самостоятельной фигурой в рабочем движении. Известно, как ревниво относился Маркс всю свою жизнь к таким независимым фигурам-конкурентам. С ними он воевал, пожалуй, более ожесточенно, чем с "буржуазными" теоретиками. Вспомним Бакунина, Дюринга, Лассаля...

В среде рабочих из "Союза справедливых" был очень популярен Вильгельм Вейтлинг (1808—1871). С его дискредитации и изоляции от рабочих начал Маркс свою революционную деятельность в 1846 г. Как это было сделано, хорошо показано в упомянутом телефильме — вся сцена там снята по описанию, которое оставил присутствовавший при том русский писатель П.В. Анненков (см. его "Литературные воспоминания").

Разыграв ссору с Вейтлингом, Маркс получил возможность начать его открытую травлю в рабочих кругах. В это время Вейтлинг писал в письме о группе Маркса: "...у них одна прихоть: вести борьбу против меня как реакционера. Сначала им надо снять голову у меня, потом у других, потом у собственных друзей; а затем эти господа начнут перерезывать горло друг другу..." Нельзя отказать ему в известной проницательности.

“Манифест Коммунистической партии”

Тем временем Маркс с помощью Энгельса убеждает лидеров "Союза справедливых" преобразовать это невинное объединение рабочих кружков в партию с центральным комитетом во главе. Под прикрытием просветительской деятельности должен был начать подготовку к революции "Союз коммунистов", как теперь стало называться это тайное общество. К I съезду "Союза коммунистов" Маркс и Энгельс написали "Манифест Коммунистической партии" (1848). Это была та "молния мысли", которой предстояло "основательно ударить в нетронутую почву" пролетариата, чтобы превратить его в 'материальную силу" философов-революционеров Маркса и Энгельса.

"Манифест" — это блестяще написанная, заряженная революционной энергией пропагандистская брошюра Едва ли не единственной собственной идеей авторов "Манифеста" был лозунг "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"

С теоретической точки зрения, строго говоря, это произведение представляет собой смесь идей французских социалистов и некоторых британских авторов, о ком речь еще впереди, — левых рикардианцев. С их произведениями Маркс отчасти познакомился в Париже и Брюсселе — не без помощи Энгельса, который часто бывал в Англии по делам своего отца, хорошо знал английский язык (чего не скажешь про молодого Маркса) и английскую социальную публицистику. Некоторые страницы брошюры Маркса—Энгельса почти дословно перекликаются с "Манифестом демократии" Консидерана, опубликованным им в своей парижской газете незадолго до того.

Вопросы плагиата едва ли беспокоили тогда Маркса и Энгельса. Их "Манифест" был написан для определенного круга читателей — для немецких рабочих-эмигрантов, с огромным уважением взиравших на ученого "доктора Маркса". Это произведение не предназначалось для открытой публикации и теоретической полемики.

"Манифест был написан в короткий срок для сплочения "Союза коммунистов" на революционной платформе, для пропаганды коммунистических идей в интерпретации Маркса—Энгельса, а также чтобы показать всем рабочим лидерам, кто тут главный теоретик. Естественно, что на I съезде СК председателем ЦК был избран Маркс, секретарем — Энгельс. Понятно также, кто должен был оказаться во главе победоносной пролетарской революции. Михаил Бакунин, который побывал в это время в Брюсселе, писал одному из друзей: "Маркс занимается здесь тем же суетным делом, что и раньше, — портит работников, делая из них резонеров..." И в другом письме: "Маркс и Энгельс, в особенности Маркс, сеют здесь свое обычное зло.

Тщеславие, человеконенавистничество, высокомерие в теории и малодушие на практике... литераторствующие и диспутирующие ремесленники и отвратительное заигрывание с ними... Одним словом, ложь и глупость, глупость и ложь. В этом обществе трудно и тяжело дышать. Я... решительно заявил, что не вступлю в коммунистическое ремесленное общество". А Маркс в этом обществе чувствовал себя превосходно. Он сам это общество вокруг себя формировал и знал, для чего...

"Манифест Коммунистической партии" содержит всю теорию марксизма, но, как говорят нынче, "в свернутом виде". Глядя назад с исторической дистанции, можно заметить, что названное произведение представляет выводы, к которым приводит теория Маркса— Энгельса, та теория, которая развита в позднейших работах основоположников. "Манифест" дает сводку основных результатов теоретического марксизма, которого еще, по сути, не существовало (элементы теории "исторического материализма" были опубликованы годом раньше в книге Маркса "Нищета философии").

Сказанное в наибольшей степени относится к главному тезису "Манифеста" — положению об эксплуатации труда капиталом. Можно утверждать без каких-либо натяжек, что книга "Капитал" была задумана и писалась с единственной целью — доказать наличие "капиталистической эксплуатации". Указанной целью объясняются и содержание книги, и ее основные особенности, и расположение материала, и, наконец, судьба II и III томов, которые автор так и не написал за 15 лет, прожитых после выхода I тома.

“Предыстория рабочего вопроса”

Вопросы о положении рабочих и уровне заработной платы были далеко не новыми для экономистов XIX в. В XVII в. об этом писали меркантилисты и их современники, причем в не очень привычном для нас ключе.

Они были убеждены в том, что рабочие ленивы и настолько непритязательны в своих потребностях, что нельзя платить им слишком много. Еще Ман писал, что английский народ "из лености и распутства лжет, плутует, крадет, разбойничает, бродяжничает, просит милостыню, мошенничает, голодает и гибнет", в то время как имеются все возможности, чтобы "сделать страну на страх нашим врагам богаче и могущественнее".

Четко и категорично писал У.Петти: "Закон, устанавливающий заработную плату, должен дать рабочему ровно столько, сколько нужно для жизни, ибо, если вы предоставите ему вдвое, он будет вырабатывать половину того, что он мог бы выработать и выработал бы в противном случае". И это не единственное высказывание Петти такого рода. Кстати, "закон", о котором говорит Петти, — это юридическая норма, т.е. закон, принятый парламентом.

Его современник Джошуа Чайлд писал, что в тех местах, где пища дорога, народ живет богаче, чем там, где пища дешева; что рабочие лучше живут в годы дороговизны, чем в годы изобильных урожаев, "ибо народ не хочет работать больше двух дней в неделю в годы, когда все идет, так сказать, задаром... они работают в точности лишь столько, сколько нужно, чтобы просуществовать при низком и жалком жизненном обиходе, к которому они привыкли".

