Иванов Д.В. Виртуализация общества

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ III
РЕАЛЬНОЕ - ВИРТУАЛЬНОЕ: ПАРАДИГМА ТРАНСФОРМАЦИИ ОБЩЕСТВА

ВИРТУАЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ: МЕТАФОРА СОВРЕМЕННОГО ОБЩЕСТВА

Если экономический, политический, научный или иной успех больше зависит
от образов, чем от реальных поступков и вещей, если образ более действенен,
чем реальность, то можно сделать вывод, что социальные институты - рынок,
корпорация, государство, политические партии, университет и т.д., перестают
быть социальной реальностью и становятся реальностью виртуальной. Социальные
институты как совокупности норм, регулирующих взаимодействие людей в той или
иной сфере жизнедеятельности и превращающих это взаимодействие в систему
социальных ролей, на протяжении XIX и большей части XX в. существовали
автономно от индивидов, представляли собой "социальную реальность": есть
система норм, с которыми необходимо считаться, статус индивида однозначно
привязан к той или иной социальной роли - предпринимателя, работника,
партийного лидера, избирателя, преподавателя, студента. Теперь же, когда
следование нормам и исполнение ролей может быть виртуальным, социальные
институты, теряя свою власть над индивидом, становятся образом, включаемым в
игру образов.
Институты виртуализируются. Их нынешнее существование вполне адекватно
описывается тремя характеристиками виртуальной реальности: нематериальность
воздействия, условность параметров, эфемерность. Эффект следования
институциональным нормам достигается за счет образов - симуляций реальных
вещей и поступков; образы стилизуются в зависимости от того, как трактуется
участниками взаимодействия институциональная принадлежность ситуации
взаимодействия; выбор (и борьба за право выбора) институциональной
принадлежности превращает каждый отдельный институт в периодически
"включаемую" и "выключаемую" среду/контекст взаимодействия.
[61]
Институциональный строй общества симулируется, а не ликвидируется, так
как он, сохраняя атрибутику реальности, служит своего рода виртуальной
операционной средой, в которой удобно создавать и транслировать образы и
которая открыта для входа/выхода. В этом смысле современное общество похоже
на операционную систему Windows, которая сохраняет атрибутику реальности,
симулируя на экране монитора нажатие кнопок калькулятора или размещение
карточек каталога в ящике. Сохраняется образ тех вещей, от реального
использования как раз и избавляет применение компьютерной технологии.
Виртуализируясь, общество не исчезает, но переопределяется.
Компьютерные технологии и, прежде всего технологии виртуальной реальности,
вызванные к жизни императивом рационализации общества, оказались наиболее
эффективным инструментарием его симуляции. И теперь императив симуляции
ведет к превращению компьютерных технологий в инфраструктуру всякого
человеческого действия и к превращению логики виртуальной реальности в
парадигмальную для этого действия. Действует императив виртуализации, своего
рода воля к виртуальности, которая трансформирует все сферы
жизнедеятельности, как они сложились в процессе модернизации. Таким образом
определяется роль микропроцессорных технологий: они представляют собой
инфраструктуру развеществления/виртуализации общества.
Микропроцессорные технологии обеспечивают свободу входа/выхода как
возможность для индивида уходить из-под сервиса-надзора социальных
институтов. В этом смысле телефакс, избавляющий от сервиса-надзора такого
социального института, как почта, обеспечивает "распочтовывание". Ксерокс и
принтер - "растипографирование", видео - "раскинематографирование",
персональный компьютер - "разофисирование"... Но главное средство
развеществления - это Internet, интегрирующий все микропроцессорные
технологии в глобальную сеть, и именно концепция виртуализации общества
позволяет понять, почему Internet развивается так бурно. Сеть позволяет
избавить коммуникации от сервиса-надзора основных (и любых) социальных
институтов и расширяет практику неинституционализированных взаимодействий.
Internet - это средство и среда существования без/вне общества, если
общество трактовать в традиционном для социальной теории ключе как систему
институтов. Общество как система, то есть как нормативная структура, не
функционирует в процессе коммуникаций, осуществляемых через Internet.
Справедливости ради следует сказать, что с институциональной структурой
