Клакхон К. Зеркало для человека. Введение в антропологию

ОГЛАВЛЕНИЕ

II. Странные обычаи

Почему китайцы испытывают неприязнь к молоку и молочным продуктам? Почему с готовностью погибали японские камикадзе — ведь для американца это кажется бессмысленным? Почему одни народы ведут родословную по отцовской линии, другие — по материнской, а третьи — от обоих родителей? Не потому, что разные народы обладают разными инстинктами, не потому, что Бог или Судьба уготовили им разные обычаи, не потому что в Китае, Японии и Соединенных Штатах разная погода. Подчас трезвый здравый смысл дает ответ, близкий антропологическому: «Потому, что они так воспитаны». Под «культурой» антропология понимает целостный образ жизни людей, социальное наследство, которое индивид получает от своей группы. С другой стороны, культура может рассматриваться как часть окружающего мира, созданная человеком.

Этот специальный термин имеет более широкое значение, нежели «культура» в историческом или литературном смысле. Скромный кухонный горшок в той же степени, что и соната Бетховена, является продуктом культуры. В обиходном языке «культурный человек» — это тот, кто знает иностранные языки, знаком с историей, литературой, философией, искусством. Для некоторых групп это понятие еще уже: культурный человек должен уметь поговорить о Джойсе, Скарлатти, Пикассо. Однако, для антрополога быть человеком и значит быть культурным. Существует культура вообще, и существуют отдельные культуры: русская, американская, английская,  культуры готтентотов и инков. Эта

38

абстракция призвана напоминать нам, что мы не можем объяснять действия людей только в связи с их биологическими особенностями, индивидуальным опытом и непосредственными ситуациями. Опыт других людей в форме культуры присутствует едва ли не в каждом событии. Любая отдельная культура формирует нечто вроде плана всей жизнедеятельности человека.

Одна из интересных особенностей человеческих существ состоит в том, что они пытаются понять самих себя и свое собственное поведение. Это особенно характерно для новейшей европейской культуры, однако не существует группы, которая не создала бы схемы или схем для объяснения человеческих действий. Концепция культуры — самый любопытный ответ из тех, что антропология может предложить для удовлетворения извечного вопроса: «Почему?». По своему объяснительному значению эта концепция сравнима с теориями эволюции в биологии, гравитации в физике, заболевания в медицине. Значительную часть человеческого поведения удается понять и даже предсказать, если мы знаем «план существования» людей. Многие поступки нельзя считать ни случайными, ни связанными с особенностью личности, ни вызванными воздействием сверхъестественных сил, ни просто таинственными. Даже те из нас, кто гордится собственным индивидуализмом, большую часть жизни следуют внешним образцам. Мы чистим зубы по утрам. Мы носим брюки, а не набедренную повязку или пояс из листьев. Мы едим три раза в день — не два, не четыре, не пять. Мы спим в кроватях — не в гамаках и не на овечьих шкурах. Я никогда не слыхал о человеке, — из всех американцев, не содержащихся в тюрьмах или лечебницах для душевнобольных, — который смог бы преодолеть эти и бесчисленные другие правила, включая и те, что регулируют мыслительный процесс.

Многоженство «инстинктивно» кажется американке отвратительным. Она не в силах понять, как женщина может избежать ревности и дискомфорта, если ей приходится де-

39

лить мужа с другими. Она чувствует, что согласиться с таким положением «неестественно». В то же время, женщина из племени коряков с трудом бы поняла, как можно быть столь эгоистичной и равнодушной к женской компании, чтобы ограничивать своего мужа лишь одной супругой.

Несколько лет назад я познакомился в Нью-Йорке с одним молодым человеком, который не говорил ни слова по-английски и, очевидно, был сбит с толку американской жизнью. «По крови» он был таким же американцем, как вы и я, так как его родители были миссионерами, отправившимися в Китай из штата Индиана. Он осиротел в раннем детстве и был воспитан китайской семьей в глухой деревне. Все, кто знал его, считали, что он скорее китаец, чем американец. Его голубые глаза и светлые волосы производили меньшее впечатление, чем его китайская походка, китайские движения рук, китайское выражение лица и китайский образ мыслей. Биологическое наследие было американским, но культурное воспитание — китайским. И он возвратился в Китай.

Еще один пример — несколько другого рода. Некогда я знал жену одного торговца из Аризоны, которой очень нравилось вызывать своеобразную культурную реакцию. Ее гостям часто подавали очень вкусные сандвичи с начинкой, которая одновременно напоминала вкус цыпленка и вкус тунца, не будучи ни тем, ни другим. Пока гости не съедали свои сандвичи, хозяйка не отвечала на вопросы об их содержимом. Затем она объясняла, что это не цыпленок и не тунец, а нежное белое мясо недавно убитых гремучих змей. Реакция не заставляла себя ждать и выражалась в рвоте, нередко искусственно вызванной. Биологический процесс был пойман в ловушку культуры.

Весьма образованная учительница с большим опытом преподавания в школах Чикаго завершала свой первый учебный год в школе для индейцев. Когда я спросил ее, как выглядят ее ученики из племени навахо по сравнению с чикагскими подростками, она ответила: «Ну, я даже не знаю. Иног-

40

да индейцы кажутся просто умницами. А иногда они похожи на тупых животных. Недавно у нас были танцы для старших классов. Я увидела мальчика, одного из моих лучших учеников по английскому языку, который стоял совсем один. Тогда я подвела его к хорошенькой девочке, чтобы они потанцевали. Но они так и стояли, опустив головы. Они даже не сказали ни слова друг другу». Я поинтересовался, не были ли они членами одного и того же клана.

—  Какая тут разница?

—  А как бы вы почувствовали себя, оказавшись в постели с родным братом?

Учительница обиделась и ушла, хотя, на деле, эти два случая принципиально сопоставимы. Тип телесного контакта, используемый в наших танцах, имеет для индейца прямое сексуальное значение. Инцест между членами одного и того же клана столь же строго табуирован, как и кровосмешение между родными братом и сестрой. Стыд индейца, происходящий от мысли, что брат и сестра по клану должны танцевать, и негодование белой учительницы, вызванное предположением, что она может оказаться в постели со своим кровным братом, представляют собой одинаковые иррациональные реакции, основанные на культурных стандартах.