Так же смотрели на это дело очень многие из тогдашних писателей. Одним из первых иначе подошел к проблеме Дж. Локк: не как нужно оплачивать труд, а какие экономические законы регулируют оплату труда. Локк говорит, что уровень заработной платы устанавливается в результате торга между нанимателем и нанимаемым. В этом торге рабочий является более слабой стороной, и обычно уровень оплаты труда тяготеет к объему насущных потребностей жизни рабочего.

Позже концепция Локка получила развитие в произведениях Б.Франклина и Гельвеция. Торг между рабочим и нанимателем происходит в условиях конкуренции между рабочими. Это означает, что существенное влияние на оплату труда оказывает соотношение между спросом на труд и его предложением. Когда последнее выше, а это более частый случай, тогда оплата труда держится на самом низком уровне.

Мы видели у Адама Смита в целом тот же самый подход (глава 14), хотя и при значительно более углубленном взгляде на вещи. В период роста экономики, считал Смит, спрос на труд постоянно держится на высоком уровне, что заставляет капиталистов повышать зарплату сверх прожиточного минимума. Смит решительно порвал с мнением, будто рабочему нельзя платить больше прожиточного минимума. Он был не одинок в этом, но фундаментальность его книги и сильное впечатление от всей его фигуры сообщили новой позиции необходимую авторитетность.

Сдвиги в культуре чувств

Под влиянием просветителей в XVIII в. в Европе вообще сильно изменяются многие подходы и оценки. Во Франции становится модной пастораль — идеализация крестьянского образа жизни.

Сельские сюжеты проникают в салонную живопись (см. картины Ватто, Фрагонара и Буше) и гобеленное искусство. Пасторальные сюжеты разыгрываются в домашних и салонных спектаклях аристократов. У П.И. Чайковского в "Пиковой даме" (действие происходит в XVIII в.) вставлена прекрасная стилизация подобной пасторали: "Мой миленький дружок — любезный пастушок"

Под влиянием Руссо становится модным сентиментализм, предвестником которого был еще роман Прево "История кавалера де Грие и Манон Леско". А затем — "Поль и Вирджиния" де Сен-Пьера, "Опасные связи" Шодерло де Лакло и др. Дж. Б. Перголези пишет оперу Служанка-госпожа , а юный В.А. Моцарт — “Бастьен и Бастьена”. Даже суровый И.С. Бах сочиняет веселую "Крестьянскую кантату".

В Англии Лоуренс Стерн написал "Сентиментальное путешествие ', где герой — вообще весьма ироничный и озорной — чуть ли не на каждой странице 'обливается слезами" по поводу несчастий, о которых повествуют ему дорожные знакомые, в основном простые люди. Суть дела здесь, конечно, не в слезах сочувствия или умиления.

В литературе и искусстве стали получать отражение подлинность чувств и человеческая искренность. В сердцах аристократов пробуждалось человеческое отношение к людям из простонародья — сочувствие, уважение достоинства, дружеское расположение.

Вопрос о труде в социальной мысли

Такого рода нравственные перемены в обществе сказались и на интересующей нас области творчества. Снова начинает громко звучать знакомый нам по средним векам мотив: труд — основа всякого богатства. К этому добавляется второй, уже новый, мотив — сочувствия к трудящимся, которые, создавая все богатства, сами живут в бедности и нужде. В романе Г.Филдинга "История Тома Джонса, найденыша" читаем такое описание раннего утра в Англии: "Члены общества, рожденные на то, чтобы производить жизненные блага, начали зажигать свечи, чтобы приняться за дневной труд на потребу тех, которые рождены наслаждаться означенными благами" (1749).

Обратим внимание на то, что трудящиеся бедняки здесь названы "членами общества". Для нас это разумелось бы само собой, но в те времена подобные вещи были далеко не столь однозначными.

О том, что всякое богатство создается трудом, писал уже маршал Вобан (1707). "Источником всякого богатства королевства" называл пахарей, рабочих и торговцев финансист Джон Лоу. Философ-епископ Джордж Беркли писал так: "И разве мы не должны рассматривать прежде всего трудовую деятельность народа как то, что образует богатство и делает богатством даже землю и серебро, которые не имели бы никакой ценности, если бы они не были средствами и стимулами к трудовой деятельности?"

Даже какой-нибудь безвестный интендант одной из французских провинций XVIII в. мог говорить о "несправедливости и бесчувственности этих собственников, обязанных всем своим состоянием труду бедняка и оставляющих его умирать с голоду в то самое время, как он выбивается из сил, чтобы сообщить ценность их имуществам".

Но что там королевский чиновник, если сам Людовик XVI позволял себе высказывания такого рода: "Везде, за исключением немногих провинций, почти все дороги королевства были сооружены задаром беднейшей частью наших подданных. Таким образом, все бремя этой повинности легло на тех, единственное достояние которых составляют их руки и для которых дороги представляют интерес далеко не первостепенной важности; действительно заинтересованными в них являются собственники, лица почти всегда ни привилегированные, имущества которых и возрастают в ценности ли при устройстве дорог.

Принуждая одних бедняков содержать дороги, обязывая их отдавать свое время и свой труд без вознаграждения, у них отнимают последнюю возможность бороться с нищетой и голодом, чтобы заставить их работать для выгоды богачей".

Можно ли представить что-либо подобное в устах Николая I после постройки железной дороги Петербург—Москва? Слово Людовика XVI было сказано в 1776 г., когда генеральным контролером финансов (фактически премьером) Франции еще был Тюрго, который, возможно, и писал такие речи для короля.

Но ведь король их произносил. И в 1780 г., после отставки Тюрго, король продолжал говорить в том же духе: "Его Величество хочет защитить народ от тех ухищрений, которые подвергают его опасности терпеть недостаток в хлебе насущном, вынуждая его отдавать свой труд за такую плату, какую богатым будет угодно ему назначить. Король не потерпит, чтобы одна часть населения была принесена в жертву алчности другой части".

