Топорков А. Русский эротический фольклор

ОГЛАВЛЕНИЕ

Приложения
из архивных разысканий по русской Фольклорной эротике

ГЛАВА «ЭРОТИКА»
ИЗ КНИГИ А. И. НИКИФОРОВА
«ПРОСТО О СЕВЕРЕ»

В Санкт-Иетербургском отделении архива россий-ской Академии наук, в фонде Александра Исаакиевича Никифорова (1893 — 1942) хранится его рукопись под названием «Просто о Севере. Впечатления. Думы. Встречи»1. Это этнографические очерки, размышления о русской народной культуре, о северной деревне и ее людях, родившиеся в результате трех поездок собирателя на русский Север — в Заонежье, на Пинегу и Мезень. По своему характеру эта рукопись очень напоминает первые книги M. M. Пришвина «В краю непуганых птиц» и «За волшебным колобком». Этнографические наблюдения здесь органично переплетаются с философскими раздумьями автора.
Одна из главок названа фольклористом «Эротика». Эта тема не случайна для А. И. Никифорова. Он был первым из ученых послеоктябрьского периода, кто поднял ее в своих статьях2. А. И. Никифоров, хорошо знавший русскую северную деревню, отлично понимал, что эротика в народной культуре — это не нечто темное, гнетущее, постыдное, а веселое, смешное, бодрящее, здоровое. Несомненно, что в своем определении места эротики в деревенской жизни исследователь во многом оказался близок к будущим работам M. M. Бахтина о площадном, карнавальном характере народных празднеств.
Ниже мы публикуем главу «Эротика» из книги А. И. Никифорова «Просто о Севере».
1 Место хранения: Санкт-Петербургское отделение архива Российской Академии наук, ф. 747, оп. 1, ед. хр. 90 (840 л.).
2 Никифоров А. И. Эротика в великорусской народной сказке.— Художественный фольклор, вып. 4—5. М., 1929, с. 120 — 127.
523
А. И. Никифоров
ПРОСТО О СЕВЕРЕ
ВПЕЧАТЛЕНИЯ. ДУМЫ. ВСТРЕЧИ
ЭРОТИКА
Мир и человеческая жизнь полны сексуальности. Не надо ханжества там, где речь идет о бесспорном факте. Искусство, литература, наука, даже религия — в большей или меньшей степени замаскированное сладострастие. Иол — та внутренняя солнечная энергия, которая и творит и поддерживает все живое.
Но эротика — это отраженный солнечный свет. Эротика — это болезненное лунное сияние, иногда красивое, иногда жутко-зловещее, но всегда не греющее и иногда ведущее к ужасам ночных мраков и тайн.
И любопытно, что северная деревня, насыщенная до отказа солнечной сексуальностью, совсем почти чужда лунной эротики.
Сексуальна деревенская речь. Сексуальны отношения молодежи. Сексуальны мелочи быта — своеобразный жест, которым мать останавливает голого ребенка-карапуза, бегающего по избе.. Сексуальное — в песне, в сказке. С хохотом вам говорятся самые целомудренные загадки и поговорки, потому что они полны намеков. И в то же время это сексуальность здоровая,-чи-стая, именно солнечная. Много раз мне приходилось видеть, как молодьге и пожилые матери быстрым привычным движением руки обнажали белую грудь при мужчинах и детях, чтобы дать ее младенцу. И ни разу за три поездки я не слышал при этом ни шутки, ни улыбки, ни застенчивости при этом действительно красивом и таком естественном обнажении.
Но эротика, повышенная сексуальность, ползет и в деревню, несомненно, ползет из городов, из наших больных, сокровенных и таинственных городских трущоб.
Когда мужик рассказывает со смехом неприличньш анекдот или сказку, его с удовольствием слушает целая толпа и мужчин, и женщин, и детей. Уне если очень
524
сильно выражается рассказчик, то разве девушки, краснея, отойдут в сторону. А остальные с радостью гогочут.