Все это, впрочем, не означает отсутствия человеческой природы как таковой. Сам факт того, что определенные институты отыскиваются во всех известных обществах, указывает на глубинное сходство всех людей. Картотека «общекультурного обозрения» в Йельском университете построена в соответствии с такими категориями, как «брачные церемонии», «кризисные обряды», «запреты инцеста». Не менее семидесяти пяти этих категорий представлены в каждой из сотен проанализированных культур. Это и не удивительно. Члены любой группы обладают сходными биологическими характеристиками. Все люди проходят одни и те же мучительные жизненные ситуации, такие как рождение, беспомощность, болезнь, старость и смерть. Биологические возможности человеческого рода — это кирпичи, из кото-

41

рых строятся культуры. Определенные структуры в каждой культуре формируются в связи с ситуациями биологической неизбежности: различием полов, присутствием людей разного возраста, различной физической силой и способностями каждого. Естественные факторы также ограничивают культурные формы. Ни одна культура не создает способов перепрыгивать через деревья или есть железную руду.

Таким образом, между природой и особой формой воспитания, именуемой культурой, нет никакого «или—или». Культурный детерминизм столь же однобок, как и биологический детерминизм. Оба фактора взаимозависимы. Культура основывается на человеческой природе, и ее формы определяются и биологией человека, и законами природы. Верно и то, что культура руководит биологическими процессами — рвотой, плачем, обмороком, порядком приема пищи и отправления естественных потребностей. Когда человек ест, он реагирует на внутреннюю «потребность», физический голод, связанный с понижением концентрации сахара в крови, но его непосредственная реакция на этот внутренний раздражитель не может быть предсказана исключительно физиологически. Сколько раз в день здоровый взрослый человек будет чувствовать голод — два, три или четыре, — и в какое время — это проблема культуры. Что он будет есть, зависит, конечно, от доступности тех или иных продуктов, но также отчасти регулируется культурой. То, что некоторые виды ягод ядовиты, — биологический факт; но то, что несколько поколений назад большинство американцев считали ядовитыми помидоры и отказывались их есть — это факт культуры. Такое выборочное, дифференциальное использование окружающей среды представляет собой специфически культурное явление. С более общей точки зрения процесс еды также управляется культурой. Ест ли человек для того, чтобы жить, живет ли для того, чтобы есть, или же просто ест и живет, все это лишь частично определяется индивидуальной ситуацией, так как и здесь существуют культурные тенден-

42

ции. Эмоции суть психологические события. Некоторые ситуации вызовут страх у представителя любой культуры. Но чувства удовольствия, гнева и похоти могут быть вызваны культурным подтекстом, который оставит равнодушным человека, воспитанного в рамках иной социальной традиции.

Что касается врожденных способностей, то их мы также можем рассматривать только в связи с культурным влиянием (исключая новорожденных и людей с отчетливо проявляющимися врожденными функциональными расстройствами или физическими недостатками). В больнице Нью-Мексико, где рождаются дети белых американцев и индейцев из племен зуни и навахо, новорожденных младенцев можно разделить на очень активных, среднеактивных и спокойных. Дети из различных «расовых» групп могут относиться к любой из этих категорий, хотя большее число белых попадет в группу очень активных. Но если обследовать навахо, зуни и белого, первоначально причисленных к очень активным, в возрасте двух лет, ребенок зуни покажется гораздо менее подвижным и активным по сравнению со своим белым ровесником; хотя он может оказаться более активным, чем другие зуни его возраста. Ребенок навахо, вероятно, окажется посредине — между зуни и белым, — хотя он, возможно, все еще будет более активным обычного двухлетнего навахо.

Многие наблюдатели, работавшие в местах обитания японских переселенцев, отмечали, что японцы, которые родились и воспитывались в Америке, и особенно те, кто вырос вне сколько-нибудь обширной японской колонии, в своем поведении гораздо больше походили на белых соседей, чем на своих собственных родителей, воспитывавшихся в Японии.

Выше я отметил, что «культура руководит биологическими процессами». Более корректной будет иная формулировка: «Биологическое функционирование индивидов модифицировано определенным образом, если они воспитывались так, а не иначе». Культура не является бестелесной силой.

43

Она создается и передается людьми. При этом культура, так же, как и всем известные физические понятия, представляет собой удобную абстракцию. Никто никогда не видел гравитации. Все видят правильно падающие тела. Никто никогда не видел электромагнитного поля. Но определенные события, которые можно наблюдать, удается описать в точных формулировках, если мы предполагаем, что электромагнитное поле существует. Культуру как таковую тоже никто никогда не видел. Все, что мы наблюдаем, — это системы поведения или артефактов группы, придерживающейся общей традиции. Повторяемость стиля и техники древнеинкских тканей или меланезийских каменных топоров связана с существованием ментальных шаблонов у соответствующих групп.

Культура — это способ мыслить, чувствовать, верить. Это знание группы, сохраняющееся (в памяти людей, в книгах и предметах) для дальнейшего использования. Мы изучаем плоды этой «ментальной» активности: поведение, речь и жесты, действия людей, а также ее предметные результаты — орудия труда, дома, сельскохозяйственные угодья и т. п. В перечень «культурных богатств» традиционно включают такие вещи, как часы или своды законов. Рассуждать о них таким образом удобно, но при разрешении любой существенной проблемы нам следует помнить, что сами по себе они представляют собой лишь металл, бумагу и чернила. Важно то, что одни люди знают, как их создавать, другие придают им значение, чувствуют себя несчастными без них, координируют свою деятельность в соответствии с ними или пренебрегают ими.

Когда мы говорим: «Культурные системы зулусов сопротивлялись христианизации», это — полезное, но недостаточное наблюдение. Конечно, в мире, доступном непосредственному наблюдению, существовали конкретные сопротивлявшиеся зулусы. Тем не менее,— если мы не забываем, что придерживаемся высокого уровня абстрагирования,— позволительно говорить о культуре, как о причине. В каче-

44

стве сравнения можно привести вполне употребимое утверждение: «Сифилис стал причиной вымирания аборигенного населения острова». Был ли это «сифилис», или «микробы сифилиса», или «люди, бывшие носителями сифилиса»?

«Культура», следовательно,— это «теория». Но если теория не вступает в противоречие ни с одним из релевантных фактов, и если она помогает нам понять множество фактов, которые без нее оказываются хаотичными, она полезна. Исследования Дарвина были в гораздо большей степени приведением в теоретический порядок уже известных данных, чем накоплением нового знания. Накопление фактов, пусть даже большого объема, можно с тем же успехом считать наукой, как и груду кирпичей — домом. Антропологию, демонстрирующую последовательность и порядок в наборе самых причудливых обрядов, можно сравнить с современной психиатрией, показывающей, что в очевидно бессвязной речи душевнобольного присутствует значение и цель. По сути дела, неспособность старых психологов и философов объяснить странное поведение сумасшедших и дикарей была главным фактором, подтолкнувшим психиатрию и антропологию к созданию теории бессознательного и теории культуры.

Поскольку культура представляет собой абстракцию, важно не путать ее с обществом. Термин «общество» относится к группе людей, которые взаимодействуют друг с другом больше, чем со всеми остальными; людей, которые сотрудничают друг с другом для достижения определенных целей. Вы можете видеть и даже сосчитать индивидуумов, составляющих общество. Под «культурой» же понимается специфический образ жизни, присущий такой группе людей. Не все социальные события культурно программированы. Появляются новые типы обстоятельств, для которых еще не придуманы культурные решения.

Культура представляет собой кладовую коллективного знания группы. Кролик начинает жить, обладая некоторыми врожденными реакциями. Он может учиться на основании

45

своего собственного опыта и, возможно, посредством наблюдения за другими кроликами. Когда рождается ребенок, он имеет не намного больше инстинктов, но обладает гораздо большей гибкостью поведения. Основная его задача заключается в освоении опыта, выработанного поколениями людей, которых он никогда не видел и которые давно умерли. Как только он изучит формулы, предоставляемые культурой его группы, большая часть его поведения станет почти столь же автоматической и бессознательной, как если бы он вел себя инстинктивно. Созданию радио предшествовало огромное количество интеллектуальных усилий, но для того, чтобы научиться включать его, их требуется совсем немного.

Представители всех обществ сталкиваются с определенным количеством одних и тех же неизбежных дилемм, основанных на биологических и иных особенностях человеческого существования. Именно поэтому основные категории всех культур так схожи. Человеческая культура немыслима без языка. Ни одна культура не испытывает недостатка в средствах выражения эстетики и достижения эстетического наслаждения. Каждая культура предоставляет стандартизованные способы отношения к наиболее существенным проблемам — таким, как смерть. Каждая культура устроена так, чтобы постоянно сохранять группу и ее сплоченность, чтобы удовлетворять биологические нужды ее членов и их потребность в упорядоченном образе жизни.

Однако вариации этих базовых оснований бесчисленны. Некоторые языки построены на двадцати основных звуках, другие — на сорока. Носовые украшения казались прекрасными египтянам додинастического периода, но для современного француза они вовсе не выглядят таковыми. Половое созревание — биологическое явление. Но одни культуры игнорируют его, другие связывают с ним неформальные наставления о сексе, но — вне всяких церемоний, третьи располагают впечатляющими ритуалами только для девочек, четвертые — и для девочек, и для мальчиков. В этой культуре первая менструация приветствуется как счастливое и

46

естественное событие, в той она окружена атмосферой страха и чувством сверхъестественной угрозы. Каждая культура описывает природу в соответствии с собственной системой мыслительных категорий. Индейцы навахо используют одно и то же цветовое обозначение для травы и для яйца малиновки. Один психолог предположил, что это связано с особенностями органов чувств, что навахо не обладают физиологическими средствами для различения «зеленого» и «голубого». Однако когда он показал им голубой и зеленый предметы и спросил, одного ли они цвета, индейцы посмотрели на него с изумлением. И его мечта об открытии нового типа цветовой слепоты разбилась вдребезги.

Каждая культура вынуждена иметь дело с половым инстинктом. Некоторые стремятся подавить все сексуальные проявления до брака, тогда как полинезийский юноша, не имевший случайных связей, считался бы совершенно анормальным. Некоторые культуры настаивают на пожизненной моногамии, другие, как наша, допускают периодическую моногамию; а в третьих несколько женщин могут принадлежать одному мужчине или несколько мужчин — одной женщине. Гомосексуальная модель была принята в греко-римской традиции, в части исламского мира и в различных примитивных племенах. Значительная часть населения Тибета, а также христианского мира (в разные периоды и в различных местах), придерживалась полного целибата. Для нас брак — это, прежде всего, соглашение между двумя людьми. В гораздо большем количестве обществ брак — это всего лишь одна из сторон сложной системы экономических и иных взаимодействий между двумя семьями или двумя кланами.

Существо культурного процесса состоит в избирательности. Этот выбор всегда является исключительно осознанным и рациональным. Культуры похожи на куклу-неваляшку. Они просто произрастают. Но стоит только установиться определенному способу управления ситуацией, как возникает сопротивление, обычно — очень сильное, любым

47

переменам или отклонениям. Когда мы говорим о «наших священных убеждениях», мы, конечно, подразумеваем, что они — вне критики, и что человек, предлагающий изменить их или отказаться от них, заслуживает наказания. Никто не может быть равнодушен к своей культуре. Определенные культурные предписания могут становиться полностью несоответствующими новой практической ситуации. Лидеры могут понять это и теоретически отвергнуть старое. Но все же их эмоциональная приверженность отрицаемому будет сохраняться вопреки разуму — из-за внутренних барьеров, заложенных в раннем детстве.

Люди приобретают культуру благодаря принадлежности к определенной группе; и культура составляет ту часть благоприобретенного поведения, которую человек разделяет с другими. Это наше социальное наследие, противоположное органической наследственности. Это один из существенных факторов, который позволяет нам жить в рамках организованного общества, предоставляющего нам готовые решения наших проблем, помогающего нам предсказать поведение других и позволяющего другим знать, чего можно ожидать от нас.

Культура постоянно регулирует нашу жизнь. С момента нашего рождения и до самой смерти, сознаем мы это или нет, на нас оказывается постоянное давление, принуждающее нас принимать определенные типы поведения, выработанные другими людьми. Одни пути мы выбираем по собственной воле, на другие вступаем потому, что не знаем иных, от третьих мы отклоняемся или возвращаемся к ним совершенно невольно. Матери маленьких детей знают, как неестественно все это нам дается, как мало заботят нас — пока мы не станем «окультуренными» — «надлежащее» место, время и манера определенных действий: есть, отправлять естественные надобности, спать, пачкаться, производить громкие звуки. Но благодаря большей или меньшей приверженности связной системе моделей жизнедеятельности группа мужчин и женщин чувствует себя связанной прочной це-

48

почкой отношений. Рут Бенедикт дала едва ли не полное определение этого понятия, сказав: «Культура — это то, что связывает людей воедино».

Действительно, любая культура — это набор техник для адаптации и к окружающей среде, и к другим людям. Однако культуры не только решают проблемы, но и создают их. Если народные знания утверждают, что лягушки — опасные существа, или что прогуливаться ночью небезопасно из-за ведьм и привидений, то появляются угрозы, не основанные на непреложных фактах внешнего мира. Культуры не только предоставляют средства для удовлетворения потребностей, но и продуцируют сами потребности. У любой группы существуют благоприобретенные, определяемые культурой, побуждения, и они могут быть гораздо могущественнее в повседневной жизни, чем врожденные биологические стимулы. Так, многие американцы приложат гораздо больше сил для достижения «успеха», чем для получения сексуального удовлетворения.

Большинство групп развивает определенные аспекты своей культуры далеко за пределы утилитарных потребностей или уровня выживания. Другими словами, не все в культуре направлено на обеспечение физического выживания. На деле все может происходить совсем наоборот. Аспекты культуры, некогда выполнявшие адаптивную функцию, могут сохраняться долгое время после того, как они перестали быть полезными. Анализ любой культуры обнаружит немало черт, которые, по-видимому, невозможно рассматривать в качестве адаптаций к той среде, в которой группа находится в настоящее время. Однако вполне вероятно, что эти, очевидно бесполезные, особенности представляют собой несколько модифицированные пережитки культурных форм, бывших адаптивными в той или иной предшествовавшей ситуации.

Любая часть культуры должна быть функциональной, иначе она со временем исчезнет. То есть она должна тем или иным образом способствовать выживанию социума или приспособлению индивида. Однако многие функции в куль-

49

туре являются не явными, но скрытыми. Ковбой пройдет три мили, чтобы поймать лошадь, на которой он потом проедет одну милю до загона. С точки зрения очевидной функции это безусловно нерационально. Но это действие имеет скрытую функцию поддержки престижа ковбоя в рамках его субкультуры. Можно привести в пример пуговицы на рукаве мужского пиджака, абсурдное английское правописание, использование заглавных букв и множество других, на первый взгляд нефункциональных, обычаев. В основном они выполняют скрытую функцию, помогая людям поддерживать свою безопасность благодаря сохранению связи с прошлым и приданию некоторым частям жизни статуса хорошо знакомых и предсказуемых.

Каждая культура есть осадок истории. История представляет собой сито — во многих смыслах. Каждая культура принимает только те аспекты прошлого, которые, обычно в измененной форме и с измененным значением, выживают в настоящем. Открытия и изобретения, как предметные, так и идеологические, часто становятся доступными группе благодаря ее историческим контактам с другими народами, или будучи созданными одним из ее собственных членов. Однако только то, что соответствует непосредственному удовлетворению потребностей выживания группы или обеспечению психологического приспособления ее членов, станет частью культуры. Процесс построения культуры может рассматриваться как дополнение врожденных биологических способностей человека, поставляющее инструменты, которые подкрепляют, а иногда и замещают биологические функции, и компенсируют биологические ограничения — в частности, обеспечивают ситуацию, при которой смерть человека не приводит к тому, что знания умершего теряются для человечества.

Культура похожа на карту. Как карта является не территорией, но абстрактным представлением определенной области, так и культура есть абстрактное описание тенденций к унификации слов, дел и артефактов человеческой группы.

50

Если карта точна, и вы можете читать ее, вы не потеряетесь; если вы знаете культуру, вы будете знать свое место в жизни социума.

Многие образованные люди полагают, что понятие культуры может применяться только по отношению к экзотическим способам существования и обществам, характеризующимся преобладанием относительной простоты и однородности. Некоторые искушенные миссионеры, например, будут использовать антропологические идеи, обсуждая особенности образа жизни островитян южных морей, но очень удивятся, если им сказать, что те же понятия приложимы к обитателям Нью-Йорка. А работники социальной службы в Бостоне могут разговаривать о культуре живописной и тесно сплоченной группы иммигрантов, но не станут применять эту концепцию к поведению сотрудников своего агентства.

В примитивном обществе соответствие привычек индивида обычаям группы, как правило, гораздо сильнее. Наверное, есть своя правда в словах, сказанных одним старым индейцем: «В старину не было закона; просто все поступали правильно». Первобытный человек стремился обрести счастье в следовании сложным и замысловатым предписаниям культуры; современный нередко склоняется к восприятию наличествующих культурных моделей как подавляющих его индивидуальность. Правда и то, что в сложно стратифицированном обществе имеется большое число исключений из общих законов культуры. Здесь необходимо исследовать различные субкультуры: региональные, классовые, профессиональные. Примитивные культуры более стабильны, чем современные; они меняются — но менее быстро.

Однако, современные люди также являются творцами и носителями культуры. Ее воздействие на них только в некоторых отношениях отлично от культурных детерминант первобытного общества. Более того, примитивные культуры настолько вариативны, что любое прямое противопоставление первобытных и цивилизованных людей оказывается со-

51

вершенно надуманным. Наиболее правдоподобное различение такого рода лежит в области философии сознания.

Публикация книги Пола Радина «Примитивный человек как философ» во многом способствовала разрушению мифа о том, что абстрактный анализ опыта представляет собой прерогативу письменных обществ. Предположения и размышления о природе Вселенной и месте человека в общей системе вещей присутствуют в каждой из известных культур. Любой народ обладает своим характерным набором «примитивных постулатов». Но справедливо и то, что критическое исследование основных посылок и подробное упорядочение философских понятий редко встречаются в бесписьменной традиции. Мир письменности — это практически главное условие для свободного и развернутого обсуждения фундаментальных философских вопросов. Там, где существует зависимость от памяти, по-видимому, присутствует и неизбежная тенденция к акцентированию правильного воспроизведения конкретной устной традиции. Точно так же, хотя, все-таки, слишком легко недооценить масштабы распространения идей не в письменной форме, в целом правильно говорить о том, что племенные или народные культуры не обладают соревнующимися философскими системами. Главным исключением из этого правила будет, конечно, случай, при котором часть племени обращается в одну из великих мировых религий, таких как христианство или ислам. До контакта с богатыми и могущественными цивилизациями первобытные люди, по-видимому, впитывают новые идеи по частям, медленно соединяя их с предшествующей идеологией. Абстрактная мысль бесписьменных обществ в малой степени самокритична и систематична, а также неразвита чисто логически. Первобытная мысль более конкретна, более имплицитна и, возможно, более целостна, нежели философия большинства отдельных личностей в обширных обществах, философия, в разные периоды подвергавшаяся влиянию несопоставимых интеллектуальных течений.

52

Ни один носитель какой-либо культуры не знает всех подробностей «культурной карты». Часто повторяемое утверждение, что св. Фома Аквинский был последним человеком, овладевшим всеми знаниями своего общества, абсурдно по существу. Св. Фома вряд ли смог бы изготовить стекло для соборного витража или подвизаться в качестве акушерки. В каждой культуре существует то, что Ральф Линтон назвал «универсалиями, альтернативами и специальностями». Любой христианин тринадцатого столетия знал, что нужно ходить к мессе и на исповедь, что нужно просить Богоматерь о заступничестве перед своим Сыном. Существовало и много других «универсалий» в христианской культуре Западной Европы. Однако были также и альтернативные культурные модели — даже в религиозной сфере. Каждый человек имел своего собственного небесного патрона, и в разных городах развивались культы разных святых. Антрополог тринадцатого века мог бы обнаружить элементы христианской практики, спрашивая и наблюдая любого обитателя Германии, Франции, Италии или Англии. Но для обнаружения деталей церемониалов в честь св. Хьюберта или св. Бригитты ему бы пришлось заняться поиском определенных людей или местностей, практиковавших почитание этих святых. Точно так же он не смог бы узнать о ткачестве от профессионального солдата или о каноническом праве от фермера. Культурное знание этого рода относится к области специальностей, свободно выбираемых или наследуемых людьми. Таким образом, часть культуры должна быть изучена всеми, часть дает возможность выбора альтернативных моделей, часть относится только к конкретным социальным ролям, для которых созданы соответствующие модели.

Многие аспекты культуры эксплицитны. «Эксплицитная культура» состоит из тех систем слова и дела, которые могут быть выведены из непосредственно наблюдаемых явлений. Определение этих систем сходно с определением стиля в искусстве какой-либо местности и эпохи. Если мы исследуем двадцать образцов деревянных изваяний святых,

53

созданных в конце восемнадцатого века в долине Таос, штат Нью-Мексико, мы сможем предсказать, что любые новые изваяния этого времени и из этой местности в большинстве отношений будут характеризоваться теми же приемами ваяния, сходным выбором цветов и пород дерева, похожим уровнем художественного замысла. Точно так же, если в обществе, состоящем из двух тысяч членов, мы зафиксируем случайную выборку из ста браков и обнаружим, что в тридцати случаях мужчины женаты на сестрах жен своих братьев, мы можем предвидеть, что в дополнительной выборке будет встречен примерно такой же процент матримониальных связей этого типа.

Выше был дан пример того, что антропологи называют моделью поведения, то есть практики, взятой в противопоставлении правилам культуры. Существуют, однако, и определенные системы в том, что люди делают или, как им кажется, должны делать. На деле они могут стремиться к браку с членом семьи, уже матримониально связанной с их собственной семьей, хотя бы это и не являлось обязательной частью официального кодекса поведения. Но никакого порицания не заслужит и тот, кто выберет иной тип брака. С другой стороны, существует отчетливый запрет жениться на члене своего клана — даже если не прослеживается никаких биологических связей. Это регулятивная модель — ТЫ ДОЛЖЕН или ТЫ НЕ ДОЛЖЕН. Такие установления могут часто нарушаться, но их существование, тем не менее, имеет значение. Стандарты человеческих убеждений и поведения определяют социально санкционированные цели и приемлемые средства их достижения. Когда несоответствие между теорией и практикой культуры исключительно велико, это показывает, что данная культура переживает стремительные изменения. Это не доказывает того, что идеалы не важны, так как идеалы — лишь один из факторов, определяющих действия человека.

Культуры не обнаруживают себя исключительно в наблюдаемых обычаях и артефактах. Никакой объем вопросов о чем бы то ни было, исключая самое ясное, и в культу-

54

pax с наиболее развитым самосознанием не приоткроет некоторые из основных отношений, присущих всем членам группы. Так получается потому, что эти основные отношения считаются сами собой разумеющимися и при нормальном положении дел не осознаются. Эта часть «карты культуры» должна выводиться наблюдателем на основании последовательностей мышления и действия. Миссионеры, действующие в различных обществах, нередко бывают смущены или приведены в замешательство тем, что аборигены не считают «мораль» и «сексуальный кодекс» синонимичными. Аборигены полагают, что мораль имеет примерно такое же отношение к сексу, как и к еде — не больше и не меньше. Любое общество может иметь некоторые ограничения сексуального поведения, но сексуальная активность помимо брака не должна непременно быть тайной или связываться с чувством вины. Христианская традиция склонялась к утверждению изначальной непристойности и опасности секса. Другие культуры полагают, что секс сам по себе не только естествен, но и является одной из хороших вещей в жизни — хотя сексуальные акты с определенными людьми и в определенных обстоятельствах запрещены. Это — имплицитная часть культуры, так как аборигены не декларируют свои представления о сексе. Миссионеры достигли большего успеха, если бы они просто сказали: «Послушайте, наша мораль исходит из разных представлений. Давайте поговорим об этих представлениях», — вместо того, чтобы толковать об «аморальности».

Фактор, скрывающийся за многообразием различных явлений, может быть обобщен в качестве основного культурного принципа. Так, например, индейцы навахо всегда оставляют часть декора горшка, корзины или одеяла незаконченной. Когда шаман инструктирует своего ученика, он всегда что-то недосказывает. Эта «боязнь завершенности» представляет собой «вечную тему» культуры навахо. Ее влияние может быть обнаружено во многих контекстах, не имеющих никакой явной связи.

55

Если необходимо правильно понять наблюдаемое культурное поведение, следует подобрать категории и предположения, составляющие имплицитную часть культуры. «Склонность к постоянству», которую Самнер отмечал в обычаях и нравах всех групп не может быть объяснена до тех пор, пока не будет представлен набор систематически взаимосвязанных имплицитных тем. Так, в американской культуре темы «усилий и оптимизма», «простого человека», «техники» и «добродетельного материализма» имеют функциональную взаимозависимость, источник которой исторически зафиксирован. Отношения между такими темами могут иметь и конфликтную природу. В качестве примера можно привести соперничество между теорией демократии Джефферсона и «правлением богатых, родовитых и способных» Гамильтона. В других случаях большая часть тем может быть объединена одной доминантой. В негритянских культурах Западной Африки главной движущей силой социальной жизни является религия; в Восточной Африке практически все культурное поведение ориентировано на определенные предпосылки и категории, связанные со скотоводческим хозяйством. Если имплицитная часть культуры подчинена одному ведущему принципу, то последний часто называют «этосом» или Zeitgeist (дух времени).

Любая культура обладает и формой, и содержанием. В этом утверждении нет ничего мистического. Для сравнения можно привести обыденный пример. Я знаю, что Смит, работая в одиночку, может выкопать 10 кубических ярдов земли в день, Джонс — 12, а Браун — 14. Но было бы глупо предполагать, что все трое, работая вместе, выкопают 36 кубических ярдов. Суммарный результат может быть значительно большим, а может быть и меньшим. Целое отличается от суммы его частей. Тот же принцип действует в спортивных командах. Если пополнить бейсбольную команду отличным подающим, то это может привести к победе, а может — и к поражению; все зависит от того, сыграется ли он с другими.

56

Так же обстоит дело и с культурами. Простой перечень поведенческих и регулятивных моделей, имплицитных тем и категорий будет похож на карту, где обозначены все горы, озера и реки — но вне реальной связи друг с другом. Две культуры могут иметь едва ли не идентичный инвентарь и при этом быть совершенно разными. Подлинное значение любого отдельного элемента культуры можно понять только тогда, когда этот элемент рассматривается в контексте всех его отношений с другими элементами. Упомянутый контекст, естественно, подразумевает и положение элемента, и акцентуацию, ударение. Иногда акцент проявляется посредством частоты, иногда — посредством интенсивности. Несомненная важность вопросов о положении и акцентуации может быть утверждена посредством аналогии. Представим музыкальную последовательность, состоящую из трех нот. Если нам говорят, что это ноты А, В и С, то мы получаем о них существенную информацию. Но она не даст нам возможности предугадать те чувства, которые может вызвать исполнение рассматриваемой последовательности. Мы нуждаемся в различных данных об отношениях этих нот. В каком именно порядке их следует играть? Какой будет длительность каждой? Как будет распределяться акцентуация, и будет ли она вообще? Кроме того, нам, конечно, необходимо знать, какой инструмент будет использоваться: пианино или аккордеон?

Культуры сильно различаются по степени интеграции. Синтез достигается отчасти благодаря открытому утверждению концепций, представлений и стремлений группы в ее религиозных представлениях, светской мысли и этическом кодексе, частично благодаря привычным, но не осознаваемым способам отношения к происходящему, способам априорного решения некоторых вопросов. Для простого носителя культуры эти способы категоризации, или препарирования, опыта именно таким образом, а не иначе, настолько же изначально «даны», насколько и постоянное чередование дневного света и ночной тьмы, насколько и необходимость воздуха,

57

воды и пищи для жизни. Если бы американцы не мыслили понятиями денег и рыночной системы во время Великой Депрессии, то они скорее раздавали бы непродающиеся товары, а не уничтожали их.

Итак, образ жизни любой группы — это структура, а не случайный набор разных физически возможных и функционально возможных моделей действия и убеждений. Культура представляет собой связную систему, основанную на сочлененных предпосылках и категориях, чье влияние усиливается постольку, поскольку они редко облекаются в слова. Большинство носителей культуры, по-видимому, нуждается в определенной степени внутренней согласованности — скорее ощущаемой, чем рационально сконструированной. Как отметил Уайтхед, «человеческая жизнь движется вперед благодаря смутному пониманию идей, слишком общих для существующего языка».

Короче говоря, определенный образ жизни, передающийся в качестве социального наследия народа, не просто снабжает последний набором навыков для обеспечения существования и моделей человеческих взаимоотношений. Любой образ жизни формирует специфические представления о границах и целях человеческого существования, о том, чего могут ждать люди друг от друга и от богов, о том, что есть исполнение планов, а что — их крушение. Некоторые из этих представлений эксплицируются в знаниях группы, остальные существуют на уровне невербальных предпосылок, которые наблюдатель определяет, прослеживая последовательные тенденции слов и дел.

В нашей западной цивилизации, обладающей развитым самосознанием и не так давно озаботившейся изучением самой себя, количество невербальных, никем никогда не высказывавшихся и не обсуждавшихся представлений может быть незначительным. Однако лишь небольшое число американцев может сформулировать даже те скрытые предпосылки нашей культуры, которые были открыты антропологами. Если бы в Америку попал бушмен, воспитанный в

58

рамках своей собственной культуры и затем изучивший антропологию, он бы смог воспринять многообразные регулятивные модели, о которых и не подозревают наши антропологи. Если же говорить о не столь искушенных и располагающих менее развитым самосознанием обществах, то здесь бессознательные представления, свойственные индивидуумам, воспитанным в сходных социальных условиях, составят даже больший объем. Но в любом социуме, по словам Эдварда Сэпира, «формы и значения, кажущиеся очевидными постороннему, могут полностью отрицаться носителями существующих моделей; принципы и смыслы, совершенно ясные для последних, могут быть не замечены наблюдателем».

Все носители культуры имеют тенденцию разделять общие объяснения внешнего мира и места человека в нем. До определенной степени каждый индивид находится под влиянием этого традиционного взгляда на жизнь. Одна группа бессознательно полагает, что каждая цепочка действий имеет цель, и что когда эта цель будет достигнута, напряжение ослабнет или исчезнет. Мышление другой группы основывается на бессмысленности таких представлений — жизнь для нее представляется не серией телеологических последовательностей, а совокупностью переживаний, которые удовлетворительны сами по себе, а не в качестве средств для достижения цели.

Концепция имплицитной сферы культуры необходима и по совершенно практическим соображениям. Программы Британской Колониальной службы или нашей Службы по делам индейцев, тщательно продуманные в соответствии с явными культурными моделями, тем не менее не срабатывают. При этом интенсивные исследования не обнаруживают никаких изъянов на прикладном уровне. Программа встречает сопротивление, которое следует связывать с особенностями скрытых моделей поведения, мышления и чувства, которые совершенно неожиданно для администратора влияют на членов группы.