Взгляды Неккера

Отвлечемся на минуту от всех этих социальных вопросов ради русской поэзии. Откроем Пушкина и прочтем эпиграф к четвертой главе "Евгения Онегина": La morale est dans la nature des cboses. Necker. К этому обычно дается перевод: "Нравственность — в природе вещей. Неккер (франц.)". Жак Неккер (1732—1804) — политический деятель и социальный писатель, один из преемников Тюрго на посту генерального контролера финансов Франции, автор двух известных сочинений: "О законодательстве и торговле хлебом" (1775) и "Об управлении финансами Франции" (1784).

В первой из указанных книг находим такие слова: "Собственники располагают всей необходимой силой, чтобы свести к возможному минимуму вознаграждение за большинство работ, которые производятся для них, и эта возможность слишком соответствует их интересам, чтобы они когда-либо отказались воспользоваться ею".

Затем читаем: "В этой темной борьбе между классом собственников и классом рабочих победа всегда остается на стороне первых; их сила — источник нищеты народа. Откуда происходит его нищета во все времена, во всех странах и каков ее вечный источник? Это власть, которой располагают собственники, давать в обмен за приятный для них труд самую низкую, какую только возможно, заработную плату, т.е. плату, которая определяется наиболее узкой необходимостью".

На чем же держится такой порядок вещей? На том, говорит Неккер, что число собственников ничтожно мало по сравнению с числом тех, кто лишен собственности. Власть собственников основана "на большой конкуренции этих последних между собою и на ужасном неравенстве между людьми, продающими свой труд, чтобы прожить сегодняшний день, — с одной стороны, и теми, кто его покупает, чтобы просто увеличить свою роскошь и комфорт, — с другой; одни находятся под давлением нужды данного момента, другие ею совершенно не затрагиваются; одни всегда могут придать своим условиям силу закона, другие всегда будут принуждены их принять. Вот этому различию отношений должно приписать власть собственника над человеком, собственности лишенным".

Жак Неккер

Рост производительности труда в результате технического прогресса (этим выражением Неккер, конечно, не пользуется), по его мнению, дает выгоду исключительно классу собственников. Ведь за ту же плату они теперь получают больше продуктов для продажи. Либо нововведения дают снижение издержек производства и соответственно увеличивают прибыль собственников.

Итак, по Неккеру, бедность трудящихся объясняется одновременно и объективными законами (конкуренция за рабочее место), и субъективными факторами (своекорыстие собственников). Взгляд на вещи, который предполагает здесь Неккер, позднее получил название экономической статики.

Рассматривается статическая ситуация, когда время не вносит изменений в условия, определяющие характер задачи. Другой взгляд на вещи, который позднее стали называть экономической динамикой, предполагает, что с течением времени происходит изменение некоторых переменных величин, определяющих условия задачи. На примере Адама Смита можно легко различить, когда идет речь о статике и когда — о динамике. У Неккера тоже рассматривается динамическая модель — когда учитывается фактор технического прогресса. Писал Неккер одновременно со Смитом, а книга его вышла даже на год раньше. Нет ничего удивительного в том, что анализ Смита (в том числе и в связи с техническим прогрессом) оказался глубже и полнее.

Примечательно другое: у Карла Маркса мы обнаруживаем трактовки, поразительно напоминающие то, что мы видели у Неккера По Марксу, тоже бедность рабочих объясняется одновременно и объективными законами, и алчностью капиталистов. И от технического прогресса рабочие тоже ничего не выигрывают. А ведь это уже через сто лет после Адама Смита... Неккера он изучал, это известно. Но лишь в одном Маркс упрекнул его — в попытке "изобразить противоположность классов при капитализме как противоположность между бедностью и богатством". Мы можем заметить, что это не совсем так, — Неккер открытым текстом пишет о противоположности интересов между классами собственников и неимущих.

Шевеление в Германии

В Германии с аналогичных позиций выступал Кристоф Мартин Виланд (1733—1813). Он выпустил в 1772 г. книгу 'Золотое зеркало" — что-то вроде утопического романа. Как мы уже знаем (см. главу 17), утопия всегда отталкивается от существующего порядка вещей, и всякое утопическое произведение либо подразумевает, либо содержит в открытом виде критику современной ему действительности.

"Власть и сила, — писал Виланд, — не имеют никакого права притеснять слабых; наоборот, они налагают на тех, кто может ими располагать, обязанность помогать слабым... Каждый человек, дабы иметь право на доброжелательность, сострадание и помощь другого человека, не нуждается ни в каком ином основании, кроме одного: что он — человек". Виланд с осуждением говорит о таких, кто желает "заставлять других людей, чтобы они снабжали его пищей и дорогой одеждой, предоставляли ему роскошное жилище и все материальные удобства, неустанно трудились, дабы избавить его от всяких забот... — короче, чтобы они жили только ради него и ради обеспечения ему всех этих преимуществ, готовы были ежеминутно подвергаться всевозможным лишениям и страданиям, испытывать голод и жажду, холод и зной...".

Страстной любовью к простому народу дышат произведения Иоанна Генриха Песталоцци (1746—1827) — философско-педагогические трактаты в форме романов. Всю свою жизнь и еще теперь, — пишет он на склоне лет, — я всегда желал одного: блага народа, который я люблю, несчастья которого я чувствую, как немногие люди их чувствуют, потому что вместе с ним я переносил его беды, как их переносили немногие люди". Швейцарско-немецкий мыслитель был не только теоретиком (его считают основателем науки о воспитании — педагогики), он и сам учреждал сиротские приюты и школы для бедных детей, вводя в них новые принципы воспитания.

Французский импульс

В настоящей главе упомянуты лишь некоторые из авторов XVIII в., которые в той или иной форме, с тех или иных позиций, сочувственно, а подчас возмущенно писали о бедствиях трудящихся масс и о необходимости улучшить их положение. При этом почти все они желали добиться изменений путем реформ, но никак не насилием Многие из них отрицательно отреагировали на революцию во Франции. Но самим фактом своим французская революция не могла не вызвать широкой волны социально-политической публицистики и появления новых имен на этой ниве.

