Топорков А. Русский эротический фольклор. Песни. Обряды и обрядовый фольклор. Народный театр. Заговоры. Загадки. Частушки

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЭРОТИКА В РУССКОМ ФОЛЬКЛОРЕ

ЭРОТИКА В РУССКОМ ФОЛЬКЛОРЕ
Русский фольклор, как и фольклор других народов, невозможно представить без пласта текстов эротического и обеденного (непристойного) содержания. О важности этой сферы народного творчества свидетельствуют многочисленные издания эротического фольклора и посвященных ему научных исследований в странах Европы и в США. К сожалению, в России ситуация обстояла менее благополучным образом. Жесткие запреты на публикацию многих произведений народного творчества накладывались в XIX веке церковной цензурой, а в XX веке — цензурой коммунистической. Целые пласты фольклора, да и народной жизни в целом, оказались как бы вычеркнутыми из действительности, как были вычеркнуты и духовные стихи, заговоры, проблема народной религиозности и многое другое.
Между тем крупнейшие фольклористы прошлого хорошо понимали историческую и эстетическую ценность эротического фольклора. Материалы подобного рода сохранились в рукописном наследии таких собирателей славянского фольклора, как А. Н. Афанасьев, В. И. Даль, В Караджич, П. В. Киреевский, М. Федеровский. В печать они могли попасть, как правило, лишь через много десятилетий после записи.
Так, например, обеденные сербские пословицы, собранные В. Караджичем, были впервые опубликованы только в 1907 году1, а эротические песни — совсем недавно, в 1974 году2. В 1960 году в дополнение к 6-му тому фольклорных материалов, записанных М. Федеровским в Западной Белоруссии, выпущен небольшим тиражом сборничек -эротических песен3. До сих пор лишь с изъятиями публиковались некоторые тексты из знаменитого сборника былин и песен XV111 века «Древние российские стихотворения, собранные Киршею Данило-
1 Erotische und skatologische Sprichworter und Redensarten gesammelt von V. S. Karadzic.- Anthropophyteia, 1907, Bd. 4, S. 295-315.
2 Из необ]авл>ених рукописа В. С. Караципа. Кн.. 5: Особите гцецме и поскочице. Београд, 1974.
3 Federowski M. Lud bialoruski, т. 6 Piesni frywolne i taneezne. Uzupebiienie do t. 6. Warszawa, 1960.
вым»; впрочем, строки, пропущенные в отечественных изданиях, специалисты могли прочесть в статье американского слависта1. Такие собрания, как «Русские заветные сказки» А. Н. Афанасьева и «Русские заветные пословицы и поговорки» В. И. Даля, до недавнего времени издавались только за пределами России, да и то не в полном объеме2.
Надо сказать, что запреты на публикацию эротических и обсценных текстов в России XIX—XX веков были несравненно более строгими, чем в других европейских странах. Не случайно сборник эротических сказок А. Н. Афанасьева впервые увидел свет в Женеве, сборник обсценных пословиц В. И. Даля — в Париже, а двухтомное собрание украинских эротических сказок и анекдотов, подготовленное В. Гна-тюком,— в Лейпциге3. Впрочем, далеко не везде славянского Эрота ожидали с распростертыми объятиями. Известно, например, что в 1913 году берлинская прокуратура конфисковала тираж упомянутого издания украинских сказок, усмотрев в них порнографию.
Некоторая либерализация издательской деятельности произошла только в первой трети XX века, когда практически без оглядки на цензуру публиковали свои сборники сказок Д. К. Зеленин и братья Б. М. и Ю. М. Соколовы, изучали сексуальное поведение молодежи Ф. К. Волков и М. В. Довнар-Запольский, исследовали эротическую сказку и загадку А. И. Никифоров и В. П. Адрианова-Перетц.
И вновь ситуация изменилась только в самое последнее время, после ликвидации цензуры. Почти одновременно несколько раз переиздан в России сборник А. Н. Афанасьева «Русские заветные сказки». Подготовлена целиком к печати его рукопись «Народные русские сказки не для печати», хранящаяся ныне в Пушкинском доме. Помимо выходивших ранее и переведенных на многие языки «Русских заветных сказок», рукопись включает множество непубликовавшихся сказок, наиболее полный список сборника обсценных пословиц В. И. Даля с добавлениями П. А. Ефремова и А. Н. Афанасьева, а кроме этого, небольшие подборки произведений других жанров: скороговорки, приметы, загадки, песни, прибаутки, байки, анекдоты, заговоры.