Internet все же связан сложным образом. Можно отметить четыре момента:
1) Internet как техническое средство реализует коммуникативные функции
социальных институтов. Именно Сеть обеспечивает функционирование
государственных и научных учреждений США на про-
[62]
тяжении примерно двух десятилетий после создания в самом начале 1970-х
гг.;
2) Глобальным и историческим социокультурным феноменом Internet стал
только тогда, когда через Сеть хлынули потоки неинституционализированных,
неподконтрольных обществу коммуникаций;
3) Неинституциональность коммуникаций, осуществляемых в Internet,
служит причиной постоянных конфликтов, в основе которых уход пользователей -
хакеров, киберпанков и просто обывателей - из-под сервиса-надзора социальных
институтов.
4) В сети Internet традиционные социальные институты не могут
функционировать в виде нормативных структур, но они существуют в Сети как
образы, которые можно транслировать и которыми можно манипулировать.
Институциональность в Internet симулируется: коммуникациям придается образ
институционализированных действий в том случае, если этого требуют привычки
и стандарты восприятия партнеров по коммуникации.
Коммуникации, осуществляемые через Internet, не ориентированы на
институциональные и групповые нормы, направляющие деятельность людей в их
не-сетевой жизни. Более того. Internet - среда развития виртуальных
сообществ, альтернативных реальному обществу. Активность индивидов,
осуществляющих коммуникации через Internet, их силы и время
переориентируются с взаимодействий с реальными друзьями, родственниками,
коллегами, соседями на коммуникации своего виртуального эго со столь же
виртуальными партнерами. Общение через Internet как раз и привлекательно
обезличенностью, а еще более - возможностью конструировать и
трансформировать виртуальную личность. С одной стороны Internet дает свободу
идентификации: виртуальное имя, виртуальное тело, виртуальный статус,
виртуальная психика, виртуальные привычки, виртуальные достоинства и
виртуальные пороки. С другой стороны происходит "утрата" - отчуждение
реального тела, статуса и т.д. Internet - средство трансформации и личности
как индивидуальной характеристики, и личности как социокультурного и
исторического феномена. Здесь следует заметить, что личность -
новоевропейский социокультурный феномен. В современном смысле слова личность
еще пятьсот лет назад не существовала как общественное явление, то есть была
явлением весьма редким. Такие атрибуты личности, как стабильная
самоидентификация, индивидуальный стиль исполнения социальных ролей
("творческая индивидуальность") активными пользователями Internet
утрачиваются; сознательно или неосознанно ими формируется размытая или
изменчивая идентичность. Виртуализируется не только общество, но и
порожденная им личность.
Современное общество структурируется волей к виртуальности. Новые
неравенства возникают как следствия конкуренции образов-стилизаций. Эти
новые неравенства трансформируют привычную стра-
[63]
тификационную структуру. Тот, кто успешно манипулирует образами или
просто вовлечен в этот процесс, всегда приобретает относительно высокий
социальный статус и в собственных практиках следует императиву виртуализации
общества. Тот, чьи практики ориентированы на представление о реальности
общества, с большей вероятностью оказывается в нижних слоях
стратификационной пирамиды.
Использование аналитических метафор, производных от понятия
"виртуальное", в том числе в социологической теории, безусловно есть одно из
проявлений воли к виртуальности, борьбы стилизаций. Но этот факт отнюдь не
отменяет собственно теоретического значения концепции. Следует признать, что
метафора виртуальности отлично "схватывает", то есть соединяет в одной
модели новые социокультурные феномены: постмодернизм, компьютеризацию,
развитие сети Internet. Сила новой аналитической метафоры обнаруживается при
выявлении "разрыва" между социально реальным и социально виртуальным. Вопрос
о том, является ли возникновение такого рода "разрывов" в разных сферах
общества признаком изменения общества, может дебатироваться. Но наиболее
влиятельные в конце XX в. социологические модели общественных изменений -
теории модернизации и глобализации - не способны вполне учесть эти
"разрывы". Именно эвристические возможности концепции виртуализации общества
делают ее альтернативой теориям модернизации и глобализации и наводят на
вопрос о соотношении этих концепций.

