Юдин А. Русская народная культура. Мифологические представления в необрядовом фольклоре

ОГЛАВЛЕНИЕ

Народные игры и детские песни

Еще отчетливее просматриваются мифологические мотивы в игровых и особенно детских песенках: как известно, народные игры зачастую представляют собой остатки былых ритуалов, лишившихся с веками изначального смысла, но частично сохранивших формальное выражение - порядок определенных действий, словесные, песенные тексты и т.п. Мы уже рассматривали /игру в горелки. Теперь проанализируем одну из хороводных игровых песенок, широко распространенную в разных вариантах на восточнославянской территории. Ее пели при известной игре в "Ящера" ("Яшу"). Вот один из вариантов текста по записи первой половины XIX в. Поет хоровод, один водит.

- Сиди, сиди, Ящер,
В ореховом кусте,
Грызи, грызи, Ящер,
Каленые ядра!
Дам тебе, Ящер,
Красную девку,
Алую ленту!

(спрашивают):

- Кто сидит?

- Ящер.

- Что грызет?

- Ядра

- Кого хочет?

- Девку

- Которую?

Ящер называет имя девушки, участвующей в хороводе; вызванная бросает ему платок и садится возле него; так ящер вызывает к себе всех девушек; затем они снова становятся в хоровод и пляшут:

- Насиделся, Ящер,
В ореховом кусте.
Насмотрелся, Ящер,
На красных девок,
Отдай же, Ящер,
Алую ленту,
Алую ленту -
Девки Надежи!

Ящер раздает по принадлежности платки, хоровод пляшет и поет, пока он всем не раздаст платки.

Эта игра, на которую уже не раз обращали внимание ученые, действительно сохранила весьма архаические мотивы. "Ящер" - древнее общеславянское слово, означающее "ящерица", "дракон". Эти существа в народном восприятии весьма близки к змее и особенно - змею (ср. название многоглавого дракона змей Горыныч). Все они, будучи хтоническими (т.е. - на- или подземными) животными, соотносятся в традиционной модели мира с низом, подземным царством. Вспомним и заговоры от укуса змеи, где змеиный царь сидит в ракитовом кусте (последний, как и баранье руно, - его постоянный атрибут); таким образом, ореховый куст подтверждает змеиную природу нашего ящера, похищающего из хоровода (связанного с солнцем - верхним миром) девок. Он, таким образом, соотносится с известной многим мифологиям фигурой змея, похищающего или требующего в жертву людей, обычно побеждаемого героем (ср. победу св. Георгия над змеем). В славянской мифологии за ящером проступает, возможно, Волос/Велес, интерпретируемый исследователями как змееподобный хозяин подземного мира. Молодежная игра, таким образом, оказывается при ближайшем рассмотрении наследницей древнего языческого ритуала, воспроизводящего сюжет мифа. Правда, играющие об этом, конечно, и не подозревали.

Явные языческие истоки проглядывают и в другой широко известной игре - в "курилку". Суть ее в следующем: играющие садятся рядом, зажигают тонкую лучину и, когда она разгорится, тушат. Пока огонь тлеет, передают лучину из рук в руки до той поры, пока она не перестанет куриться. Тот, у кого она погаснет, должен исполнить какое-нибудь приказание. Пока лучину передают, поют:

Жил-был Курилка,
Жил-был душилка.
Уж у Курилки,
Уж у душилки
Ножки маленьки,
Душа коротенька.
Не умри, Курилка,
Не умри, душилка!
Уж у Курилки,
Уж у душилки -
Ножки маленьки,
Душа коротенька.
Жив, жив Курилка.
Жив, жив душилка.

Известен и другой, более короткий вариант песенки:

Жив, жив Курилка!
Жив, жив, да умер!
У нашего у Курилки
Ножки долгеныси,
Душа коротенька.
Жив, жив Куригака!

Здесь встречаются сразу несколько мотивов. Во-первых, маленький мужской мифологический персонаж, символизируемый лучиной. Ее тлеющая верхняя часть, возможно, символизирует его красную шапочку или головку. Этот атрибут был весьма распространен: ср. загадку о маке "маленький крошка сквозь землю прошел, красну шапочку нашел", а также о грибах: "бел балахон, а шапка красная" (подосиновик), "на бору, на яру стоит мужичок - красный колпачок" (мухомор); и о землянике - "стоит Егорка в красной ермолке; кто ни пройдет, всяк поклон отдает", - все эти растения в вегетативном коде модели мира могут символизировать умирающий и воскресающий мифологический персонаж. Проход сквозь землю здесь соотносим с воскресением.

Во-вторых, в тексте песенки присутствует мотив смерти мужского персонажа, имя которого по звуковому составу напоминает заменитель имени Ярила. Такие замены вполне обычны для двоеверной традиции, где, например, с былым Белесом/Волосом соотносятся ВЛАСий, ВА-СИЛий, ИЛья и НикОЛА. Ярила в заговорах мог заменяться загадочным Жубрилой; Курилка, видимо, имя из того же ряда, обозначающего умирающий мифологический персонаж.

Следует также добавить, что в разные исторические эпохи, в разных странах и против различных религиозных или религиозно-этнических групп ради компрометации выдвигалось - и опровергалось - тяжкое обвинение в практике жестоких человеческих жертвоприношений. Осуществлялись они якобы следующим образом: участники обряда, расположившись по кругу, перебрасывали один другому младенца, пока тот не умирал у кого-нибудь в руках: последний считался особо отмеченным божеством. Не занимаясь расследованием происхождения и соответствия истине этих темных и глухих известий, заметим, что детская игра в "Курилку" точно соответствует описанному обряду. Это дает основания предположить, что, хотя в каждом конкретном случае обвинения, вероятнее всего, были клеветой, сам жестокий обряд где-то и когда-то все же существовал. Более того, он мог быть достаточно широко распространен в практике языческих культов, в том числе и у славян.

Заметим, кстати, что человеческие жертвоприношения в традиционных культах отнюдь не всегда являлись, как мы привыкли считать, способами умилостивить жестоких кровожадных богов. Практиковавшееся индоевропейскими народами, в том числе славянами, расчленение жрецом человеческого тела у жертвенного столба (аналог Мирового Древа) воспроизводило архетипическое событие творения мира из частей тела первочеловека, что отразилось в многочисленных поздних текстах, вплоть до апокрифов и русских духовных стихов. Дело касалось сохранения и поддержания устойчивости миропорядка, а не "умилостивления" богов. Страшный обряд с младенцем также, видимо, воспроизводил миф о смерти мифологического персонажа, сына бога. Все это не значит, конечно, что человек современного мировоззрения может примириться с подобными ритуалами. Но поставив себя на место традиционного человека, в них видишь не слепую бессмысленную жестокость, но лишь суровую необходимость, санкционированную свыше. Вспомним историю из летописи о варяге-христианине и его сыне: жертва определялась жребием, который для древнего мира был выражением воли богов. Потому так трагически не понимали друг друга варяг, защищавший сына, и толпа язычников, защищавшая свой космос: они смотрели на мир разными глазами. Современный взгляд на проблему был принесен именно христианством с его упором на личное спасение каждого, а не сохранение всего коллектива. Недавний залог общего блага стал восприниматься как преступление. Но и здесь традиционного человека выручало существование в его модели мира различных кодов (в том числе вегетативного, кулинарного, астрального и многих других) и возможность перевода мифологического содержания с одного кода на другой. Лучина с тлеющей головкой точно так же воспроизводила представления об умирающем и воскресающем божестве, как гриб с красной шляпкой, как маковый цветок, как, кстати, фаллос - в связи с эротической символикой культа, как и несчастный младенец. Поэтому оказалась возможна замена человека лучиной, и обряд, пусть ослабленный с точки зрения эффективности, продолжал существовать в ненаказуемой форме, сохраняя исходный смысл, а с забвением последнего выродился в детскую игру.

Еще одним интересным примером сохранения в фольклоре языческих представлений является детская песенка про Чечеточку (в другом варианте - чечетку). Вот ее отрывки:

Ехали бояре на охоту погулять,
Поймали бояре Чечеточку,
Садили Чечеточку в клеточку,
В клеточку, за решеточку.
Вывела Чечеточка семь дочерей:
Дарью Да Марью, Арину, Марину,
Степаниду, Салмониду,
А седьмую Катерину,
Душу Катерину.
Нажила Чечеточка десять пар внучат,
Десять пар внучат, все на бабушку глядят:
Двух сиднев,
Двух лежнев,
Двух безногих,
Двух хромых,
Да двух поползнев;
Две Акульки,
Две Аленки,
Две Наташки,
Две Дарюшки
Да две рюшки. <...>

Сперва заметим, что лежание, безногость, хромота, ползание - все это в славянской модели мира признаки змеевидных существ. Обратим также внимание на имена. В другом варианте той же песенки дочерей чечетки (небольшая птичка, в переносном смысле - болтливая женщина) зовут Марья, Дарья, Анисья, Антонида, Акулина, Степанида, Катерина. Интересно, что такими же именами - Марья, Марина, Арина, Ирина, Катерина, Дарья, Степанида, Соломонида, Кулина, Настасья и т.п. - наделены многочисленные змеи (или их царицы) в заговорах от их укусов. Более того, эти же имена - Арина, Катька, Марьюшка - могут иногда носить упоминаемые в заговорах от лихорадки безобразные сестры-трясавицы (числом 7 или 12), о которых мы расскажем ниже. Сходные имена носят и звезды в заговорах на любовь или от крика младенца (точнее - одна, утренняя и вечерняя звезда Венера). Совокупность похожих фольклорных имен составляет своеобразное поле со следующими признаками: а) женские персонажи, имена которых часто содержат согласные М, К, Р, Т; б) персонажи равноправные и родственные, почти тождественные, которые могут быть чьим-то детьми: дочери Чечеточки, лихорадки - дочери царя Ирода, согласно народным представлениям; в) наказываемые персонажи: лихорадок в заговорах избивают палками святые-защитники, укусившим змеям угрожают наказанием, если они не возьмут обратно свой яд; Чечетка пинками гонит своих "зятьев", представляющих, по сути, мужские пары-варианты ее дочерей. Присутствие столь сходных фигур в разных фольклорных жанрах позволяет подозревать здесь отражение каких-то древнейших мифологических представлений. Например, с точки зрения приводившейся нами реконструкции "основного мира" о Громовержце в этих персонажах можно было бы предположительно увидеть образы наказываемых им детей изменившей супруги. Впрочем, это едва ли доказуемое предположение.

Наконец, вспомним очень близкую к игровым песенкам жалобу козленка-Иванушки из всем известной сказки "Аленушка":

Костры кладут,
Высокие,
Котлы висят
Глубокие,
Огни горят
Горючие,
Смолы кипят
Кипучие,
Ножи точат
Булатные,
Хотят меня
Зарезати!

Давно уже подмечено, что перед нами явный остаток описания жертвоприношения. Добавим, что возможна связь образа жертвенного козла и Перуна-громовержца: такой ритуал известен с индоевропейских времен. Любопытен и мотив змеи в ответе Аленушки из воды (нижнего, иного мира, царства змея):

Шелкова трава
На руках свилась,
Ноги спутала;
Желты пески
На грудь легли;
Люта змея
Сердце высосала;
Бела рыба
Глаза выела!