В изобилии печатаются подборки и сборники обсценных частушек, среди которых выделяются своей полнотой сборники, подгото-
1 RiceJ. L. A Russian Bawdy Song of the Eighteenth Century.— Slavic and East European Journal, 1976, vol. 20, №4. p. 353—370.
2 См.: Carey S. Les proverbes erotiques russes: Etudes de proverbes recueillis et non-publies par Dal et Simoni. The Hague — Paris, 1972.
3 Tarasevskyj P. Das Geschlechtleben des ukrainischen Bauernvolkes: Folkloristische Erhebungen aus der russischen Ukraina. Leipzig, 1909, T. 1 (Beiwerke zum Studium der Anthropophyteia, Bd. 3); Hna-tjukV. Das Geschlechtleben des ukrainischen Bauernvolkes: Folkloristische Erhebungen. Leipzig, 1912, T. 2 (Beiwerke zum Studium der Anthropophyteia, Bd. 5).
вленные Н. Старшиновым1. Появились и первые опыты антологий эротического фольклора2. Аналогичные издания выходят, кстати, и в других славянских странах3. Публикуются описания народных игр и обрядов, включающие элементы эротики4, появляются и попытки их научного осмысления5. Особо следует отметить новаторские работы Б. А. Успенского, который выявил глубокую укорененность русского эротического фольклора и бранной лексики в культуре древнерусского язычества6.
В то же время нужно с сожалением отметить, что современные публикации эротического фольклора в большинстве своем не имеют научного характера: тексты даются без должной паспортизации и не комментируются; не ясно, в какой среде они бытуют, насколько широко распространены и т. д. Фиксируются они подчас в городе, в той интеллигентской среде, к которой принадлежат сами собиратели. Внимание публикаторов, как правило, привлекают частушки, анекдоты, пословицы. Между тем более глубинные слои крестьянской культуры и традиционного фольклора, такие, как календарная и семейно-обрядовая поэзия, загадка и заговор, пока почти не затронуты.
Невозможность публикации фольклорной эротики объяснялась прежде всего цензурными запретами. Однако помимо внешней цензуры существовала и цензура внутренняя. Как отмечал известный собиратель фольклора П. В. Шейн, «кроме правительственной цензуры, достаточно строгой, в среде русского общества... существовала еще
1 Ой, Семеновна!.. Озорные частушки из собрания поэта Н. Стар-шинова. М., 1992; Разрешите вас потешить: Частушки. Сост. Н. Стар-шинов. М., 1992, вып. 1; Русская частушка XX века: Из коллекции Николая Старшинова.— Три века поэзии русского Эроса: Публикации и исследования. М., 1992, с. 129 — 157.
2 Русский Декамерон. М., 1993; Русский смехоэротический фольклор. Сост. С. Борисов. СПб., 1994.
Mrsne price: Erotska, sodomijska i skatoloska narodna prosa. Beo-grad, 1984; Фолклорен еротикон. Съст. Ф. Бадаланова. София, 1993, т. 1.
4 БойцоваЛ. Л., Бондарь Н. К. «Сидор и Дзюд» — святочное представление ряженых. — Зрелищно-игровые формы народной культуры. Л., 1990, с. 192 —195; ИвлеваЛ. М., РомодинА. В. Масленичная похоронная игра в традиционной культуре белорусского Поозерья.— Там же, с. 196—203; АльбинскийВ. А., Шумов К. Э. Святочные игры Камско-Вишерского междуречья.— Русский фольклор. Л., 1991, т. 26, с. 171-188.
5 БернштамТ. А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX — начала XX в.: Половозрастной аспект традиционной культуры. Л., 1988; Логинов К. К. Девичья обрядность русских Заоне-жья.— Обряды и верования народов Карелии. Петрозаводск, 1988, с 64-76.
6 Успенский Б. А. Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии.— Успенский Б. А. Избранные труды. В 2-х томах, г 2. Язык и культура. М., 1994, с. 53 — 128; его же. «Заветные сказки» А Н.Афанасьева.— Там же, с. 129-150.
более строгая, более щепетильная цензура нравов и поступков со стороны влиятельнейших его представителей и законодателей. Этой цензуре все безусловно и безапелляционно покорялись»1. Нежелание деревенских исполнителей раскрывать перед заезжим горожанином потайные пласты фольклора помножалось на нежелание самих фольклористов фиксировать всякую «похабщину», теряя время, которое можно было использовать на запись серьезных произведений, таких как былины, сказки, необрядовые песни. А практически полная невозможность публикации этих материалов и вовсе обессмысливала их собирание. Не удивительно, что содержание предисловий к сборнику заветных сказок А. Н. Афанасьева и сборнику обеденных пословиц В. И. Даля сводилось главным образом к оправданию самой идеи — собрать и обнародовать нецензурные тексты.
