Юдин А. Русская народная культура. Христианизация Руси и возникновение двоеверия

ОГЛАВЛЕНИЕ

Княжение Владимира-язычника

Из летописных сообщений, не раз повторенных историками, нам известны невеселые обстоятельства появления Владимира - младшего сына (бастарда) Святослава - на Киевском престоле. Напомним вкратце: в 969 г. умерла Ольга. А в 970 г. сыновья князя были рассажены отцом "по старшинству": старший, Ярополк (все с тем же всемогущим наставником Свенельдом) стал киевским князем, средний, Олег - древлянским, а маленького Владимира его дядюшка по матери Добрыня "устроил" в Новгород: вольнолюбивые новгородцы хотели, вероятно, воспитать "своего" князя. Сам Святослав отправился завоевывать болгарский город Переяславец на Дунае, который задумал сделать своей новой столицей.

После гибели отца братья со своими воспитателями остались полновластными князьями. Старшему из них тогда, вероятно, было не более 15 лет, прочие - еще младше. Раздор между ними начался со странного случая: Свенельдов сын Лют заехал, охотясь, в древлянские леса, где был пойман Олегом. Тот выяснил, кто таков непрошенный гость, а затем убил его. Если летописное известие точно, этот поступок можно истолковать или как результат раздражения и гнева в адрес наемников, хозяйничавших на Руси, и лично всемогущего Свенельда, или как сознательную провокацию: к чему еще Олегу убивать сына наставника старшего брата? Свенельд, конечно, не простил, употребил свое влияние, и через два года Ярополк пошел войной на брата и выиграл сражение. Возможно, перед нами очередное свидетельство вражды полян, владевших Киевом, и древлян, чьей столицей был Искоростень (вспомним смерть князя Игоря). Олег в бою упал в ров с крепостного моста и был там среди прочих раздавлен, а его волость Ярополк взял себе. Услышав о братоубийстве, перепуганный Владимир бежал за море - в Скандинавию, где пробыл три года, а в Новгород были посланы Ярополковы посадники. Но Владимир вернулся с большой наемной варяжской ратью, прогнал посадников и, собрав большое войско, пошел на брата: война была все равно неизбежна, и напав первым, он оказывался в более выгодном положении. При этом Владимир стал сватать нареченную Ярополка Рогнеду, дочь полоцкого князя Рогволода, чей союз был необходим для войны, - и получил презрительный отказ: девушка не захотела выйти за сына рабыни (Ольгиной ключницы Малуши-Малфреды, добрыниной сестры), "ро-бичича". Оскорбленный князь (и не менее оскорбленный Добрыня) с войском напали на Полоцк. Рогволод и его два сына были убиты, а Владимир силой женился на девушке, братьев и отца которой он только что погубил. Этот "союз" (не зря Рогнеда пыталась позднее, по преданию, убить мужа), видимо, удовлетворил задетое честолюбие князя, который не мог не тяготиться своим полунизким происхождением. Затем последовал поход на юг, против брата. "Не я, - оправдывался Владимир, - начал убивать братьев, но он. Я же, убоявшись этого, выступил против него". Преданный своим ближайшим наставником и воеводой, Ярополк был убит, а Владимир сел на киевский престол.

Если Ольга некогда начала свое княжение с решения экономических и фискальных (связанных с налогообложением) вопросов, то Владимир предпочел военную и религиозную реформу. Первая была вызвана тем, что наемные варяги, приведенные князем из-за моря, почувствовали себя в Киеве хозяевами. Владимиру пришлось собрать славянское войско для их изгнания. Варяги благополучно отправились в Византию, а князь письмом предупредил императора об исходящей от них опасности. В том же 980 году он осуществил свою языческую реформу, о которой говорилось в гл. 2. Ее, ссылаясь на Иоакимову новгородскую летопись, еще С.М. Соловьев истолковывал как новую языческую реакцию. По данным этого не дошедшего до нас источника, Ярополк сочувствовал христианам, и если сам не крестился, то другим не препятствовал. Более того, существует западное свидетельство относительно известного прихода на Русь при Ярополке папских послов, которое утверждает, что "царь русский" был крещен папским посланником. Впрочем, это свидетельство нельзя признать достаточным аргументом - не менее достоверные источники говорят, что Ярополк умер язычником. Однако в любом случае после относительно либерального для христиан периода наступает время установления общегосударственного языческого культа. Вероятно, это был прежде всего акт укрепления Владимиром собственной власти: есть основания полагать, что официальный пантеон включал в себя богов, почитавшихся различными восточнославянскими племенами, верховным же богом стал покровитель княжеской дружины Перун, идол которого и прежде стоял в Киеве; не забудем и о появлении в пантеоне иранских по происхождению Хорса и Симаргла. Святилище, аналогичное Владимировому, устроил в Новгороде Добрыня. По иронии судьбы ему же примерно десятилетие спустя придется этих идолов ниспровергать, утверждая новую веру.

В Киеве 80-х годов X в. язычество продолжало сосуществовать с христианством, о чем свидетельствует один случай, описанный в летописи. Языческий культ предполагал человеческие жертвоприношения, связанные с древнейшими представлениями о сотворении мира. Как свидетельствует летопись, будущая жертва выбиралась жребием - традиционным способом узнать волю богов. И вот в 983 г. такой жребий пал на сына одного пришлого из Греции варяга-христианина. Посланцы пришли к нему и сказали: "Пал жребий на твоего сына, богам угодно взять его себе, и мы хотим принести его им в жертву". На это варяг ответил: "У вас не боги, а дерево; нынче есть, а завтра сгниет, не едят, не пьют, не говорят, но сделаны руками человеческими из дерева; а Бог один, которому служат греки и кланяются, который сотворил небо и землю, звезды и луну, и солнце, и человека, дал ему жить на земле; а эти боги что сделали? сами деланные; не дам сына своего бесам!"

Это было нечто неслыханное: согласно традиционному мировоззрению, отказ варяга угрожал благополучию всего коллектива, если не всей своей земли, своего космоса. Христиане, не признававшие фундаментальных законов мироустройства, должны были казаться уже не безобидными чудаками, но агентами Хаоса, чужими, а значит, для коллектива "своих" как бы не существующими вовсе; на такие персоны не распространяется табу на убийство. Участь варяга с сыном была предрешена. Разъяренная вооруженная толпа пришла к его двору, разнесла забор; варяг с сыном стояли на высоких сенях дома. Толпа кричала: "Дай сына своего богам!" Варяг отвечал: "Если они боги, то пусть пошлют какого-нибудь одного бога взять моего сына, а вы о чем хлопочете?" Естественно, бедняги были убиты. Остается добавить, что варяг с сыном впоследствии были канонизированы как мученики за веру.

Эту историю часто истолковывают как свидетельство упадка язычества, разложения традиционного мировоззрения. Как писал еще С.М. Соловьев, "несмотря на то, что смелый варяг пал жертвою торжествующего, по-видимому, язычества, событие это не могло не произвести сильное впечатление: язычеству, кумирам сделан был торжественный вызов, над ними торжественно надругались; проповедь была произнесена громко; народ в пылу ярости убил проповедника, но ярость прошла, а страшные слова остались: ваши боги - дерево; Бог - один, которому кланяются греки, который сотворил все, - и безответны стояли кумиры Владимира перед этими словами, и что могла в самом деле славянская религия сказать в свою пользу, что могла отвечать на высокие запросы, заданные ей проповедниками других религий?" Заметим здесь, что язычество, как и любая развитая религиозная система, вполне было способно ответить на все вопросы; другое дело, что в условиях большого по тем временам и многокультурного города, в условиях постоянного контакта с носителями иудео-христианской модели мира вполне могли возникать сомнения. Сильным аргументом могло быть и ослепительное величие империи: не потому ли они так живут, что их закон правильнее? Такова, очевидно, природа человека: когда на смену единственности приходит множественность, когда появляется возможность для сравнения и выбора, он начинает колебаться.

Основу для таких колебаний давала сама традиционная модель мира, допускавшая моменты относительности и свободы выбора. Они, правда, были строго локализованы с точки зрения времени и места - в некоторых ритуальных действах, давших впоследствии начало так называемым карнавальным праздникам. Архаический человек вовсе не был роботом; как мы говорили, рассматривая проблему свободы и необходимости в традиционном обществе, он мог и умел выбирать. Впрочем, едва ли неискушенные в богословии киевляне воспринимали христианство как нетрадиционное, отрицающее традицию учение; его, скорее, считали другой, чужой, антитрадицией, противостоящей своей. Именно такое понимание могло послужить поводом для гонений, но оно же стало основой для последующего стихийного синтеза язычества и христианства, получившего название "двоеверие". Но вернемся немного назад.