Иоганн Готлиб Фихте

Немецкий писатель и ученый, автор превосходной книги о кругосветном плавании капитана Кука в 1772—1775 гг., участником которого ему довелось быть, Георг Форстер (1754—1794) отнесся к революции неоднозначно. Но социальные симпатии его недвусмысленны: "Там, где крайняя нищета угнетает ремесленника, где получаемый с крайним напряжением сил скудный заработок едва может удовлетворить самые необходимые потребности, в стране, где наука своим лучом освещает высшие классы, там участью ремесленника становится невежество; он не может осуществить самого благородного назначения человека, несмотря на то, что сам изготовляет средства для связи народов между собой".

Так писал Форстер в 1790 г. Вера в преобразующую силу народного просвещения — сколь характерна эта черта для уходившего тогда XVIII столетия... Но уже звучали голоса, требующие для простого народа чего-то посерьезнее, нежели воспитание и просвещение. Горячего приверженца нашла Французская революция в лице Иоганна Готлиба Фихте (1762— 18l4). Произведения его — не газетные однодневки; даже когда он пишет публицистику, в них чувствуется ученик Канта, впоследствии и сам признанный классиком немецкой философии.

В 1793 г. Фихте издает книгу "К исправлению суждений публики о Французской революции". Этот современник и почти ровесник Форстера высказывает такие мысли, которые придутся впору следующему столетию и которые мы привыкли связывать с именами основоположников марксизма. К примеру, Фихте поднимает вопрос об экономической зависимости трудящегося от его хозяина. Когда некто обязуется отдавать другому свой труд либо часть своего труда, рассуждает Фихте, он отчуждает право собственности на свою рабочую силу. Если же собственность на средства производства не будет поглощать часть труда, который к ней прилагается (т.е. если труд будет оплачиваться полностью), то и сама собственность исчезнет. Следовательно, нет иной собственности, кроме той, что создана трудом.

"Сделайте так, чтобы человек мог совершенно свободно распоряжаться своим естественным достоянием, своими силами, — пишет Фихте. — Вскоре вы увидите замечательное зрелище..." По его мнению, начнется быстрое перераспределение собственности "между все возрастающим числом рабочих рук".

Пастор Годвин

Ничего не зная друг о друге, он и Фихте писали одновременно и чаяли одного и того же. Перераспределение собственности, по мнению обоих, — вот магический ключ к решению социальных проблем и всеобщему благосостоянию (в главе 15 мы уже видели, как отреагировал на это Мальтус).

Фихте пришел к социализму постепенно. УИЛЬЯМ Годвин (1756—1836) сразу выступил как социалист. Его "Исследование о политической справедливости" тоже вышло в свет в 1793 г. Объемистое сочинение, конечным выводом которого было социалистическое переустройство общества, по большей своей части содержало (как мы должны догадаться) острую социальную критику. Вот несколько ее образцов, относящихся к теме данной главы.

Уильям Годвин

"Когда на столе одного из великих мира сего мы видим богатство целой провинции, можем ли мы удивляться тому, что рядом живут люди, у которых нет даже хлеба, чтобы утолить муки голода?" "Неравенство состояний — неизбежное следствие института собственности".

"Но разве хорошо, что столь большая часть общества пребывает в отвратительной нищете, тупеет в невежестве, становится отталкивающей из-за своих пороков, вечно живет голая и голодная; постоянно толкаемая на преступления, она становится жертвой безжалостных законов, специально созданных богатыми для ее угнетения".

"Сперва владелец земли берет себе несоразмерно большую часть продукта, за ним следует капиталист, который оказывается не менее прожорливым. А между тем можно было бы обойтись без обоих этих классов при другом устройстве общества..."

"Это та система, которая дает одному человеку возможность распоряжаться продуктами труда другого человека... Любое богатство в цивилизованном обществе есть продукт ручного труда...

Каждый человек, выпивая стакан вина или надевая украшение, может подсчитать, сколько людей были обречены на рабство, на неустанный труд в поте лица, на недостаток пищи, на тяжкую работу без передышки, на дикое невежество и огрубление чувств, и все для того, чтобы он мог обладать этими предметами роскоши".

"Люди странным образом обманывают сами себя, когда они говорят о собственности, завещанной их предками. Собственность создается ежедневным трудом ныне существующих людей". "Дух угнетения, дух раболепства, дух мошенничества — таковы непосредственные плоды нынешней системы собственности".

"Цель современного общества — множить труд, целью будущего общества будет упрощение труда".

"В наше время труд — бедствие, потому что человек работает по необходимости, чтобы поддержать свое существование, и потому что слишком часто он лишает человека всякой возможности обогащать себя знаниями и развиваться. Когда труд будет добровольным, когда он не будет больше помехой к совершенствованию людей, а, наоборот, будет ему способствовать... он перестанет быть бедствием и станет благодеянием".

Изменение понятий

Можно убедиться, что уже в XVIII в. отчетливо прозвучали основные мотивы той критики капитализма, которую мы привыкли связывать с авторами XIX в. Не только мотивы, но подчас и формулировки. И все же в сочинениях социалистов и коммунистов XIX в. кое-что звучало не так, как это было у их учителей из века XVIII. Прежде всего нетрудно заметить, что вместе с веком Просвещения исчез и мотив просвещения трудового народа, акцент стали делать исключительно на его материальное положение. Но не только этим отличается соответствующая литература X IX в. от своей предшественницы.

...Поначалу трудно понять, что именно нового появилось в тональности XIX в., слышится какая-то фальшивая нотка, но далеко не сразу ее удается определить. Тем не менее это возможно.

Как правило, в литературе XVIII в. говорилось о бедности трудящихся, ничего не имеющих, кроме своих рук. Этими трудящимися были все, кто трудится, работая руками. Ко времени, когда писал Маркс, однако, проблема приобрела специфическое звучание. Почти исключительно стали говорить и писать только о классе промышленных рабочих.

Обширный класс сельского пролетариата были, по существу, заброшен социальными писателями к середине XIX столетия. И совсем за рамками внимания этих писателей оставалась многочисленная городская беднота, не занятая в фабричной промышленности, — мелкие ремесленники, торговцы, разносчики и те, кто был занят в обслуживании (прачки, кучера, уборщики, швеи, всевозможный наемный персонал отелей, контор и т.д.), — все те, кто постоянно мелькает перед нами, например, на страницах романов Чарлза Диккенса. Было совершено сильнейшее упрощение действительности.

