Юдин А. Русская народная культура. Христианизация Руси и возникновение двоеверия

ОГЛАВЛЕНИЕ

"Испытание вер"

988 год - год крещения киевлян - знаменует собой кульминацию столкновения на восточноевропейских просторах нескольких великих культурно-религиозных традиций. Самой молодой из них и наиболее энергично экспансирующей был ислам. К моменту принятия князем Владимиром христианства Камская Болгария уже около семи десятилетий как приняла ислам. Хазарский каганат после разгрома в 964 - 965 гг. русским князем-язычником Святославом Игоревичем, сыном княгини Ольги и отцом князя Владимира, будущего Крестителя Руси, смог еще на некоторое время подняться на ноги: хазары в конце 70-х годов X в. вернулись в свою столицу Итиль, но уже до 985 были покорены Хорезмом и также обращены в мусульманство. Согласно летописным данным, мусульманские проповедники заходили и в Киев.

Несмотря на военные столкновения, связи Хазарии и восточнославянских земель были в то время по-прежнему тесны. Подвластная хазарам территория еще в VIII в. простиралась до Днепра (поднепровские славяне платили хазарскому кагану дань). Через хазарские земли проходили торговые пути, которыми славянские купцы, платя пошлину, следовали в Каспийское море и далее, иногда до самого Багдада. Да и в X в., при Владимире, носившем, как и правитель Хазарии, титул хакан (каган), в Киеве, возможно, стоял хазарский гарнизон (см. гл. 2,5). Столь долгая близость не могла не привести к тому, что среди религиозно-культурных традиций, соперничавших за влияние на Киев, важную роль играл иудаизм: эту религию исповедовала верхушка хазарского общества до мусульманизации. Иудейский фактор присутствовал и в самой восточной Славии: одной из заметных сил в Киеве X в. была еврейская община (кагал). Известно, в частности, так называемое "Киевское письмо", обнаруженное в 1962 г. и опубликованное в 1982 г. Оно написано на еврейском языке в Киеве в начале X в. (не позже 930 г., по В.Н. Топорову) и содержит просьбу киевского кагала к другим общинам "об оказании помощи их соплеменнику и единоверцу, выкупленному из плена". Имеющая в тексте форма Quyyob представляет собой первое упоминание названия Киева в исторических памятниках.

Существенным было влияние и неславянского язычества: выше уже говорилось о возможных причинах введения во Владимиров пантеон иранских богов. Бывали в Киеве западнохристианские миссионеры. Киевлянин-язычник X в. жил в атмосфере переплетения вер и культур, слышал на улице разные языки. Даже княжеская дружина представляла собой весьма пестрое образование: составлявшие ее скандинавские наемники (варяги) наверняка не забывали языческой веры предков, но среди них были уже и христиане, по-видимому, и славяне-язычники. Такая ситуация позволяла горожанину воочию убедиться в многоликости истины, но и ставила перед необходимостью выбирать, что отразилось в полулегендарном летописном рассказе об "испытании вер".

Содержание его сводится к тому, что к киевскому князю, изъявившему, очевидно, готовность отречься от традиционной веры, приходят различные проповедники, каждый из которых рассказывает о своей вере, уговаривая принять ее. Первыми являются мусульмане, затем западные христиане и хазарские евреи. Всех их князь отослал. Последним пришел присланный греками "философ", который, предварительно наговорив много дурного о "конкурентах", изложил сущность восточного христианства. К нему Владимир был более благосклонен, но креститься пока не стал, а, посоветовавшись с боярами и старцами, послал десять разумных мужей в разные земли - "испытать" и сравнить веры. В результате исследования посланники выбрали восточное христианство, причем объяснили это весьма неожиданно - эстетическим впечатлением от красоты богослужения. "И пришли мы в Греческую землю, - рассказывали они, - и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали - на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом. Знаем мы только, что прибывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать в язычестве".

Конечно, в данном случае перед нами - бродячий полуфольклорный сюжет. Не исключено даже, что мы знаем источник заимствования первой части летописного повествования: в легендарном ответе хазарского царя Иосифа испанскому еврею рабби Хисдай (из еврейской книги "Шерит Исраэль") рассказывается, как к хазарскому царю Боляну (Булану, Буле) пришли мусульманский, христианский и иудейский проповедники с предложением принять свою веру. Выслушав их, царь якобы вызвал к себе только христианина и спросил того, какую веру он бы предпочел (памятуя, что лучшая - его собственная) - мусульманскую или иудейскую. Проповедник выбрал вторую. Мусульманин в аналогичной ситуации тоже предпочел иудаизм христианству. Потому царь выбрал для своей страны иудейскую веру. В этом рассказе явно виден вариант того же сюжета "испытания", а поскольку долгое время культурное влияние распространялось по направлению из Хазарии в восточную Славию, нельзя исключать возможности заимствования (как, впрочем, и независимого воспроизведения общефольклорной легенды).

Итак, Киев X в. находился в сфере влияния и борьбы самых разных вероучений. Но основными факторами, влиявшими на умы и души древних восточных славян, были, конечно, традиционное язычество и восточное христианство.

Мы допускаем большую ошибку, привычно недооценивая язычество Владимировой эпохи, считая его отжившей верой, бессильной и не удовлетворяющей "изменившимся требованиям времени". Знаменитый русский историк XIX в. С.М. Соловьев писал, например, так: "Христианство было уже давно знакомо в Киеве вследствие частых сношений с Константинополем, который поражал русов величием религии и гражданственности. Бывальцы в Константинополе после тамошних чудес с презрением должны были смотреть на бедное русское язычество и превозносить веру греческую. Нельзя, конечно, отрицать глубину впечатления, которое должно было производить имперское величие Константинополя (Царьграда) на "варварскую" славянскую или варяжскую душу, как и эстетическое воздействие православной церковной службы. Тем более, что, по словам автора знаменитого "слова о Законе и Благодати" первого киевского митрополита из русов Илариона, Владимиру постоянно рассказывали о Греческой земле: "Паче же слышано бе ему всегда о благоверней земле Гречьстей, христолюбивей же и сильней верою как единого Бога в Троици чтут и кланяются; како веси (т.е. села. - А.Ю.) и града благоверни вси в молитвах прилежать, - вси Богови предстоять".

Но не следует забывать, что побывавших в Византии было не так много, да и описанная ситуация множественности религиозно-культурных влияний характерна преимущественно для южных городов, прежде всего Киева. Рассматривая второй после Киева по значению центр восточных славян Великий Новгород, следовало бы говорить уже преимущественно о скандинавском влиянии (варяги), а также о влиянии балтийских и угро-финских племен, т.е. влиянии чисто языческом, что создавало совершенно иную ситуацию, чем в Киеве. А население за пределами городов и на юге, и на севере едва ли вообще могло помыслить об отказе от веры предков, даже если проживало на одной территории с неславянскими племенами. В таких условиях вернее было бы сказать вслед за философом Вл. Соловьевым о крещении Руси как о национальном самоотречении, как о перерыве или разрыве национальной традиции, - если бы это действительно было так. Но дело в том, что самоотречение - это единый и единственный акт народной воли, это единичное событие, как и разрыв традиции. Крещение Руси, как справедливо заметил о.Георгий Флоровский, "конечно, никак нельзя и не следует представлять себе ... как единичное событие, для которого можно назвать определенную дату. Это был сложный и очень многообразный процесс, длительный и прерывающийся, растягивающийся даже не на десятилетия, а на века. И начался он, во всяком случае, раньше Владимира".