Интересны сами формы избегания обсцена, которые использовали публикаторы фольклора. Скажем, дойдя до определенных моментов свадебного обряда, просто сообщали, что дальше пелись песни нецензурного содержания или присутствующие вели себя так, что об этом даже стыдно писать. Можно привести десятки примеров того, как из-за пропущенных непристойных слов текст просто становился непонятным и современный исследователь вынужден разгадывать его как настоящую головоломку. Парадоксальность ситуации усугублялась еще и тем, что обсценные тексты изучать не возбранялось, но с одной только оговоркой — их нельзя было цитировать. Подчас фольклористы проявляли недюжинную изобретательность, чтобы указать на нецензурное слово, но при этом не произнести его; например, приводя параллели к песням из сборника Кирши Данилова, просто назывались порядковые номера строк в тексте, никогда ранее не публиковавшемся.
Оценивая ситуацию в целом, можно констатировать, что доселе неведомы целые пласты народной словесности. Если обратиться за сравнением к другим славянским этносам, то бросается в глаза малочисленность специальных публикаций русского эротического фольклора. За исключением упомянутых сборников сказок А. Н. Афанасьева и пословиц В. И. Даля мы в силах назвать только две подборки разножанровых произведений в международном журнале «Kryptadia2 и статью, посвященную обсценному репертуару одного «бахаря» в другом международном издании — «Anthropophyteia»3. Между тем у южных славян имеются фундаментальные собрания обеденных песен и сказок, выпущенные Ф. Крауссом еще на рубеже XIX и XX ве-
1 Шейн П. В. Пародия в народном песнотворчестве.— Литературный журнал И. Ясинского, 1903, № 3, с. 187.
2 Folklore de la Grande Russie (Contes, chansons et proverbes).— Kryptadia, 1898, vol. 5, p. 183—214; Melanges polonais et russes.— Ibid, 1901 vol. 7, p. 65-95.
i Spinkler E. Gro?russische erotische Volklieder.— Anthropophyteia, 1913, Bd. 10, S. 330-353.
8
ков, сборники эротических песен и пословиц классика сербской фольклористики В. Караджича, многочисленные публикации в международном ежегоднике ««Anthropophyteia» (выходил в Лейпциге с 1904 по 1913 г. под редакцией Ф. Краусса)1. Украинский эротический фольклор представлен прежде всего двумя томами эротических сказок и анекдотов, изданных В. Гнатюком с параллельным немецким переводом2, обстоятельными публикациями молодежного и свадебного фольклора 3. Ничего подобного ни по количеству, ни по научному уровню подготовки текстов мы до сих пор не имеем.
Такие традиционные для фольклористики других славянских стран темы, как «сексуальное в народной поэзии»4 или «образ любви в песнях»9, до сих пор были чужды нашей науке. Основной способ интерпретации эротических мотивов в фольклоре и в народных обрядах доныне заключается в том, что они возводятся к аграрной магии или к неким гипотетически реконструируемым институтам первобытного общества (матриархат, промискуитет, религиозный гетеризм и т.д.). При этом фольклорный и ритуальный эротизм рассматривается как чистой воды пережиток, а социально-психологические функции эротики игнорируются, что делает невозможным сколько-нибудь адекватное постижение ее смысла. К сожалению, половозрастной символизм, выработка психологических механизмов половой самоидентификации, характер ценностных предпочтений в области сексуального поведения и другие проблемы, требующие сотрудничества фольклориста и этнографа с психологом, социологом, врачом-сексологом, не только не решены в нашей науке, но даже и не поставлены должным образом. Совершенно очевидно, что для выработки суждений о них недостаточно просто зафиксировать и опубликовать фольклорные тексты, но необходимо изучать комплексно, многосторонне и объективно всю обстановку, в которой они бытуют. Таким образом, сама запись и публикация того или иного фольклорного произведения должны быть осмыслены как первый, и весьма важный, этап его изучения.
Обращение к запретным, «заветным» пластам русского фольклора чревато многими проблемами. По самой своей природе устное
1 См. подробнее: Топорков Л. Л. Малоизвестные источники по славянской этносексологии (конец XIX — начало XX века).— Этнические стереотипы мужского и женского поведения. СПб., 1991, с. 307-318.
2 См. примеч. 3 на с. 6.
3 Folklore de l'Ukraine: Usages, contes et legendes, chansons, proverbes et jurons.— Kryptadia, 1898, vol. 5, p. 1-182; Folklore de l'Ukraine.— Ibid., 1902, vol. 8, p. 303—398; Hnatjuk V. Die Brautkammer: Eine Episode aus den ukrainischen Hochzeitbrauchen. — Anthropophyteia, 1909, Bd. 6, S. 113-149.
4 См.: Kostic A. Seksualno u nasoj narodnoj poeziji. Beograd — Zagreb, 1978.
5 Wezowicz-Zioikowska D. Miiose ludowa: Wzory miiosci wiesniaczej w polskiej piesni ludowej XVm—XX wieku. Wroclaw, 1991.'
9
народное творчество плохо поддается письменной фиксации: оно слишком тесно связано со всей бытовой и обрядовой обстановкой, с музыкой и действием. Фольклор предполагает не зрителя и тем более не читателя, а вовлеченного в ту же игровую обстановку соучастника, изначально владеющего той же системой представлений и ценностных предпочтений, что и непосредственный исполнитель текста. Читателю, который желает проникнуть в смысловую глубину публикуемых произведений, следует напрячь воображение и мысленно перенестись в обстановку деревенского праздника или посиделок, свадебного или троицкого обряда.
Однако восприятие фольклора, связанного с областью сексуально-половых отношений и материально-телесного низа, сталкивается и с некоторыми специфическими проблемами. Прежде всего поражает обилие нецензурной лексики и некоторая разнузданность воображения, да и вообще — что ни говори — странное впечатление производят тексты, в которых основными героями являются персонифицированные гениталии обоего пола.
Для человека, воспитанного в рамках современной городской культуры, сфера пола и материально-телесного низа окружена частоколом запретов и умолчаний, сопряжена с вполне определенным эмоционально-психологическим ореолом: это табуировано, греховно, грязно и стыдно. В народной же традиции половая жизнь воспринимается куда более индифферентно. О ней достаточно свободно говорят, называя вещи своими именами, и при этом не возникает ощущения, что речь идет о чем-то греховном и грязном.
Взрослые спали, как правило, в одном помещении с детьми, и те рано могли наблюдать сексуальную жизнь своих родителей. Мужчины и женщины вместе мылись в бане, купались обнаженными в реке. Мужчина присутствовал при родах и оказывал посильную помощь; подчас он сам изображал родильные муки, и это, как полагали, должно было облегчить страдания роженицы. На деревенских посиделках парни и девушки сидели друг у друга на коленях, многие игры заканчивались поцелуями, сценки с ряжеными включали подчас демонстрацию обнаженных гениталий.
В 1925 — 1926 годах фольклорист Е. Н. Елеонская записала в Можайском уезде Московской губернии со слов 65-летней женщины рассказ о том, как отмечалась здесь раньше свадьба. Это свидетельство почти 70 лет пролежало в архиве и было опубликовано только совсем недавно — без купюр и каких-либо изменений. Оно доносит до нас интересные подробности обряда, о которых обычно избегают говорить фольклористы. Когда молодые приезжают от венца в дом жениха, «вступают в свои права бабы, и начинается царство охального»1. После совершения молодыми полового акта свахи, а затем и все
1 Елеонская Е. Н. Сказка, заговор и колдовство в России. Сб. трудов. М., 1994, с. 204.
10
гости осматривали рубашку молодой. «Гости вваливаются в горенку, свахи подходят к кровати, раскрывают одеяло со словами: «Ну, вставай, поебили, покажи, как дела делали!» Женихова сваха повертывает молодую с боку на бок со словами: «Хорошо поебили!» Молодая встает (в одной рубашке), кланяется в ноги свекру, свекрови и всем присутствующим»1. Утром молодых мыли. «Выводят молодых в теплый хлев, стаскивают с них белье, ставят их рядом спина со спиной, окачивают водой с головы, потом поворачивают друг к другу передом и снова окачивают, затем подают чистое белье и платье»2. После закуски свахи «бьют горшки, пляшут, поют охальные песни и прибаутки». В такой обстановке и звучит песня «Чуманиха», варианты которой, по-видимому, послужили для А. С. Пушкина одним из источников его «Царя Никиты»: «Полетела пизда как галочка» и т.д.3. «Охальничать» кончают только тогда, когда молодых сажают за стол и приходят девки их величать.
На этом примере видно, как фольклорные тексты непосредственно вырастают из самой жизни, составляя органическую часть ритуала. Если городская культура представляет жизнь деформированно, вытесняя эротику или в низовую сферу порнографии и барковщины, или в высокую сферу одухотворенной любви, то культура фольклорная просто более полно копирует жизнь. Эротики и материально-Гелесного низа в ней ровно столько, сколько их в жизни обыкновенного, нормального человека. Трудно себе представить фольклорный жанр, в котором бы эта тема не была затронута в ее самом конкретном плотском аспекте.
Известный фольклорист А. И. Никифоров в своей неопубликованной книге «Просто о Севере» отмечал, что северная деревня в 1920-х годах была до отказа насыщена сексуальностью: «Сексуальна деревенская речь. Сексуальны отношения молодежи... Сексуальное — в песне, в сказке. С хохотом вам говорятся самые целомудренные загадки и поговорки, потому что они полны намеков. И в то же время это сексуальность здоровая, чистая, именно солнечная. Много раз мне приходилось видеть, как молодые и пожилые матери быстрым привычным движением руки обнаясали белую грудь при мужчинах и детях, чтобы дать ее младенцу. И ни разу за три поездки я не слышал при этом ни шутки, ни улыбки, ни застенчивости при этом действительно красивом и таком естественном обнажении»4.
1 Елеонская Е. Н. Сказка, заговор и колдовств'о в России. Сб. трудов, с. 206. a Там же.
3 См.: Левинтон Г., Охотин Н. «Что за дело им — хочу...» О литературных и фольклорных источниках сказки А. С. Пушкина «Царь Никита и 40 его дочерей».— Эротика в русской литературе: От Баркова до наших дней. Тексты и комментарии. М., 1992 (Литературное обозрение. Спец. выпуск), с. 28—35.
4 Наст, изд., с. 524.
11
Тема сексуальности и материально-телесного низа наиболее громко и полновесно звучит в свадьбе, в таких календарных праздниках, как святки, масленица, Троица и Купала, в сельскохозяйственной магии, связанной с севом и жатвой. Трудно представить себе обряд, направленный на продуцирование чего бы то ни было — человека, хлеба, домашнего скота,— в котором она не была бы представлена.
Согласно фольклорным текстам, женское лоно как бы объемлет собой весь мир, поглощает его, заглатывает и само же потом выплевывает или рождает. Для того, чтобы в этом убедиться, не обязательно читать M. M. Бахтина, достаточно послушать деревенские частушки. Vagina — своеобразная фабрика вопроизводства, источник всеобщей жизни, изобилия и процветания. В песнях и частушках, имеющих карнавальную природу, гиперболизация женского лона доводится до абсурда. Например, в песне, записанной П. В. Киреевским в 1834 году в Тверской губернии, есть такие слова:
Скрозь маткиной пизды да и барочки прошли, Скрозь дочкиной пизды корабли прошли, Корабли прошли и со парусами. Мужик пашенку пахал и туды, в пизду, попал, И с сохой, и с бороной, и с кобылкой вороной1.
Так и в современной «срамной» песне все проваливается во всепоглощающее женское лоно:
Девяти аршин брявно — тоя поперек лягло. Пахарь пашенку пахал — он и то туда попал. Пастух лапти плёл — он и то туды забрёл. Жерябёночек-прыгун — он и то туды впрыгнул2.
В частушках туда же вмещаются церковь и попы-грабители, медведь, 48 медвежат; собака и прочее. Вообще vagina постоянно вызывает чувство страха у мужчины, уподобляется то зверю, то птице, грозится его проглотить или утопить:
Я ебался, растерялся, Чуть в пизде не утонул. Я за кромочки поймался, Мать родную помянул3.
Даже рождение человека приобретает в частушках характер карнавального действа:
1 Наст, изд., с. 57.
2 Наст, изд., с. 266.
3 Наст, изд., с. 480. Тексты из коллекций «Частушки в современных записях», публикуемой в 'нашей книге, далее цитируются с указанием порядкового номера текста.
12
Говорят, что хулиган я, Говорят, я — живорез; Когда мать меня рожала, Из пизды с наганом лез. (№ 45)
Архетипический образ женского лона, воплощающего собой всеобщее порождающее начало, облекается здесь в пародийную форму. Если в мифологии земледельческих народов мира vagina отождествляется с землей, то в песнях и частушках на ней косят траву и высаживают картошку. В фольклоре гениталиям часто приписывается утилитарное назначение, и это является одним из источников комизма: из женских половых органов шьют шапочки и рукавицы, из старухиной «штуки выйдут брюки, хомут, седелко и узда» (№ 260), фаллом разгоняют облака в небе, поворачивают рулевое колесо на тракторе, ездят на нем в Питер, строят на нем баню или используют как место для плясок. Особенно часто из женских и мужских гениталий делают балалайки и другие музыкальные инструменты.
Отдельно нужно сказать о роли матерных слов в фольклоре. В большинстве случаев это не ругательства, а самые банальные, буквальные обозначения определенных органов человеческого тела и физиологических актов. Более того, эти слова часто выражают любовное и ласковое отношение к упомянутым органам. Не случайно так часто к ним прибавляются уменьшительно-ласкательные суффиксы; мы встретим в песнях и частушках такие непривычно для нас звучащие формы, как пизделочка, пиздёнка, пиздушечка, пиздища, манденочки, мандевошечки, мудишки, хуинушка, хуишечко, хуёчек, хуина и многие другие.
В загадках, песнях и частушках мир существует в состоянии сексуальной гиперактивности. Все здесь непрерывно совершают кой-тус самыми разнообразными способами и в самых разнообразных позах. Любви предаются люди всех возрастов, даже столетняя старуха самозабвенно занимается ею со своим стариком, которому уже стукнуло двести (№ 525). Несмотря на рискованную тему, в этих текстах нет ни капли похабщины, и в этом состоит их принципиальное отличие от городской барковианы. Мы видим веселый праздник плоти, воплощенную мечту о свободе и преодолении всех социальных, религиозных и моральных ограничений. Но это праздник, который выражается не в реальных оргиях или коитусе, а в слове, игре, фантазии — одним словом, в творчестве.
В сексуальную активность втянуты в фольклоре не только люди, но и животные и птицы (дикие и домашние), предметы домашней утвари и одежды, орудия сельскохозяйственного производства. Песни, частушки, загадки как бы напоминают о том, что соединение мужско-
13
го и женского начал породило не только каждого отдельного человека и все человечество в целом, но и весь животный и растительный мир. И даже смерть не в силах прервать этого безостановочного процесса цветения и воспроизводства жизни. Публикуемые в настоящем издании тексты театра Петрушки и описания святочных игр — при всех отличиях в их происхождении и эстетике — выражают идею торжества смеха и Эроса над смертью. В частушках, как и в святочных забавах, тот, кто только что казался покойником, неожиданно вскакивает и бросается на женщин, и это «воскрешение» сопровождается взрывами живительного и освобождающего смеха.
Я не ебши помираю, Напишите на гробу: Через год из гроба выйду, Всех старух переебу. (№ 408)
У покойника, которого везут на кладбище, в частушках стоит фалл до подоконника, и это наглядно демонстирует его готовность к продолжению сексуальной жизни. Подчас penis даже возвышается над могилой как своеобразный памятник вечной и неизбьшной сексуальности (№ 534).
В песнях и частушках мужские и женские гениталии часто существуют как особые персонажи, независимые от человека. Этот художественный прием хорошо известен и в литературной барковиане. Однако на фоне такого текста, как «Стать почитать, стать сказывать», которым открывается наше собрание, а также многих других песен и частушек поражает какая-то анемичность этих персонажей в «Девичьей игрушке». У И. Баркова vagina часто поражена старческой немочью: «трясется, с костылем бредет», «шамкает»1, она «старая, седая», притом к тому же «урод»2. И совсем иная картина в фольклоре: и мужские и женские гениталии здесь настоящие живчики и ведут себя как заправские деревенские хулиганы. Народные песни, частушки, театр Петрушки вообще поражают своей гиперболичностью, красочностью и непредсказуемостью. Характерно, что фольклорные источники обнаруживаются как раз у наиболее прихотливых литературных произведений, таких как «Царь Никита и сорок его дочерей» А. С. Пушкина и «Заветные сказы» А. М. Ремизова.
Если суммировать то, что говорится в частушках и песнях о мужских и женских гениталиях, получим картину куда более яркую по своей гротескности, чем «Нос» Н. В. Гоголя. Вот «он» в военной форме идет на рыбалку (№ 186), три недели ходит по базару голодный и ищет
1 Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова. Изд. подготовили А. Зорин и Н. Сапов. М., Ладомир, 1992, с. 61. (Серия «Русская потаенная литература») >
2 Там же, с. 96.
14
себе «подругу» (№ 296), приехал из Москвы в очках и с «подругой» в шляпе (№ 298), свалился вниз головой с самолета (№ 308), сидит в тюрьме и голову высунул из окошка (№ 328), любит кататься на лодочке (№ 309), голосит со скинутыми портками (№ 88), растянулся на нарах как порядочный мужик (№ 182^-а в период коллективизации его увозят на поселение при общем плаче деревенских баб (№ 183). Не меньшей активностью отличаются и женские гениталии. Они дерутся друг с другом у колодца или у мостика (№ 275), прогуливаются по берегу реки (№ 306), одна из них слопала 4 фалла (№ 333), другая отдыхает на мостике, протянув через него свой хвостик (№ 272), третья сама принесла откуда-то ребенка (№ 270), четвертая в поле хрумкает овес (№ 211), пятая сидит с хворостинкою под осинкой и держится за себя же, несколько женских гениталий с топорами в руках идут, чтобы отрубить голову penis'y и погубить его душу1. Даже клитор ведет себя подчас как красный комиссар:
Хуй мохнатый, волосатый
Подошел к лунке попить,
Секель выскочил с наганом:
— Не хуй воду здесь мутить! (№350)
Вообще и vagina и penis чрезвычайно активны, они постоянно хохочут, поют, кричат, свищут, голосят, за кем-то гоняются, вступают в потасовки и ни минуты не пребывают в покое. Рассказ об их приключениях подчас имитирует бесхитростное видение ребенка, причем и самому penis'y могут придаваться инфантильные черты:
Пизда печку затопила, Хуй прикуривать пришел, Пизда пальцем погрозила, Хуй заплакал и ушел2.
Надо сказать, что Древней Руси, по-видимому, не был чужд культ фаллоса, известный у многих народов мира. Белорусский археолог И. Барщевский, посвятивший этой проблеме специальное исследование, сообщал, что каменные изваяния фаллической формы имеются в музеях Смоленска, Новгорода, Костромы и Полтавы3. Кстати, такую форму имеет и знаменитый Збручский идол. В сельскохозяйственной магии и в фольклоре половой член предстает как всеобщий двигатель, корень и основа жизни. Характерно, что в подблюдных песнях описание мужика с гипертрофированными гениталиями предвещает богат-
1 Наст. изд. с. 518.
2 Наст. изд. с. 513.
3 Баршчэуст I. 3 пстопьп фальлёктэшзму. — Зап. Аддзелу гума-шт. навук, кн. 4: Працы Катэдры этнографп, т. 1: Сшытак 1. Менск, 1928,с. 49.
15
ство, свадьбу и продолжение рода. Пустую похабщину же в этих текстах может видеть только тот, кто не знаком с фольклорной символикой. Особенно интересны заговорьх и заклинания от импотенции, однозначно серьезные и погруженные в стихию древних языческих образов, дышащих мощью и энергией.
Чтобы ощутить специфичность того менталитета, который стоит за фаллическим культом, представим себе, что барковские оды «На рождение пизды» и «Хую» произнесены в ритуальной обстановке и без всякой тени сарказма:
Природой данную нам радость, О Муза, ты воспой теперь, Какую чувствуем мы сладость, Узря ее достойну дщерь. Пизды любезныя рожденье Весь мир приводит в восхищенье, Пизда достойна олтарей, Она прямая дщерь природы, Ее нещетно чтут народы, Пизда — веселье твари всей1.
Се уж таинственною силой Тебя колеблет ратный жар, Восстал герой, влекомый жилой, Восстал, готов свершить удар. О витязь! красный и любезный! Героев больше всех полезный! Без броней и без всяких збруй, Тобой природа вся живится, Тобой все тешится, родится, Тобой, всех благ источник — хуй!2
В рамках городской культуры столь победоносно вынесенное в конец стиха слово ближайшим образом напоминает надписи на заборах, в подъездах и в туалетах. Однако в культуре традиционной оно имеет аналоги иного рода: например, это слово процарапывали на севернорусских прялках, чтобы придать им магическую силу3.
Вообще описания женских и мужских гениталий в.фольклоре явственно коррелируют с их реальной демонстрацией в обрядах, призванных стимулировать общее изобилие и плодородие, а также защитить человека от враждебных сил. Известно, например, что, начиная сеять зерно, мужчина подчас снимал штаны, как бы имитируя соитие с землей, а при посадке огурцов бегал со спущенными
1 Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова, с. 103.
2 Там же, с. 99.
3 Жарникова С. В. Фаллическая символика севернорусской прялки как реликт протославянско-индоиранской близости.— Историческая динамика расовой и этнической дифференциации населения Азии. М., 1987, с. 130-146.
16
портками вокруг грядки, чтобы огурцы выросли такие же большие, как его половой член. Во многих обрядах обнажались и женщины: при опахивании села от «коровьей смерти», при вызывании дождя, при изгнании вредных насекомых, при собирании юрьевской или купальской росы и в других случаях. Утрачивая со временем магические функции, ритуальное оголение начинает ныне осмысляться как оскорбительный жест и вызывает реакцию отторжения или смеха.
Таким образом, происхождение и смысл фольклорной эротики связаны с определенными мифопоэтическими идеями: соединение мужского и женского начал есть всеобщий источник жизни, коитус вечен и преодолевает смерть, женское лоно охватывает собой весь мира, a vagina и penis существуют сами по себе, как самостоятельные персонажи, не зависимые от человека. В реальных текстах эти идеи разыгрываются, а иногда и пародируются по специфическим эстетическим законам, свойственным разным фольклорным жанрам.
Эротические тексты того или иного жанра могут быть рассмотрены в двух отношениях: как часть некоего «эротического континуума», существующего в рамках целостной системы русского фольклора1, либо в соотнесении с другими произведениями того же жанра, лишенными элементов эротики. В первом случае эротический фольклор предстает как более или менее целостное образование, а произведения разных жанров — как многовариантное выражение единого пласта жизненной реальности. Во втором случае произведения разных жанров, разыгрывающие эротическую тему, приобретают определенную автономность по отношению друг к другу, а на первый план выступают эстетические, социально-психологические, ритуально-магические и иные задачи, объединяющие произведения того или иного жанра. Особо надо отметить, что многие из публикуемых нами непристойных текстов имеют вполне порядочных «двойников», лишенных эротики и обсцена. Выяснить, как соотносятся друг с другом пристойные и непристойные варианты одних и тех же текстов и какова специфика вторых,— в каждом случае особая задача, и мы ее перед собой не ставили, имея в виду лишь публикацию текстов и их самую предварительную систематизацию. Можно, впрочем, заметить, что бытующее мнение о малочисленности и исключительности эротических текстов явно опровергается нашими материалами.
Эротические загадки двусмысленны и глубоко ироничны; они строятся на обманутом ожидании. В отличие от частушки, в которой все названо своими словами, гиперболизировано и осмеяно, исполнитель загадки как бы демонстрирует свою наивность, делает вид, будто не догадывается о сексуальном смысле слов «дырка», «палка»,
1 Ср.: Борисов С. Б. Смехоэротический континуум народного творчества.— Русский фольклор: ирвфлимы изучения и пртппдппимтгп Тамбов, 1991, ч. 3, с. 52-55.
«плешь», «пихать», «совать», «играть», «тереть», «долбить», «давать», «вдеть», «засадить», «пощупать» и многих других. Между прочим, таких двусмысленных загадок достаточно и во вполне доступных фольклорных сборниках, хотя их второй план, по-видимому, не всегда понятен и самим публикаторам. Вот наугад три текста из сборника загадок, изданного Пушкинским домом в академической серии «Памятники русского фольклора»'
Стоит дерево мохнато, в мохнатом-то гладко, в гладком-то сладко, про эту сласть и у нас есть снасть.
Есть на мне, есть во мне, нагни меня, ломи меня, сломишь — гладко, расколешь — сладко.
Росло-повыросло, с листьев повылезло, кончик закрутился, каждому полюбился.1.
Во всех трех случаях отгадка — орех.
В основе эротической песни обычно лежит небольшая зарисовка с натуры, житейская сценка, включающая диалог парня и девушки (солдата и молодухи) и описание их любовного соединения. Обращают на себя внимание, во-первых, полная свобода девушки или женщины в выборе партнера и, во-вторых, столь же полное отсутствие какого-либо ригоризма или хотя бы оттенка морального осуждения. В некоторых текстах девушка сама «ловит» или «находит» фалл и совершает половой акт как бы даже без участия мужчины. Вообще и в песнях, и в частушках женщины не менее активны, чем мужчины, и столь же ненасытны в своих желаниях. Если с точки зрения духовенства или сельского мира такое поведение квалифицировалось как грешное и развратное, то в песнях оно рисуется с полным сочувствием и одобрением, просто как наиболее естественное в описываемых ситуациях.
Благодаря тому, что в нашем издании представлены и записи, сделанные в XVIII—XIX веках, и современные материалы, читатель может убедиться, что одни и те же тексты бытовали без особых изменений по меньшей мере на протяжении 2—3-х столетий. Это свидетельствует об устойчивости и глубине традиции, с которой они связаны, об их психологической естественностии и сохраняющейся едва ли не до наших дней актуальности, глубокой укорененности в быту и обрядовой практике. Стоит отметить, что «срамные» или «охальные» песни исполнялись, как правило, только в рамках определенных календарных или семейных обрядов.
Происхождение, формы бытования и поэтика эротических песен — это особые темы, которые могут быть решены только после того, как будут введены в научный оборот сами тексты.
Андрей ТОПОРКОВ

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология