Юдин А. Русская народная культура. Русское разномыслие: духовные искания простого народа

ОГЛАВЛЕНИЕ

Русские ереси

Отреченная книжность сыграла, возможно, определенную роль в формировании идейных оснований немногочисленных в общем русских ересей. Напомним: ересь - это вероучение, отрицающее все или некоторые положения, нормы и догматы той или иной религии. Совокупность лиц, исповедующих ересь, - еретиков (сами себя они обычно так не называют) - составляет секту, которая - особенно при достаточно большом количестве членов - может считать себя церковью. Если в первые века христианства, когда только формировались догматика и основы вероучения, еретическими объявлялись обычно течения, чье учение не совпадало с победившим вариантом (в каких-то государствах и национальных церквах, впрочем, они могли становиться господствующими), то в интересующий нас период ереси возникали преимущественно двух типов: рационалистические, т.е. основанные на рациональной, исходящей от разума критике как церковных догматов, так и - прежде всего - общего устройства жизни церкви под знаменем "очищения" искаженного евангельского учения, возвращения к исходным принципам и обычаям первых христиан; и второй тип ересей - мистические, практикующие (также часто под внешним обликом возвращения к новозаветному идеалу) коллективные мистические действия (молитвенные "радения" и т.п.) и существенно реформирующие учение (например, представления о новых воплощениях Христа и Богородицы). В допетровской России мы встречаем еретические выступления первого толка, особо существенным моментом которых была критика церковных порядков и иерархии.

В период до монголо-татарского нашествия находим только отдельные свидетельства о каком-то религиозном разномыслии. Так, по свидетельству Никоновской летописи, в 1004 г. в Киеве появился некто Адриан, монах-скопец, хуливший церковь и ее уставы, священников и иноков. Сказано дословно следующее: "Того же лета митрополит Леонт посади в темницу инока Андреяна скопца; укоряше бо сей церковныя законы и епископы и презвитеры и иноки; и по мале исправися и прииде в покаяние и в познание истины, якоже и многим дивитися кротости его и смирению и умилению". Таким образом, универсальный способ познания истины - тюремное заключение - был известен с самого начала русского христианства. Впрочем, с точки зрения средневекового христианина это имело смысл: инок должен прежде всего думать о спасении собственной души, даже критика мирских порядков - дело скорее церковного иерарха, а хулить саму иерархию и вовсе не следует, какой бы она ни была. Дело в том, что рукоположенный по всем правилам священник, не говоря уже о высших церковных ступенях, отмечен - вне зависимости от его личных качеств - божественными энергиями, представляет собой своего рода живую икону. Это не означает вседозволенности и безнаказанности - возможен в конце концов и церковный суд, и извержение из сана, но публичное порицание иерархов - в некотором смысле святотатство, как и поругание иконы. Но далеко не каждый принимал такие аргументы во внимание, тем более что поводов для обличений было предостаточно.

О втором еретике, явившемся в 1123 г., мы знаем еще меньше. Летопись говорит: "Того же лета просвященный Никита митрополит Киевский и всея Руси в своем граде в Синелице затвори в темнице злато еретика Дмитра". Непонятно, был ли он вообще еретиком или вольнодумцем, - слово "еретик" могло означать и просто преступника. Подозрения вызывает и явное сходство отрывка с сообщением про Адриана. Больше никаких сведений о ересях в домонгольской Руси нет - известия о католической пропаганде в Киеве в первой трети XIII в. (проводили ее высланные в 1233 г. монахи-доминиканцы, которые через пять лет объявились еще в Галиции) нельзя считать таковыми: католики для православных, как мы уже говорили, не еретики, а только раскольники (схизматики), хотя, с другой стороны, "римской ересью" католицизм называли в полемическом запале неоднократно.

Какое-то влияние на восточных славян должна была оказать упоминавшаяся выше богомильская ересь, но влияние это, судя по всему, было преимущественно книжным. Народные легенды о совместном творении мира Богом и сатаной, записанные у восточных славян этнографами и фольклористами, имеют, скорее всего, значительно более древние истоки и находятся, как мы говорили, в общем с богомильскими сказаниями поле дуалистических мифов древней Евразии, выходящем за пределы не только славянского, но и индоевропейского культурного круга. Перечислим некоторые основные тезисы богомилов, чтобы воочию убедиться, что они не встретятся в учении позднейших русских еретиков.

Видимый мир сотворен сатаной, который звался тогда Сатанаилом и был одним из двух сыновей Бога. Этот дух, низверженный за возмущение против Господа, создал и человека, но не смог наделить его жизнью и душой, о чем просил Бога (мотив злого творца присутствует и в позднеантичном гностицизме, повлиявшем на манихейское учение). Весь период до пришествия Христа был царством Сатанаила, который дал на горе закон Моисею, потому исполнять Ветхий Завет не нужно. Христос на самом деле - воплотившийся архангел Михаил, который, окончив пребывание на земле, запер Сатанаила в бездну, отняв у его имени священное окончание -ил и присоединив к своему (до этого его имя было Миха), после чего вместе с Духом Святым возвратился на небо в породившего его Отца, успев перед этим "родить духовно" двенадцать апостолов. Богомилы отказывались почитать крест как орудие убийства Сына Божия. Они пользовались апокрифами и сами их составляли. Один из главных их апокрифов - упоминавшиеся "Вопросы Иоанна Богослова к Спасителю о начале мира, падении сатаны, грехопадении людей, о царствовании сатаны в этом мире, о последних временах мира и о страшном суде", восходящие к апокрифическому апокалипсису Иоанна. На Руси была распространена переделка этой книги - "Вопросы Иоанна Богослова Господу на горе Фаворской". Идея участия Сатанаила в творении мира отразилась в славянском апокрифе "Свиток божественных книг", то же и в "Сказании об Адаме и Еве и о древе крестном". В дальнейшем мы увидим, что русским ересям скорее свойственно чрезмерное почитание Ветхого Завета, чем его отвержение; вообще при всей своей радикальности они в значительно меньшей степени, видимо, покушались на содержание собственно христианского вероучения, как оно представлено Священным Писанием. В качестве общих с богомилами черт можно назвать отвержение таинств - водного крещения, евхаристии (причащения), но оно присуще далеко не всем русским еретикам.

Первой массовой ересью, о которой до нас дошли известия, является ересь так называемых стригольников. Ряд данных позволяет отнести ее возникновение к середине XIV в., в качестве места называют, по свидетельству Иосифа Волоцкого, Псков, а также Новгород. Первый давно находился в религиозной оппозиции Новгороду, пытаясь получить собственного духовного владыку вместо подчинения новгородскому архиепископу. Второй был известен стихийными выступлениями против церковной иерархии. Например, в 1337 г. "сташа простая чадь на архимандрита Есифа, и створиша вече, запроша Есифа в церкви святого Николы; и седоша около церкви нощь и день коромолници (т.е. крамольники. - А.Ю.), стерегуще его". В поздних обличительных сочинениях Иосифа Волоцкого и Зиновия Отенского (XVI в.) сообщается, что ересь возникла во Пскове и затем была занесена в Новгород учителем еретиков дьяконом Карпом. Вот как это описывается:

"Некто бо бысть человек гнусных и скверных дел исполнен, именем Карп, художьством стриголник, живый во Пскове. Сей убо окоянный ересь состави скверну же и мерзску, якоже и вси ведят, и мнози от православных христиан, иже суть слаби и неразумии, последоваша ереси той, дондеже архиепископ Дионисий Суждалъский отиде в Константин град о сем, и принесе послание от вселеньскаго патриарха Антония во Псков к посадником, яко да быша о православии попеклися и еретики искоренили. Они же о сем много тщания показаша, еже како бы ереси упразднити, и посылаху о сем к благочестивым князем и ко святителем и к воеводам, еже како бы еретики упразднити. И инако не возмогоша сих упразднити, точию егда совет приемши посадницы от благочестивых князей и святителей и от всех благородных христиан, и послаша яти стриголники, и не единого же оставиша, но всех в темницу ввергоша даже до конца живота (т.е. жизни. - А.Ю.) их, и такс искоренися и упразднися прелестная (т.е. соблазняющая) она ересь". Глагол "яти", однокоренной с современным "взять", должен быть вполне понятен читателю. Для Иосифа, который, как мы помним, был сторонником преследований и казней еретиков (в отличие от Нила Сорского и Паисия Ярославова), это единственный и универсальный рецепт искоренения ереси. Потому и прибегает он к известному ему историческому примеру. Действительно, согласно летописи, в 1375 г. "стриголников побиша, дьякона Микиту, дьякона Карпа и третьее человека его, и свергоша их с мосту" - древняя новгородская казнь. Но этим ересь, очевидно, прекращена не была: в 80-е годы известному нам Стефану Пермскому, опасавшемуся, вероятно, что еретическое движение перекинется на его епархию, пришлось писать "Поучение против стригольников". Оно, а также несколько более поздних грамот митрополита Фотия (1416, 1422 или 1425, 1427 гг.) являются единственными источниками сведений о содержании еретического учения.

Известна нам, как обычно, преимущественно негативная, отрицающая часть. Одним из главнейших моментов ереси была критика так называемого поставленья по мзде, т.е. обычной платы за прохождение через таинство священства, поставления в священники. Это было истолковано критиками как торговля духовными званиями, "духопродавчествование"; именно за этим понадобилось послание константинопольского патриарха, упомянутое выше: он своим авторитетом защитил поколебавшийся было обычай. Но за самим восстанием против дурного обыкновения видится вполне русское искание справедливости, правды, невозможность совмещать высшие духовные устремления и меркантильный расчет; русский максимализм. Еретики усомнились в авторитете священников, "по мзде поставленных", а поскольку других не было - во всей иерархии. Вероятно, они отрицали также и таинства - причащение, покаяние, крещение. Грамота патриарха Антония обвиняет стригольников в том, что они исповедуются "не священнику, а земле". Но почитали Евангелие, были людьми образованными и книжными и даже создали "писание книжное" в помощь своей ереси. Отрицалась и необходимость молиться за умерших, поминать их, отпевать и "творить пиры" - вероятно, как обычай, слишком напоминающий язычество и не способный ничего изменить в посмертной участи, будь она назначена божественным предопределением или определена праведностью земной жизни. Мы видим на первом этапе вполне рационально-критическое течение, стремившееся реформировать церковь и сходное с западными реформационными течениями (ранние стригольники, впрочем, проповедовали на полтора века раньше Лютера и на пятьдесят без малого лет раньше Яна Гуса; их современником был английский еретик-реформатор Джон Уиклиф (между 1320 и 1330 - 1384), также отвергавший ряд церковных таинств, кстати, борец против церковного землевладения, которое на Западе принимало масштабы значительно большие, нежели в России). Второй этап стригольничества приходится на первую половину XV в., оно известно во Пскове, в Твери. Согласно одному из посланий митрополита Фотия, к тому времени были такие еретики, которые не признавали троичности Божества, признавая Богом только Отца, отрицали евангельскую и апостольскую проповедь и церковь вообще, но особого развития эта линия не получила. Псковские стригольники отрицали монашество, церковную исповедь и даже воскресение мертвых. Покусившись, таким образом, на положение Символа веры, за малым различием общего для католиков и православных, реформационное движение стало вполне еретическим, сохраняя рациональный характер. Именно это преобладание разума над верой имел в виду Стефан Пермский, когда писал, что еретики противопоставили "древо познания" "древу жизни".

Происхождение названия ереси точно не выяснено. Вероятно, от глагола "стричь" - потому что основатель ереси Карп стриг новообращенных, или потому что еретики сами себя поставляли, "постригали" в священники (постричь, впрочем, можно только в монахи; но для причетников - членов причта, т.е. церковнослужителей и певчих, в том числе и дьяконов, которые были основателями ереси, - характерна особая стрижка, потому высказывалось мнение, что термин служил для обозначения причетника или же мирского человека, присвоившего себе роль "священника", "самопоставившегося" и начавшего проповедовать). О. Иоанн Кологривов предположил, что "стригольник" должно означать "стриженый", "человек, посвященный через обряд "стрижения"", который он отождествил с обрезанием в подтверждение мнения о близости стригольничества к богомильству (у богомилов был принят обряд обрезания). Предположение это, впрочем, едва ли можно доказать.

Современной стригольникам (последняя треть XIV в.) была ересь в Ростове. Житие Иакова Ростовского (в Ростове был в 1386 - 1389 гг.) говорит: "При сем святителе был в Ростове еретик Маркиан, армяновер, который учил иконам святым не поклоняться, называя их идолами, и разсеевал много других зловредных мыслей, так что поколебал князя, бояр и народ, бяже бо зело хитр в словесах и в писании книжном коварен". Свт. Иаков, соболезнуя о погибели душ, плененных учением Маркиана, умолил князя бояр произвесть с этим еретиком прение в собрании духовных и светских лиц. В результате этого публичного диспута, как сказано в службе св. Иакову, "мерзкий низложен бысть твоими священными словесы Маркиан и изгнан бысть ради всякого безместия, отрыгаяй скверны смрадныя, Иакове преславный. Иже по образу соблюл невредимо, преподобие отче, о Христове образе противустал еси мужески, не убоявся гноеименитаго прещения, но духовней мечем того убил еси". (Заметим, что в заслугу святому ставится "безместие", т.е. исполнение евангельских заветов непротивления злу силой, неосуждения: несмотря на расправы с еретиками, в церкви всегда жила и противоположная, "нестяжательская", "заволжская" тенденция, о которой мы говорили выше.) Маркиан предстает здесь иконоборцем, наподобие сторонников одноименного учения, бывшего в VIII - первой половине IX в. даже государственным в Византии. "Армяноверие", очевидно, означает, что Маркиан выступал сторонником так называемого монофиситского учения о единой природе Христа, поглощении человеческого в Нем божественным, осужденного как ересь, но воспринятого некоторыми церквами, в том числе армянской. Едва ли он действительно придерживался армянской веры - просто его учение было как бы подведено под уже известный образец. Больше никаких известий о судьбе Маркиана нет.

Существуют свидетельства о религиозном брожении и еретических настроениях в Твери во второй половине XV в. Например, анализ текста "Хождения за три моря" знаменитого Афанасия Никитина, бывшего родом из Твери, позволил исследователю А. И. Клибанову высказать мнение, что Никитин признавал только единого Бога, но не Троицу, Христа. Если он даже не был еретиком, то во всяком случае испытал влияние современной ему религиозной среды.

Наконец, в 1487 г. новгородским архиепископом Геннадием была открыта новая ересь, в дореволюционной научной литературе известная под названием, присвоенным ей церковными оппонентами XV в., - ересь "жидовствующих" (еретиков обвиняли в переходе в еврейскую веру, иудаизм). В XX в. название, использовавшееся свыше четырех столетий, было сочтено неудачным. Но поскольку сами еретики себя никак не называли (или самоназвание нам неизвестно), сперва прибегли к неточному заменителю "новгородско-московская ересь" (границы ее были значительно шире этих двух городов), а затем к чрезвычайно широкому наименованию - секта антитринитариев (т.е. отрицавших догмат о Троице, троичности Божества), - таких сект и движений было предостаточно в христианском мире со времени закрепления догмата на 1-м (325 г.) и 2-м (381 г.) Вселенских соборах, потому название никак не отражает специфики именно этой ереси.

Немногочисленны источники сведений о ней: послания открывшего ересь архиепископа Геннадия, "Известие" митрополита Зосимы (самого, кстати, подозревавшегося в еретичестве) о церковном соборе 1490 г. на еретиков, пространный "Просветитель" - сочинение Иосифа Волоцкого из 16 "слов", посвященное непосредственно обличению ереси. Последний источник менее всего заслуживает доверия как явно тенденциозный, к тому же сам Иосиф непосредственно с еретиками не сталкивался, в Новгороде не бывал, а писал, очевидно, с чужих слов. Но предпосланное "Просветителю" небольшое "Сказание о новоявившейся ереси" представляет собой единственное свидетельство о ее возникновении, вполне возможно, что и вымышленное. Как бы то ни было, по данным Иосифа, подтверждаемым одним из посланий Геннадия, началом ереси стало прибытие в 1471 г. в Новгород представителя Литвы киевского князя Михаила Олельковича, наместника короля польского Казимира, в свите которого якобы явился некий киевский еврей по имени Схария. Иосиф Волоцкий так описывает его: "Сей бяше диаволов сосуд, и изучен всякому злодейскому изобретению, чародейству же и чернокнижию, звездозаконию же и со астрологии живый во граде нарицаемом Киеве". Впрочем, обвинение в чернокнижии, вероятно, просто полемический прием - ни гадальную литературу, ни еврейскую мистику - Каббалу, - ни другую еврейскую книжность, с которой, вероятно, были знакомы прилежные книжной науке еретики, непосредственно к черной магии отнести нельзя; приверженных Ветхому Завету еретиков вообще трудно заподозрить в магической практике.

Схария, если он, конечно, существовал, должен был остаться в Новгороде на более долгий срок, чем вскоре уехавший князь Михаил, но и это сомнительно: Новгород был завоеван московским князем Иоанном III - странно было бы оставаться в нем члену свиты представителя государства, соперничавшего с Москвой за сферы влияния. Но он, по Иосифу Волоцкому, остался и даже стал вербовать себе сторонников, пропагандируя иудаизм. Вскоре ему на помощь приехали из Литвы еще несколько (3 - 5) евреев, и в результате оказались "прельщены" многие новгородцы, в том числе поп Денис и протопоп Алексей, а также другие духовные лица и простые люди. И это утверждение вызывает большие сомнения: иудеи не имели обыкновения вербовать прозелитов (т.е. обращать в свою веру неевреев). Впрочем, есть свидетельство, которое, как замечает о. И. Кологривов, осталось неизвестно Иосифу или недостаточно привлекло его внимание. "В одной рукописной летописи (Новгородский Хронограф. Русский Румянцевский музей, No 361, под рубрикой "Великое княжение русское" 1. 248 на обороте - ссылка Кологривова. - АЮ.) начала XVI века говорится, что в лето от сотворения мира 6979 (т.е. в 1471 г.) в Новгороде было много евреев, занимавшихся торговлей и привлекавших к себе многочисленных представителей духовенства, священников и диаконов, с которыми они устраивали совместные кутежи, вместе с тем знакомя их с книгами по магии". Как бы то ни было, главными ересиархами с этого времени становятся названные Денис и Алексей.