АЛЬТЕРНАТИВНЫЕ МОДЕЛИ СОВРЕМЕННОСТИ: МОДЕРНИЗАЦИЯ И ГЛОБАЛИЗАЦИЯ

Вопрос о соотношении концепций модернизации, глобализации,
виртуализации решается на основе выяснения их теоретического статуса.
Фундаментальные теории трансформации общества, выработанные современной
социологией за полторы сотни лет, можно сгруппировать в два типа: теории
развития и теории изменений.
Теория общественного развития - модель универсальных, перманентных и
однозначно направленных трансформаций общества. В рамках теории развития
источники, логика, сферы трансформаций исторически и культурно инвариантны.
Для теорий развития характерны дедуктивность и детерминизм. Классическими
примерами теорий развития могут служить: закон трех стадий интеллектуальной
и социальной эволюции (О. Конт), закон смены социально-экономиче-
[64]
ских формаций (К. Маркс), теория функциональной дифференциации (Т.
Парсонс), теория перехода к постиндустриальному обществу (Д. Белл).

Таблица 8. Теории общественного развития

Теоретик
Источники трансформации
Логика трансформации
Конт
Интеллектуальная эволюция
Знание-политический строй
Маркс
Рост производительных сил
Базис-надстройка
Парсонс
Функциональная дифференциация
A-G-I-L
Белл
Технологическое развитие
Технология-социальные институты

В последние сорок-пятьдесят лет теории этого типа были подвергнуты
массированной критике. Начало этой критике положил К. Поппер(1). В 1960-е
гг. продолжателем его идеи развенчания историзма стал Р. Нисбет(2), а в
1980-90-х гг. критика теорий развития была подытожена Р. Будоном(3) и П.
Штомпкой(4).
Все критики концепций прогресса, эволюции, развития в качестве
альтернативы предлагают концепцию общественных изменений, в которой теория -
это модель контингентных (исторически и культурно уникальных, ситуативных)
трансформаций.
Для созданных на этих принципах теорий характерны индуктивность и
парадигматизм. Теории изменений концептуализируют эмпирически фиксируемые в
различных сферах общественной жизни тенденции как аналогичные, реализующие
один образец (парадигму изменений). Совокупность тенденций образует единое
движение - трансформацию общества, при этом отдельные тенденции
рассматриваются как взаимообусловливающие или как автономные, не связанные
причинно-следственно друг с другом.
Фокусировка теории на специфическом наборе тенденций связана (чаще
имплицитно) с контингентным сдвигом - совокупностью событий, радикально и
катастрофически быстро меняющих привычные структуры общественной жизни,
превращающих ранее периферийные сферы и тенденции в ключевые. В понятии
контингентности есть два смысловых слоя. Во-первых, контингентность означает
ситуативность, обусловленность специфическими условиями, во-вторых-
возможность иного.
Для периода контингентного сдвига характерно "переломное" изменение
трендов определяющих параметров: от медленного роста к остановке и даже
снижению и далее к беспрецедентному росту (рис. 3).
(1) Поппер К. Нищета историцизма // Вопросы философии. 1992. No 8,9.
(2) Nisbet R. Social change and history. N. Y" 1969.
(3) Будон Р. Место беспорядка. Критика теорий социального изменения.
М., 1998.
(4) Штомпка П. Социология социальных изменений. М., 1996.
[65]

Рис. 3. Модель контингентного сдвига по параметру "А"

Теории изменений формируются как концептуализации "разрывов", вызванных
контингентным сдвигом. Превращение вялотекущих тенденций в интенсивные - это
момент разрыва. Дихотомическое различение прежнего и нового типов социальной
организации становится парадигмой концептуализации изменений и используется
теоретиками для создания моделей, объясняющих тенденции, выходящие за
исторические пределы контингентного сдвига. Примерами наиболее влиятельных в
последние годы теорий изменений могут служить концепции модернизации,
концептуализирующие сдвиг от традиционного общества к современному, и
концепции глобализации, концептуализирующие сдвиг от локального общества к
глобальному.
Для всех концепций модернизации, уже традиционно увязывающих в единый
процесс трансформации общества индустриализацию, урбанизацию, демократизацию
и секуляризацию, образцом явно выступают события, охватывающие полстолетия в
конце XVIII-начале XIX в. Названные тенденции из вялотекущих превратились в
интенсивные и радикально меняющие общество в период от создания первой
фабрики в 1771 г. и декларации независимости североамериканских колоний в
1776 г. до реставрации европейских монархий в 1815 г. и кризиса конъюнктуры
в 1817 г. и последовавшего первого циклического кризиса перепроизводства в
1825 г.
В обозначенный период происходят промышленная революция и первые
кризисы перепроизводства, протекавшие как весьма болезненные процессы
("рождение" пролетариата - отчужденных от собственности масс рабочих), за
которыми последовало "рождение"
[66]
тенденции массового производства/массового потребления, трактуемой ныне
как тенденция собственно модернизации (рис. 4).

Рис. 4. Промышленная революция и массовое производство
Составлено по: The Economist. 1996. September 28-October 4; Мельянцев
В. Л. Восток и Запад во втором тысячелетии: экономика, история и
современность. М., 1996.

Параллельно сдвигам в экономике в отмеченный период произошла серия
политических (так называемых буржуазных) революций и реставраций
абсолютистских режимов, за которыми парадоксальным образом последовало
"рождение" тенденции распространения и укрепления режима массовой демократии
(рис. 5). На время "перелома" тенденции демократизации пришлись война за
независимость США (1775-1783), подавленная революция в Голландии (1786),
революция во Франция (1789-1795) и ее "экспорт" в Нидерланды, Швейцарию,
государства Италии (1792-1804), общеевропейская война (1805-1815) и
ликвидация большинства из возникших демократий.
Характер сдвига носили и процессы в культуре конца XVIII- начала XIX в.
Подъем идеологии Просвещения, ее проникновение в науку, литературу,
изобразительное искусство, образование сменились романтической реакцией и
консервативной культурной политикой, за чем последовало "рождение" тенденции
роста массовой культуры.
Таким образом, 1770-1820-е гг. - это период превращения идей
Просвещения в социокультурные нормы. Это проникновение отвле-
[67]

Рис. 5. Буржуазные революции и массовая демократия
Составлено по собственным расчетам автора.