Мы помним, что Смит писал о "классе тех, кто живет на заработную плату". Ко времени Маркса — и особенно у самого Маркса — класс "живущих на зарплату превратился (в литературе, но не в жизни) в "класс пролетариата'. Пролетарий означает "неимущий". Возник устойчивый образ человека, который лишен средств производства (это раз) и продает свои рабочие руки собственникам средств производства (это два). У Смита признаком класса является источник дохода (земля, капитал, труд). У новейших писателей середины XIX в. признаком класса стало наличие собственности.

Есть собственность — нет собственности, да — нет, черное — белое... Но это не все. Один класс был противопоставлен другому. Неимущие и собственники, рабочие и капиталисты. Как выражались тогда, труд и капитал. Получалось, что одно предполагает другое. Пролетариат означал всегда промышленных рабочих, т.е. фабричный пролетариат. Так это и формировало систему Маркса — черно-белый клип в эпоху цветного телевидения.

Социальные выводы из теории Рикардо

Нужно сказать, что Марксу очень помогла группа социально-экономических писателей, которых мы выше уже упоминали как левых рикардианцев. Кто это и что это? Система Рикардо породила, пожалуй, больше задач, чем решила. В 20-е гг. XIX в. на нее набросилась публика, как мухи на варенье. Одни нашли в ней научное оправдание социальных недугов, других заботили вопросы логической согласованности и теоретической увязки, а третьи увидели у Рикардо совсем иные возможности для дальнейшего развития идей. Рикардо сформулировал: капитал — это накопленный труд. Осталось совсем немного, чтобы сделать вывод: капитал — это неоплаченный труд.

Действительно, если бы капиталисты возвращали рабочим полную ценность продукта труда, не оставалось бы той доли от выручки, которая составляет капиталистическую прибыль. Значит, не могли бы осуществляться сбережение прибыли и накопление капитала. Проблема выходила за рамки вопроса о причинах тяготения зарплаты к прожиточному минимуму. Теперь вопрос уже стоял о том, что при любом уровне заработной платы, оказывается, рабочий терпит ущерб — он получает не все, что выработал.

Всем было ясно, что иначе, в общем, и быть не может: какой капиталист станет вести производство, получая нулевую прибыль? Но проблема от этого не исчезала. Закон, по которому ценность товаров пропорциональна вложенному труду, не работал, когда рассматривался "обмен труда на капитал '.

Появление левых рикардианцев

Для серьезных ученых это было признаком изъяна в теории Рикардо. Но нашлись другие писатели, которые перемещали проблему в социальную плоскость. Они не подвергали сомнению закон ценности Рикардо, как его стали называть, а сделали его основой для социальной критики. Есть закон обмена по затраченному труду, но в обмене между капиталом и трудом этот закон почему-то не выполняется. В чем причина? И почему все эти серьезные ученые не стремятся ее выяснить? Политэкономы как будто сговорились между собой не замечать этой вопиющей несправедливости'

Самые известные из писателей указанного направления — это Перси Рейвистон (ум. в 1830), УИЛЬЯМ Томпсон (1785—1833), Томас Годскин (1787—1869), Джон Грей (1798—1850), Томас Эдмондс (1803—1869), Джон Френсис Брей (1809—1895). Они, в большинстве, происходили из рабочей среды и были талантливыми самоучками. Они были экономическими писателями. Они были социалистами и коммунистами (эти понятия тогда еще плохо различались). "Пролетарские противники политэкономов" — любовно назвал Маркс эту группу писателей.

Ярче всего отмеченное качество проявил, вероятно, Рейвистон, написавший: "Вся война против Французской революции, а затем против Наполеона не сделала ничего более великого, чем превращение нескольких евреев в дворян и нескольких болванов в политико-экономов".

В 1821 г. (еще жил Рикардо) в Лондоне вышел анонимный памфлет "Источник и разрешение национальных трудностей, выводимые из основных положений политической экономии". Автор высказывал такие, например, мысли: "Является общепризнанным, что уплачиваемый капиталистам процент, имеет ли он характер ренты, ссудного процента или предпринимательской прибыли, уплачивается из труда других...

Предположим, что нет никакого избыточного труда, нет, следовательно, ничего такого, что можно было бы накоплять как капитал..." Другими словами, если капитал есть накопленный труд (как установил Рикардо), то это может быть только добавочный труд по отношению к тому труду, который обеспечивает рабочему средства к существованию. Или, как писал Маркс потом в "Капитале", часть дня рабочий трудится на себя, а другую часть — на капиталиста. Эта вторая часть по-английски называется surplus labour, что можно перевести как "избыточный", или "добавочный", труд, или, как установилось в первом переводе "Капитала" на русский язык, "прибавочный" труд .

"Нация по-настоящему богата лишь тогда, когда за пользование капиталом не уплачивается никакого процента, когда вместо 12 часов работают только 6 часов. Богатство есть такое время, которым можно свободно располагать, и ничего больше", — считает Аноним. То есть не должно быть прибыли на капитал, не должно быть "прибавочного" труда, богатство народа состоит в безделье. Этот тезис Маркс называет "прекрасным". Памфлет Рейвистона "Мысли о системе государственных долгов" вышел в Лондоне в 1824 г. Он пишет: “УЧИТЬ, что богатство и могущество нации зависят от ее капитала, — значит превращать труд в нечто подчиненное богатству, превращать людей в служителей собственности".

Собственность, по Рейвистону, есть присвоение продукта чужого труда. Богатство богачей создается нуждой бедняков, говорит Рейвистон. "Если бы все были равны, то никто не работал бы на другого. Предметы необходимости имелись бы в избытке, тогда как предметы роскоши совершенно отсутствовали бы".

Мы можем понять это так, например: отсутствовали бы в мире холодильники, телевизоры, магнитотехника, компьютеры, автомобили, изящная и модная одежда и многие другие вещи, полезные и красивые, которые упрощают или украшают нашу жизнь. Отсутствовали бы отдельные квартиры, канализация, горячее водоснабжение , телефон... Ведь все эти вещи когда-то, впервые появившись на свете, были предметами роскоши. Не было бы ни литературы и поэзии, ни музыки, ни архитектуры...

Мир Рейвистона — это первобытный уклад без дальнейшего развития. "Увеличение собственности, увеличение возможности содержать праздных людей и непроизводительный труд — вот что политическая экономия называет капиталом", — утверждает Рейвистон. Мягко говоря, он пишет совсем не о том, что политическая экономия называет капиталом. "Когда труда каждого человека едва хватает на его собственное содержание, то не будет праздных людей, так как собственность при таком положении вещей невозможна", — мечтает Рейвистон о царстве стоячего болота, унылой жизни ради пропитания, где нет места даже элементам фантазии и творчества.

Томас Годскин

В былые времена плохо различали многие вещи, которые в наше время различать привычно. Не потому, что люди были глупее нас. Лимузин и самосвал произошли от первого автомобиля форда. Многое, что мы нынче привыкли различать, существовало прежде в слитных, смешанных формах. Научное сообщение и публицистика еще не разделились тогда как жанры. Но сегодня мы вправе отнести памфлеты Анонима и Рейвистона скорее к публицистике, чем к науке.

Другое дело — произведения Т. Годскина. Тут мы находим признаки научного исследования в нашем смысле слова. Прежде всего это относится к задаче, которую он ставит перед собой. Задача — познавательная, а не обличительная.

Томас Годскин — автор "Популярной политической экономии" для рабочих (1827), но основные свои идеи он изложил в первом памфлете "Защита труда против притязаний капитала", вышедшем в 1825 г. за подписью "Рабочий".

Первый из тезисов Годскина состоит в том, что капитал "непроизводителен". В те времена иные из экономистов говорили о "производительности" капитала в том смысле, что капитал играет активную роль в образовании прибыли, даже "порождает" ее. Против такого взгляда и выступил Годскин.

По его мнению, оборотный капитал вообще не представляет собой накопленного запаса: рабочие в пекарнях, например, выпекают хлеб, а другие рабочие его покупают: Значит, оборотный капитал — это не запас (не капитал, надо понимать), т.е. не "накопленный", а "сосуществующий" труд. Основной капитал Годскин признает "накопленным трудом". Но подчеркивает, что без рабочего никакая машина ничего произвести не может. Отсюда вывод: прибыль образуется не благодаря прошлому труду, а благодаря труду текущему. Зато основной капитал для своего владельца "является средством приобретения власти над трудом". И то, и другое мы потом найдем у Маркса. Из сказанного следует второй тезис Годскина: присвоение капиталистом прибыли является, нарушением права рабочих на полный продукт их труда. Это насилие, которое возможно благодаря подчинению труда капиталистами — их "власти присваивать продукцию рабочих".

По Годскину выходило, что капиталисты нарушают закон трудовой ценности Рикардо просто по своему произволу. Но тогда что это за "закон", если его действие зависит от усмотрения тех или иных людей? Оппоненты Рикардо и его учеников не преминули заметить это слабое место у Годскина. Поэтому тут Маркс за ним не пошел. "Между производителем пищи и производителем платья, — пишет Годскин, — между производителем орудий и тем лицом, которое их применяет, втирается капиталист, который не производит машин и орудий, а присваивает себе продукцию и тех, и других.

Скаредной рукой, как только это возможно, он отмеряет каждому рабочему часть продукта другого, оставляя себе наибольшую долю... В то время как капиталист обирает их обоих, он с таким совершенством исключает одного из поля зрения другого, что оба верят, что своими средствами существования они обязаны ему. Капиталист является посредником между всеми рабочими..."

Капиталисты "ничего не производят", но им "удается убедить" рабочего, "что они являются его благодетелями и работодателями". Тут Годскин упрекает политическую экономию, "которая одновременно и оправдывает их притязания, и объявляет их достойным нашего удивления великим орудием цивилизации и прогресса". Политэкономы утверждают, что все сбережения в обществе делаются капиталистами, говорит Годскин. Но ведь именно рабочий производит и тот продукт, который оплачивает расходы на производство, и тот продукт, который достается капиталисту в виде прибыли. Годскин напоминает, что прибыль тем больше, чем ниже заработная плата. Вспомним, что это мысль Рикардо.

От него отталкивается и следующее рассуждение Годскина. Реальной ценой платья или пары сапог "является известное количество труда". Но чтобы получить тот или иной товар, рабочий должен затратить "еще гораздо большее количество труда в пользу капиталиста". "Этот тягостный характер требований капитала, санкционированных законами общества, санкционированных обычаями людей, усиленных законодательной властью и взятых под горячую защиту политико-экономов, держит, всегда держал и всегда будет держать рабочего в состоянии бедности и невзгод до тех пор, пока рабочие будут допускать это и будут с этим мириться".

Все, что рабочий производит, должно принадлежать ему, заявляет Годскин. Но как определить долю каждого рабочего? "В производстве куска ткани прядильщик, ткач, белильщик и красильщик — все они разные лица". Труд разделен, и каждый делает лишь какую-то одну операцию из тех, что образуют готовый продукт. Как разделить? "Я не знаю иного способа решить этот вопрос, как передать его на свободное обсуждение самих рабочих". Правда, у капиталистов Годскин различает две функции. Как предприниматели, как организаторы и изобретатели они — такие же рабочие. Но "как капиталисты и агенты капитала они лишь посредники, притесняющие рабочих". Годскин не советовал бы "удалять из страны" таких хозяев: "удалять в чужие края умение и изобретательность" — значит нанести вред оставшимся жителям страны. Но нужно "уменьшить или даже совсем упразднить прибыль праздного капиталиста". Единственным средством восстановить попранную справедливость Годскин считает профобъединения рабочих 1 .

Понятно, что такая позиция была для Маркса неприемлемой в обоих пунктах — о наличии полезной функции у капиталиста и о решающей роли профсоюзов в решении проблемы справедливого распределения.

1 Рабочие союзы были строго запрещены в Великобритании АО 1824 г., когда были сделаны первые послабления. Полная свобода профсоюзов была достигнута лишь в 70-е годы прошлого века.

Джон Грей

Была когда-то такая песенка: "В стране далекой юга, там, где не злится вьюга, жил-был испанец Джон Грей — красавец. Был он младой повеса с силою Геркулеса, храбрый, как Дон-Кихот..." Кончалось тем, что герой убивает неверную возлюбленную со словами: "Денег у Джона хватит, Джон Грей за все заплатит...”