59

Какой может быть польза от концепции культуры применительно к современному миру? Что можно извлечь из нее? Оставшаяся часть этой книги будет преимущественно посвящена этим вопросам, однако необходимо сделать несколько предварительных замечаний.

Во-первых, она полезна постольку, поскольку помогает человеку в его бесконечных поисках понимания самого себя и своего поведения. Так, эта новая идея делает ложными некоторые проблемы, поставленные одним из наиболее образованных и проницательных мыслителей нашего времени — Райнхольдом Нибуром. В своей недавней книге «Природа и судьба человека» Нибур утверждает, что универсально присущее людям чувство вины или стыда и человеческая способность к самоосуждению делают необходимым допущение существования сверхъестественных сил. Благодаря теории культуры, эти факты поддаются непротиворечивому и относительно простому объяснению в сугубо натуралистических понятиях. Социальные отношения между человеческими существами никогда не обходятся без системы условных понятий, которые, в более или менее целостном виде, передаются от поколения к поколению. Каждый человек знаком с некоторыми из них; они составляют набор стандартов, в соответствии с которыми он судит себя. Он ощущает дискомфорт в той степени, в которой он не может принять их, так как воспитание принуждает его следовать принятым моделям; и, таким образом, подсознательно он стремится связать уклонение от этих моделей с наказанием или с исчезновением любви и защиты. Эта и другие проблемы, ставившие в тупик философов и ученых на протяжении бесконечного числа поколений, становятся понятными благодаря концепции культуры.

Принципиальное практическое значение последней состоит в том, что она чрезвычайно помогает нам предсказывать человеческое поведение. Одним из факторов, ограничивавших успех такого предсказания, до сих пор было наивное представление о всегда однородной «человеческой приро-

60

де». Согласно этому представлению, мышление всех людей исходит из одних и тех же предпосылок, все человеческие существа руководствуются одними и теми же потребностями и целями. Концепция культуры, в свою очередь, позволяет говорить о том, что, хотя конечная логика у всех людей одинакова (и, таким образом, возможны коммуникация и понимание), мыслительные процессы исходят из очень разных предпосылок — особенно бессознательных и не высказываемых. Более вероятно, что тот, кто обладает культурным кругозором, сможет взглянуть глубже и вывести на свет определяемые культурой предпосылки. Возможно, что это и не приведет к немедленному согласию и гармонии, но все же будет способствовать развитию более рационального подхода к международному взаимопониманию и ослаблению разногласий между группами, составляющими нацию.

Знание культуры позволяет предсказать значительную часть действий любого ее носителя. Если бы американская армия сбрасывала десантников в Таиланде в 1944 году, при каких обстоятельствах их бы вырезали, а при каких им бы помогали? Если известно, как данная культура определяет ту или иную ситуацию, можно биться об заклад, что, при возникновении сравнимой ситуации в будущем, люди будут вести себя тем, а не иным образом. Если мы знаем культуру, мы знаем, чего ждут друг от друга различные классы ее носителей, и чего они ждут от различных категорий чужаков. Мы знаем, какие типы деятельности считаются несомненно удовлетворительными.

Многие люди в нашем обществе считают, что лучший способ заставить человека лучше работать — повысить его доходы или заработную плату. Они считают, что стремление улучшить свое материальное положение заложено в «человеческой природе». Догмы такого рода могут существовать только в том случае, если мы не имеем знаний о других культурах. Оказывается, что в некоторых обществах мотив выгоды не может служить действенным стимулом. После встречи с белыми жители Тробрианских островов в

61

Меланезии могли бы баснословно обогатиться, добывая жемчуг. Они, однако, стали бы работать лишь для того, чтобы удовлетворить сиюминутные потребности.

Администраторам следует иметь в виду символическую природу многих действий. Американская женщина предпочтет быть старшей официанткой в ресторане, чем простой разносчицей с большим заработком. В некоторых обществах кузнец окружен наибольшим почетом, тогда как в других кузнецами становятся лишь представители самых низших классов. Белые школьники стремятся к хорошим отметкам, но дети-индейцы из некоторых племен будут учиться хуже при системе, выделяющей человека из его коллектива.

Понимание культуры обеспечивает человеку некоторую отстраненность от ее эмоциональных ценностей — осознанных и подсознательных. Нужно, однако, подчеркнуть: лишь некоторую отстраненность. Индивид, трактующий модели существования своей группы с полной отстраненностью, будет дезориентированным и несчастным. Но я могу предпочитать (то есть чувствовать эмоциональную связь с чем-нибудь) американские манеры и, в то же время, находить определенную привлекательность в тех манерах англичан, которые отсутствуют или вульгаризованы у нас. Тогда, не будучи склонным забывать, что я американец, что я не желаю подражать салонному английскому поведению, я все же смогу получать живое удовольствие от общения с англичанами. Если же у меня нет отстраненности, если я совершенно провинциален, то, вероятно, я буду считать английские манеры чрезвычайно смешными, неотесанными и, возможно, даже аморальными. При таком отношении я, естественно, не смогу нормально общаться с англичанами и, скорее всего, буду крайне возмущен любым изменением наших манер — в «английском» или каком-либо другом направлении. Такие отношения, естественно, не способствуют международному взаимопониманию, дружбе и сотрудничеству. В той же степени они способствуют сохранению слишком жесткой социальной структуры. Следовательно, антропологическая ли-

62

тература и антропологическое обучение имеют ценность, так как они стремятся освободить человека от слишком сильной приверженности любому элементу в инвентаре культуры. Тот, кто знаком с антропологическим знанием, скорее сможет жить и позволять жить другим и в рамках своего собственного общества, и контактируя с членами других социумов; и, возможно, он будет более гибким в отношении необходимых изменений социальной организации, связанных с техническими и экономическими переменами.

Быть может, самое важное значение культуры для человеческой деятельности состоит в следующей глубокой истине: когда речь идет о людях, невозможно начать с чистой страницы. Любой человек рождается в мире, определяемом уже существующими культурными моделями. Если индивид, потерявший память, перестает быть нормальным, то точно так же невообразимо общество, полностью освободившееся от своей прошлой культуры. Непонимание этого было одним из источников трагической неудачи Веймарской конституции в Германии. С абстрактной точки зрения она была превосходной. Но ее жалкая неудача в реальной жизни отчасти была вызвана тем, что она не обеспечивала преемственности существовавших моделей действия, чувствования и мышления.

Так как каждая культура обладает и формой, и содержанием, чиновники и законодатели должны знать, что никто не может отменить или изменить какой-либо отдельный обычай. Наиболее очевидный пример неудачи, вызванной пренебрежением этим принципом, — Восемнадцатая поправка к Конституции США. Легальная продажа спиртного была запрещена, но последствия этого в претворении законов в жизнь, в семейном обиходе, в политике, в экономике были ошеломляющими.

Концепция культуры, как и любая другая часть научного знания, может неправильно употребляться и истолковываться. Некоторые боятся, что принцип культурной относительности ослабит мораль. «Если бугабуга делают это, почему не

63

можем мы? В конце концов, все относительно». Но культурная относительность как раз не означает этого.

Принцип культурной относительности не означает того, что факт разрешенности некоего поведения в каком-то первобытном племени дает интеллектуальное оправдание этого поведения во всех группах. Напротив, культурная относительность означает, что приемлемость любого негативного или позитивного обычая должна оцениваться в соответствии с тем, как эта традиция соответствует другим традициям группы. Несколько жен имеют экономический смысл для скотовода, но не для охотника. Развивая здоровый скептицизм относительно вечности любых ценностей, чтимых определенным народом, антропология не отрицает теоретически существования моральных абсолютов. Использование сравнительного метода скорее обеспечивает научные средства для обнаружения таких абсолютов. Если все общества, продолжающие существовать, нашли необходимым наложить определенные ограничения на поведение своих членов, это служит сильным аргументом в пользу того, что эти аспекты морального кодекса действительно обязательны.

Сходным образом тот факт, что вождь из племени квакиутль рассуждает так, как если бы он имел манию величия и манию преследования, не означает того, что паранойя не является реальным заболеванием в нашем культурном контексте. Антропология дала новую перспективу относительности «нормального», которая приносит большую терпимость и понимание в отношении социально безвредных отклонений. Но она никоим образом не разрушает стандарты полезного диктата «нормального». Все культуры распознают некоторые из форм поведения как патологические. Там, где они расходятся в своих различениях, необходимо усматривать связь с целостными структурами культурной жизни.

Существует законное возражение против того, чтобы объяснять при помощи культуры слишком многое. Однако в такой критике культурологической точки зрения нередко кроется смешное представление о том, что необходимо придер-

64

живаться одного главного объяснительного принципа. Напротив, нет никакой несовместимости между биологическим, географическим, культурным, историческим и экономическим подходами. Все они необходимы. Антрополог понимает, что многое из истории, которая всегда остается реальной силой, воплощено в культуре. Он считает экономику специализированной частью культуры. Но он видит смысл и в специальной деятельности экономистов и историков — до тех пор, пока не теряется единый контекст. Возьмем, например, проблемы американского Юга. Антрополог полностью согласился бы с тем, что здесь неразрывно связаны биологические (социальная значимость черной кожи и т. д.), географические (сила воды и другие природные ресурсы), исторические (заселение Юга определенными типами людей, исходно несколько отличающиеся административные традиции и т. д.) и сугубо культурные (первоначальная дискриминация негров как «диких язычников» и т. д.) вопросы. Однако культурный фактор вовлечен в реальное действие каждой категории — хотя ясно, что культура не исчерпывает ни одну из них. И когда мы говорим, что те или иные действия определяются культурой, это не обязательно означает, что они могут быть уничтожены благодаря смене культур.

Нужды и побуждения биологического человека, а также и физический мир, к которому он должен приспосабливаться, обеспечивают «материю» жизни, но данная культура определяет способ обращения с этой материей — ее «покрой». Вико, неаполитанский философ восемнадцатого столетия, высказал истину, оказавшуюся новой, яркой — и незамеченной. Это было просто открытие: то, что «социальный мир, без сомнения, есть создание человека». Два поколения антропологов пытались заставить мыслителей осознать этот факт. Антропологи вовсе не стремятся позволить марксистам или другим культурным детерминистам сделать из культуры еще один абсолют, столь же деспотический, как Бог или Фатум для некоторых философов. Антропологическое знание не позволяет человеку так легко уклониться от ответствен-

65

ности за свою собственную судьбу. Конечно, для большинства из нас, и почти всегда, культура является принудительной силой. В определенной степени, как говорит Лесли Уайт, «культура живет своей жизнью и по своим законам». Некоторые культурные перемены также зависят от экономических или физических обстоятельств. Но большая часть экономики представляет собой культурный артефакт. И культуру изменяют именно люди, хотя бы — как это в основном и было в прошлом — они и действовали в качестве инструмента культурных процессов, в значительной степени не подозревая об этом. Факты говорят о том, что, когда ситуация ограничивает диапазон возможностей, всегда существует реальная альтернатива. Существо культурного процесса состоит в избирательности; люди часто могут делать выбор. Возможно, что следующие слова Лоренса Франка даже несколько преувеличивают этот вопрос:

«Возможно, что в ближайшие годы открытие происхождения человека и развития культуры будет признано величайшим из открытий, так как прежде человек оставался беззащитным перед культурными и социальными формулами, которые в течение многих поколений увековечивали то же самое крушение и разрушение человеческих ценностей и стремлений. Покуда он верил, что все это необходимо и неизбежно, он мог лишь покорно принимать свой жребий. Теперь человек начинает осознавать, что его культура и социальная организация не являются неизменными космическими процессами, но что есть человеческие создания, которые могут меняться. Для тех, кто исповедует демократические убеждения, это открытие означает, что они могут и должны предпринять последовательный анализ нашей культуры и нашего общества с точки зрения их значения для человеческой жизни и человеческих ценностей. Исторический источник и цель человеческой культуры состоит в создании человеческого образа жизни. На наше время ложится большая ответственность: использовать блестящие новые ресурсы науки для того, чтобы выполнить эти культурные задачи, чтобы продолжить великую традицию человечества, традицию заботы о собственной судьбе».

66

Так или иначе, насколько люди открывают природу культурных процессов, настолько они могут предвидеть, готовиться и — хотя бы и в ограниченной степени — контролировать.