ченных гуманистических идей в повседневную жизнь миллионов людей стало
возможным потому, что серия кризисных процессов- пролетаризация, аномия
(отчуждение от общественного порядка), массовые войны 1792-1815 гг.,
революционный и контрреволюционный террор и т.д. - разрушили уклад жизни,
дотоле стабильный и маловосприимчивый к ценностям капитализма, демократии, к
идеологии прогресса. Серия экстраординарных событий вызвала тот сдвиг, после
которого ни консерватизм традиционных сословий, ни даже хозяйственные
пертурбации, ужасы революций и войн не смогли "похоронить" капитализм,
демократию, идеологию прогресса. Напротив, в результате сдвига они стали
доминантами трансформации общества.
Классики социологии не обошли своим вниманием произошедший разрыв между
двумя типами социальной организации. Их теории всегда так или иначе
акцентируют принципиальное различие двух типов социальной организации (табл.
9).

Таблица 9. Два типа социальной организации в классической социологии

Теоретик
Традиционная
Современная
Конт
Теологическая
Позитивная
Маркс
Феодальная
Капиталистическая
Спенсер
Военная
Промышленная
Теннис
Община
Общество
Дюркгейм
Механическая
Органическая

[68]
Тот факт, что все подобного рода теории возникли после периода
контингентного сдвига, наводит на мысль, что именно этот сдвиг превратил в
сознании людей предшествующие сдвигу и последовавшие за ним события в
закономерные фазы единого процесса развития. Спровоцировав фокусировку
внимания на экспансии рыночной экономики, массовой демократии и массовой
культуры, контингентный сдвиг тем самым породил не только следствия, но и
предпосылки трансформации общества, которыми стали считаться события и
тенденции прошлого, зачастую разрозненные и малозначимые для жизни
современников.
В середине XX в. идеи классиков были переформулированы с позиций теории
изменений. Соединяя в дихотомической типологии социальной организации
"традиционное общество/современное общество" все те аспекты, которые
разрабатывали классики, авторы теории модернизации(1) отказались от
представления трансформации, происходившей в XVIII-XX вв., в качестве
закономерного этапа общего процесса развития, социальной эволюции. Так, Ш.
Айзенштадт, в чьих трудах теория модернизации получила наиболее полную
разработку, под модернизацией подразумевает серию эмпирически фиксируемых с
начала XIX в. процессов: индустриализацию, демократизацию, секуляризацию,
урбанизацию, НТР. Во всех этих процессах им выявляются два главных общих
аспекта: социальная мобилизация и структурная дифференциация(2). Они и
представляют собой образец - парадигму перехода от традиционного к
современному, модернизированному обществу. Эта парадигма прослеживается в
изменениях, происходящих параллельно в экономике, политике, культуре, и
Айзенштадт полагает, что между модернизационными процессами нет жесткой
причинно-следственной связи, что ни одна из сфер общества не выступает в
качестве первичного источника, постоянно вызывающего изменения в остальных
сферах общества(3).
Модель "социальная мобилизация + структурная дифференциация"
предполагает концептуализацию только тех общественных изменений, которые
ведут к повышению индивидуальной и групповой социальной мобильности, к
развитию институционального строя и стратификационной формы социального
неравенства. В рамках модернизационной модели изменений критерием
современности/развитости общества может быть лишь наличие индустриального
капитализма и либеральной демократии. Данная модель не позволяет
концептуализировать возникновение иных типов социальной организации,
например комбинации индустриального капитализма и авторитарного режима
массовой демократии (нацизм, большевизм и т.п.)
----------------------
(1) Levy М. Modernisation: Latecomers and Survivors. N. Y., 1972;
Eisenstadt S. Tradition, change, and modernity. N. Y., 1973; Berger P. The
capitalist revolution. N. Y., 1986.
(2) Eisenstadt S. Tradition, change, and modernity. N. Y., 1973. P. 27,
358.
(3) Ibid. P. 204.
[69]
или постиндустриального капитализма и режима миноритизированной
массовой демократии. Такого рода общественные изменения для адептов
модернизационной парадигмы являются подлинными головоломками. Определение их
как "антимодернизации" и "постмодернизации" явно указывает на то, что они
просто выходят за пределы граничных условий теории модернизации.
Модель модернизации применительно к социальным процессам в Европе и
Северной Америке идеально "работает" на материале конца XVIII-начала XX в.,
когда общественные изменения однозначно выглядят как переход от
консервативной, малоподвижной социальной организации к динамичной,
перманентно меняющейся. Правомерность такого взгляда хорошо иллюстрируется
зафиксированным на рис. 4 и 5 сдвигом от низких темпов изменения параметров
("традиция") к высоким темпам ("модернизация"). На материале середины XX в.,
когда тенденции были не столь однозначны - экономические и политические
кризисы, войны и культурный пессимизм "потерянных поколений",
"антимодернизация" в Германии, Италии, СССР, - модернизационная модель
"работает" скорее удовлетворительно, чем хорошо. Плохо она "работает" на
материале конца XX в., когда изменений по модернизационному образцу
практически нет, а изменения иного характера, например становление
эклектичных (постмодернистских) форм экономики, политики, науки, искусства,
можно с равным успехом трактовать и как демобилизацию/ дедифференциацию и
как гипермобилизацию/ гипердифференциацию. Парадигму модернизации в новых
условиях не "спасают" даже модели, которые "встраивают" новые тенденции в
образец (pattern) модернизации в качестве ее нового этапа, ее внутреннего
"отрицания", ее собственного "иного". Примерами подобного рода моделей
являются концепции поздней модернизации(1), диалектики модернизации(2),
постмодернизации(3). Парадигма изменений, используемая в моделях
модернизации, включая новые их разновидности, генетически связана с
эмпирическими тенденциями контингентного сдвига конца XVIII-начала XIX в.
Поэтому нет ничего странного в том, что дихотомическая модель
"традиция/современность" и модель "мобилизация + дифференциация" не
описывают новые изменения. Теории, чья концептуальная зависимость от
характера событий далекого прошлого не отрефлексирована, становятся все
менее достоверными и подвергаются критике. Вся постмодернистская социальная
теория построена на эксплицитной или имплицитной констатации того, что во
второй
----------------
(1) Giddens A. Modernity and self-identity. Self and society in the
late modem age Stanford (California), 1991.
(2) Tiryakian E. Dialectics of modernity: Reenchantment and
dedifferentiation as counterprocesses // Haferkamp H., N. Smelser (eds.).
Change and modernity. Berkeley and L.A" 1992.
(3) Crook S., Pakulski J., Waters M. Postmodernization. Change in
Advanced Society. L., 1992.
[70]
половине XX в. произошли общественные изменения, которые не
соответствуют модернизационному образцу.
Более адекватной трансформации общества середины-конца двадцатого
столетия выглядит концепция глобализации. Понятием "глобализация"
охватывается широкий спектр событий и тенденций уходящего столетия: развитие
мировых идеологий, кровопролитная борьба за установление мирового порядка,
включая две мировые войны; скачкообразный рост числа международных
организаций, в том числе наднациональных по своему статусу ООН, НАТО, ЕС и
т.д.; появление и развитие транснациональных корпораций, "взрывной" рост
международной торговли; массовая миграция и интенсивное формирование в
развитых странах этнокультурных меньшинств; создание планетарных СМИ и
экспансия западной культуры во все регионы мира. Отмеченные тенденции
приобрели характер синхронных общественных изменений в начале-середине XX
в., и произошло это превращение таким образом, что его можно характеризовать
как еще один контингентный сдвиг.
"Революция" международной торговли прошла после болезненного перелома,
вызванного двумя мировыми войнами и межвоенной депрессией, когда в
экономиках развитых стран преобладали автаркические тенденции (рис. 6).
"Рождение" тенденции интенсивного углубления международного разделения
труда, расширения наднациональных рынков, бурного роста числа ТНК, то есть
всего того, что теперь принято именовать экономической глобализацией,
приходится на 1950-е гг.

Рис. 6. "Революция" международной торговли и транснациональная
экономика

[71]

Составлено по: Мельянцев В. А. Восток и Запад во втором тысячелетии:
экономика, история и современность. М., 1996.

Параллельно интернационализации и интеграции экономик происходила
"революция" международной бюрократии, выразившаяся в беспрецедентном росте
числа как межправительственных, так и неправительственных международных
организаций (рис. 7). И, как и в случае экономики, "рождение" тенденции
оформления транснациональной политики происходит вслед за кризисом -
всплеском ксенофобии, крушением установленной версальскими (1919) и
вашингтонскими соглашениями (1921-1922) системы международных отношений,
второй мировой войной (1939-1945), противоборством военно-политических
блоков и мировых идеологий.
Экспансия образов/ценностей западной массовой культуры во все регионы
мира и "рождение" тенденции к консолидации транснациональной культуры
происходят вслед за характерными для первой половины XX в. интенсивной
идеологической борьбой и отторжением инокультурных образов/ценностей.
Внешним проявлением возникновения транснациональной культуры можно считать
происходящую все в той же середине XX в. "революцию" планетарных СМИ: с
середины 1920-х гг. начинается систематическое радиовещание на коротких
волнах, а с начала 1960-х развивается телевизионное вещание через
ретрансляционные спутники.
Таким образом, в первой половине XX в. серия экстраординарных событий
вызвала сдвиг, после которого даже ужасы войн, организованной ксенофобии и
геноцида не смогли "похоронить" интернационализацию и интеграцию
национальных экономик, государств, культур. Во второй половине XX в. эти
тенденции стали доминантами трансформации общества.
[72]

Рис. 7. "Революция" международной бюрократии и транснациональная
политика
Составлено по: Waters М. Globalization. London and N. Y., 1995.

Чуткая к эмпирическим обобщениям социологическая теория второй половины
XX в. откликнулась на обозначенные тенденции концепциями глобализации(1). В
их основе лежит дихотомическая типология социальной организации: локальная и
глобальная. В рамках этой типологии общественными изменениями могут быть
лишь процессы смены социальной организации одного типа организацией другого
типа. Один из основоположников теории глобализации в социологии Р. Робертсон
определил глобализацию как серию эмпирически фиксируемых изменений,
разнородных, но объединяемых логикой превращения мира в единое целое(2). Во
всех процессах им выявляются два аспекта: глобальная институционализация
жизненного мира и локализация глобальности.
Глобальная институционализация жизненного мира явно толкуется как
организация повседневных локальных взаимодействий и социализации
индивидуального поведения непосредственным (минующим
национально-государственный уровень) воздействием макроструктур мирового
порядка. Макроструктурирование мирового порядка (системы взаимозависимости
обществ, существующих в рамках национальных государств) происходит, по мысли
Робертсона, под действием трех факторов: экспансия капитализма, западный
империализм, развитие глобальной системы mass-media. Для жизненного мира
инди-
-----------------
(1) Featherstone М. (ed.) Global culture. Nationalism, globalization
and modernity. London, 1990; Robertson R. Globalization: Social theory and
global culture. London, 1992; Waters М. Globalization. London and N. Y.,
1995.
(2) Robertson R. Op. cit. P. 8.
[73]
видов и локальных сообществ совокупное действие трех факторов
оборачивается экспансией "общечеловеческих ценностей", распространением
стандартных образов, эстетических и поведенческих образцов глобальными
сетями СМИ (например, CNN) и ТНК (например, Coca-Cola).
Второй аспект в схеме Робертсона - локализация глобальности - призван
отразить тенденцию осуществления глобального (системы международных
отношений) через локальное, т. е. через превращение взаимодействия с
представителями иных культур в рутинную практику, в часть повседневной
жизни, через включение в повседневную культуру элементов инонациональных,
"экзотических" локальных культур (примером может служить, проникновение в
быт миллионов жителей западных мегаполисов китайской, японской, индийской
гастрономии). Чтобы подчеркнуть двуаспектность глобализации,
соотносительность и взаимопроникновение глобального и локального, Робертсон
даже изобретает специальный термин: "глокализация".
Модель Робертсона, которую так или иначе воспроизводят остальные
теоретики глобализации, может быть представлена в виде формулы "глобальная
взаимозависимость + глобальное сознание". Эта модель предполагает в качестве
критерия глобальности общества наличие транснационального капитализма -
рынка, образуемого ТНК и мультикультурными общностями потребителей, а также
наличие транснациональной демократии - системы международных организаций,
призванных отстаивать универсальные "общечеловеческие ценности".
Логическая структура теорий глобализации, основу которой образует
дихотомическая типология социальной организации "локальная/глобальная",
идеально "работает" на материале XX в., когда резкая смена параметров,
характеризующих международные, межкультурные контакты (рис. 6, 7) позволяет
трактовать общественные изменения как переход от социальной организации,
замкнутой на локальном (региональном, национальном) уровне, к открытой,
преодолевающей национальную ограниченность социальной организации. Но
глобализационная модель общественных изменений плохо "срабатывает" на
материале прежних эпох и обещает затруднения в уже недалеком будущем.
Причина- концептуальная зависимость глобализационной парадигмы от тенденций,
обусловленных контингентным сдвигом начала-середины XX в. Нетрудно заметить,
что для теорий, увязывающих в единый процесс трансформации общества
интернационализацию экономики, становление наднациональных политических
организаций, формирование на локальном уровне мультикультуральных сообществ,
образцом является комплекс драматичных событий середины XX в. Формирование
нового и единого мирового порядка превратилось в интенсивный и
всеохватывающий процесс лишь в период от первой мировой войны (1914-1918),
создания Коминтерна и Лиги Наций в 1919 г. до второй мировой войны
[74]
(1939-1945), реализации плана Маршалла и создания СЭВ, НАТО,
организации Варшавского договора в конце 1940-х-середине 1950-х гг. Однако в
концепции Р. Робертсона тенденции глобализации зарождаются уже во времена
Колумба, и вся эпоха Модерн (сер. XVIII- XX вв.) представляется как
"глобализующая современность" (globalizing modernity)(1). Другой модный
теоретик глобализации М. Уотерс идет еще дальше, предлагая концепцию
"прерывистой" глобализации, возникшей на "заре истории"(2), а в эпоху Модерн
ставшей комплексом непрерывных и интенсивных процессов. Здесь мы
сталкиваемся с тем же дефицитом рефлексии, что и в случае теорий
модернизации. Концептуальную зависимость теорий глобализации от
контингентного сдвига начала-середины XX в. следует учитывать перед лицом
новых возникающих на исходе столетия тенденций общественных изменений. Так
же, как модернизационная парадигма, парадигма глобализации не дает
возможности адекватно описывать новые изменения, и наряду с термином
"постмодернизация", уже появился столь же симптоматичный термин
"постглобализация"(3).

Виртуализация: новая парадигма общественных изменений

Возможность принципиально новой концептуализации общественных изменений
открывает анализ событий и тенденций 1970-х-1990-х гг. В этот период
наблюдаются: кризис индустриальной экономики массового
производства/потребления (стагфляция на Западе и "застой" на Востоке);
кризис централизованной политики всеобщего благоденствия (упадок системы
welfare на Западе и распад социалистической системы на Востоке);
катастрофически быстрое распространение новых технологий труда, образования
и досуга (персональные компьютеры и Internet). В совокупности эти тенденции
выглядят как новый контингентный сдвиг, который превратил процессы
виртуализации общества в ключевые тенденции социальных изменений.
Экономические кризисы 1973, 1982, 1990 гг. явили собой небывалое
сочетание стагнации и инфляции. Резкое падение темпов экономического роста
(табл. 10, 11) и резкое увеличение темпов роста цен (рис. 8) происходят
синхронно, тогда как, согласно классическим представлениям о цикличном
развитии капиталистической экономики, подъем всегда сопровождается
инфляцией, а кризис и депрессия -дефляцией, то есть снижением уровня цен.
-----------------
(1) Robertson R. A minimal phase model of globalization // Featherstone
М. (ed.) Global culture. Nationalism, globalization and modernity. London,
1990.
(2) Waters М. Globalization. London and N. Y" 1995.
(3) Ibid.
[75]

Таблица 10. Темпы экономического роста стран "большой семерки"

Период
Среднегодовые темпы роста подушевого ВВП, %
1870-1890
1.25
1890-1910
1.50
1910-1930
1.35
1930-1950
1.40
1950-1970
3.65
1970-1995
1.90

Составлено по: The Economist. 1996. September 28-October 4.

Таблица 11. Среднегодовой прирост производительности труда, %

Страна \ Период
1960-1973
1973-1979
1979-1994
США
2.3
0.0
1.0
Великобритания
4.0
1.6
2.1
ФРГ
4.8
3.2
1.1*
Япония
8.5
2.9
2.6

* Показатели после 1991 учитываются данные по новым землям (бывшая
ГДР). Составлено по: The Economist. 1996. May 11-17.

Рис. 8. Инфляция в экономически развитых странах
Составлено по: The Economist. 1999. February 20-26; June 12-18.

[76]
На период 1970-х-1980-х гг. приходятся катастрофически быстрые
структурные сдвиги в экономике: сокращение промышленного сектора и рост
сектора услуг. Структурная перестройка в период стагфляции привела к тому,
что впервые после середины 1940-х гг. население развитых стран столкнулось с
серьезными экономическими проблемами - безработицей и снижением уровня
жизни.
Этот кризис разрушил устоявшийся за предыдущее столетие уклад
индустриальной экономики и по существу расчистил путь для быстрого развития
периферийной до тех пор спекулятивной экономики образов. Революционный по
своим темпам ее рост- тенденция, "рождение" которой следует за
стагфляционным кризисом (рис. 9).
На протяжении 1970-х-1990-х гг. происходит катастрофически быстрый
распад двухполюсной политической системы на глобальном уровне и одновременно
деградация двухполюсной (двухпартийной) системы на локальном уровне
вследствие неактуальности традиционных политических конфликтов и
институциональных форм их разрешения. Число "жестких" сторонников
политических партий в США и Великобритании по сравнению с 1960-ми гг.
сократилось с 40% и 44%, соответственно, до 30% и 16%. Членство в
политических партиях также сокращается. Например, в Великобритании с
середины 1970-х гг. до начала 1990-х гг. доля избирателей - членов партий
уменьшилась с 5% до менее, чем 2,5%; в Германии - с 4% до 3%(1). Падает
также влияние профсоюзов (табл. 12).

Таблица 12. Динамика численности членов профсоюзов, 1985=100%

Страна\Год
1991
1993
1995
1997
США
88.9
86.7
84.4
80.5
Великобритания
89.9
81.5
78.7
75.8
ФРГ
84.3
75.7
70.5
66.0

Составлено по: The Economist. 1996. May 4-10; September 14-20; 1999.
June 12-18.

В области социальной политики период 1970-х-1990-х гг. отмечен кризисом
формировавшейся на протяжении без малого полувека системы социальных
гарантий (welfare). В условиях стагфляции дефицит бюджетных ресурсов в
сочетании с неэффективностью бюрократически организованной социальной
поддержки вызвал ослабление устойчивой дотоле социальной солидарности.
Возобладавшие идеология неолиберализма и монетарная экономическая политика
привели к реструктуризации социальных программ, ориентированной в первую
очередь на сокращение затрат.
Кризис политических институтов Модерна (массовых партий, государства
всеобщего благоденствия (welfare state), профсоюзов и т.п.) привел к
деградации привычный уклад политической жизни, результатом чего и стало
"рождение" тенденции экспансии политики образов.
----------------
(1) The Economist. 1999. July 24-30. Р. 33-34.
[77]

Рис. 9. Фондовая "революция" и спекулятивная экономика
Составлено по: The Economist. 1996. May 25-31; 1999. March 20-26; 1999.
July 3-9.
Рассчитано по: The Economist и Макконелл К., С. Брю. Экономикс.
Принципы, проблемы и политика. М., 1992. Т. 1-2.
[78]
И наконец, еще одним аспектом контингентного сдвига 1970-х- 1990-х гг.
стала компьютерная "революция", за которой последовало "рождение" тенденции
распространения и консолидации киберкультуры: внедрение в быт персональных
компьютеров. Internet, появление субкультур хакеров, киберпанков и т.д.
(рис. 10).

Рис. 10. Компьютерная революция и киберкультура
Составлено по: The Economist. 1996. October 26-November 1.

[79]
Составлено по: Internet Software Consortium (http://www.isc.org/).

Сила контингентного сдвига 1970-90-х гг. отчетливо проявилась в том,
что даже тяжелые экономические кризисы, экологические катастрофы,
"возвращение" мировых войн (в форме так называемых миротворческих операций)
и геноцида (Ирак, Югославия), всплеск терроризма не "похоронили" тенденции
симуляции, то есть тенденции замещения реальных вещей и поступков образами.
Напротив, в 1990-х гг. они становятся доминантами трансформации общества.
Все авторы, оперирующие при анализе общественных изменений различением
реального и виртуального, не столько экспериментируют с новой метафорой,
сколько так или иначе концептуализируют описанный сдвиг. Возникнув как
эмпирическое обобщение, дихотомия "реальное/виртуальное" становится
парадигмой для построения моделей общественных изменений, происходящих уже и
за историческими и географическими рамками контингентного сдвига.
Принципы теории общественных изменений, в отличие от принципов теории
развития, допускают сосуществование альтернативных представлений о
трансформации общества. Сосуществование допустимо, поскольку в настоящий
момент модернизация, глобализация, виртуализация - это не столько разные
процессы, сколько различные виды фокусировки внимания исследователя на тех
или иных тенденциях. Вполне возможны "пересечение" фокусов и интерпретация
одних и тех же тенденций на основе разных парадигм изменений. Например,
развитие сети Internet можно вписать в наборы тенденций, попадающих в фокусы
трех групп теорий, и тогда это развитие может трактоваться как
технико-экономическая и социокультурная инновация, как глобальное средство
коммуникаций или как средство и среда виртуализации. Точно также трояким
образом может быть представлен рост спекулятивной экономики: инверсия
модернистского отно-
[80]
шения труда (производства) и капитала (инвестиций); организация
мировых, транснациональных потоков/рынков капитала; виртуальная -
симуляционная экономика. Соответственно возможны три интерпретации
формирования мультикультуральных сообществ: превращение универсализма
модернистской культуры в коллажи постмодернистской; локализация глобальности
в сфере культуры; виртуальная - игровая, симуляционная культура.
Но равноправность парадигм исторически относительна. Методологические
принципы теории общественных изменений, ее эмпирическая направленность,
индуктивность, парадигматизм стимулируют создание новых моделей под новые
контингентные сдвиги и новые тенденции. Перспективы разработки концепции
виртуализации как принципиально новой теории общественных изменений связаны
с тенденциями, которые лишь частично попадают в фокус теорий модернизации и
глобализации. Конечно, следует признать, что концепции "декомпозиции"
некоторых ключевых компонент современности (Айзенштадт)(1) или
постмодернизации как гипердифференциации (Уотерс и др.)(2) моделируют
тенденции развеществления общества, а концепция постглобализации как
процесса утраты не только территориальной, но и телесной референции
(привязки) социальных взаимодействий (Уотерс)(3) моделирует развитие
киберпространства сети Internet. Но появление этих концепций стимулируется
"ностальгией" по универсальности и однозначности теорий общественного
развития. Логика теории общественного развития стимулирует абсолютизацию
одной модели и ее перманентный ремонт, примерами которого и являются модели
постмодернизации и постглобализации. Но моральное старение неизбежно.
Результат- характерная для мирового социологического сообщества XX в.
перманентная и повальная смена моды на теоретические модели: господство
теории модернизации в середине 1970-х-середине 1980-х гг., бум
постмодернистских концепций в конце 1980-х-начале 1990-х гг.,
распространение теории глобализации с середины 1990-х гг.
Ориентируясь на последовательность контингентных сдвигов и
инерционность обусловленных ими тенденций, можно предположить, что
актуальность фокусировки на виртуализации будет в начале XXI в. нарастать и
становиться все более самоочевидной для социологического сообщества. Ныне же
находящаяся на пике моды глобализационная парадигма начнет испытывать
затруднения перед лицом новых тенденций точно так же, как сейчас их
испытывает парадигма модернизации. Важно, чтобы это "открытие" виртуализации
не приняло характера всего лишь очередной моды, чтобы модели виртуализации
заняли подобающее место в аналитическом арсенале социологии.
-----------
(1) Eisenstadt S. Tradition, Change and Modernity. N. Y., 1973
(2) Crook S., Pakulski J., Waters M. Postmodernization. Change in
Advanced Society. L., 1992
(3) Waters M. Globalization. London and N. Y., 1995.
[81]