Но в этом нет эротики, нет смакования пола. Это здоровая деревенская грубость и юмор. Дикари смешное видят главным образом в сексуальности. В Архангельской губернии «смешным» именно и называют неприличное. Но повторяю: «смешное» — не эротика. Ибо его спокойно рассказывают публично даже подчеркнуто стыдливые молодки. Вот образчик.
Огромная семья сидит за столом. В избе человек двадцать. молодка, дочь хозяина,— веселая, красивая бабенка с дьухлетним первенцем так и сыплет шутками. Ей всего двадцать два года. Она и сама хохочет, и все хохочут, до пятилетних малышей включительно.
— А то слушай еще,— заливается смехом Елизавета Васильевна (имя молодки),— свекор молодку зовет на поветь, а молодка-то дошла да и старухе-то и сказала: «Меня, матушка, говорит, свекор зовет-от на поветь. Ты, говорит, матушка, поди сама вместо меня-то, темно». Ну, это старуха и пошла ко старику на поветь. Пошла, старик там ей и поймал. Старик говорит: «Молода, молодо и есть у молодки-то». Вот молодке он и дал руль. Зашел в избу. И старуха зашла. «Старуха, де была?» А она: «Де была не была, а руль нажила!»
Последние слова рассказчицы покрывает гром смеха всей избы. А шутница заливается больше всех и сквозь выступившие от смеха слезы вставляет:
— А то молодка спрашивает у мужика: «Братец, говорит, хошь аи не хошь?» А он: «Хошь не хошь, да где возьмешь». А она: «Вот еретик-от, опеть выпросил».
И снова заливчатый, всех радующий хохот.
— А то баба спрашивает у работника: «У вас, работник, какие гашники носят в деревне?» — «Какие! вере-вошные!» — «Ну, ланно. А то был у меня роботник, у него гашник лубяной, так все брюхо намозолил».
Новый взрыв смеха.
Грубо это, правда. Но, в сущности, безобидно. И эротики в этом нет, как нет ее в какой-нибудь трехэтажной фразе, которую разбитная баба ухнет в пристающих к ней с чем-нибудь ребят.
Эротика ползет из других щелей. По счастью, лишь очень слабо. Ее разносят парни и мужики, побывавшие в солдатчине или в городах. Эротические частушки, специальный анекдот, к сожалению, уже иногда подчер-
525
кнуто забавляет специально для этого уединяющуюся на «беседе» от девушек мужскую молодежь. Встречаются, правда, но редко, и яркие эротические танцы вроде мезенского козла или заонежской игры-пародии на сва-дебно-семейные отношения — «Пахомушки».
Очень характерно также, что и песня, и сказка, и былина знают мало сюжетов адюльтера. Какая-нибудь жена былинного Чурилы1 — явление, как-то случайно стоящее в народной поэзии. И сказочная неверная жена — тоже сюжет далеко не популярный, а главное — не эротический.
Деревня — я говорю о Севере — еще очень целомудренна, несмотря на весь свой здоровый и естественный сексуализм.
Новые бытовые отношения после революции внесли свои поправки. Появились и профессиональные жрицы любви.
— Эвон, пошли, на свадьбу торопятся,— показал мне кнутом везший меня ямщик на дьух полных бабенок, которых обогнала возле Лампожны лошадь.— Вдовы, давно мужей нет. Балуются. Есть теперь это дело и в деревне. Оно немного. И балуются не как в городе. Взять хошь бы этих. Обе заграбастали по мужику, ну и живут с има. Год, два. Ну, а потом молено и сменить. Да, баловство пошло. Только немного еще в деревне. И то вдовы больше. Город портит. Всего наглядятся.
Я посмотрел на этих лампоженских Венер. Ничего особенного. Только костюм городской.
И я решил, что ямщик рассуждает умно.
А как тебе кажется, читатель?
Публикация Т. Г. Ивановой
1 Здесь явная описка А. И. Никифорова: героиней адюльтера в былинах является жена Пермяты, любовница Чурилы.
МАТЕРИАЛЫ M. M. ЗИМИНА ИЗ АРХИВА Д. К, ЗЕЛЕНИНА
михаил Михайлович Зимин принадлежит к плеяде скромных отечественных краеведов, которые играли важную роль в русской фольклористике в предреволюционные годь1 и в первые десятилетия после октябрьского переворота.
С сентября 1913 по июнь 1917 года M. M. Зимин состоял на службе в Костромском губернском земстве в качестве кустарного старосты в Ковернине. Тогда-то он и начал записывать произведения устной народной поэзии. Записи частушек из Ковернинской волости были переданы им в архив Костромского научного общества по изучению местного края, действительным членом которого он был. Этот материал использован другим костромским краеведом, В. Смирновым, в статье «Отношение деревни к войне»1 (№4, 5, 13, 20—23, 25, 29—34, 41—43, 54, 55, 58, 63, 73). В сентябре 1919 года по заданию общества M. M. Зимин совершил специальную этнографическую экспедицию в Ковернинский и Ма-карьевский уезды, во время которой им делались записи фольклора и приобретались предметы старины2. Тексты похоронных причитаний, записанные собирателем в 1917 — 1919 годах, опубликованы в еще одной работе В. Смирнова3 (№ 64-70).
1 Смирнов В. Отношение деревни к войне.—Костромская деревня в первое время войны. Кострома, 1916, с. 83 — 127 (Труды Костромского научного общества по изучению местного края, вып. 5).
2 Отчет о деятельности Костромского научного общества по изучению местного края за 1919 год (Год VIII). Кострома, 1920, с. 2.
3 Смирнов В. Народные похороны и причитания в Костромском крае.— Второй этнографический сборник. Кострома, 1920, с. 21 — 126 (Труды Костромского научного общества по изучению местного края, вып. 15).
527
С 1920 года M. M. Зимин начал сам печататься в трудах общества. Он публикует статью о рекрутских причитаниях1 и записи произведений различных жанров из Ковернинского края2. Им также были изданы материалы по свадебному фольклору Ветлужского края3.
В 20-е же годы у м. М. Зимина возникли, судя по всему, контакты с выдающимся фольклористом и этнографом XX века Д. К. Зелениным, в архиве которого мы обнаружили 10 листков бумаги разного формата с записями частушек, сделанными рукой Д. К. Зеленина 'Санкт-Петербургское отделение архива российской академии наук, ф. 849, оп. 1, ед. хр. 562, л. 1022-1032). На листках имеется помета: «Солигалич, Зимин, 1929». Скорее всего данные записи делались Д. К. Зелениным при личной встрече со слов самого м. М. Зимина.
Двадцать восьмого февраля 1931 года M. M. Зимин обращается к Д. К. Зеленину с просьбой прислать ему официальный документ, дающий право на собирание материалов в деревне (ф. 849, оп. 3, ед. хр. 82, л. 1). Д. К. Зеленин, по-видимому, с большим вниманием относился к работе фольклориста-любителя. Иотребность общения с Д. К. Зелениным не оставляет м м. Зимина в течение всего следующего десятилетия. 2 мая 1941 года M. M. Зимин пишет Д. К. Зеленину: «Прошу сообщить: нужно ли записывать «неприличный» фольклор? И куда направлять такие записи?» (л. 2). Записи «неприличного» фольклора заинтересовали Д. К. Зеленина. И уже 29 мая м- м- Зимин прислал Д. К. Зеленину свои материалы (ф. 849, оп. 1, ед. хр. 562, л. 1033 — 1116) этого плана: «Глубокоуважаемый Дмитрий Константинович! Согласно Вашего письма от 10 мая с. г., посылаю Вам имеющийся у меня «неприличный» фольклор. Прошу сообщить Ваше мнение о нем» (ф. 849, оп. 1, ед. хр. 562, л. 1034). Здесь содержатся записи анекдотов, сказок, частушек, присловий, ругательств, песен и т. д. эротиче-
1 Зимин M. M. Плачи по призванным на военную службу (Из записей в Ковернинском крае Костромской губ., в 1916 и 1919 годах).— Второй этнографический сборник. Кострома, 1920, с. 1 — 10 (Труды Костромского научного общества по изучению местного края, вып. 15).
2 Зимин M. M. Ковернинский край (Наблюдения и записи). Кострома, 1920 (Труды Костромского научного общества по изучению местного края, вып. 17).
3 Зимин M. M. Свадебный обряд в Ветлужском уезде Костромской губернии (Краткий очерк).— Север: Орган научного северного краеведения. Вологда, 1922, кн. 2, с. 174—181.
528
ского и скабрезного содержания. Часть этой коллекции публикуется ниже.
Личный фонд М. М. Зимина хранится в Российском государственном архиве литературы и искусства (ф. 1455, 126 единиц хранения). Материалы, связанные с именем этого собирателя фольклора, находятся, вероятно, также в Костромском областном архиве (ф. 508 и ф. р-838: фовды Костромского научного общества по изучению местного края). Обращение к ним, без сомнения, могло бы обогатить историю нашей фольклористики еще одной забытой страницей.
ЭРОТИКА В НАРОДНОЙ МЕДИЦИНЕ
Народная медицина составляет значимый пласт в русской фольклорной культуре. И, что вполне естественно, как и любое другое явление человеческой цивилизации, она имеет не только серьезную, практическую сторону, но и пародийную, шутовскую. В крестьянской среде среди парней были распространены нескромные, эротического порядка пародии на медицинские рецепты. Один из таких текстов (рецепт против венерической болезни) был записан в 1926 году в Ку-лижской волости Ярославской губернии собирателем М. Зиминым:
«Возьми: Д.зе унции дристунции, Две драхмы обсирахмы, Перцу стрючок, Седой куны клочок. Всё это истолочь, Два раза по муд-ам проволочь. Сварить.
Три раза «ебену мать» проговорить, Намазать на ежовую кожу И прилепить себе на рожу».
Далее собиратель замечал: «Любопытно, что таких рецептов у ребят (парней. — Т. И.) очень много, но, к сожалению, я их уже забыл и привести в качестве иллюстрации не могу»1.
1 Санкт-Петербургское отделение архива Российской Академии наук, ф. 849, оп. 1, ед. хр. 562, л. 1105.
530
«ДУБИНУШКА» ИЗ ЯРОСЛАВСКОЙ ОБЛАСТИ
С детства нам знакомы некрасовские строки:
Выдь на Волгу: чей стон раздается Над великою русской рекой? Этот стон у нас песней зовется — То бурлаки идут бечевой!..
И каждьш школьник знает, что песня-стон, которую пели бурлаки,— это «Дубинушка».
Известный собиратель песенного фольклора Н. м. Лопатин так характеризовал эту и родственные ей песни: «Знаменитая песня при вбивании свай, «Дубинушка», и бурлацкая «Эй, ухнем» — необычны по своей музыкальности в хоровом исполнении, несмотря на небогатство оборотов мелодии, взятой отдельно от хора. В этих песнях, в хоре, звучит и тоскливая нота наших одиночных напевов, слышится в них и тягота работы, и утомление, оттого ритм их такой тяжелый...»1 Впрочем, тут aie собиратель подчеркивал и особую удаль трудовых припевок. Он говорил о том, что в них «чувствуются необъятная сила, неистомная бодрость, граничащая с весельем». А вслед за тем вскользь замечал: «А в своем содержании они полны народного юмора в полном его разгуле»2.
Не мрачную, тяжедую, а задорную, веселую «Дубинушку» хорошо знал и м. Горький. В его романе «Жизнь Клима Самгина» главный герой наблюдает за работой артели грузчиков: «...он впервые услыхал, что унылую «Дубинушку» можно петь в таком бойком, задорном темпе (...). Запевали «Дубинушку» двое: один — корена-
1 Лопатин H. M., Прокунин В. П. Русские народные лирические песни. М., 1956, с. 154.
2 Там же.
531
стый, в красной, пропотевшей, изорванной рубахе без пояса, в растоптанных лаптях, с голыми выше локтей руками, точно покрытыми железной ржавчиной. Он пел высочайшим, резким тенором и, удивительно фокусно подсвистывая среди слов, притопывал ногою, играл всем телом, а железными руками играл на тугой веревке, точно на гуслях, а пел — не стесняясь выбором слов (курсив наш.— Т. И.):
Эй, ребята, знай — кати... (...)
— Эй, дубинушка, ухнем! — согласно и весело подхватывали грузчики частым говорком, но раньше, чем они успевали допеть, другой запевала, высокий, лысый, с черной бородой, в жилете, но без рубахи, гулким басом заглушал припев, командуя:
Эй, ребята, дергай ловко,
Чтоб не ерзала веревка...
Эх, дубинушка...»1
Внимательный читатель в процитированном отрывке из романа А. м. Горького заметит, что первый куплет «Дубинушки» писателем дан не полностью. Видимо, слишком забористым, смачным было слово во второй строке куплета. Такую «Дубинушку» современный читатель почти не знает. Однако она существовала. Бойкая, озорная, не стесняющаяся выбором слов, охотно смакующая эротическую тему,—, такие варианты «Дубинушки», без сомнения, должны были быть очень популярными среди сугубо мужской компании бурлаков. Один из таких текстов обнаружен нами в архивном фонде Д. К. Зеленина среди бумаг ярославского собирателя м- Зимина2. М. Зимин пишет, что слыхал эту песню в Кулижской волости весной 1925 года, когда крестьяне починяли плотину на реке Обноре (приток реки Костромы):
На Любимском3 перевозе Ебут девок на рогозе.
1 Горький М. Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). М., 1956, ч. 2, с. 261-262.
2 Санкт-Петербургское отделение архива Российской Академии наук, ф. 849, оп. 1, ед. хр. 562, л. 1100-1103.
3 Любим — город в Ярославской области.
532
Припев: Эх! Дубинушка ухнем, Эх ! Зеленая сама "идёт, Идёт, еще разок ляпнем.
Старушонка еле дышит,
А ебет — так словно пишет. Тёта, беленький платочек, Дай ебать один разочек.
На пригорке я сидела,
Из очков в пизду глядела. Козу на гору поставили, Комсомольца еть заставили.
Комсомольцы, не сердитесь,
Сядьте на хуй, не свернитесь. На углу стоит калека, Убил хуем человека.
Как у барыни высокой
Заросла пизда осокой. Мы осоку эту скосим, У нее пизды попросим.
Наша Маша невеличка,
Любит хуй и дьа яичка. -На руке у вас колечко, А в пизде у вас уздечка.
Ой, Огаша, не ленись,
Подо мною шевелись.
Далее собиратель замечал: «Много еще пели куплетов «Дубинушки», но я представить не могу, потому что прошло уже много времени и я уже успел забыть».
Исследователи трудовых припевок1 выявили важнейшие черты этого жанра русской устной народной поэзии: отсутствие единой сюжетной линии во всех вариантах песни; автономность каждого куплета, что сближает трудовую припевку с частушками; особое соотношение стиха и напева, при котором разные тексты припевок, близкие по мелодическому рисунку, развивают абсолютно противоположные по своему содержанию темы («Дубинушка» в одних случаях выражает гнев и озлобление народа, в других — шутку, сатиру, эротику, скабрезность). «Дубинушка» из Кулижской волости как раз и является вариантом последаего типа этой знаменитой песни.
Истомин И. Трудовые припевки плотогонов. М., 1979, с. 86.
СКВЕРНОСЛОВИЕ
В МУЖСКИХ СОБРАНИЯХ
РУССКОЙ ДЕРЕВНИ
Исследователи1 русских народных обрядов неоднократно отмечали, что в жизни деревенской молодежи четко выделяется женское начало. Ведущая роль девушек в весенне-летних гуляниях и хороводах, обрядь1 кумления, обычай посестрия, распространенный среди женщин, организация девушками осенне-зимних посиделок и бесед, где парни были лишь гостями,— все это свидетельствует о том, что можно говорить о реальности девичьих и женских объединений, тесно связанных с обрядовой жизнью крестьянской общины.
Мужские же или юношеские союзы в русской народной культуре обозначены не столь четко. Единственно развитый вид мужских объединений — это кулачные бои, которые повсеместно проходили на протяжении полугодия от святок до петровок. Следы мужских союзов можно усмотреть также в масленичных конских ристалищах, взятиях «снежного городка». В некоторых северных районах были распространены спортивные игры в шар, яйца, мяч.
Нетрудно заметить, что все мужские союзы в отличие от женских, где царит дух согласия, дружбы (кумле-ние, посестрие), проникнуты состязательным началом. В кулачном бою одна группа мужчин объединяется, чтобы вступить в спортивную битву с другой. В игре «взятие снежного городка» одна команда защищает «город», другая — нападает. О том, каковы были правила поведения, развлечения в кругу мужской молодежи,
1 Бернштам Т. А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX — начала XX в. Половозрастной аспект традиционной культуры. Л., 1988, с. 91—96 и др.
534
фольклористам известно чрезвычайно мало1. Но дух состязания, борьба за лидерство, желание приобрести авторитет, самоутвердиться в сугубо мужской компании, без сомнения, должны были иметь место в такого рода объединениях.
Материал собирателя М. Зимина из Ярославской области свидетельствует о существовании традиционной речевой перепалки между двумя парнями, в основе которой лежат нескромные, эротические темы и образы. М. Зимин писал:
«В обычные, небольшие праздники беседь1 не устраиваются. Тогда молодьге ребята собираются в группы и начинают переговариваться различными поговорками. Вот я и привожу пример таких поговорок. Сначала заговаривает кто-нибудь один из ребят, а другой ему отвечает:
1. Эх! ты говорок, Облизнул в пизде творог.
2. Эх! ты прибауточник,
Еб тебя Сенька-бутошник.
1. Нам с тобой не сговориться, Придется тебе моим хуем подавиться.
2. Эта песенка стара,
В жопу еть тебя пора.
1. Это нынче не в моде, Поцелуй пизду в комоде.
2. Это, брат, не в строку, Оближи пизду в соку.
1. За эти-то словеса
Подняли бы тебя черти на небеса. А ты бы оттуда упал, Да ко мне на хуй попал.
2. За эти-то речи Хуй тебе в плечи.
У первого парня запас прибауток истощился, и он вынужден отстать. Тогда второй торжественно заявляет:
1 Ср.: «Парни тоже собирали свои мужские собрания (как и девушки.— Т. И.), но подробности их нам неизвестны» (Бернштам Т. А. Русская народная культура Поморья в XIX — начале XX в. Этнографические очерки. Л., 1983, с. 116).
535
Кто наших прибауток не знает,
Тот по четверти в пизде зернышки глотает.
ребята смеются. Второй парень торжествует, что он победил конкурента и завоевал большой авторитет среди товарищей. А первый, побежденный, сидит, ничего уже не говорит, а по его адресу от ребят сыплются различные упреки: «Эх! ты баба! шпана сортирная!»1 За подобного рода состязаниями в сквернословии отнюдь не следует видеть исключительно моральную распущенность деревенской молодежи. Скорее всего за этим явлением стоят древние обрядовые корни. Ритуальный, освященный традицией характер его несомненен. Сквернословие в юношеской среде долженствовало свидетельствовать о мужском созревании парней, о переходе их в разряд женихов, способных познать жену, женщину. Оно было одним из знаков перехода парней из одной возрастной категории (подростки) в другую (юноши, готовые к женитьбе).
Публикация Т. Г. Ивановой
1 Место хранения: Санкт-Петербургское отделение архива Российской Академии наук, ф. 849, оп. 1, ед. хр. 562, л. 1096—1098. Материал, по-видимому, относится к середине 1920-х годов. Записан в Ку-лижской волости Ярославской области.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология