Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Юдин А. Русская народная культура. Христианизация Руси и возникновение двоеверия

ОГЛАВЛЕНИЕ

Первое южнославянское влияние

Принятие христианства широко открыло двери Руси для славянских книг из Болгарии, причем не обязательно церковных, и уж тем более - целиком совпадающих с официальным вероучением. Впрочем, кириллица (а возможно, и глаголица, вторая древняя славянская азбука) проникла на Русь задолго до официального принятия христианства: первая русская кириллическая надпись - так называемая Гнездовская (надпись на горшке, означающая "горчица" или "перец"; по другому предположению - автограф некоего Горуха) - датируется первой половиной X в. В языческом Киеве действовала самое меньшее одна христианская церковь, для чего были необходимы славянские богослужебные книги. "Уже до Владимира, - писал о. Георгий Флоровский, - начинают устанавливаться культурные и религиозные связи Киева с Симеоновой Болгарией, может быть - и с Моравией. Это было вхождением в права на Кирилло-Мефодиевское наследство. Византийское влияние не было только прямым и непосредственным, - и, кажется, именно непрямое влияние было и первым по времени, и самым значительным, и решающим. Решающим было принятие Кирилло-Мефодиевского наследства, а не прямое восприятие византийской культуры. Непосредственное духовно-культурное соприкосновение с Византией и с греческой стихией было уже вторичным. Можно, кажется, говорить даже о столкновении и борьбе стихий и влияний, болгарского и греческого, в древнем Киеве...". Конечно, как замечает сам Флоренский, различия и расхождения этих влияний не следует преувеличивать. Болгария и Византия исповедовали восточное христианство без каких-либо особых канонических различий (другое дело - внутренняя неоднородность самого учения, присущая всем христианским странам). К тому же с самого начала сложилось своеобразное разделение сфер культурного влияния на Русь: в архитектуре и живописи преобладал (до сформирования собственно русской манеры) византийский стиль, принесенный заморскими мастерами. Величайшим его памятником является черниговский собор Спаса Преображения (1031 - 1036). Но уже собор святой Софии в Киеве (1037 - 1054), задуманный как соответствие знаменитой Софии Константинопольской (ныне мечеть Айя-София в Стамбуле), не полностью соответствует византийским образцам, а северорусское (новгородское) зодчество отошло от них еще дальше. Заметим, кстати, что в полной мере была воспринята не только строительная техника (традиционное славянское зодчество было деревянным) и архитектурный стиль, но и сложный смысл внутреннего строения христианского храма, унаследованный в разных своих элементах от храмов античности, греческого театра и иудейского Иерусалимского храма. Как и античный, христианский храм мыслился как святилище, сакральный центр, аналогичный Центру Мира, Мировой Оси, и воспроизводящий собою этот мир. Но если античный храм был жилищем конкретного языческого бога, не предназначенным для молитвы, и в своих пропорциях воспроизводил пропорции мужского (или женского - для храмов богинь) тела, наглядно иллюстрируя философское учение о человеке как мере всех вещей и прообразе мира при творении (ср. сотворение мира из частей тела первочеловека), то христианский храм основное внимание уделял внутреннему облику, интерьеру. И по вертикали, и горизонтальным строением он воспроизводил трехчастную структуру мира, вполне аналогичную традиционной и потому легко воспринятую славянами-язычниками. Но, как и иудейский храм, он был предназначен для молитвы. Путь от нартекса (аналог преддверия иудейского храма), где находятся оглашенные (готовящиеся к таинству крещения), через основное помещение, трапезную, место верных (христиан), аналог святой части иудейского храма, к алтарю (восходящему к "святая святых" в Иерусалимском храме), где происходит важнейшее литургическое таинство - пресуществление Св. Даров (превращение хлеба и вина в плоть и кровь Христову для причастия), - этот путь символизирует мистическое восхождение человека "к высшим тайнам мироздания путем приобщения к бесконечной духовной субстанции". В той или иной форме эти мотивы присутствуют и в традиционном язычестве; перед нами вполне понятное русскому язычнику содержание, выраженное с помощью другого языка. Потому этот язык он усвоил достаточно быстро.

Итак, в древнерусской архитектуре и живописи на первых порах преобладал византийский стиль, позднее же выработался собственный, одновременно легкий и величественный. В книжности же и словесности преобладающим было южнославянское влияние. Дело в том, что, в отличие от западной церкви, восточная уже в средние века допускала богослужение на национальных языках новых христианских народов и перевод на них Писания. Конечно, за это право приходилось бороться, но уже с начала X в. литургия (богослужение) в Болгарии была славянской, а благодаря деятельности учеников Кирилла и Мефодия накопился значительный корпус переведенной с греческого литературы. Славянские языки в X в. были еще достаточно близки между собою, и потому язык болгарских книг - старославянский или староболгарский, давший начало различным вариантам ("изводам") церковнославянского языка, - оказался вполне понятен древним русичам. Новокрещеная Русь оказалась, таким образом, в уникальной ситуации, фактически придя "на готовое". В этом были как свои плюсы, так и минусы.

С одной стороны, наличие значительной литературы на очень близком языке привело к быстрому распространению грамотности не только в "верхах", но и среди всех слоев населения (конечно, преимущественно городского). Мы упоминали русскую надпись на сосуде X в. из кургана близ Смоленска (так называемая Гнездовская надпись), от XI в. до нас дошли новгородские берестяные грамоты, писанные отнюдь не книжниками, но обычными простыми людьми, а также граффити (надписи на стенах соборов, например Софии Киевской), на монетах князя Владимира, колоколах, крестах, печатях и т.п. Все это свидетельствует о достаточно высоком уровне грамотности, что, естественно, сделало сразу же весьма значительной роль писаного слова: у него были читатели. Очень быстро это привело к появлению высокообразованных по тем временам людей и возникновению оригинальной литературы, которая не ограничивалась составлением новых сборников переводных текстов, но создавала новые, русские книги.

Постепенно сформировался древнерусский литературный язык. Впрочем, вопрос о нем остается в современной науке дискуссионным. Долгое время литературным языком Древней Руси считали старославянский. Но нельзя игнорировать существование таких памятников, как свод законов начала XI в. "Русская Правда", "Слово о полку Игореве", язык которых по всем признакам не южно-, а восточнославянский, древнерусский. Это позволяет предполагать бытование в Древней Руси двух параллельных литературных языков, различавшихся сферой употребления. Впрочем, известный исследователь Б.А. Успенский, характеризуя языковую ситуацию в Древней Руси как церков-нославянско-русскую диглоссию (т.е. "такой способ существования двух языковых систем в рамках одного языкового коллектива, когда функции этих двух систем находятся в дополнительном распределении, соответствуя функциям одного языка в обычной (недиглоссийной) ситуации" , проще говоря, когда на одном языке только говорят и пишут несущественные записки и т.п., а на другом только пишут, при этом воспринимая оба как один в разных проявлениях), настаивает на том, что "если церковнославянский язык не может служить в условиях диглоссии средством разговорного общения, то русский язык не имеет ничего общего с книжной (литературной) языковой нормой: тексты на русском (древнерусском) языке - в частности, памятники юридической, деловой, бытовой письменности - находятся вне сферы литературного языка и вне литературы, они не обработаны с точки зрения соответствия языковой норме". Таким образом, язык той же "Русской Правды" не признается "литературным", поскольку он не обладает главным признаком такового - "обработанностью", нормированностью, как говорят филологи, он не кодифицирован. Потому используется он для записи текстов "профанических", не связанных прямо со сферой "сакрального", божественного. Старославянский же оказывается языком сакрализованных текстов - от церковных книг до литературы, так или иначе связанной с христианской тематикой. На нем написано абсолютное большинство дошедших до нас письменных памятников XI - XII вв., представляющих собой произведения церковной литературы, переписанные с болгарских рукописей (древнейший - так называемое Остромирово евангелие, переписанное со старославянского оригинала для новгородского посадника. Остромира дьяконом Григорием, вероятно, киевлянином, в 1056 - 1057 гг.). Тесные связи Древней Руси с единоверной Дунайской Болгарией, значительное воздействие на русскую духовную культуру болгарских священников (хотя Владимир привез из Херсонеса "корсунскихпопов", а с Анной из Константинополя прибыли греческие, богослужение почти с первых лет шло на славянском языке, что могло быть только благодаря болгарам) и болгарской книжности позволяют исследователям говорить об этом времени как о периоде первого южно-славянского влияния на Русь (второе пришлось на XIV - XV вв.).

Существенное влияние оказала и сама понятность богослужения. Западная церковь, как известно, разрешала на понятных простому народу языках только проповедь и исповедь, литургия же велась на латыни, т.е. на одном из трех (вместе с греческим и древнееврейским) священных языков богослужения. Не было и переводов Писания. Латынь в результате стала для Западной Европы языком церкви, а следовательно, науки и культуры, что, конечно, отрывало последние от масс народа, но зато делало интернациональными, т.е. общим достоянием западнохристианского мира, а главное - позволяло приобщаться в первоисточнике к произведениям античной философии и литературы. Именно из этого аргумента исходят сторонники точки зрения, что болгарское посредничество оказало Руси плохую услугу (а если быть точным, переводческая деятельность, начатая Кириллом и Мефодием, - всем православным славянам). Поскольку основные потребности обслуживались славянскими переводами, у большинства книжников не было, дескать, необходимости овладеть греческим языком. А это отменяет необходимость и лишает возможности знать "классическое наследие", непосредственно черпать из античного источника. Даже само церковное учение было представлено неполно: долгое время не существовало полного перевода Библии (впрочем, переведена с самого начала была преобладающая часть Ветхого Завета и целиком Новый), не переведены были многие труды отцов церкви, а учитывая зачастую невысокое качество делавшихся тогда переводов, приходится признать, что отсутствие необходимости изучать классические языки уже в Средние века обрекало Русь на тот своеобразный гордый провинциализм, который стал одной из черт ее духовной атмосферы отчасти и до нашего времени.

И все же дело обстояло вовсе не так мрачно. Разрыв между книжной культурой меньшинства и традиционным сознанием большинства был в средневековье равно велик и на Западе, и на Руси. Русские интеллектуалы, которые хотели знать греческий, его знали: уже при князе Ярославе Мудром, сыне Владимира, в Киеве работали свои переводчики, и раз установившиеся связи между греческими и ближневосточными христианскими центрами и Русью впоследствии не прерывались. В первой половине XI в. были переведены жития некоторых святых, исторические сочинения ("Александрия", "История Иудейской войны" Иосифа Флавия), византийские эпические памятники ("Девгениево деяние"). Более того, известно и обратное влияние Руси на южных славян. С XII в. русские переводы с греческого идут на Балканы. Не позже XII в. южным славянам стала известна составленная на Руси служба первым восточнославянским святым Борису и Глебу.

Книги переносили многочисленные странники, которые в XII в. путешествовали к "святым местам", в Иерусалим. Началось это движение наверняка значительно раньше: в середине XI в. туда вслед за прохожими греками пытался убежать будущий святой Феодосии Печерский; связи, таким образом, происходили не только на уровне церковной и светской элиты, но и на вполне массовом - странники, вернувшись, на каждом ночлеге рассказывали, вероятно, об увиденном, показывали принесенные реликвии.

С классической ученостью дело обстояло хуже. На Руси устойчиво сохранялось раз усвоенное недоверие к "языческой" науке (Аристотель), взятой на вооружение западной церковью. Не имея, таким образом, метода, не смогла развиться богословская, а затем научная мысль, отсутствие классического наследия не дало сформироваться кругу его потребителей и в результате не возникла оригинальная художественная литература в полном смысле этого слова. Зато небывалым оказался взлет церковной архитектуры, иконописи, литургического пения, а также летописания. Русский летописец был не просто хронистом, но философом и историософом - он объяснял современникам смысл истории. Быстрого расцвета достигли и некоторые специфические литературные жанры - "слова", "поучения", появился писаный свод законов. Русская культура приобрела все признаки письменной, причем тогдашнего европейского типа, ничем принципиально не отличась от культур современных ей христианских народов. К тому же самое начало русской словесности ознаменовалось появлением произведений, которые, как "Слово о Законе и Благодати" первого митрополита из русских Иллариона Киевского, сразу встали на уровне лучших образцов современной им литературы: наследие было усвоено Русью с надлежащей полнотой и глубиной. Но подобные произведения, конечно, принадлежали самым верхним "этажам" культуры, являясь высшими проявлениями духа народа. Нас же здесь интересуют факты массового сознания, духовной жизни большинства.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология










 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.