Поскольку наш Джон Грей был, во всяком случае, англичанином, постольку и песня у нас пойдет другая (но мотив денег вскорости прозвучит...). Наш Дж. Грей был трудяга, зарабатывавший себе на жизнь с 14 лет. Уже в молодости он, прочитав памфлеты Р.Оуэна, стал его горячим приверженцем и пропагандистом В 1825 г. Грей опубликовал свои "Лекции о человеческом счастье".

Как говорят, это была любимая книга английских рабочих в 20 — 30-е гг. прошлого века. Работа написана под влиянием Оуэна, но Грей — не слепой подражатель. В чем-то он с учителем не согласен, в чем-то и вовсе оригинален. По Грею, общество делится на три категории людей: производительные; непроизводительные, но полезные; бесполезные. Первые — это рабочие, которые создают все материальное богатство. Вторые — это врачи, учителя и т.п. Третьи — "независимые классы". "Лица, из которых состоят эти независимые классы, — пишет Грей, — зависимы от двух обстоятельств: во-первых, от трудолюбия своих ближних и, во-вторых, от несправедливости, дающей возможность господствовать над ними".

У Грея особенно ярко выражено отвращение к политическому насилию. При всех обличениях праздных и бесполезных капиталистов справедливость должна быть достигнута мирными средствами: "Мы были бы последними, кто прибег бы к насильственным мерам для того, чтобы устранить нищету".

Грей настаивает на том, что "единство интересов вполне совместимо с индивидуальностью и с имущественными различиями", — в отличие от коммунистических планов позднего Оуэна. Основой общества, по Грею, являются отношения обмена. На нем построены все другие отношения между людьми. Главной же причиной нищеты является... конкуренция. "Только полное изменение торговых порядков могло бы привести к какому-либо существенному благу для человечества".

В 1831 г. выходит большой труд Грея "Социальная система. Трактат о принципах обмена". По сути, это трактат по политической экономии, как ее понимал автор. Там имеются главы о производстве, обмене, распределении, народонаселении, налогообложении. В этой работе Грей предлагает реорганизовать систему обмена в обществе довольно любопытным образом.

Создается общенациональная Торговая Палата, которая осуществляет управление всем земледелием, промышленностью и торговлей. Собственники земли и капитала передают свое имущество этому, так сказать, Госплану в управление, за что соглашаются получать ежегодное вознаграждение заранее установленной величины. То есть они лишают себя риска потерпеть убытки, но также и возможности получать высокие барыши. Всей хозяйственной деятельностью руководят чиновники, или служащие, получающие установленное Палатой жалованье.

Продукты сельскохозяйственного и промышленного производства помещаются в национальные торговые склады, откуда они направляются в магазины для продажи. Такова идея общенациональной, так сказать, конторы, которая всем управляет "посредством тщательно организованного плана". Контора же устанавливает товарные цены, которые покрывают себестоимость производства и дают некоторую прибыль. Всякое жалованье выплачивается деньгами типа бумажных (не имеющих "внутренней ценности").

Позднее в небольшом памфлете "Верное средство против бедствий народа" (1842) Грей развивает идею "рабочих денег", фактически это квитанции, которые удостоверяют затраченное рабочее время — "среднюю цену труда".

По этим квитанциям (которые могут ходить как обычные деньги) работник получает в магазине ту долю товарного запаса, на которую затрачено соответствующее количество труда. "Рабочие деньги" в тех или иных модификациях предлагались в те времена различными писателями социалистического толка, в том числе Прудоном и Бреем.

Джон Ф.Брей

Его книга "Несправедливости в отношении труда и средства к их устранению" 1 появилась в 1839 г. Как и памфлеты Годскина и Грея, книга Брея имела большой успех, в основном среди рабочей публики. Сам он смолоду был переплетчиком и наборщиком в типографии. Брей подобно Грею отрицательно относится к политической борьбе рабочих. Его книга вышла через год после обнародования документа, известного как " Народная Хартия".

Суть Хартии была в демократизации британской выборной системы (всеобщее избирательное право, отмена имущественных цензов для кандидатов, тайное голосование и т.д.). Отсюда началось движение чартизма.

Своего рода вызовом чартизму явилась книга Брея. Брей утверждает, что одной лишь политической реформой проблему бедности не решить. То же самое относится и к профсоюзам. Как и полагается, начинает Брей с теории — откуда берутся в мире несправедливости... что такое общество и государство... необходимость труда, накопления капитала, обмена... Постепенно тон автора становится все более задиристым: "Представители политической экономии с хладнокровной и расчетливой жадностью, привитой нынешней системой, говорят производительным классам, что те должны накоплять...

Но как бы ни был хорош их совет в принципе, он является не более чем добавлением оскорбления к обиде, пока рабочий втаптывается в грязь существующими обычаями. Рабочие просто не в состоянии накапливать, а причина тому не их леность, невоздержанность или невежество, а то обстоятельство, что накопления, оставленные в наследство нынешнему поколению в целом, незаконно захвачены и их выгоды используются исключительно отдельными индивидами и классами".

Далее Брей пишет: "При справедливой системе обмена ценность всех продуктов определялась бы полной совокупностью издержек производства и равные ценности всегда обменивались бы на равные ценности". Между тем в обществе издавна царила "в высшей степени несправедливая система обмена: рабочие отдавали капиталисту труд целого года в обмен на полугодовую ценность. Именно отсюда, а вовсе не из предполагаемого неравенства физических и умственных сил индивидов произошло неравенство богатства и власти...

Именно неравенство обмена обеспечивает одному классу возможность жить в роскоши и ничегонеделании и обрекает другой класс на непрерывный тяжкий труд".

Политэкономы утверждают, что всякий обмен взаимовыгоден, говорит Брей, но на самом деле между рабочим и капиталистом вообще нет никакого обмена! Рабочий отдает свой труд, а что дает ему капиталист? В обмен можно отдавать либо труд, либо капитал, говорит Брей. Труда капиталист, понятно, не дает — он ведь не трудится. Капитала он тоже не дает, потому что запас его не уменьшается, а возрастает. Что же отдает капиталист в обмен на труд рабочего? "За недельный труд рабочего капиталисты и собственники дают ему лишь часть богатства, полученного ими от него же в течение предыдущей недели, — разъясняет Брей, — другими словами, они получают от рабочего нечто, не давая ему за это ничего". Никто в мире не владеет каким-либо богатством естественного или врожденного происхождения, продолжает Брей. Все, что дает человеку природа, — это способность к труду. Значит, если некто владеет богатством, никогда не трудясь, это богатство "не может по справедливости принадлежать ему. Оно должно принадлежать людям, которые произвели его своим трудом, ибо капитал не возникает сам собой". Огромные капиталы Англии не могут принадлежать капиталистам ни по принципу создания (они их не произвели сами), ни по принципу обмена (они не получили их в обмен на свой труд), ни по праву наследования (наследник этих богатств — народ, который их создал). "Как ни смотреть на дело... всякая сделка между человеком труда и человеком денег запечатлена обманом и несправедливостью '. Вот как рассуждает Брей.