Еретичество, вероятно, не противоречило все же самой идее церковного служения или было хорошо законспирировано: прибывший в Новгород в конце 1479 г. Иоанн III взял Алексея и Дениса в Москву: первый стал протопопом Успенского собора, только что отстроенного и бывшего кафедральным собором московких митрополитов, второй - собора Михаила Архангела. Даже учитывая большое к ним княжеское расположение, при откровенном еретичестве кандидатов это было бы невозможно. Таким образом ересь перекинулась в Москву, где получила поддержку придворной верхушки: в 1487 г. там уже существовал целый еретический кружок или центр. Как пишет В.Н. Топоров, "московская ветвь жидовствующих свила себе гнездо при самом дворе Ивана III и возглавлял ее тогдашний "министр иностранных дел", дьяк Посольского Приказа Федор Васильевич Курицын, получивший посвящение в это тайное общество, видимо, во время своего посольства в Венгрию и преследовавший, кажется, не только религиозные, но и просветительские цели. <...> В эти годы идеи жидовствующих соблазняют в Москве уже не только духовных лиц: вокруг Курицына формируется светское крыло ереси (дьяки великого князя Истома и Сверчок, книжный переписчик, подписывающий и сам, Иван (Ивашка) Черный, купец Семен Кленов); интерес к этому кругу идей проявляет и сам великий князь и его невестка Елена Стефановна Волошанка; сам Курицын, человек образованный, знавший немецкий, польский, венгерский и греческий, подлинный "интеллектуал" конца XVв. и, видимо, прекрасный организатор, устанавливает связи с самим ересиархом жидовствующих Схарией (игрой случая в 1485 г. они встречаются при дворе крымского хана Менгли-Гирея) и привозит от него прошение разрешить ему, "Захарии или Скаре" переехать и поселиться в Москве (разрешение было дано, но Схария не воспользовался им, предпочитая агитировать московских послов в крымской Кафе). С полным основанием можно говорить об установлении жидовствующими русскими международных связей - с Крымом, Венгрией, Польшей, Литвой (куда, в частности, ездил для переговоров и бесед с тамошними евреями и беглецами из Новгорода и Москвы Иван Черный, между прочим, столь приверженный "жидовству", что даже принял обрезание)". В митрополиты в 1489 г. был произведен Зосима, также потом обвинявшийся противниками в тайном еретичестве. Немудрено, что когда в 1487 г. Геннадий в Новгороде открыл еретиков среди священников, дьяконов, дьяков и простых людей, главные обвиняемые бежали не за границу, а в Москву, где надеялись найти покровительство.

Содержание учения еретиков, как и в случае стригольников, восстанавливается только в негативной части. Здесь, кстати, у них есть много общего: "жидовствующие" тоже критиковали поставление священников "по мзде" (на этом основании один из еретиков, монах Захар, отказывался of причастия, что, кстати, свидетельствует о том, что само таинсзво - по крайней мере некоторыми - не отвергалось), не признавали основные догматы - учение о св. Троице, воплощении Христа в двух Его естествах - божественном и человеческом (вспомним Маркиана), отрицали монашество, как и поздние стригольники. Последнее аргументировалось тем, что ангел в черных одеждах, явившийся некогда основателю христианского монашества Пахомию, что стало началом "черного воинства", был на самом деле бесом: ангел в черном явиться не может. А в Писании о монашестве, как и о иерархии, действительно нет ни слова - их очень легко было объявить человеческим вымыслом. Христос для еретиков - просто очередной великий пророк, но не Бог, поскольку немыслимо "Богу на земле снити и родитися от девы, яко человек". Слово "немыслимо" выдает рациональный характер критики церковного учения, но сам тезис о пророчестве Христа уже не дает оснований говорить об иудаизме "жидовствующих". Они отвергали крест и иконы, но также по вполне рациональным причинам: это произведения рук человеческих, имеют уста и не говорят, "подобны будут вси надеющиеся на ня". Это вновь заставляет вспомнить Маркиана, но отлично от учения стригольников - известен огромный крест, изготовленный в 1359 г. резчиком Яковом Федосовым, с надписью стригольников и языческими элементами в орнаменте (последние, кстати, присутствуют в новгородских находках до XIII - XTV вв., возрождаясь в моменты политических кризисов, неурожаев, народных мятежей, вызывавших, видимо, ослабление позиций христианства; например, деревянные жезлы языческого культового назначения буквально воспроизводят несколько веков не встречавшуюся форму X в., завершаясь бородатой человеческой головой). "Жидовствующие", таким образом, как и многие реформационные движения, считали иконопочитание идолопоклонством, прибавляя отказ от поклонения кресту (но не по приведенному выше богомильскому мотиву, а как созданию рук человеческих).

Сверх приведенных сведений можно добавить, что, согласно обвинениям архиепископа Геннадия, еретики хулили Христа и Богоматерь (если это не просто стандартное обвинение), молились по-еврейски (в чем, кстати, нет ничего крамольного с христианской точки зрения, хотя это и подозрительно для средневекового Новгорода), недостойным образом осуществляли церковную службу, надругались над иконами и крестами и, что самое страшное, не верили в скорый конец света и пришествие Христа в 1492 г. Впрочем, дело тут не в еретическом скепсисе. 1492 год - это 7000 год по принятому в Древней Руси христианскому исчислению от сотворения мира. Уверенность в том, что миру суждено существовать всего 7 тысяч лет (вспомним 7 дней творения, воспроизводимые неделей, 7 возрастов человека и т.п.), была столь сильна, что расчет пасхалии - календаря подвижных праздников - заканчивался православным семитысячным годом: дальше все равно ничего не будет. Митрополит Зосима, решившийся опубликовать продолжение пасхалии, вынужден был посылать за ней в Рим. Но дело в том, что среди основателей ереси были все же весьма образованные люди (таковые, кстати, встречались и в противоположном лагере - именно в Новгороде под руководством Геннадия был составлен полный славянский свод библейских книг, частично переведенных заново, частично сверенных, причем образцом, как показывают исследования, послужила не греческая или еврейская, а латинская Библия, так называемая Вульгата; перед нами, таким образом, "западнический" кружок). Еретики в некотором смысле были куда более ортодоксальны, чем их гонитель, поскольку обратились не к латинским переводам, а, судя по всему, к еврейской книжности, возможно - к оригиналу Ветхого Завета. Торговый Новгород представлял немало возможностей для приобретения книг - и ими, очевидно, пользовались. Среди еврейских книг был известен и переведен на западнорусский (старобелорусский) язык так называемый "Шестокрыл", из которого можно было узнать, что по иудейскому счету времени от сотворения мира прошло почти на 750 лет меньше, чем по православному. "Так как иудейский счет велся по оригиналу, по еврейской библии, а не по александрийскому переводу (в котором хронологические данные не сходятся с еврейскими) и так как, далее, после окончания библейских времен иудеи вели счет времени по прежнему, библейскому способу, а официальная церковь пользовалась языческим юлианским календарем, то еретикам было ясно, какому летосчислению нужно отдать предпочтение. А раз в 1492 г. будет не 7000, а только около 6250 лет от сотворения мира, то, значит, все толки о втором пришествии не имеют под собою никакого основания и Москва ничего антихристова в себе не содержит". Действительно, в указанном году ничего особенного не случилось, и авторитет официального православия был несколько поколеблен.

Хотя наши еретики едва ли были иудейскими прозелитами, внимание и уважение к ветхозаветной традиции им было несомненно присуще. Более того, неоднократно исследователи пытались связать деятельность секты с существованием некоторого корпуса литературы XV - XVI вв., переведенной, как показывает филологический анализ, непосредственно с еврейских оригиналов на западнорусский (старобелорусский) язык. Среди этих книг - Пятикнижие Моисеево, исправленное по еврейскому тексту, новый перевод книги Есфирь (предшествовавший ему тоже восходил к еврейскому оригиналу), так называемая "Еврейская Псалтырь", точнее - сборник еврейских праздничных молитв, переводчиком которого предположительно считают некоего крещеного еврея Феодора, автора послания евреям об истинности христианской веры, написанного между 1448 и 1462 гг. (высказывалось, впрочем, мнение о подложности "Псалтыри", непереведенности текста, написанного прямо на русском языке в агитационных целях). Известна и литература нерелигиозного характера - перевод "Логики" средневекового еврейского философа Моисея Маймонида (Моше бен Маймон, 1135 - 1204), родившегося в Испании и с тридцатилетнего возраста жившего в Египте, отчего именовался на Руси Моисеем Египтянином. Еще один перевод с еврейского - знаменитые "Аристотелевы Врата" ("Тайная Тайных"), памятник с весьма прихотливой судьбой. Его источником служила арабская рукопись X - XI вв., подложная переписка Аристотеля с его учеником Александром Македонским, как бы параллельная известной в средние века обширной подлинной переписке. По содержанию книга близка многочисленным средневековым "домостроям" с той разницей, что содержит наставления не только для простых людей, но и для царственной особы. В книгу включены гадальные таблицы, за что на Руси она была признана "ложной" и включена в индексы. Уже в XII - XIII вв. был сделан латинский перевод "Secreta Secretorum", затем памятник распространился в переводах и переделках по всей Европе (известен, например, чешский перевод). Русский перевод был сделан непосредственно с еврейского перевода арабского оригинала со вставками из других сочинений, в частности, того же Маймонида. Все великорусские списки восходят к белорусскому тексту. Несмотря на церковное осуждение, памятник был популярен до XVIII в. и повлиял на родственную литературу XVII в. Его появление, как и перевод "Логики" и других названных книг, и пытались связать с деятельностью образованных и активных еретиков. Свидетельств того, что именно ими были осуществлены переводы, нет, но можно быть почти уверенными в том, что перечисленные памятники были известны "жидовствующим" и, возможно, повлияли на их мировоззрение.

Вернемся к.истории ереси. В результате деятельности Геннадия в начале 1488 г. в Москве был собран первый собор против новгородских еретиков, в котором принимали участие великий князь, митрополит, епископы. Трое новгородцев были признаны виновными в ереси, лишены санов (два священника и дьяк), отлучены от церкви и подвергнуты гражданскому наказанию ("градской казни"), т.е. биты "на торгу кнутьем", после чего отправлены в Новгород. По прочим делам бьио предложенр провести доследование. Приговор, как мы видим, достаточно по тем временам мягкий - пострадало всего три человека, а призыв Геннадия "жечи и вешати" услышан не был, что, вероятно, объяснялось существованием в московских верхах сильного еретического "лобби". Неудовлетворенный Геннадий возбудил в Новгороде новое дело против еретиков. В одном из посланий он даже высказывает впечатление, что "Новгород с Москвою не едино православие", намекая на московский либерализм в отношении еретиков. В результате в октябре 1490 г. последовал новый собор, куда Геннадий приглашен не был, но основные участвовавшие иерархи были его сторонниками, а непроизнесенную свою речь он прислал в виде послания. Это был тот самый собор, где Нил Сорский и Паисий Ярославов выступили против казней еретиков. Приговор тоже был не очень жестоким, но несколько человек было сослано в заточение, в том числе известный нам Денис (Алексей к тому времени умер), других отправили в Новгород, где не решившийся самовольно казнить Геннадий расправился с ними уже известным нам "смеховым" способом. Но и это не подорвало распространившейся ереси: как писал Иосиф Волоцкий в одном послании (около 1503 г.), "еретиков умножилося по всем городам". Движение перестало быть исключительно новгородско-московским и захватило, вероятно, отчасти и сельское население; участвовали в нем представители всех сословий: бояре, купцы, духовные лица, простые горожане.

Но ослабела московская партия. В 1495 г. был смещен митрополит Зосима. Между 1500 и 1504 гг. умер влиятельный Курицын, по словам Геннадия, "у еретиков главный заступник". Впрочем, он еще успел ходатайствовать о назначении архимандритом новгородского Юрьева монастыря (фактически второе лицо после Геннадия) еретика монаха Кассиана. Впоследствии в его кельях происходили тайные собрания, разоблаченные недремлющим Геннадием. Наконец, в 1503 - 1504 гг. престарелого Иоанна III убедили (прежде всего Иосиф Волоцкий) в необходимости казней. В 1504 г. был созван новый собор на еретиков, где обличителем выступил Иосиф: собор проклял преступников, многие, в том числе брат Курицына Иван Волк и архимандрит Кассиан с братом, были сожжены в деревянных клетках, других отправили в заточение или по монастырям. Казни, шедшие в Москве и Новгороде, подорвали ересь, остались только те, кому удалось скрыться, преимущественно в заволжских скитах. Некоторые из приговоренных к казни еретиков объявили о раскаянии, но оно не было принято: Иосиф представлял их не еретиками, а отступниками, перешедшими в иудейскую веру, что являлось грехом куда более страшным, чем ересь, к тому же считал, что вынужденное страхом раскаяние неискренне, а казни не являются преступлением против заповеди не судить: "еретика руками убита или молитвою едино есть". Но почему-то предпочитали всегда убивать руками.

Ересь, вероятно, долго еще тлела в дальних скитах, перестав быть реальной силой. Во всяком случае, обвинение в ереси стало в XVI в. почти стандартным для неугодных (Максим Грек, Вассиан Косой), а в 1553 - 1554, как мы уже говорили, борьба с еретиками стала поводом для разгрома заволжских скитов. Тогда же были осуждены два настоящих еретика. В 1553 г. собор осудил и приговорил к заточению в Волоколамский монастырь Матвея Семеновича Башкина (или Бакшина), еретика-вольнодумца, отрицавшего божественность Христа, осуждавшего иконопочитание, боярского сына, требовавшего отмены крепостного права ("Мы Христовых рабов у себя держим, а Христос всех братиею нарицает..."). В следующем году церковному суду был предан монах-еретик происхождением из беглых холопов Феодосии Косой. Известно, что он признавал несотворенность мира, отрицал троичность Божества, отвергал церковные обряды и все материальные предметы культа, включая и церковные здания, как дело рук человеческих, не связанное, как и государственная власть, с божественным началом. Косой осуждал претензии церкви на власть, полагая, что у христиан вообще не должно быть властей и воен, а религия состоит исключительно в любви к ближнему. Осужденный бежал из-под стражи в Литву, где продолжал, к неудовольствию русских церковных кругов, свою деятельность.

Мы видим теперь, что практически все антицерковные выступления в Древней Руси и Московском царстве носили рационально-критический характер, не отличаясь принципиально от таких же на Западе. Традиционных, языческих мотивов со времен волхвов и, по некоторым археологическим намекам, стригольников не наблюдается. В то же время в простом народе широко бытовали отреченные книги и устные языческие сказания, часто дуалистического характера. Однако они не стали "идейной базой" для какой-то организованной ереси. Еретиками становились те, кто зашел в своих духовных поисках дальше других (или дальше других отошел от истока, потеряв, возможно, духовные ориентиры, соблазненный самовластием разума). Например, центральной идеей упомянутого Феодосия Косого была идея о "разуме духовном", противопоставленном "человеческому преданию". Первый, происходящий от божественной правды, есть частица ее в человеке: преданию, таким образом, противопоставляется божественный авторитет. "Человеческое предание" для Косого - вся православная мораль, церковные ритуалы, вся традиция церкви. Все это не божественное, а человеческое установление, а значит, не должно почитаться. Зиновий Отенский, монах Отенской пустыни, ученик Максима Грека, вовсе не считал учение Феодосия религиозным, не находя ему аналога среди христианских религий и ересей. В Бога Феодосии, конечно, верил, но это не мешало его свободомыслию в борьбе против церкви. Не зря у того же Отенского образ Косого постоянно ассоциируется с образом великого реформатора Мартина Лютера.

Согласно учению Косого, человек, обладающий "духовным разумом", переставал быть не только "рабом человеков", но даже Божиим рабом. Взамен отношений господства и рабского подчинения между Богом и человеком устанавливались отношения отцовства и сыновства. Людей, которые обладали "разумом духовным", - своих сторонников - Феодосии не называл обычной церковной формулой "рабы Божий", а говорил "мы сынове Божий". Таким образом, простым смертным приписывалось то, что церковь приписывала одному Христу. А богосыновство уже могло быть универсальным основанием для призыва к неповиновению властям и попам. Мы видим, как здесь мало общего с традиционным миропониманием, для которого фигура царя священна, мир принципиально иерархичен, а земная власть только воспроизводит власть небесную. В этом смысле ортодоксальное православие значительно более традиционно, нежели любая ересь. Повторим: разномыслие рождается там, где есть движение вперед, а традиционная модель ориентирована на движение совсем иного рода - циклическое; нововведения представляются в ней ненужными, вредными. Именно потому возможен был стихийный полуязыческий бунт, когда горожане изгоняли обвиненного в неурожае епископа (Новгород), но невозможна продуманная ересь, основанная на реставрации язычества в той или иной степени. Эмансипировавшаяся мысль могла критиковать, даже отвергать христианство, но она никогда уже не возвращалась в традиционное лоно: "рацио", разуму нового времени делать там было нечего.