"Интересы капиталистов и рабочих не тождественны, как те, кто грабит рабочего, хотели бы уверить его. Их интересы никогда не могут быть тождественны: прибыль предпринимателей всегда будет потерей для рабочего до тех пор, пока обмен между ними остается неравным; обмен же не может сделаться равным, пока общество делится на капиталистов и производителей, причем последние живут своим трудом, тогда как первые жиреют от прибыли с чужого труда". Вот во что превратились сухие рассуждения английского миллионера — поистине, мрачная наука. В итоге Брей заключает, что никакая политическая или избирательная реформа ничего в этом порядке не изменит. "При существующем порядке рабочие классы, каковы бы ни были их ум, их нравственные качества или их трудолюбие и политическая сила, обречены и осуждены на безнадежное и непоправимое рабство до скончания мира!

" Брей снова обращается к ученым-экономистам: они уверяют, что капитал столь же нужен для производства, как и труд, — лопата, как и землекоп. Верно, говорит Брей. Но отсюда не значит, что один должен содержать другого. "Если бы все английские капиталисты и богачи были одновременно уничтожены, то с ними не исчезла бы ни одна частица богатства или капитала; равным образом сам народ не обеднел бы вследствие этого ни на один фартинг. Не капиталист, а капитал существен для деятельности производителя".

Однако Брей уточняет: "Рабочий класс никогда не должен забывать, что его борьба направлена не против людей, а против системы, что он сражается не с капиталистами как индивидами и не с самим капиталом, а с нынешним способом применения капитала, старой системой, которая дает безответственным, индивидам власть угнетать массы труда массами капитала. Против этого нет иного средства, кроме изменения системы". И еще сильнее: "Надо свергнуть нынешнюю социальную систему, иначе никогда не вырвать с корнем порождаемого ею зла". Кажется, что за этим должен последовать призыв к революции...

Ничего подобного. Брей не выступает за экспроприацию капиталов: "Как это было доказано мировым опытом, если бы классы обменялись своими местами, то характер каждого неизбежно изменился бы и сегодняшний трусливый раб стал бы завтра властолюбивым тираном".

Каков же, по Брею, вернейший путь решения социальных проблем реального капиталистического общества?

Идеал — это экономический строй кооператоров в духе позднего Оуэна. Однако проекты последнего не удавались. Брей считает: идею Оуэна нельзя осуществить сразу, без переходной стадии. В основном об этой переходной фазе он и говорит, развивая ее основные черты.

Пусть рабочие объединяются в производительные товарищества числом от 100 до 1000 в каждом, считает Брей. Эти объединения арендуют или покупают землю и средства производства. На что покупают? Для этого выпускаются денежные знаки (банкноты), обеспеченные будущим трудом членов этих содружеств, т.е. их будущим продуктом Фактически речь идет о взаимном кредите. Коллективы продают друг другу свои продукты через базары и банки справедливого обмена. Каждый член объединения получает продукт в размере полного эквивалента затраченного им труда. Кто хочет больше потреблять, тот и работает больше.

Постепенно весь обмен в обществе станет таким обменом между коллективными хозяйствами, обмен труда на капитал прекратится и капиталистическая эксплуатация исчезнет.

Экономические категории у левых рикардианцев

Несомненно, эти мыслители из рабочих вызывают симпатию. И все же нельзя не сказать о неточностях в понятиях и путанице, которыми они грешили. На таких вещах, как право рабочего на полный продукт труда, мы задерживаться не станем. За это их критиковали уже давно и с различных точек зрения. Скажем коротко о том, на что меньше обращалось внимания.

Можно заметить, что капитал (в экономическом смысле) часто отождествляется у них с капитальными благами (хлеб, машина, лопата...). Точно так же ценность продукта нередко отождествляется с самим продуктом, а труд понимается исключительно как действия рук и тела. Все они, не считая Брея, недооценивали роль капитала в производстве.

Эта роль троякая: во-первых, она сказывается на производительности труда, во-вторых, она проявляется в возможности делать то, что никакие руки сделать не могут, — вращать колеса паровоза, например, или варить сталь. Две эти функции относятся к физическому существованию капитала как капитального блага. А в-третьих, капитал как запас выполняет незаменимую функцию организации труда: он собирает нужные профессии в группу, которая может работать определенное время до тех пор, пока можно будет продать продукт труда и возместить издержки. В этот период времени рабочий персонал получает средства к существованию, а также орудия и материалы для производства благодаря тому, что существует капитал.

Трудно представить себе, что указанная третья функция осуществляется автоматически самим запасом-капиталом. Только в сказках печь сама ездит по деревне, коромысло носит воду, а движение денежных и товарных потоков может осуществляться по щучьему велению. Но даже и тут нужен некто, какой-то Емеля, кто говорил бы еще "по моему хотению" и знал бы при этом, чего нужно хотеть и кому отдать приказ. Это уже из возражений тем, кто, признавая роль капитала, не находил необходимым существование капиталиста.

Нужно сказать, что в подобных воззрениях указанные авторы были не одиноки. Немало их коллег из профессиональных мыслителей подчас грешили подобными же недочетами. Особенно мыслители социалистической ориентации, норовившие ударить "молнией мысли ' в пролетарскую почву.

"Рабочий вопрос" возник в европейской социально-экономической мысли под действием благородного импульса сочувствия и доброго желания облегчить участь бедных слоев общества. Таким мы видели его начало. Но затем мы могли заметить очередное смещение акцентов, целей и средств. Рабочий класс из цели, ради которой возникла указанная забота просвещенных классов, незаметно превратился в средство, в "материальную силу" для достижения каких-то иных целей... Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Экономика и менеджмент