Библиотека Гумер - культурология

VII. Эпилог
Возможно, мы стоим у истоков реинтеграции нашей культуры, откуда откры¬вается путь к новому единству сознания. Если дело обстоит действительно так, то путь этот не будет отталкиваться ни от какой новой ортодоксальности религиоз¬ного или научного толка. Новая интеграция будет основана на отрицании любого «единственного» понимания действительности, любого отождествления какой-либо одной концепции действительности с самой действительностью. Она будет учиты¬вать множественную природу человеческого духа — и, следовательно, необходимость непрерывного перевода с языка на столь не схожий с ним язык воображения и наобо¬рот. Она будет учитывать врожденную склонность человека с легкостью впадать в какое-либо одно буквальное толкование мира,— и, следовательно, необходимость по¬стоянной готовности вновь перерождаться на новых небесах и на новой земле. Она будет учитывать, что и в научной, и в религиозной культурах наш удел — довольст¬воваться лишь символами, но что, вместе с тем, существует огромная разница, между буквой и живым словом.
Роберт Белла,
«По ту сторону веры»

НА этих заключительных страницах мне хотелось бы представить междис¬циплинарную схему, которая помогла бы глубже вникнуть в вышеизло¬женную непростую историю. Мне бы хотелось также поделиться с читателем несколькими финальными размышлениями о том, куда нам — как культу¬ре — предстоит направится в дальнейшем. Начнем же с краткого обозрения, ненадолго обратив свой взгляд в прошлое, чтобы затем вновь вернуться к се¬годняшнему положению.
ПОСТКОПЕРНИКОВ «ДВОЙНОЙ УЗЕЛ»
В узком смысле коперниковскую революцию можно трактовать как сдвиг парадигмы астрономии и космологии Нового времени, Начатый Коперни¬ком, утвержденный Кеплером и Галилеем и завершенный Ньютоном. Однако коперниковскую революцию можно трактовать и в гораздо более широком и значительном смысле. Ибо, когда Коперник понял, что Земля не является абсолютным, неподвижным центром Вселенной и — что не менее важно — когда он понял, что движение небес допустимо объяснять с точки зрения движения самого наблюдателя,— тогда-то и было явлено миру самое, пожалуй, грандиозное открытие современного мышления. В коперниковском сдвиге перспективы можно усмотреть основополагающую метафору всего со¬временного мировоззрения: разрушение «до основанья» наивных представле¬ний; критическое суждение о том, что состояние объективного мира бессо¬знательно определяется состоянием субъекта; следующее из него освобождение из космических «объятий» античности и средневековья; ради¬кальное смещение человека — прочь от центра, к относительному и перифе¬рийному положению в пугающе огромной безличной Вселенной; снятие «чар» с природного мира. И в этом, самом широком смысле — как событие, происшедшее не только в астрономии и в точных науках, но и в философии, и в религии, и в коллективном человеческом сознании,— коперниковскую революцию можно рассматривать как самый главный, поистине эпохальный сдвиг Нового времени. Она сокрушила мир, и заново создала его.
В философии и эпистемологии коперниковская революция вылилась в целый ряд драматических интеллектуальных свершений, начавшихся с Де¬карта и достигших вершины у Канта. Уже говорилось, что учения Декарта и Канта стали необходимыми звеньями в развитии современного мышления, и я уверен, что это действительно так. Ибо именно Декарт первым до конца осознал и сформулировал опыт зарождающегося самостоятельного современ¬ного «я», в корне отличающегося и отграниченного от объективного внешне¬го мира, к постижению и покорению коего он стремится. Декарт «пробудил¬ся в Коперниковой Вселенной»1: после Коперника человечество ощутило себя брошенным на произвол судьбы в открытом Космосе, и его прежнее, «надежное» место во Вселенной было безвозвратно утрачено. Тогда Декарт сделал из этого нового космологического контекста основанные на опыте выводы и выразил их в философских понятиях, начав с позиции, подверг¬нувшей сомнению весь мир, и закончив знаменитым тезисом cogito. Тем самым он вызвал целый ряд событий в философии — от Локка до Беркли и Юма, а затем и Канта, который, в конце концов, вызвал величайший эпистемологический кризис. Учение Декарта стало решающим перевалом на пути от Коперника к Канту, оказавшись между коперниковской революцией в космологии и кантовской революцией в эпистемологии.
Ибо если человеческий разум в определенном смысле резко отделен от внешнего мира и противопоставлен ему, если единственная реальность, до¬ступная сознанию непосредственно — это его собственный опыт, тогда по¬стигаемый разумом мир оказывается всего лишь истолкованием, которым разум наделяет этот мир. Человеческому знанию о действительности навеки суждено оставаться несоизмеримым со своей целью, ибо нет никакого руча¬тельства в том, что человеческий разум, чья связь с миром носит столь кос¬венный и опосредованный характер, способен сколько-нибудь точно отра¬жать его. Напротив, все, что поддается восприятию и суждению со стороны разума, в какой-то мере — в какой именно, неизвестно — неизбежно будет нести отпечаток его собственного характера и его субъективных структур. Разум способен воспринимать лишь феномены, а не вещь-в-себе, лишь ка¬жимость, а не независимую реальность. В современной Вселенной челове¬ческий разум оказался покинутым на произвол судьбы.
Таким образом, опираясь на достижения своих предшественников-эмпи¬риков, Кант извлек из картезианского cogito эпистемологические выводы. Разумеется, Кант сам обосновал познавательные принципы и субъективные структуры, в абсолютности коих он был убежден,— априорные формы и ка¬тегории,— исходя из казавшихся определенными положений Ньютоновой физики. Однако с течением времени в учении Канта оказалась особенно важной не столько специфика найденного им решения, сколько сформули¬рованная им серьезная проблема. Ибо именно Кант привлек внимание к тому неоспоримому факту, что любое человеческое знание есть истолкова¬ние. Человеческий разум не в силах претендовать на непосредственное — «зеркальное» — отражение объективного мира, ибо воспринимаемый им объект проструктурирован в восприятии свойственной субъекту внутренней организацией. Человек познает не мир-в-себе, но мир-каким-его-передает-разум. Таким образом, эпистемологический раскол Канта одновременно и абсолютизировал, и вытеснил онтологический раскол Декарта. Через про¬пасть, пролегшую между субъектом и объектом, было невозможно навести никаких мостов. Из картезианской предпосылки родилось кантовское за¬ключение.
В ходе дальнейшего развития современного мышления ни один из фун¬даментальных сдвигов, которые здесь символически связаны с фигурами Ко¬перника, Декарта и Канта, не остался втуне, но, напротив, каждый вызвал значительные последствия и был затем доведен до своей крайности. Так, коперниковское радикальное смещение человека из космического центра было необычайно усилено учением Дарвина, показавшего человека в потоке эволюции существом крайне относительным: лишенный божественного предопределения, утративший абсолютное значение, человек перестал быть венцом творения и возлюбленным чадом Вселенной, превратившись всего лишь в один из преходящих биологических видов. Очутившись в устрашаю¬ще безграничном космосе современной астрономии, человек завертелся волчком: некогда благородный центр космоса, сегодня он — незаметный обитатель крошечной планеты, вращающейся вокруг ничем не примечатель¬ной звезды — ей уже пропели отходную,— где-то на краю одной из миллиар¬дов галактик, в равнодушной, если не враждебной Вселенной.
Таким же образом картезианский раскол между личностным и сознатель¬ным человеческим субъектом, с одной стороны, и безличной и бессозна¬тельной материальной Вселенной, с другой стороны, систематически под¬тверждался и углублялся долгим рядом научных открытий, проделавших путь от Ньютоновой физики до современной космологии «Большого взрыва», до теорий черных дыр, кварков, частиц Z и W и объединенной мощной сверхсилы. Мир, который открывала современная наука, оказался миром непро¬ницаемым, лишенным духовной цели, царством случая и необходимости, не имеющим сокровенного внутреннего смысла. Человеческой душе было крайне не по себе в «неуютной жидкой лунности» современного космоса: душа может сколько угодно предаваться милой ее сердцу поэзии и музыке, метафизике и религии, но они-то в эмпирической вселенной как раз и не имеют никакого основания.
Та же участь постигла и третью составляющую этой триады современного отчуждения — постулированный Кантом великий раскол: и здесь мы уже видим поворот от современности к постсовременности, к постмодернизму. Ибо положения. Канта о субъективном упорядочивании действительности, иначе говоря, об относительной и безосновательной природе человеческого знания, было принято и нашло продолжение в несметном множестве последующих открытий — как в антропологии, лингвистике, социологии науки и квантовой физике, так и в психологии познания, нейрофизиологии, семи¬отике и философии науки: от Маркса, Ницше, Вебера и Фрейда до Гейзенберга, Витгенштейна, Куна и Фуко. Глас большинства рассудил: в значи¬тельной мере мир являлся человеческим построением. Человеческое знание есть не более чем истолкование. Не существует фактов, безотносительных к той или иной точке зрения. Каждый акт восприятия и познания случаен, опосредован, обусловлен контекстом и буквально «пропитан» теорией. Че¬ловеческий язык не укоренен где-либо в независимой реальности. Смысл извлекается разумом, поэтому нет оснований говорить о нем как о чем-то, внутренне присущем объекту, существующем в мире за пределами разума, ибо познать этот мир невозможно, не «наградив» его при этом природой самого разума. Не является сколько-нибудь оправданным даже само утверж¬дение о существовании этого мира. Во всем царит крайняя неуверенность, ибо все, что нами воспринимается и познается, есть в какой-то мере — в какой именно, не установлено — всего лишь проекция.
Итак, космологическое обособление современного сознания, начало которому положил Коперник, и онтологическое обособление, начало ко¬торому положил Декарт, обрели полное завершение в эпистемологичес¬ком обособлении Канта: такова темница за тремя засовами, зовущаяся отчуждением.
Здесь мне хотелось бы обратить внимание на поразительное сходство между описанным состоянием сознания и психологическим состоянием, из¬вестным под названием «двойной узел»: известный психиатр Грегори Бейтсон имеет в виду такую безысходность, неразрешимую ситуацию, когда противо¬речащие друг другу элементы информации в конце концов доводят человека до шизофрении2. Согласно формулировке Бейтсона, существует четыре ос¬новные предпосылки, наличие которых приводит к ситуации «двойного узла» в отношениях между ребенком и его матерью-шизофреничкой: (1) от¬ношение ребенка к матери носит характер жизненно важной зависимости, поэтому для ребенка крайне существенны идущие от матери сообщения; (2) ребенок получает от матери противоречивую информацию, ее элементы несовместимы друг с другом: например, внешнее словесное сообщение со¬вершенно опровергается «метасообщением», то есть невербальным контекс¬том, в котором передается это внешнее сообщение (например, мать с выра¬жением застывшей злобы в глазах говорит ребенку: «Милый, ты же знаешь, как я тебя люблю»); эти два набора сигналов воспринимаются как абсолютно несообразные; (3) ребенок лишен возможности задавать матери вопросы, которые могли бы прояснить суть события или разрешить противоречие; (4) ребенок не может «выйти из игры», то есть прервать имеющиеся отношения. В подобных обстоятельствах, по мнению Бейтсона, ребенок обречен на ис¬каженное восприятие и своей внешней, и своей внутренней реальности, что приводит к психопатическим последствиям.
Если во всех четырех предпосылках заменить слово «мать» словом «мир», а слово «ребенок» словом «человек», то получится картина «двойного узла» современной действительности: (1) отношение человека к миру носит харак¬тер жизненно важной зависимости, поэтому для человека крайне существен¬но точно оценивать идущие от мира сообщения; (2) человеческий разум по¬лучает от мира противоречивую информацию, элементы которойнесовместимы один с другим относительно своего положения в этом мире: например, внутренее психологическое и духовное ощущение, порожденное окружающим миром, не сообразуется с научным метасообщением; (3) с эпистемологической позиции, человеческий разум не способен установить прямое сообщение с миром; (4) в экзистенциальном смысле, человек не может «выйти из игры».
Предпосылки психиатрического «двойного узла» Бейтсона в современном состоянии сознания проявляются в необычайно объемном и сложном ком¬плексе, а тем, что «двойной узел» не сразу бросается в глаза, он обязан как раз своей универсальностью. Человек получает несовместимые друг с другом элементы информации. Это — посткоперниковская дилемма: периферийный и незначительный обитатель необъятного Космоса; посткартезианская ди¬лемма: сознательный, исполненный цели и личностный субъект противосто¬ит бессознательной, бесцельной и безличной Вселенной; все это усложняет¬ся посткантианской дилемой: не существует ни одного способа, с помощью которого человеческий субъект мог бы познать Вселенную в ее сущности. Человека порождает, удерживает в себе и определяет реальность, в корне чуждая собственной человеческой реальности, к тому же она пребывает вне пределов досягаемости человеческого познания.
Этот «двойной узел» состояния сознания так или иначе признавался и раньше — по крайней мере со времен Паскаля: «Меня ужасает вечное без¬молвие этих пространств». Психологическая и духовная предрасположен¬ность людей до абсурда не соответствует тому миру, который открывается благодаря человеческим же научным методам. Создается ощущение, будто наше бытие предписывает нам две противоположные вещи: с одной сторо¬ны, бороться, осваивая мир, искать смысл и достигать духовных сверше¬ний; с другой же — признать, что та самая Вселенная, из чьей субстанции мы произошли, всецело безразлична к этим поискам, бездушна по своей сути и разрушительна в своих действиях. Нас как будто одновременно вооду¬шевляют и подавляют. Ибо абсолютно и абсолютно нелепо то, что космос бесчеловечен, мы же — нет. Такая ситуация в высшей степени непостижима для ума.
Если мы согласимся с диагнозом Бейтсона относительно современного состояния в целом, то не покажется удивительным, сколь разнообразными способами откликается современное сознание на эту ситуацию, отчаянно си¬лясь избежать внутренних противоречий «двойного узла». Неизбежно иска¬жается либо внутренняя, либо внешняя реальность: внутренние чувства по¬давляются или отвергаются (апатия и психическая анемия), или же они, наоборот, разрастаются сверх всякой меры (нарциссизм и эгоцентризм); что касается внешнего мира, то либо перед ним рабски преклоняются как перед единственной реальностью, либо его опредмечивают и жесточайшим обра¬зом эксплуатируют. Существует и стратегия бегства, принимающая различ¬ные формы эскапизма: безоглядное материальное потребление, фанатичное увлечение массовой культурой, пристрастие к разного рода чудачествам, культам, идеологиям, националистический угар, алкоголизм, наркома¬ния. Если механизмы бегства почему-либо не срабатывают, то возникает безотчетная тревога, параноидальные симптомы, хроническая агрессив¬ность, виктимность, ощущение себя в роли беззащитной жертвы, болезнен¬ная подозрительность, стремление к самоуничтожению, чувство бесцельности и абсурдности, ощущение неизбывного внутреннего противоречия, шизофриническое расщепление сознания. На крайних полюсах оказались пси¬хопатологические реакции, типичные для шизофрении: саморазрушение, насилие, ложные состояния, амнезия, кататония, автоматизм, мания, ни¬гилизм. Современному миру ведомы все эти реакции в их различных сочета¬ниях и компромиссных образованиях: как ни прискорбно, именно они опре¬деляют его социальную и политическую жизнь.
Не должно вызывать особого удивления и то, что философия XX века на¬ходится в том состоянии, в каком мы сегодня ее видим. Разумеется, совре¬менная философия в некоторых вопросах весьма смело отозвалась на посткоперниковскую ситуацию, однако та философия, что захватила основную власть над нашим веком и над нашими университетами, более всего смахи¬вает на страдающего неврозом навязчивых состояний угрюмца, который сидит на кровати, беспрестанно зашнуровывая и расшнуровывая ботинки, потому что он не может прекратить это бесполезное занятие,— и это в то время, как Сократ, Гегель и Аквинат уже одолели в своих странствиях див¬ные горние выси и теперь вдыхают пьяняще-будоражащий воздух альпийских лугов, любуясь нежданно открывшимися неведомыми далями.
Но! Существует важный момент, не позволяющий полностью уподобить психиатрическому «двойному узлу» современную ситуацию: дело в том, что современный человек не беззащитное дитя, он активно вовлечен в мир и давно уже преследует особую стратегию действия — поистине прометеевский замысел освобождения из-под власти природы и подчинения ее себе. Совре¬менному мышлению понадобился особый тип истолкования мира: его науч¬ный метод требовал таких объяснений феноменам, которые были однознач¬ны в своей конкретности, а следовательно, безличны, механистичны и структурны. Эти объяснения Вселенной, дабы они выполняли свое назначе¬ние, систематически «очищались» от всяческих примесей духовных и прочих человеческих качеств. Разумеется, мы не можем быть уверены в том, что мир действительно таков, каким он видится в свете этих объяснений. Мы можем быть уверены лишь в том, что — пусть в какой-то степени — мир бли¬зок именно этому способу истолкования. Прозрение Канта обернулось обоюдоострым мечом. Хотя, казалось бы, он и помещает мир куда-то за пределы досягаемости человеческого разума, но в то же время он считает, что безличный и бездушный мир современной науки — это еще далеко не все. Скорее, этот мир — это в действительности лишь та его сторона, кото¬рая в течение трех последних столетий представлялась западному мышлению наиболее вероятной, так сказать, «лицевой». По словам Эрнеста Гельнера, «заслуга Канта заключается в том, что он увидел эту тягу [к механистическо¬му безличному объяснению] не в вещах, а в нас самих». А «заслуга Вебера в том, что он понял: этой тяге подвержено отнюдь не человеческое мышление как таковое, а лишь особый, сложившийся в определенных исторических обстоятельствах тип мышления»3.
Потому-то в главном современный «двойной узел» и не герметичен. В приведенном Бейтсоном случае с матерью-шизофреничкой и ребенком, мать держит в своих руках все карты, ибо только она обладает контролем над со¬общением. Извлеченный же из Канта урок говорит нам о том, что ключ к разгадке проблемы сообщения — иными словами, проблемы познания ми¬ра — следует искать прежде всего в самом человеческом разуме, а не в мирекак таковом. Следовательно, теоретически возможно предположить, что в распоряжении человеческого разума имеется еще нераспечатанная колода карт. Стержень современного спора — в эпистемологии: и именно здесь воз¬можен просвет.
ЗНАНИЕ И БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ
Когда в XX веке Ницше заявил, что не существует фактов — существуют только истолкования, он одновременно подвел итоги всей унаследованной от XVIII века критической философии и указал на многообещающие задачи глубинной психологии XX века. В западной мысли уже давно пробивала до¬рогу идея о том, что решающее влияние на человеческое восприятие, позна¬ние и поведение оказывает какой-то бессознательный элемент сознания, од¬нако сделать ее центром внимания и предметом современных интеллектуальных интересов суждено было Фрейду. Фрейду выпала на удив¬ление многоплановая роль в развертывании коперниковской революции. С одной стороны, как сказано в знаменитом пассаже в конце восемнадцатой из его «Вводных лекций», психоанализ послужил третьим по счету чувствитель¬ным ударом по наивному самолюбию человека (первым ударом стала гелио¬центрическая теория Коперника, вторым — теория эволюции Дарвина). Ибо психоанализ усугубил прежние открытия, что Земля не является центром Вселенной и человек не является средоточием и венцом творения, новым от¬крытием, что даже человеческий разум, его «ego», его драгоценнейшее ощу¬щение, позволяющее ему считать себя сознательным и разумным «я»,— всего лишь недавнее наслоение, преждевременно развившееся из первобытной стихии «оно» и ни в коем случае не являющееся даже хозяином в своем доме. Совершив такое эпохальное открытие касательно бессознательных доминант человеческого опыта, Фрейд занял законное место в коперниковской «родо¬словной» современной мысли, с каждым новым «коленом» делавшей статус человека все более шатким. И вновь, подобно Копернику и Канту, только на совершенно новом уровне, Фрейд пришел к основополагающему заклю¬чению, что кажущаяся действительность объективного мира определяется бессознательным субъекта.
Однако и прозрение Фрейда тоже стало обоюдоострым мечом, и, в каком-то очень важном смысле, учение Фрейда ознаменовало решающий поворот в траектории, которую совершало познание. Ибо открытие бессо¬знательного уничтожило старые границы истолкования. Как считал Декарт, а вслед за ним — британские эмпирики-картезианцы, первичной данностью в человеческом опыте является не материальный мир, не чувственные преоб¬разования этого мира, а сам человеческий опыт; и психоанализ положил на¬чало систематическому изучению человеческой души — этого вместилища всякого опыта и познания. От Декарта до Локка, Беркли и Юма, а затем и Канта прогресс эпистемологии все больше зависел от анализа человеческого разума и его роли в акте познания. В свете достижений уже пройденного пути, а также дальнейшего шага, сделанного Шопенгауэром, Ницше и дру¬гими, постепенно вырисовывалась выдвинутая Фрейдом аналитическая зада¬ча. Современный психологический императив — выявить бессознательное — в точности совпал с современным эпистемологическим императивом — об¬наружить корневые принципы психической организации.
Однако если Фрейд высветил проблему, то Юнг увидел важнейшие фи¬лософские последствия, которые явились следствием открытий глубинной психологии. Отчасти это произошло потому, что Юнг был более искушен в эпистемологии, нежели Фрейд, поскольку с юности увлекался Кантом и критической философией (даже в 30-е годы Юнг прилежно читал Карла Поппера, что для многих юнгианцев явилось неожиданностью4). Отчасти — еще и из-за того, что Юнг был меньше, чем Фрейд, привержен сциентизму XIX века. Но прежде всего, Юнг располагал гораздо более открытым и глу¬боким опытом, что помогло ему открыть то широкое поле, в котором дейст¬вовала глубинная психология. По выражению Джозефа Кэмпбелла, Фрейд ловил рыбу, сидя на ките: он не замечал того, что было рядом. Безусловно, «большое видится на расстоянии», и все мы зависим от своих преемников, ибо только они могут переступить нами же проведенную меловую черту.
Итак, именно Юнг признал, что критическая философия, выражаясь его же словами,— «мать современной психологии»5. Кант был прав в том, что человеческий опыт не атомистичен, как полагал Юм, но, напротив, пронизан априорными структурами,— и вместе с тем, формулировка, кото¬рую Кант дал этим структурам, отражает его безоговорочную веру в ньютоновскую физику и потому неизбежно узка и многое упрощает. В чем-то по¬нимание Кантом разума было ограничено его преубежденностью в пользу Ньютона — точно так же, как понимание Фрейда было ограничено его пред¬убежденностью в пользу Дарвина. Юнг, испытав более мощное воздействие проявлений человеческой психики — как своей собственной, так и чужой,— до конца прошел путь, указанный Кантом и Фрейдом, пока не обнаружил в этих поисках свой святой Грааль: это были универсальные архетипы, кото¬рые в своей мощи и сложнейшем разнообразии всегда сопровождали челове¬ка, будучи определяющими в человеческом опыте.
В числе открытий Фрейда — Эдипов комплекс, Id и Superego («Оно» и «Сверх-Я»), Эрос и Танатос (Любовь и Смерть): инстинкты он распознавал в основном в форме архетипов. Однако на самых крутых поворотах проис¬ходила осечка, поскольку глаза ему застилала пыль редукционисткой на¬пряженности. С появлением Юнга миру во всей полноте открылась символическая многозначность архетипов, и река фрейдовского «личного бессознательного», которое содержало главным образом подавленные им¬пульсы, вызванные различными жизненными травмами и борьбой ego с ин¬стинктами, влилась наконец в океан коллективного бессознательного, где главенствуют архетипы, являющиеся не столько результатом подавления, сколько первородным основанием самой души. Последовательно снимая по¬кровы с бессознательного, глубинная психология по-новому сформулировала эту эпистемологическую загадку, впервые осознанную Кантом; если Фрейд подошел к ней предвзято и близоруко, то Юнгу удалось достичь несравненно более осознанного и всеохватного постижения.
Но какова же действительная природа этих архетипов, каково это кол¬лективное бессознательное и каково их воздействие на современное научное мировоззрение? Хотя юнговская теория архетипов значительно обогатила и углубила современное понимание психики, в определенном отношении в ней можно было усмотреть всего лишь усиление кантианского эпистемологи¬ческого отчуждения. На протяжении ряда лет Юнг, демонстрируя лояль¬ность по отношению к Канту, неоднократно подчеркивал, что открытие архетипов — результат эмпирического исследования психологических фено¬менов и, следовательно, не влечет за собой непременных метафизических вы¬водов. Изучение разума приносит знания о разуме, а не о мире, находящемся вне разума. И в этом смысле архетипы носят психологический, а потому отчасти субъективный характер. Подобно Кантовым априорным формальным категориям, они структурируют человеческий опыт, не предоставляя челове¬ческому разуму непосредственного знания действительности, пребывающей вне его самого; они суть унаследованные структуры или предрасположения, предшествующие человеческому опыту и определяющие его характер, однако нельзя утверждать, что сами они внеположны по отношению к человеческому сознанию. Быть может, они всего лишь искажающие линзы из числа тех, что стоят между человеческим разумом и подлинным позна¬нием мира. Или, возможно, они всего лишь глубинные модели человечес¬кой проекции.
Но, разумеется, идея Юнга была значительно сложнее, и в течение долгой и насыщенной интеллектуатьной деятельности жизни его концепция архетипов претерпела значительную эволюцию. Обычное — до сих пор наи¬более известное — представление о юнговских архетипах основывается на со¬чинениях Юнга, относящихся к среднему периоду его творчества, когда его мировоззрении в основном еще господствовали идеи картезианско-кан¬тианского толка касательно природы и ее разобщенности с внешним миром. Между тем, в более поздних трудах, а именно — в связи с изучением прин¬ципа одновременности, Юнг начал переходить к концепции, в которой ар¬хетипы рассматривались как самостоятельные смысловые модели, вероятно, присущие как сознанию, так и материи, и придающие им внутреннюю структуру: то есть эта концепция как бы сводила на нет давнюю субъект-объектную дихотомию Нового времени. В данной трактовке архетипы предста¬ют более таинственными, нежели априорные категории: их онтологический статус неясен, они едва ли сводимы к какому-то одному измерению и скорее напоминают первоначальные — платонические и неплатонические — пред¬ставления об архетипах. Некоторые стороны этой позднеюнговской концеп¬ции были взяты на вооружение — не без блеска и азарта — Джеймсом Хилме¬ном и школой психологии архетипов, развившими «постмодернисткую юнгианскую перспективу; они признавали первичность души и воображе¬ния, а также несводимую психическую реальность и могущество архетипов, однако, в отличие от позднего Юнга, всячески избегали каких-либо метафи¬зических или теологических утверждений, предпочитая полное приятие души-психеи во всем ее бесконечном богатстве и многообразии.
Однако наиболее значительным, с точки зрения эпистемологии, событи¬ем в недавней истории глубинных психологии и наиболее важным со времени Фрейда и Юнга достижением во всей этой области стали труды Станислава Грофа, который за последние три десятилетия не только обосновал револю¬ционную психодинамическую теорию, но и сделал несколько крупных выво¬дов, имевших большой резонанс во многих других областях знания, в том числе и в философии. Наверняка многие читатели — особенно в Европе и в Калифорнии — знакомы с трудами Грофа, тем не менее я приведу здесь их краткое изложение6. Начинал Гроф как психиатр-психоаналитик, и изна¬чально почвой, на которой произрастали его идеи, послужило учение Фрейда да, а не Юнга. Однако судьба распорядилась таким образом, что профессиональным взлетом оказалось его утверждение на новом уровне юнговских взглядов на архетипы, а также сведение их в стройный синтез с фрейдовской биолого-биографической перспективой — правда, при этом были затронуты глубинные слои психики, о которых Фрейд, вероятно, и не догадывался.
Основой для открытия Грофа послужили его наблюдения в процессе про¬ведения психоаналитических исследований: вначале в Праге, затем — в Мэ¬риленде, в Национальном институте психического здоровья, где испытуе¬мые принимали психоактивные вещества сильного действия, ЛСД, а несколько позже подвергались целому ряду мощных ненаркотических тера¬певтических воздействий, высвобождавших бессознательные процессы. Гроф пришел к выводу, что испытуемые, участвующие в этих эксперимен¬тах, стремятся исследовать бессознательное, погружаясь с каждым разом, на все большую глубину, причем в ходе такого исследования неизменно возни¬кает последовательная цепочка ощущений, отмеченных чрезвычайной слож¬ностью и напряженностью. На начальных стадиях испытуемые обычно дви¬гались назад в прошлое — ко все более ранним переживаниям и жизненным травмам, к возникновению Эдипова комплекса, к азам гигиены, к самым ранним младенческим впечатлениям, вплоть до колыбели,— которые, в целом, складывались во вполне ясную, с точки зрения фрейдистких психо¬аналитических принципов, картину и, по-видимому, представляли собой что-то вроде лабораторного подтверждения фрейдовских теорий. Однако далее, после того, как были выявлены и собраны воедино различные ком¬плексы воспоминаний, испытуемые неизменно стремились двигаться в том же направлении еще дальше, чтобы вновь «пережить» крайне напряженный процесс биологического рождения.
Хотя этот процесс проходил на явно биологическом уровне, в нем был отчетливый отпечаток некоего архетипического ряда, потрясающего своей силой и значимостью. Испытуемые сообщали, что на этом уровне ощуще¬ния обладали такой напряженностью, которая превосходила все мыслимые пределы возможного опыта. Эти ощущения возникали крайне хаотично, весьма сложно накладываясь друг на друга, однако в этом сложном потоке Грофу удалось уловить довольно четкую последовательность: движение было направлено от начального состояния нерасчлененного единства с материн¬ской утробой — к ощущению неожиданного отпадения и отделению от первичного органического единства, к отчаянной — «не на живот, а на смерть» — борьбе с конвульсивными сокращениями стенок матки и родовых путей, и, наконец, к ощущению своего полнейшего уничтожения. Затем почти сразу следовало внезапное ощущение абсолютного освобождения, ко¬торое воспринималось обычно как физическое рождение, но и как духовное возрождение, причем первое и второе были непостижимо и таинственно свя¬заны между собой.
Здесь надо сказать, что в течение десяти лет я жил в Биг Суре, штат Ка¬лифорния, где руководил научными программами в Эсаленском Институте, и на протяжении всех этих лет через Эсален прошли практически все виды терапии и личностного преобразования. По терапевтической эффективности метод Грофа оказался сильнее других: ни один не выдерживал с ним сравне¬ния. Однако и цену приходилось платить высокую, в определенном смысле слишком высокую: человек заново переживал собственное рождение, попа¬дая в тиски глубочайшего экзистенциального и духовного кризиса, сопровождавшегося тяжелейшей физической агонией, невыносимым ощущением удушения и давления, предельным сужением психических горизонтов, чув¬ством безнадежного отчуждения и крайней бессмысленности жизни, ощуще¬нием подступающего необратимого безумия, и, наконец, сокрушительным ударом от встречи со смертью, когда все исчезает — и в физическом, и в психологическом, и в умственном, и в духовном смыслах. Однако затем, собрав воедино все звенья этой длинной цепи переживаний, испытуемые не¬изменно сообщали о том, что испытали необычайное расширение горизон¬тов, коренное изменение представлений относительно природы реальности, чувство внезапного пробуждения, ощущение своей неразрывной связанности со Вселенной, причем все это сопровождалось глубоким чувством психоло¬гического исцеления и духовного освобождения. Чуть позднее, в этих и пос¬ледовавших за ними экспериментах, испытуемые сообщали, что им открыл¬ся доступ к воспоминаниям о дородовом, внутриутробном существовании, предстающем обычно тесно связанным с архетипическими прообразами рая, мистического союза с природой, с божеством или с Великой Богиней-Мате¬рью, с растворением «ego» в экстатическом единении со Вселенной, с погружением в пучину трансцендентного Единого и другими формами мис¬тического единящего ощущения. Фрейд называл откровения, появление ко¬торых он наблюдал на этом уровне восприятия, «океаническим чувством» — правда, Фрейд относил к нему лишь переживания грудного младенца, испы¬тывающего чувство единения с кормящей его матерью: это как бы ослаблен¬ный вариант стихийно-первобытного нерасчлененного сознания во внутриут¬робном состоянии.
Что касается психотерапии, Гроф обнаружил, что глубочайший источ¬ник всех психологических симптомов и страданий залегает далеко под насло¬ениями детских травм и других жизненных событий: это и есть опыт самого рождения, в который неразрывно вплетен опыт столкновения со смертью. В случае благополучного завершения эксперимента у человека совершенно ис¬чезали давние проблемы психоаналитического порядка, в том числе те симп¬томы и состояния, что ранее упорно сопротивлялись любым терапевтичес¬ким воздействиям. Здесь следует подчеркнуть, что эта «перинатальная» (то есть сопутствующая рождению) цепочка переживаний, как правило, про¬сматривалась сразу на нескольких уровнях, однако в ней практически всегда присутствовал напряженный соматический элемент. Физический катарсис, которым сопровождалось вторичное переживание родовой травмы, оказался необычайно мощным: это достаточно ясно указывало на причину сравни¬тельной неэффективности большинства психоаналитических форм терапии, основанных главным образом на словесном воздействии и едва касающихся поверхности. Выявленные Грофом перинатальные переживания были, на¬против, дословесными, стихийными. Они появлялись только тогда, когда преодолевалась обычная способность ego к контролю — либо путем примене¬ния какого-либо каталитического психоактивного вещества или терапевти¬ческой техники, либо благодаря непроизвольной силе бессознательного.
Вместе с тем, эти переживания оказались глубоко архетипичными по своему характеру. В самом деле, столкнувшись с этой перинатальной це¬почкой, испытуемые начинали постоянно ощущать, что сама природа — в том числе и человеческое тело — является сосудом и вместилищем архетипи¬ческого, что природные процессы суть архетипические процессы: к такому
открытию в свое время приближались и Фрейд, и Юнг — только с разных сторон. В каком-то смысле исследования Грофа более четко обозначили биологические истоки юнговских архетипов, одновременно более четко обо¬значив архетипические истоки фрейдовских инстинктов. Столкновение рож¬дения и смерти в этом ряду, по-видимому, представляет собой некую точку пересечения между различными измерениями, где биологическое встречает¬ся с архетипическим, фрейдовское — с юнговским, биографическое — с коллективным, личностное — с межличностным, тело — с духом. Огляды¬ваясь на эволюцию психоанализа, можно сказать, что она постепенно под¬талкивала фрейдовскую биолого-биографическую перспективу ко все более ранним периодам отдельной человеческой жизни — до тех пор, пока, до¬стигнув момента рождения, эта стратегия не опрокинула выстроенное Фрей¬дом здание ортодоксального редукционизма и не указала психоаналитичес¬ким представлениям новый путь к более сложной и расширенной онтологии человеческого опыта. В результате возникло такое понимание психики, ко¬торое подобно самому переживанию перинатальной цепочки, оказалось не¬сводимым и многомерным.
Здесь можно было бы обсудить множество открытий, порожденных ис¬следованиями Грофа: относительно того, что корни мужского сексизма кро¬ются в бессознательном страхе женского тела, обреченного на роды; относительно того, что корни Эдипова комплекса кроются в гораздо более ранней, первоначальной борьбе против сокращающихся стенок матки и уду¬шающих родовых путей (что воспринимается как некий карательный акт) с целью вернуть утраченный союз с питающим материнским чревом; относи¬тельно терапевтической значимости столкновения со смертью; относительно корней таких особых психопатологических состояний, как депрессия, фобии, обсессивно-компульсивный невроз, сексуальные растройства, садо¬мазохизм, мания, самоубийство, наркотическая зависимость, различные психотические состояния, а также таких коллективных психологических на¬рушений, как жажда разрушения и войны и тоталитаризм. Можно было бы обсудить и великолепный, многое проясняющий синтез, которого Гроф достиг в своей психодинамической теории, сведя воедино не только идеи Фрейда и Юнга, но еще и идеи Райха, Ранка, Адлера, Ференци, Клейн, Фэрбэрна, Уинникота, Эриксона, Маслоу, Перлза, Лэна. Однако нас за¬нимает не психотерапия, а философия, и если область перинатальных иссле¬дований стала решающим порогом для терапевтического преображения, то не менее важной оказалась она и для философии и культурологии. Поэтому при обсуждении данной темы я ограничусь лишь теми особыми выводами и след¬ствиями, которыми обязана Грофу нынешняя эпистемологическая ситуация. В этом контексте особую важность приобретают некоторые обобщения, сделанные на основе клинических свидетельств.
Во-первых, архетипическая цепочка, пронизывающая перинатальные феномены — от матки, затем в родовых путях и до самого рождения,— ощу¬щалась прежде всего как мощная диалектика; движение от начального состо¬яния нерасчлененного единства — к зыбкому состоянию подавления, столк¬новения и противоречия, сопровождающемуся чувством разобщения, раздвоения и отчуждения, и, наконец, продвижение через стадию полного исчезновения к нежданному искупительному освобождению, которое несло и преодоление, и завершение этого промежуточного отчужденного состояния, восстанавливая изначальное единство, однако на совсем новом уров¬не, где сохранялись все достижения пройденной траектории.
Во-вторых, эта архетипическая диалектика нередко переживалась одно¬временно как на индивидуальном уровне, так и — даже более ощутимо — на коллективном уровне, так что движение от первоначального единства через отчуждение к освобождающему разрешению переживалось как, например, эволюция целой культуры или человечества в целом — не только как рожде¬ние конкретного ребенка от конкретной матери, но и как рождение Homo sapiens из лона природы. Личностное и межличностное присутствуют здесь в равной степени, будучи нерасторжимо связаны воедино, так что онтогенез не только повторяет филогенез, но, в известном смысле, и «впадает» в него, подобно реке.
И в-третьих, эта архетипическая диалектика переживалась и фиксирова¬лась гораздо чаще в нескольких измерениях сразу — в физическом, психоло¬гическом, интеллектуальном, духовном,— чем в каком-либо одном из них, а иногда все они наличествовали одновременно в некоем сложном сочета¬нии. Как подчеркивал Гроф, клинические свидетельства вовсе не предпола¬гают, что эту перинатальную цепочку следует сводить просто к родовой трав¬ме: скорее представляется, что сам биологический процесс рождения есть выражение более общего, глубинного архетипического процесса, который может проявляться во многих измерениях. Итак:
С точки зрения физики, перинатальная цепочка переживалась как период биологической беременности и как рождение, причем движение проис¬ходило от симбиотического союза со всеобъемлющим питающим чревом, через постепенный рост сложности и обособления внутри этой матки, к столкновению с сокращениями утробы, с родовыми путями, и, нако¬нец, к самому рождению.
С точки зрения психологии, здесь ощущалось движение от начального со¬стояния нерасчлененного сознания «до-Я» к состоянию возрастающего обособления и разобщения «Я» с миром, возрастающего бытийственного отчуждения, и, наконец, к ощущению смерти «Ego», за которой следо¬вало психологическое возрождение; нередко все это ассоциировалось с опытом жизненного пути: из чрева детства — через труды и муки зрелой жизни и удушье старости — к встрече со смертью.
На религиозном уровне, эта цепочка переживаний обретала великое мно¬жество обличий, но в основном преобладала иудео-христианская симво¬лика: движение из первозданного Райского Сада, через Грехопадение, через изгнание в мир, разлученный с Божеством, в мир страданий и смертности, к искупительному распятию и воскресению, несущему с собой воссоединение человеческого с Божественным. На индивидуаль¬ном же уровне переживание этой перинатальной цепочки сильно напоми¬нало связанные со смертью и возрождением инициации древних мистериальных религий (на самом деле они, по-видимому, были во многом тождественны).
Наконец, на философском уровне, данный опыт был постижим, условно говоря, в неоплатонически-гегельянски-ницшеанских понятиях, как диалектическое развитие от первоначального архетипического Единства, через эманацию в материю с возрастанием сложности, множественнос¬ти и обособления, через состояние абсолютного отчуждения — «смерть Бога» как в гегелевском, так и в ницшеанском смыслах — к драмати¬ческому Aufhebung*, к синтезу и воссоединению с самодостаточным Бытием, в котором и исчезает, и завершается траектория индивидуально¬го пути.
Эта многоуровневая эмпирическая цепочка имеет большое значение для многих областей знания, однако здесь следует остановиться именно на эпистемологических выводах, представляющихся особенно важными для совре¬менной интеллектуальной ситуации7. Ибо открывающаяся перспектива со¬здает впечатление, что основополагающая субъект-объектная дихтомания, царившая в современном сознании, которая и определяла, и составляла суть современного сознания, и принималась за абсолютную данность и за основу любого «реалистического» взгляда и основу отчуждения,— уходит сво¬ими корнями к особому архетипическому состоянию, связанному с неизлеченной травмой человеческого рождения, где первородное сознание нерас¬члененного органического единства с матерью, или partipation mystique** природе, было вытеснено, разомкнуто и утрачено. И на индивидуальном, и на коллективном уровнях здесь можно увидеть источник глубочайшей раз¬двоенности современного мышления: между человеком и природой, между разумом и материей, между «Я» и другим, между опытом и действительнос¬тью — этого неизбывного чувства одинокого «ego», безнадежно заблудивше¬гося в обступившей его со всех сторон чащобе внешнего мира. Здесь и мучи¬тельная разобщенность с вечным и всеобъемлющим лоном природы, и развитие человеческого самосознания, и утрата связи с первоосновой бытия, и изгнание из Эдема, и вступление в измерение времени, истории и материи, и «расколдование» космоса, и чувство полного погружения во враждебный мир безличных сил. Здесь и ощущение Вселенной как чего-то в высшей степени равнодушного, враждебного, непроницаемого. Здесь и су¬дорожное стремление вырваться из-под власти природы, подчинить себе и поработить природные силы, даже отомстить природе. Здесь и первобытный страх утратить власть и господство, основанный на всепожирающем ужасе перед неминуемой смертью, которая неизбежно сопутствует выходу индиви¬дуального ego из первичной целостности. Но сильнее всего здесь глубокое чувство онтологической и эпистемологической разобщенности между челове¬ческим «Я» и миром.
* Отмена, упразденение; завершение.— Нем.
** Таинственная сопричастность.— Фр.
Это сильнейшее чувство разобщенности и возводится затем в законный ранг истолковательного принципа современного мышления. Не случайно Де¬карт — человек, впервые сформулировавший определение современного ин¬дивидуального разумного «Я»,— впервые сформулировал и определение механистического Космоса коперниковской революции. Основные априорные категории и предпосылки современной науки с ее убеждением в том, что независимый внешний мир должен быть непременно подвергнут исследова¬нию со стороны самостоятельного человеческого разума, с ее выбором без¬личных механистических объяснений, с ее отрицанием духовности в Космосе и какого-либо внутреннего смысла или цели в природе, с ее требованием однозначного и буквального истолкования мира явлений — явились залогом мировоззрения разочарованного и отчужденного. Как подчеркивал Хилмен: «Свидетельства, которые мы собираем для поддержания гипотезы, и ритори¬ка, которую мы применяем для ее доказательства, уже являются частью того архетипического созвездия, внутри которого мы сами находимся... Так «объ¬ективная» идея, которую мы находим в расположении данных, одновремен¬но является «субъективной» идеей, благодаря которой мы видим эти данные»8.
С подобных позиций картезианско-кантианские философские представ¬ления, царившие в современном мышлении, наполнявшие и подстегивавшие современные научные достижения, отражают господство некой мощной ар¬хетипической формы (Gestalt), некоего эмпирического шаблона, согласно которому человеческое сознание «просеивается» и затем «ваяется» — причем таким образом, что в результате действительность предстает непроницаемой, буквальной, объективной и чуждой. Картезианско-кантианская парадигма и выражает, и утверждает такое состояние сознания, в котором систематичес¬ки заглушается голос глубинных единящих начал реальности, мир лишается своих чар, а человеческое «ego» остается в одиночестве. Подобное мировоз¬зрение представляет собой, так сказать, метафизическую и эпистемологическую «коробку» — герметически закупоренную систему, отражавшую сжатие в процессе архетипического рождения. Это не что иное, как намеренное и от¬работанное выражение особой архетипической сферы, внутри которой на¬дежно заперто человеческое сознание — как если бы оно существовало внутри некоего солипсистского пузыря.
Разумеется, во всем этом заключена горькая ирония: ведь именно тогда, когда современное мышление, поверив наконец, что ему удалось полностью освободиться ото всех антропоморфных проекций, усиленно выстаивает мо¬дель неразумного, механистичного и безличного мира,— именно тогда и оказывается, что мир этот, как никогда, являет собой избирательное по¬строение человеческого разума. Человеческий разум повсюду устранил какие-либо проявления сознания, отовсюду убрал смысл и цель, заявив на них свое исключительное право, затем спроецировал на мир некую машину. Как указал Руперт Шелдрейк, это и есть самая что ни на есть антропоморф¬ная проекция: «рукотворная», собранная самим человеком машина, монстр, какого в природе и в помине нет. В таком случае то, что современное мыш¬ление спроецировано на мир — или, еще точнее, что оно извлекло из мира посредством своей проекции,— оказалось его собственным безличным бездушием.
Однако глубинной психологии — этой необычайно плодовитой тради¬ции, заложенной Фрейдом и Юнгом,— выпала нелегкая судьба осуществлять доступ современного мышления к архетипическим силам и реальностям, призванным воссоединить отдельное «Я» с остальным миром, уничтожив прежний дуализм мировоззрения. В самом деле, теперь, оглядываясь, назад, так и хочется сказать, что именно глубинной психологии суждено
было привести современное мышление к осознанию этих реальностей: если царство архетипов отказывались признать и философия, и религия, и наука принадлежащие высокой культуре, то тогда оно должно было появиться вновь уже снизу — из «подземного мира» души. Как заметил Л. Л. Уайт, идея подсознательного впервые возникла во времена Декарта и с тех пор, начав свое восхождение к Фрейду, играла все более заметную роль. И когда на заре XX века Фрейд выпустил в свет свою книгу «Толкование сновиде¬ний», он предпослал ей в качестве эпиграфа строку из Вергилия, где все так ясно было сказано: «Flectere si nequeo superos, Acheronta movebo»*. Возмез¬дие неизбежно грядет — и если не сверху, то снизу.
Таким образом, современное состояние сознания начинается как прометеевское движение к освобождению человека, к независимости от объемлю¬щей природной первоосновы, к обособлению от коллективной стихии, но это картезианско-кантианское состояние постепенно и непреодолимо пере¬ходит в кафкианско-беккетовское состояние полного экзистенциального одиночества и абсурда — невыносимого «двойного узла», приводящего к раз¬рушительному безумию. И вновь, экзистенциальный «двойной узел» в точ¬ности отражает положение младенца внутри материнской утробы: вначале он симбиотически связан с питающей его маткой, он растет и развивается внут¬ри этого чрева, он возлюбленное средоточие всеобъемлющего мира, и вот он вдруг изгнан этим миром, отторгнут этим чревом, покинут, раздавлен, уду¬шен и извергнут, оказавшись в состоянии крайнего смятения и смертельной! тревоги, в необъяснимом и несообразном положении, оставляющем его в травматически высоком напряжении.
Вместе с тем, полное переживание этого «двойного узла», этой диалек¬тики между единством, с одной стороны, и родовыми муками и субъект-объектной дихотомией, с другой стороны, неожиданно порождает третье со¬стояние: искупительное воссоединение обособившегося «Я» со вселенской первоосновой. Родившийся ребенок попадает в объятия матери, освобож¬денный герой совершает восхождение из подземного мира, дабы возвратить¬ся домой после своей продолжительной одиссеи. Происходит примирение индивидуального и всеобщего. Теперь ясно: страдания, отчуждение и смерть необходимы для рождения, для сотворения «Я»: О Felix Cupla**. Положе¬ние, ранее представлявшееся совершенно непостижимым, отныне признано необходимым звеном цепи, поскольку более чем ясен его широкий кон¬текст. Рана от разрыва с Бытием исцелена. Мир начинает заново открывать¬ся, облекшись своим первозданным очарованием. Становление отдельного самостоятельного «Я» уже свершилось, и ныне «Я» вновь приникло к исто¬кам своего бытия.
* «Вышних не в силах смягчить богов, я взываю к подземным».— Лат.
** О счастливая вина; о благословенный грех.— Лат.
ЭВОЛЮЦИЯ МИРОВОЗЗРЕНИЙ
Все это наводит на мысль о том, что требуется какая-то иная, более гиб¬кая и всеохватная эпистемологическая перспектива. Хотя в современном мышлении и господствовала картезианско-кантианская эпистемологическая позиция, она была далеко не единственной, ибо почти в то же самое время, когда просветительство достигло своей философской вершины в лице Канта, начала вырисовываться и в корне противоположная эпистемологическая пер¬спектива: впервые она обозначилась в естественно-научных штудиях Гете, затем обрела новые направления у Шиллера, Шеллинга, Гегеля, Кольриджа и Эмерсона, и в пределах последнего столетия была четко выражена Рудоль¬фом Штайнером. Каждый из этих мыслителей привносил в развитие этой перспективы свой особый, не схожий ни с чьим другим вклад, однако их всех объединяло великое убеждение в том, что связь человеческого разума с миром носит характер отнюдь не враждебной раздвоенности, но сопри¬частности.
По сути своей эта альтернативная концепция не противостояла кантов¬ской эпистемологии, но, будучи более объемной, как бы растворяла ее в более масштабном и более утонченном понимании человеческого знания. Новая концепция признавала ценность критических прозрений Канта отно¬сительно того, что любое человеческое знание о мире в некотором смысле определяется субъективными принципами, но вместо того, чтобы жестко приписать эти принципы каждому человеческому субъекту в отдельности, изъяв их тем самым из внеположного человеческому познанию мира, кон¬цепция сопричастности склонилась к суждению, что эти субъективные принципы на самом деле являются выражением собственного бытия мира, а человеческий разум, в конечном итоге, есть инструмент самораскрытия мира. С этой точки зрения, сущностная реальность природы нераздельна, самодостаточна и завершена в себе самой — так, чтобы человеческий разум мог «объективно» изучать и фиксировать ее со стороны. Скорее, разворачи¬вающаяся природная истина появляется лишь при деятельном участии чело¬веческого разума. Природа действительности не просто феноменальна, не является она и независимой и объективной: скорее, это нечто такое, что вы¬зывается к жизни самим актом человеческого познания. Природа становится постижимой для самой себя благодаря человеческому разуму.
Согласно такому взгляду, природой пронизано все, и сам человеческий разум во всей его полноте есть выражение сущностного бытия природы. И глубинная реальность мира появляется лишь тогда, когда человеческий разум полностью активизирует дремлющие в нем способности к упорядочен¬ному воображению и позволяет архетипическому свету озарить его эмпири¬ческие наблюдения. Следовательно, без развитой внутренней жизни позна¬ние немыслимо. В наиболее подлинном и глубочайшем своем выражении, умственное воображение не просто проецирует свои идеи на природу, как будто отбрасывая их из отдаленных уголков мозга. Скорее, воображение из своих же глубин вступает в прямую связь с созидательным процессом внутри природы, осуществляет этот процесс внутри себя и приводит реальность природы к осознанному выражению. Поэтому образная интуиция — не субъ¬ективное искажение, а завершение человеком сущностной целостности этой реальности, которую дуалистическое восприятие раскололо пополам. Само человеческое воображение составляет часть присущей миру внутренней исти¬ны: без него мир в каком-то смысле неполон. Здесь сталкиваются и объеди¬няются две основные формы эпистемологического дуализма: традиционная докритическая и посткантианская критическая концепции человеческого знания. С одной стороны, человеческий разум не просто порождает поня¬тия, «соответствующие» внешней действительности. С другой же стороны, он и не просто «навязывает» миру свой порядок. Скорее, мировая истина осуществляется внутри себя самой — и через человеческий разум.
Такую эпистемологию сопричастности, на разные лады развивавшуюся Гете, Гегелем, Штайнером и другими, следует понимать не как откат к на¬ивной participation mystique, но как диалектический синтез длиннейшей эво¬люции от первоначального нерасчлененного сознания через дуалистическое отчуждение к новой целостности. Она включает в себя и постмодернисткое понимание знания, преодолевая в то же время его границы. Здесь полнос¬тью признается толковательно-конструктивный характер человеческого по¬знания, но сокровенная, взаимопроникающая и всеобъемлющая связь при¬роды с человеком и человеческим разумом позволяет целиком избавиться от кантовских последствий эпистемологического отчуждения. Человеческий дух не просто предписывает природе ее феноменальный порядок: скорее, это природный дух являет свой собственный порядок через человеческий разум — когда этот разум приводит в полную боевую готовность все свои способнос¬ти — интеллектуальные, волевые, эмоциональные, чувственные, образ¬ные, эстетические, эпифанические. В таком познании человеческий разум «вживается» в созидательную деятельность природы. И тогда мир сам прого¬варивает свой смысл через сознание человека. Тогда надлежит признать, что и сам человеческий язык укоренен в глубинной реальности, отражая раскры¬вающийся смысл Вселенной. Благодаря человеческому интеллекту — при всей его личной обособленности, случайности и напряженных усилиях — развивающееся мыслесодержание мира обретает сознательное выражение. Да, знание о мире структурируется благодаря субъективному участию разу¬ма — но этого участия требует для своего самораскрытия Вселенная: такова ее телеология. Человеческая мысль не отражает и не может отражать ника¬кой «готовой» объективной истины в мире: скорее, мировая истина облека¬ется существованием именно тогда, когда она зарождается в человеческом ра¬зуме. Как растение, достигнув определенной стадии, пускает цвет, так и Вселенная, по достижении каких-то рубежей дает распуститься новому чело¬веческому знанию. И, как подчеркивал Гегель, эволюция человеческого знания есть эволюция мирового самооткровения.
Безусловно, данная точка зрения заставляет предположить, что картезианско-кантианская парадигма, а таким образом и упирающийся в эпистемо¬логию «двойной узел» современного сознания отнюдь не абсолютны. Но по¬пробуем совместить эту эпистемологию сопричастности с открытой Грофом перинатальной цепочкой и ее подспудной архетипической диалектикой — и тогда напрашивается еще более поразительный вывод: а именно, что пресло¬вутая картезианско-кантианская парадигма, да и вся траектория современно¬го сознания, устремленная к отчуждению, не была просто какой-нибудь ошибкой, злополучным человеческим заблуждением, очевидным проявле¬нием человеческой слепоты, но скорее отразила гораздо более глубокий ар¬хетипический процесс, который подталкивали силы отнюдь не человечес¬кие. Ибо, исходя из подобных взглядов, значительное сужение горизонтов, Постигшее современное мышление, стало само по себе подлинным выраже¬нием раскрытия природы — процесса, осуществляющегося посредством че¬ловеческого интеллекта (чья независимость неуклонно возрастала) и ныне достигшего в высшей степени критической стадии преображения. Согласно такой позиции, дуалистическая эпистемология, порожденная Кантом и Просвещением, не просто противостоит эпистемологии сопричастности, порожденной Гете и романтизмом, но скорее служит ей серьезным подспо рьем, необходимой ступенью в эволюции человеческого мышления. А если это так, то настало время пролить свет на некоторые давние философские парадоксы.
Здесь я сосредоточусь на одной особенно важной области. Большинство самых захватывающих исследований по современной эпистемологии вышло из философии науки: в первую очередь это труды Поппера, Куна и Фейера¬бенда. И все же, вопреки этим исследованиям — или, может быть, благода¬ря этим исследованиям, с разных сторон обнаружившим относительную и сугубо толковательную природу научного знания,— философам по-прежнему мозолили глаза две навязчивые дилеммы: одна досталась «по наследству» от Поппера, другая — от Куна и Фейерабенда.
У Поппера блестящее объяснение получила проблема научного знания, поставленная Юмом и Кантом. По мнению Поппера (равно и всего совре¬менного мышления) человек приближается к миру как посторонний — но как посторонний, обуреваемый жаждой понимания, изобретающий мифы, истории, теории и стремящийся проверить их. Иногда — и в силу случай¬ности, и путем проб и ошибок — оказывается вдруг, что какой-либо миф «срабатывает». Теория спасает феномены: стрела попадает прямо в цель. И таково величие науки, что, благодаря случайному удачному сочетанию стро¬гости с изобретательностью, оказывается, что в эмпирическом мире дейст¬вует — хотя бы временно — чисто человеческая концепция. Однако Поппера по-прежнему мучает вопрос: каким образом возможны, в итоге, «удачные догадки», «удачные» мифы, каким образом человеческий разум вообще при¬ходит к подлинному знанию, если все сводится к проверке проецируемых мифов, почему эти мифы, вообще «срабатывают»? Если человеческий разум не имеет доступа к априорной определенной истине и если все производимые наблюдения всегда уже «насыщены» непроверенными представлениями о мире, то тогда как же этому разуму удается иногда произвести подлинно «удачную» теорию? Поппер отделался от этого вопроса, сказав, что в итоге это просто «везение», но этот ответ мало кому покажется вразумительным. Ибо почему вдруг воображение постороннего оказалось способным породить из своих же недр «миф», который так превосходно действует в эмпирическом мире, что на нем можно построить целую цивилизацию (как в случае Нью¬тона)? Как ничто может породить нечто?
Я убежден, что существует только один правдоподобный ответ на эту за¬гадку, и ответ этот подсказывает нам эпистемологическая концепция сопри¬частности, вкратце очерченная выше: а именно, те смелые догадки и мифы, что порождает в своих поисках знания человеческий разум, исходят из ис¬точника куда более потайного и глубокого, нежели источник только челове¬ческий. Они исходят из родника самой природы, из вселенского бессозна¬тельного, являющего через человеческий разум и человеческое воображение свою собственную последовательно раскрывающуюся реальность. С подоб¬ной позиции теория Коперника, Ньютона либо Эйнштейна — вовсе не «меткое попадание» постороннего: она отражает сокровенное родство челове¬ческого разума с Космосом. Она отражает главную роль человеческого разума как средства раскрытия вселенского смысла. С подобной позиции, не¬правы и скептик-постмодернист, и философ-традиционалист, сходящиеся на том мнении, что современная научная парадигма, в конечном итоге, ли¬шена всякого космического основания. Ибо сама парадигма является частью великого эволюционного процесса.
Теперь мы можем предложить разрешение другой серьезной проблемы, поднятой Куном: проблема состоит в том, чтобы объяснить, почему в исто¬рии науки одна парадигма одерживает верх над другой, если парадигмы принципиально несоизмеримы, если их даже нельзя со всей строгостью сравнить между собой. Как указал Кун, каждая парадигма стремится создать собственные данные и собственный способ истолкования этих данных — причем настолько всеохватный и самоценный, что кажется даже, будто уче¬ные, придерживающиеся в своей работе разных парадигм, существуют в со¬всем разных мирах. Хотя каждому сообществу ученых-истолкователей и ка¬жется, будто одна парадигма превосходит другую, тем не менее не существует никакого способа доказать это превосходство, если каждая из па¬радигм изначально безраздельно господствует в своей же «базе данных». Не существует среди ученых согласия и в отношении общего мерила или общей ценности парадигм — таких, например, как концептуальная точность или связность, широта, простота, или сопротивляемость различным фальсифи¬кациям, сообразность с теориями, бытующими в других областях науки, или польза для новых исследовательских находок,— которые можно было бы использовать в качестве универсального критерия для сравнения. Представ¬ление о ценности заметно меняется от одной научной эпохи к другой, от одной дисциплины к другой, разнясь даже между отдельными исследователь¬скими группами. Чем же в таком случае можно объяснить продвижение на¬учного знания, если в итоге все существующие парадигмы выборочно опира¬ются на разные способы интерпретации, на разные наборы данных, на разные научные ценности?
На этот вопрос Кун неизменно отвечал, что в конце концов последнее слово остается за развивающимся научным сообществом, которое и выносит тот или иной версии окончательный приговор. Однако, как сетовали многие ученые, такой ответ у основания подсекает все научные критерии, предо¬ставляя их на произвол социологических и личностных факторов, субъек¬тивно искажающих научное суждение. И действительно, как это показал сам Кун, на практике ученые чаще всего не подвергают господствующую па¬радигму серьезным сомнениям и даже не испытывают ее наравне с прочими альтернативами по целому ряду причин — педагогических, социо-экономических, культурных, психологических,— многие из которых зачастую оста¬ются неосознанными. Ученые, подобно всем людям, склонны привязывать¬ся к своим воззрениям. Чем же тогда можно объяснить продвижение науки от одной парадигмы к другой? Имеет ли эволюция научного знания хоть какое-то отношение к «истине», или же это не более чем изобретение соци¬ологии? Если же вспомнить изречение Пауля Фейерабенда относительно того, что в битве за первенство «годится все», то возникает лобовой вопрос: если годится все, тогда почему что-то одно годится больше, чем другое? По¬чему предпочтение отдается какой-то одной научной парадигме? Если годит¬ся все, то почему тогда годится хоть что-то?
Ответ же здесь напрашивается такой: та или иная парадигма возникает в истории науки, а затем признается истинной и ценной именно тогда, когда она наиболее всего созвучна архетипу текущего состояния развивающегося коллективного сознания. Тогда создается впечатление, что та или иная па¬радигма объясняет большее число фактов и более важные факты: она касается более весомой, более убедительной, более привлекательной главным обра¬зом в силу того, что она затронула архетипически верную струну в данной культуре в самый подходящий момент ее эволюции. Динамика же этого ар¬хетипического развития представляется по своей сути тождественной дина¬мике перинатального процесса. Куновское описание непрерывной диалекти¬ки между движением «нормальной» науки и революционными сменами крупнейших парадигм поражает сходством с описанной Грофом перинаталь¬ной динамикой: поиски знания всегда начинаются внутри концептуальной первоосновы — этого чрева, предоставляющего им свою интеллектуальную питающую структуру, поощряющую рост, и усложненности, и умудреннос¬ти,— до тех пор, пока эта структура не начинает постепенно превращатся оковы, тиски, темницу, порождающую напряженные и неразрешимые про¬тиворечия, после чего наступает кризис. А затем является некий боговдох¬новенный, подобный Прометею гений, на которого нисходит благодать внутреннего прорыва к новому видению, и благодаря ему научное мышление преисполняется новым чувством соединения — воссоединения — с миром в акте познания: так происходит интеллектуальный переворот, так рождаетеся новая парадигма. И здесь мы видим, почему такие гении, как правило, вос¬принимают свой интеллектуальный прорыв как глубочайшее озарение, как откровение самого божественного созидательного начала. Вспомним воскли¬цание Ньютона, обращенное к Богу: «Я мыслю Твоими мыслями вслед за Тобой!» Ибо человеческий разум следует по божественному архетипическому пути, открывшемуся внутри него.
Здесь мы видим также, почему одна и та же парадигма, например аристотелевская или ньютоновская, воспринимается вначале как освобождение, а затем — как ограничение, как узилище. Ибо рождение каждой новой пара¬дигмы одновременно является зачатием внутри новой концептуальной пер¬воосновы, дающей начало процессу вынашивания, роста, после чего вновь наступает кризис и переворот, и все повторяется сначала. Каждая парадигма представляет собой одно из звеньев разворачивающейся эволюционной цепи, и когда эта парадигма уже выполнила свое предназначение, когда она уже прошла все ступени развития и до конца исчерпана,— тогда она утрачивает свой божественный блеск, теряет свой возбуждающий накал и стано¬вится чем-то гнетущим, сковывающим, темным, чем-то, что должно пре¬одолеть,— между тем как возникновение новой парадигмы воспринимается как избавительное рождение в новой, осиянной светом умопостижения Все¬ленной. Так, исполненная символического звучания геоцентрическая все¬ленная Аристотеля, Птолемея и Данге постепенно теряет свой блеск, пре¬вращаясь в неясный узел противоречий, а с появлением Коперника и Кеплера весь этот божественный блеск полностью переносится на гелиоцент¬рический Космос. А так как эволюция парадигматических сдвигов есть про¬цесс архетипический, а не просто рационально-эмпирический или же соци¬ологический, то, с исторической точки зрения, эта эволюция протекает и внутри, и снаружи, и «субъективно», и «объективно». По мере того как в культурном мышлении происходят внутренние «гештальт»-изменения, появляются и новые эмпирические свидетельства, неожиданно «откапываются» неизвестно когда сочиненные дерзкие труды, формулируются соответствую¬щие эпистемологические оправдания, все это удачно совпадает с определен¬ными изменениями в обществе, появляются новые технические усовершен¬ствования, изобретается телескоп и как нарочно попадает в руки Галилея. По мере того как в коллективном мышлении и в отдельных умах зарождаются новые метафизические представления и новая психологическая направлен¬ность — появляются и новые благоприятные факты, новые социальные кон¬тексты, новые методологии, новые орудия, потребные для довершения за¬родившейся архетипичной формы (Gestalt).
И со всеми формами человеческой мысли дело обстоит так же, как с эво¬люцией научных парадигм. Возникновение новой философской парадиг¬мы — Платона или Аквината, Канта или Хайдеггера — никогда не бывает просто результатом умосовершенствования логического рассуждения на ос¬нове наблюдаемых данных. Скорее, любая философия, любая метафизичес¬кая перспектива и эпистемология отражает возникновение глобального эм¬пирического шаблона (Gestalt), накладывающегося на видение данного философа, господствующего в его рассуждениях и наблюдениях и в итоге оказывающего воздействие на весь культурный и социологический контекст, в коем некогда обрело форму данное философское видение.
Ибо сама возможность появления нового мировоззрения покоится на подспудной динамике культуры в целом. Так, коперниковская революция, зародившаяся в эпоху Возрождения и Реформации, в точности отразила архетипический момент рождения современного человечества из антично-сре¬дневекового космически-церковного лона. С другой же стороны, произо¬шедший в XX веке грандиозный обвал многих структур — культурных, философских, научных, религиозных, нравственных, художественных, об¬щественных, экономических, политических, экологических — заставляет предположить, что это тотальное разрушение необходимо предвещает некое новое рождение. И отчего сегодня в западном мышлении — практически во всех областях — столь ощутимо непрерывно растущее коллективное стремле¬ние сформулировать некое мировоззрение всеединства и сопричастности? Коллективным сознанием явно овладела мощная архетипическая динамика, и современное мышление, истомившееся в тенетах отчуждения, в подсту¬пивших уже родовых схватках силится вырваться на волю, сбросив «порож¬денные разумом кандалы» (выражение Блейка), дабы вернуть себе утрачен¬ную сокровенную взаимосвязь с природой и со всем Космосом.
И точно так же, как в каждом научном повороте, в каждой смене миро¬воззрений можно выделить множество подобных архетипических цепочек, в общей эволюции сознания можно выделить общую архетипическую диалек¬тику, вобравшую в свою реку течения всех притоков,— одну метатраекторию, истоки которой — в первоначальной participation mystique, а цель дви¬жения — у нас перед глазами. Осознав ее, мы можем лучше понять великое эпистемологическое странствие западного мышления — от зарождения фило¬софии из стихии мифологического сознания в древней Греции, далее — через эпохи античной классики и средневековья, через Новое время, и, на¬конец,— к нашему веку «постмодерн»: эту необычную последовательность мировоззрений, эту драматическую цепочку преобразований в постижении действительности человеческим разумом, эту таинственную эволюцию языка, эти сдвиги в отношениях между всеобщим и единичным, трансцен¬дентным и имманентным, понятием и содержанием восприятия, сознатель¬ным и бессознательным, субъектом и объектом, «Я» и миром — это посто¬янное движение в сторону дифференциации, это постепенное возмужание независимого человеческого интеллекта, это неспешное становление субъек¬тивного «Я», это снятие «чар» с объективного мира, это подавление и устра¬нение всего, связанного с архетипами, эту кристаллизацию человеческого бессознательного, это конечное полное отчуждение, это предельное разру¬шение и, наконец, быть может,— появление диалектически сплоченного со¬знания сопричастности, воссоединившегося со вселенской первоосновой.
Однако для того, чтобы действительно воздать должное этой сложнейшей эпистемологической прогрессии, как и другим великим диалектическим тра¬екториям западной интеллектуальной и духовной истории, которые пролегли параллельно ей в космологии, психологии, религии и бытии,— требовалась бы еще одна книга. Я же попытаюсь подвести итоги, ограничившись крат¬ким общим обзором этого долгого исторического развития — чем-то вроде архетипического метаповествования, где будут затронуты обозначенные выше воззрения и прозрения.
ВОЗВРАЩАЯСЬ НА КРУГИ СВОЯ
Относительно истории западного мышления можно было бы сделать бесчисленное количество обобщений, однако сегодня более всего, пожа¬луй, очевиден тот факт, что от начала до конца оно было исключительно мужским феноменом: Сократ, Платон, Аристотель, св. Павел, Августин, Фома Аквинский, Лютер, Коперник, Галилей, Бэкон, Декарт, Ньютон, Локк, Юм, Кант, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд... Западная интеллекту¬альная традиция была порождена и возведена в канон почти одними только мужчинами, и преобладают в ней в основном мужские взгляды. Разумеется, мужское господство в интеллектуальной истории Запада объясняется вовсе не тем, что женский ум уступает мужскому. Однако можно ли списывать его единственно на социальное неравенство? Думаю, что нет. Я убежден: здесь таится нечто глубинное — нечто архетипическое. Основополагающий и по¬всеместный мужской характер западного мышления проявляется как у муж¬чин, так и у женщин, пронизывая все стороны западной мысли, определяя важнейшие представления о человеке и человеческой роли в мире. Все основ¬ные языки, в русле которых развивалась западная традиция, начиная с гре¬ческого и латыни, имели тенденцию олицетворять род человеческий как таковой с помощью слов мужского рода: anthropos, homo, l'homme, el hom¬bre, l'homo, der Mensch, man, человек. Как правдиво отобразило представ¬ленное в данной книге историческое повествование, всегда и всюду фигурировал «человек»: «восхождение человека», «достоинство человека», «отношение человека к Богу», «место человека в космосе», «борьба человека с природой», «великие достижения современного человека» и так далее*.
* В оригинале везде употреблено английское слово «man», имеющее два значения: «человек» и «мужчина», эту двойственность русский перевод не всегда в силах отразить. — Примеч. пер.
«Человек» западной традиции — это вечно мятущийся герой-мужчина, про¬метеевского толка бунтарь, постоянно взыскующий для себя свободы и дви¬жения, постоянно рвущийся отделиться и в физическом и в метафизическом планах от породившей его первоосновы и подчинить ее себе. Такая мужест¬венная предрасположенность, скрытая в эволюции западного мышления,— пусть она чаще всего оставалась неосознанной — тем не менее, не просто была типична для этой эволюции, но скорее, явилась ее сущностной состав¬ляющей 9.
Ибо эволюцией западного мышления двигало героическое побуждение сформировать самостоятельное и разумное человеческое «я», исторгнув его из стихии первоначального единства с природой. Эта преобладающая муже¬ственность сказалась на всех основополагающих религиозных, научных и философских воззрениях западной культуры, началось же ее победоносное шествие около четырех тысячелетий назад, одновременно с покорением пат¬риархальными кочевыми племенами древнейших матриархальных культур в Греции и Леванте, затем с силой проявившись в патриархальной религии За¬пада, выросшей из иудаизма, в его рационалистической философии, при¬шедшей из Греции, и в его объективистской науке, возникшей в Европе Но¬вого времени. Все это послужило причиной развития независимой человеческой воли и интеллекта: трансцендентного «Я», самостоятельного индивидуального «ego», самоопределяющегося человека со всей его неповто¬римостью, обособленностью и свободой. Однако для этого мужскому мыш¬лению понадобилось потеснить и подавить женское. Мы видим это в древне¬греческом мышлении, полностью подчинившем себе доэллинские матриархальные мифологии, в иудео-христианском отрицании Великой Бо¬гини-Матери и в просветительском возвеличивании хладнокровного рассу¬дочного «ego», полностью отделившегося, от внешней природы, и можем ут¬верждать, что эволюция западного мышления была основана на подавлении женского начала — на подавлении нерасчлененного унитарного сознания, participation mystique с природой. Это было последовательное отрицание anima mundi, то есть мировой души, цельности бытия, некоего всеприсут-ствия таинства и неоднозначности, воображения, эмоций, интуиции, ин¬стинктов тела, природы, женщины — словом, всего того, что мужское на¬чало в своих проекциях отождествило с «другим», «инаковым».
Однако такое разобщение неизбежно влечет за собой стремление к воссо¬единению с утраченным — в особенности же после того, как героические мужские поиски завели современное мышление в безнадежный тупик, где, почувствовав себя в полном одиночестве, оно приписало себе единоличные права на всякое сознательное разумение, какое только есть во Вселенной (че¬ловек — единственное сознательное и разумное существо, Космос слеп и ме¬ханистичен, Бог мертв). Тогда-то для человека наступает экзистенциальный кризис: он — одинокое и смертное сознательное «ego», заброшенное в абсо¬лютно бессмысленной и непознаваемой Вселенной. Наступает для него и кризис психологического и биологического порядка: он живет в таком мире, форма которого в точности отвечает его мировоззрению, то есть в «рукотвор¬ном» окружении, постепенно становящемся все более механистичным, без¬душным и саморазрушительным. Кризис современного человека — это, по существу, мужской кризис, и я убежден, что уже сейчас назревает его разре¬шение в громадной волне женственного начала, всколыхнувшей нашу культуру. Причем явствует это не только из подъема феминизма, усиления пози¬ций женщин и из возвышения чисто женских ценностей в глазах как жен¬щин, так и мужчин, и не только из быстрого роста женской образованности и появления «родочувствительных» перспектив практически в каждой интел¬лектуальной дисциплине, но также из растущего чувства единства с планетой и со всеми ее природными формами, из растущего осознания экологической угрозы и усиливающейся реакции против политических и корпоративных стратегий, направленных на нещадную эксплуатацию среды, из растущего приятия человеческой общности, из стремительного крушения давних поли¬тических и идеологических барьеров, разделявших народы мира, из углубля¬ющегося понимания ценности и необходимости взаимопомощи и сотрудничества и из взаимодействия множества различных перспектив. Ощу¬тима эта волна и во всеобщем стремлении к воссоединению с телом, с эмо¬циями, с бессознательным, с воображением и интуицией, в новом интересе к таинству деторождения и материнскому достоинству, в растущем призна¬нии имманентного природе разума, в широкой популярности, какую полу¬чила гипотеза о Гее (Земле). Ощутима она и во вспыхнувшем увлечении культурными воззрениями архаических времен и современных туземных пле¬мен — например, древних европейцев, американских индейцев, африкан¬цев,— в новом внимании к женским перспективам божественного, в археологическом открытии традиции Великой Богини и в современном воз¬рождении духовности этой Богини, в подъеме иудео-христианской традиции Софии и папском провозглашении Assumptio Mariae*, в отмеченном почти повсеместно стихийном появлении женских архетипических феноменов и в отдельных сновидениях, и в психотерапии. Ощутим этот порыв и в огромной волне интереса к мифологическим воззрениям, к эзотерическим учениям, к восточному мистицизму, к ведовству и шаманству, к архетипической и трансперсональной психологии, к герменевтике и другим необъективистским эпистемологиям, к научным теориям о голономической** Вселенной, к морфогенетическим (формообразующим) полям, к рассеивающим структурам, теории хаоса, теории систем, экологии мышления, ко вселенской сопри¬частности — этот список можно продолжить до бесконечности. Как и пред¬сказал Юнг, в современном сознании происходит эпохальный сдвиг, примирение двух враждебных полюсов, слияние противоположностей: hieros gamos (священное бракосочетание — др.-греч.) между мужским началом, долгое время пребывавшим на вершине господства, но теперь оставшимся в отчужденном одиночестве, и женским началом, долгое время пребывавшим в угнетении и рабстве, но теперь начавшим стремительное восхождение.
* Успение Марии.— Лат.
** Holonomic — от греческих слов holes («весь», «целый») и nomos («закон»).— Примеч. пер.
И такое драматическое развитие — не просто возмездие, не просто вос¬полнение утраченного, поскольку, я убежден, такова и была подспудная цель западной интеллектуальной и духовной эволюции. Ибо потаенной страстью, снедавшей западное мышление, было воссоединение с истоками соб¬ственного бытия. Движущей силой западного мужского сознания было его диалектическое стремление не только к самоосуществлению и к самостоя¬тельности, но и, в конечном итоге, к восстановлению утраченной связи с целым — чтобы, обособившись от женственного начала, затем вновь обрес¬ти его и воссоединиться с ним, как с самим таинством жизни, природы, души. И теперь это воссоединение может произойти уже на новом уровне, в корне отличном от того, на котором пребывало первоначальное бессозна¬тельное единство, ибо долгая эволюция человеческого сознания преуспела в том, чтобы подготовить его к добровольному и осознанному приятию собст¬венной почвы и первоосновы. Внутренняя направленность и цель (telos) за¬падного мышления состояла в том, чтобы восстановить свою связь с космо¬сом в зрелой participation mystique, добровольно и осознанно упасть в объятия великого всеединства, в котором сохраняется человеческая незави¬симость и в то же время преодолевается человеческая отчужденность.
Однако для того, чтобы могла воспрянуть наконец угнетенная женствен¬ность, мужское начало должно принести себя в жертву, пройдя через свое¬образную смерть ego. Западное мышление должно открыться навстречу такой действительности, природа которой может сотрясти устои его наибо¬лее укоренившихся верований относительно себя и мира. В этом и заключа¬ется настоящий акт героизма. Настало время переступить порог — и этот поступок требует особой отваги, веры, воображения и убежденности в суще¬ствовании некой большей и сложнейшей реальности. Кроме того, такой по¬ступок требует безоговорочного самоотречения. И такова великая задача, во весь рост вставшая перед нашим веком: мужскому началу предстоит расстать¬ся со своей hybris* и со своей одно плановостью, заметить наконец свою до сих пор не осознанную половину и добровольно вступить в совершенно новые, основанные на взаимопонимании и равенстве отношения с женст¬венным началом во всех его обличьях. Таким образом, женственное начало не нужно более подчинять себе, отрицать и порабощать: его надлежит пол¬ностью признать, почитать и ценить как равное себе. Отныне оно должно быть признано не опредмеченным «другим», но источником, целью и имма¬нентным присутствием.
* Богопротивная дерзость.— Др.-греч.
Это поистине грандиозная задача, но я убежден, что именно к ней, шаг за шагом, готовило себя западное мышление на протяжении всего своего су¬ществования. Я убежден, что неустанное внутреннее развитие Запада и его мужское упорядочивание реальности, неустанно обогащающееся различны¬ми новшествами, постепенно — в невероятно долгом диалектическом движе¬нии — вело как раз к примирению с утраченным женским единством, к глу¬бокому и многоуровневому бракосочетанию мужского и женского, к победоносному и исцеляющему воссоединению. Я полагаю также, что боль¬шинство конфликтов и бедствий нашей собственной эпохи отражает тот факт, что драма эволюции именно сейчас близится к своему завершению и разрешению 10. Ибо наше время изо всех сил стремится внести в человечес¬кую историю нечто принципиально новое: как представляется, мы являемся и очевидцами, и участниками «родовых мук» некой новой реальности, новой формы человеческого существования — того «чада», что явится пло¬дом этого великого архетипического брака, неся внутри своей новой формы все предшествующие. Поэтому я подтверждаю жизненную важность тех идеалов, что провозглашаются выразителями феминистских, экологичес¬ких, архаических и прочих контркультурных и мультикультурных направле¬ний. Однако мне хотелось бы подтвердить и значимость той линии, что под¬держивала и питала основную западную траекторию, ибо я убежден, что эта традиция — если взять всю от греческих эпических поэтов и древнееврейских пророков, все долгое интеллектуальное и духовное развитие от Сократа и Платона, Павла и Августина до Галилея и Декарта, Канта и Фрейда,— что этот ошеломляющий путь, проделанный Западом, ни в коем случае не подо¬бает отвергать как какой-нибудь империалистически-шовинистический заго¬вор: его следует расценивать как необходимую и благородную часть великой диалектики. Эта традиция не просто достигала той основополагающей диф¬ференциации и автономии человека, которая только и могла породить воз¬можность такого масштабного синтеза: она к тому же расчистила путь к соб¬ственному самоопределению. Более того: в этой традиции кроются ресурсы, оставленные без внимания ее собственным прометеевским натиском, кото¬рые мы едва-едва начинаем осознавать и которые, как ни парадоксально, за¬ставила нас осознать открытость женственному началу. Здесь и утверждает¬ся, и преодолевается каждая из перспектив — и мужская, и женская, представая частью единого целого: ибо любому из полюсов требуется проти¬воположный. И их синтез ведет к совсем новым горизонтам: он неожиданно открывает некую большую реальность, которую не дано узреть до тех пор, пока она сама не явится, ибо сама эта новая реальность есть акт творения.
Однако почему же мужской характер западной интеллектуальной и духов¬ной традиции стал для нас очевиден только сегодня, тогда как все предыду¬щие поколения людей пребывали относительно него в полном неведении? Я считаю, это происходит только теперь потому, что, как предполагал Гегель, цивилизация до тех пор не способна осознать самое себя и собственную зна¬чимость, пока не достигнет такой ступени зрелости, когда уже близок ее смертный час.
Сегодня мы переживаем нечто, что очень похоже на смерть современно¬го, то есть западного человека. Быть может, близок конец «человека». Но человек не есть цель. Человек есть нечто, что должно быть преодолено и завершено воссоединением с женственностью.

Хронологическая таблица*
2000 до Р.Х. Переселение грекоговорящих индоевропейских народов в район Эгейского моря
1950 Праотцы древнееврейского народа переселяются из Месопотамии (Междуречья) в Ханаанскую землю (традицион¬ная библейская датировка)
1800 Первые записи астрономических наблюдений в Месопотамии
1700 Расцвет минойской цивилизации на Крите в течение двух следующих столетий и ее влияние на материковую Грецию
1600 Постепенное слияние индоевропейской и до-эллинской средиземноморской религий в единую общегреческую религию
1450 Падение минойской цивилизации на Крите в результате иноземных вторжений и вулканических извержений
1400 Подъем микенской цивилизации на материковой Греции
1250 Исход евреев из Египта, осуществленный Моисеем
1200 Война троянцев с микенскими греками
1100 Дорийские вторжения, конец микенского владычества
1000 Объединение Давидом Израильского царства с главным городом Иерусалимом
950 Царствование Соломона, возведение Храма
900 — 700 Слагаются ранние книги древнееврейской Библии. Слагаются «Илиада» и «Одиссея» Гомера
776 В Олимпии проводятся первые панэллинские Олимпийские игры
* Для античности даты приведены приблизительно.
750 Начало греческой колонизации Средиземноморья
740 Пророчества Исайи в Израиле
700 «Теогония», «Труды и дни» Гесиода
600 Фалес Милетский (акмэ*, зарождение философии)
594 Солон проводит реформу управления в Афинах и учреждает правила публичного чтения гомеровских поэм
590 Пророчества Иеремии в Израиле
586 — 538 Вавилонское пленение иудеев
Пророки Иезекииль и Исайя Второй, пророчества об ис¬торическом искуплении
Начинается перевод и редактирование древнееврейского Писания
580 Сапфо (акмэ), расцвет греческой лирической поэзии
570 Анаксимандр (акмэ) разрабатывает систематическую космологию
545 Анаксимен (акмэ) постулирует изменение и преобразование первоматери
525 Пифагор основывает религиозно-философское братство и
объединяет науку с мистицизмом в синтез
520 Ксенофан (акмэ) вводит понятие человеческого прогресса, философский монотеизм, скептицизм в отношении антропоморфных божеств
508 Клисфен проводит в Афинах демократические реформы
500 Гераклит (акмэ), философия «panta rhet», вселенского Логоса
499 Начало греко-персидских войн
490 Афиняне разбивают войска персов в битве при Марафоне
480 Греки разбивают персидский флот в битве при Саламине
478 Заключение Делийского союза греческих городов, возглавляемого Афинами Начинается период подъема Афин
472 «Персы» Эсхила, расцвет греческой трагедии
* По гречески акме — «высшая степень чего-либо», «цветущая сила»,— Примеч. авт.
470 Пиндар (акмэ), расцвет греческой лирики
Парменид (акмэ) постулирует логическую противополож¬ность между видимостями и неизменной единой действи¬тельностью
469 Рождение Сократа
465 «Прометей прикованный» Эсхила
460 Анаксагор (акмэ) вводит понятие вселенского разума
(Nous)
458 — 429 «Век Перикла»
450 Появляются первые софисты
447 Начинается строительство Парфенона (завершено в 432 г.)
446 Геродот пишет «Историю»
441 «Антигона» Софокла
431 «Медея» Еврипида
431 — 404 Пелопоннесская война между Афинами и Спартой
430 Демокрит (акмэ), атомистическое учение
429 «Эдип-царь» Софокла
427 Рождение Платона
423 «Облака» Аристофана
420 Фукидид пишет «Историю Пелопоннесской войны»
415 «Троянки» Еврипида
410 Гиппократ (акмэ) закладывает основы античной медицины
404 Афиняне разгромлены спартанцами
399 Суд над Сократом и его казнь
399 — 347 Написание Платоном «Диалогов»
387 Платон основывает в Афинах Академию
367 Аристотель начинает свои занятия в платоновской Академии, которые продлятся 20 лет
360 Евдокс формулирует первую теорию планетарного движения
347 Смерть Платона
342 Аристотель становится наставником Александра из Македонии
338 Покорение Греции Филиппом II Македонским
336 Смерть Филиппа и восшествие на престол Александра
336 — 323 Завоевания Александра Великого
335 Аристотель основывает в Афинах Ликей
331 Основание Александрии в Египте
323 Смерть Александра
Начало эллинистической эпохи (вплоть до 312 г.н.э.) Смерть Аристотеля
320 Пиррон из Элиды (акмэ) — основатель скептицизма
306 Эпикур основывает в Афинах школу эпикурейцев
300 Зенон Китионский основывает в Афинах школу стоиков
300 — 100 Расцвет Александрии — центра эллинистической культуры Развитие гуманистического просвещения, науки, астро¬логии
295 «Начала» Евклида — свод классической геометрии
280 Возведение Мусейона в Александрии
270 Аристарх выдвигает гелиоцентрическую теорию
260 В платоновской Академии приживается учение стоиков, где оно и продержится в течение двух последующих веков
250 В Александрии появляется греческий перевод еврейской библии (Септуагипта, или Библия семидесяти толков¬ников)
240 Архимед (акмэ) развивает начала классической механики и математики
220 Аполлоний Пергский (акмэ) совершает открытия в астрономии и геометрии
146 Завоевание Греции Римом
130 Гиппарх из Никеи (акмэ) составляет первую подробную карту звездного неба и закладывает основы классической геоцентрической космологии
63 Юлий Цезарь проводит календарную реформу Цицерон изобличает заговор Катилины
60 Поэма Лукреция «De rerum natura» {«О природе вещей») излагает атомистическую теорию вселенной Эпикура
58 — 48 Цезарь покоряет Галлию, разбивает Помпея
45 — 44 Философские сочинения Цицерона
44 Убийство Юлия Цезаря
31 Октавиан (Августин) разбивает флот Антония и Клеопатры в битве у Акциума Начало Римской империи
29 Тит Ливии приступает к написанию истории Рима {«Аb Urbe condita»)
23 «Оды» Горация
19 «Энеида» Вергилия
8 — 4 до Р.Х. Рождение Иисуса из Назарета
8 г. н.э. «Метаморфозы» Овидия
14 Смерть Августа
15 «Astronomica» Манилия — дидактическая поэма об астро номии
23 «География» Страбона
29 — 30 Смерть Иисуса
35 Обращение Павла на пути в Дамаск
40 Филон Александрийский (акмэ) объединяет иудаизм и платонизм
48 Совет апостолов в Иерусалиме признает миссию Павла среди язычников
50 — 60 Сочиняются послания апостола Павла
64 — 68 Апостолы Петр и Павел принимают мученичество при императоре Нероне Первые серьезные гонения на христиан
64 — 70 Евангелие от Марка
70 Римляне разрушают Храм в Иерусалиме
70 — 80 Евангелия от Матфея и Луки90—100 Евангелие от Иоанна
95 «Institutio oratoria» {«Воспитание оратора») Квинтилиана закладывает основы гуманистического образования в Риме
96 Впервые появляется формула «en Christo paideia» («воспи¬тание во Христе»), предвещающая синтез классического гуманизма с христианством
100 «Введение в арифметику» Никомаха
100 — 200 Расцвет гностицизма
109 «Hisioriae» («История») Тацита
110 Плутарх (акмэ) пишет «Bioi paralleloi» — «Сравнительные жизнеописания» выдающихся греков и римлян
120 Эпиктет (акмэ) — стоик-моралист
140 «Альмагест» и «Четверокнижие» («Tetrabiblos») Птолемея закладывают основы классической астрономии и астрологии
150 Ранний синтез христианства и платонизма у Юстина Му-
ченика
161 Марк Аврелий становится императором
170 Гален (акмэ) совершает открытия в медицинской науке
175 Самый ранний из дошедших авторитетных канонов Нового Завета
180 Критика гностицизма в сочинении Иринея «Adversus haereses» («Против ересей»)
Климент (Александрийский) возглавляет христианскую школу в Александрии
190 Секст Эмпирик (акмэ) обобщает классическое учение скептицизма
200 (прибл.) В Александрии создается «Corpus hermeticum» — «Герметический корпус»
203 Ориген сменяет Климента Александрийского и возглавляет церковную школу «катехуменов» (оглашенных)
232 Плотин начинает свои занятия у Аммония Саккаса в Александрии, которые продлятся 11 лет
235 — 285 Варварские вторжения на территорию Римской Империи
Начало суровой инфляции, распространение чумы, вымирание населения
248 «Contra Celsum» («Против Цельса») Оригена — сочинение, защищающее христианство от нападок интеллектуа¬лов-язычников
250 — 260 Гонения на христиан при императорах Деции и Валериане
265 Сочинения и учительство Плотина в Риме; зарождение
неоплатонизма
301 Порфирий составляет компиляцию «Эннеад» Плотина
303 Начинаются последние и жесточайшие гонения на христиан при императоре Диоклетиане
312 Обращение Константина в христианство
313 Медиоланским эдиктом предписывается религиозная терпимость по отношению к христианству в Римской Империи
324 «Церковная история» Евсевия Кесарийского — первая ис¬тория христианской церкви
325 Созванный Константином Никейский собор учреждает ортодоксальную христианскую доктрину
330 Константин переносит столицу империи из Рима в Константинополь (Византии)
354 Рождение Августина
361 — 363 Юлиан Отступник на краткое время восстанавливает вРимской империи язычество
370 Гунны начинают массовые набеги в Европу (до 453 г.)
374 Амвросий становится епископом Медиоланским
382 Иероним приступает к латинскому переводу Библии (так наз. Вульгата)
386 Обращение Августина
391 Император Феодосии запрещает все языческие культы в
Римской империи Разрушение Сарапейона в Александрии
400 «Исповедь» Августина
410 Разграбление Рима визиготами
413 — 427 «О граде Божием» Августина
415 Смерть Ипатии в Александрии
430 Смерть Августина
439 Карфаген захвачен вандалами, Запад наводнен варварами
476 Гибель Западной Римской империи
485 Смерть Прокла — последнего крупного философа-язычника Греции
498 Франки при короле Хлодвиге принимают католичество
500 Труды Псевдо-Дионисия Ареопагита — христианского неоплатоника
524 «Утешение философией» Боэция
529 Закрытие Юстинианом платоновской Академии в Афинах
Бенедикт Нурсийский основывает на горе Монте-Кассино первый монастырь
590 — 604 Папство Григория Великого
622 Начало мусульманского летосчисления «хиджра»
731 «Historia ecclesiastica gentis anglorum» («Церковная история народа англов») Беды Достопочтенного вводит в обиход ле¬тосчисление от Рождества Христова
732 Карл Мартелл в битве при Пуатье останавливает рвущие¬ся в Европу мусульманские полчища
781 Алкуин возглавляет «Каролингское возрождение» и кладет
«семь свободных искусств» в основу средневекового об¬разования
800 Коронация Карла Великого
866 «De divisione naturae» («О разделении природы») Иоанна
Скота Эриугены, синтез христианства и неоплатонизма
1000 Большая часть Европы охвачена христианским влиянием
1054 Разделение христианской церкви на Западную и Восточную Церкви
1077 «Размышление о разумности веры» Ансельма Кентерберийского
1090 Росцеллин проповедует номинализм
1095 Первый крестовый поход, организованный папой Урбаном II
1117 «Sic et поп» («Да и нет») Абеляра
1130 Гуго Сен-Викторский составляет первую средневековую «сумму»
1150 На латинском Западе заново обнаруживаются сочинения Аристотеля
1170 Основание Парижского Университета
В Оксфорде и Кембридже складываются интеллектуаль¬ные центры
Двор Элеоноры Аквитанской в Пуатье становится цент¬ром трубадурской поэзии и образцом придворной жизни
1185 «Искусство куртуазной любви» Андрея Капеллана
1190 Иоахим Флорский (акмэ), тринитарная философия истории
1194 Начинается возведение Шартрского собора
1209 Франциск Ассизский основывает францисканский орден
1210 «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха
1215 Подписание Magna Carta — Великой Хартии вольностей
1216 Доминик основывает доминиканский орден 1225 Рождение Фомы Аквинского
1245 Фома Аквинский начинает учиться в Париже у Альберта Великого
1247 Роджер Бэкон приступает к своим опытным исследованиям в Оксфорде
1260 Освящение Шартрского собора
1266 Выдвижение Сигера Брабантского в Париже
1266 — 1273 «Summa theologica» Аквината
1274 Смерть Фомы Аквинского
1280 «Roman de la Rose» («Роман о Розе») Жана де Мёна
1300 — 1330 Распространение мистицизма в Рейнских землях, акмэ Майстера Экхарта
1304 Рождение Петрарки
1305 Дуне Скот преподает в Париже
1309 Папская резиденция переносится в Авиньон («Авиньон¬ское пленение»)
1310 — 1314 «La divina commedia» («Божественная комедия») Данте 1319 Оккам преподает в Оксфорде1323 Канонизация Фомы Аквинского
1330— 1350 Распространение философии Оккама (номинализма) в
Оксфорде и Париже
1335 В Милане появляются первые «общественные» механические часы
1337 Между Англией и Францией завязывается Столетняя
война
1340 Буридан становится ректором Парижского Университета
1341 Петрарка увенчивается лавровым венком на Капитолий¬ском холме в Риме как победитель поэтического состя¬зания
1347 — 1351 По Европе проносится чума (Черная смерть)
1353 «Декамерон» Боккачо
1377 «Книга о небесах и о мире» Орема отстаивает теоретическую возможность движения Земли
1378 «Великий раскол», борьба за власть между папами-сопер¬никами (до 1417)
1380 Уиклиф обрушивается на церковные злоупотребления и
ортодоксальную доктрину
1400 «Кентерберийские рассказы» Чосера
1404 «О свободных науках» Берджерио — первый гуманистический трактат об образовании
1415 Публичное сожжение Яна Гуса — религиозного реформатора
1429 Жанна д'Арк возглавила борьбу французов против английских захватчиков
«История Флоренции» Бруни — начало историографии Возрождения
1434 Во Флоренции приходит к власти Козимо из рода Медичи
1435 В сочинении Альберти «О живописи» систематизируются принципы перспективы
1440 «Об ученом невежестве» Николая Кузанского
«Об истинном благе» Лоренцо Баллы
1452 Рождение Леонардо да Винчи
1453 Падение и захват Константинополя турками-османами, конец Византийской империи
1455 Выходит в свет гутенберговская Библия, начинается революция печатного станка
1462 Фичино возглавляет платоновскую Академию во Флоренции
1469 Во Флоренции приходит к власти Лоренцо Великолепный
1470 Фичино завершает первый латинский перевод «Диалогов» Платона
1473 Рождение Коперника
1482 «Theologica platonica» («Платоническая теология») Фичино
1483 Рождение Лютера
«Мадонна в гроте» Леонардо да Винчи
1485 «Рождение Венеры» Боттичелли
1486 «De homenis dignitate oratio» («Речь о достоинстве человека» Пико делла Мирандола
1492 Колумб приплывает к берегам Америки
1497 Васко да Гама достигает берегов Индии.
Коперник учится в Италии и делает свои первые астроно¬мические наблюдения
1498 «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи 1504 «Давид» Микеланджело
1506 Начинается строительство Собора Святого Петра под руководством Браманте
1508 «Adagia» («Адагии») Эразма Роттердамского
1508 — 1511 «Афинская школа», «Парнас», «Триумф церкви» Рафаэля
1508—1512 Микеланджело расписывает потолок Сикстинской капеллы
1512 — 1514 «Commentariolus» Коперника, первый очерк гелиоцентри-
ческой теории
1513 «Государь» Макиавелли
1513 — 1514 «Рыцарь, смерть и дьявол», «Св. Иероним в келье», «Мелан-
холия I» Дюрера
1516 «Утопия» Томаса Мора
Латинский перевод Нового Завета Эразма Роттердамского
1517 В Виттенберге Лютер излагает свои 95 тезисов Начало Реформации1519 «Свобода христианина» Лютера
1521 Отлучение Лютера от церкви и вызов, брошенный им императорскому ландтагу в Вормсе
1524 Эразм выступает в защиту свободы воли и против Лютера
1527 Парацельс преподает в Базеле
1528 «Придворный» Кастильоне
1530 Меланхтон провозглашает «Аугсбургское исповедание»
(основы лютеранства)
1532 «Пантагрюэль» Рабле
1534 Генрих VIII издает закон о верховенстве английского ко¬роля над церковью, отвергающий папский надзор Лютер завершает свой перевод Библии на немецкий язык
1535 «Духовные упражнения» Игнатия Лойолы
1536 «Наставление в христианстве» Кальвина
1540 Утверждение монашеского ордена иезуитов, основанного Лойолой
«Narratio prima» («Рассказ первый») Ретика — первый опубликованный труд, где излагается коперниковская теория
1541 «Страшный суд» Микеланджело
1542 Учреждение римской инквизиции
1543 «Be revolutionibus огЫит coelestium» («Об обращениях небес¬ных сфер») Коперника
«О строении человеческого тела» Везалия
1545 — 1563 Тридентский собор, начало Контрреформации
1550 «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» Джорджио Вазари
1554 Первая книга месс Палестрины
1564 Рождение Галилея и Шекспира
1567 Выдвижение кармелитской реформы св. Терезой Авильской и св. Хуаном де ла Крус
1572 Тихо Браге наблюдает новые астрономические явления
(supernova)
1580 «Essais» («Опыты») Монтеня
1582 Проведение реформы летосчисления и установление григорианского календаря
1584 «О бесконечности, вселенной и мирах» Бруно
1590 «Генрих VI» Шекспира
1596 Рождение Декарта
«Mysterium cosmographicum» («Космографическая тайна»)Кеплера
«Королева фей» Спенсера
1597 «Опыты» Френсиса Бэкона
1600 «Гамлет» Шекспира
Инквизиция казнит Джордано Бруно за ересь
«О Магните» Гилберта
1602 «Об определенных основоположениях астрономии» Кеплера
1605 «Продвижение учености» Бэкона
«Дон Кихот» Сервантеса
1607 «Орфей» Монтеверди
1609 «Astronomia nova» Кеплера, первые два закона движения планет
1610 Галилей в книге «Sidereus nuncius» («Звездный вестник») провозглашает свои открытия, сделанные благодаря телескопу
1611 Появляется авторизованный английский перевод Библии (Библия короля Иакова)
«Буря» Шекспира
1616 Католическая Церковь провозглашает коперниковскую
теорию «ложной и ошибочной»
1618 — 1648 Тридцатилетняя война
1619 «Harmonia mundi» («Мировая гармония») Кеплера, третий закон движения планет
Декарт «прорубает окно» в новую науку
1620 «Novum Organum» («Новый Органон») Бэкона
1623 «Испытатель» Галилея
«Mysterium magnum, или Коментарий на первую книгу Бытия» Якоба Бёме
1628 «О движениях сердца и крови у животных» Гарвея
1632 «Диалог относительно двух основных мировых систем» Галилея1633 Осуждение Галилея инквизицией
1635 Основание Academie Francsise (Французской академии)
1636 Основание Гарвардского колледжа
1637 «Рассуждение о методе» Декарта «Le Cid» («Cud») Корнеля
1638 «Две новые науки» Галилея
1640 «Августин» Янсения, начало янсенизма во Франции
1642 — 1648 Гражданская война в Англии
1644 «Principia philosophiae» («Начала философии») Декарта
«Areopagitica» Мильтона
1647 «Христианская астрология» Лилли
1648 Вестфальский мир возвещает о конце Тридцатилетней войны
1651 «Левиафан» Гоббса
1660 Основание Королевского общества
«Новые опыты в физике и механике» Бойля
1664 «Тартюф» Мольера
1665 — 1666 Ньютон делает свои первые научные открытия в области математического исчисления
1666 Хук доказывает механическую теорию планетарного дви¬жения
Основание «Academie des sciences» (Академии наук)
1667 «Потерянный рай» Мильтона 1670 «Pensees» («Мысли») Паскаля
1675 Распространение евангелического пиетизма в Германии
1677 «Ethica» Спинозы «Федра» Расина
Теория микроскопических организмов Левенгука
1678 — 1684 «Путешествие пилигрима» Беньяна
1678 «Критическая история Ветхого Завета» Саймона — начало библейской критики Хейгенс выдвигает волновую теорию света
1687 «Principia mathematica philosophiae naturalis» («Математические начала натуральной философии») Ньютона
Во Французской Академии начинаются ссоры сторонни¬ков классицизма и новаторов
1688 — 1689 Победа революции в Англии
1690 «Опыт о человеческом разуме», «Два трактата о государственном правлении» Локка
1697 «Dictionnaire historique et critique» («Исторический и критический словарь») Бейля
1704 «Оптика» Ньютона
1710 «Трактат о началах человеческого знания» Беркли
1714 «Монадология» Лейбница
1719 «Робинзон Крузо» Дефо
1721 «Персидские письма» Монтескье
1724 «Страсти по Иоанну» Баха
1725 «Scienza nuova» («Основания новой науки об общей природе нации») Вико
1726 «Путешествия Гулливера» Свифта
1733 «Lettres philosophiques» («Философские письма») Вольтера
1733 — 1734 «Опыт о человеке» Попа
Джонатан Эдварде (акмэ), начало Великого Пробуждения в американских колониях
1735 «Systema naturae» («Система природы») Линнея
1738 Уэсли создает протестантское методистское течение в англиканской церкви
1740 «Памела» Ричардсона
1741 «Мессия» Генделя
1747 «L'homme-machine» («Человек-машина») Ламетри
1748 «Исследование касательно человеческого умопостижения» Юма
«О духе законов» Монтескье
1749 Рождение Гете
«Том Джонс Найденыш» Филдинга
1750 «Discours sur les sciences et les arts» («Рассуждение о науках и искусствах») Руссо
1751 Начинается издание «Encyclopedic» во главе с Дидро и д'Аламбером «Опыты и наблюдения над электричеством» Франклина
1755 «Словарь английского языка» Джонсона
1756 «Опыт о поведении и привычках различных народов» Вольтера
1759 «Тристрам Шенди» Стерна
«Кандид» Вольтера
1762 «Эмиль», «Общественный договор» Руссо
1764 «История античного искусства» Винкельмана. Новое пробуждение вкуса к искусству и культуре классической Гре¬ции в Европе
1769 — 1770 Рождение Бетховена, Гегеля, Наполеона, Гёльдерлина,
Дордсворта
1770 «Systeme de la nature» Гольбаха
1771 «Истинная христианская религия» Сведенборга
1774 «Страдания юного Вертера» Гете
1775 Начало американской революции
1776 Джефферсон и другие готовят Декларацию независимости «Исследование о природе и причинах богатства народов» Адама Смита
«История упадка и разрушения Римской империи» Гиббона
1778 «Epoques de la nature» Бюффона
1779 «Диалог касательно естественной религии» Юма
1780 «Воспитание рода человеческого» Лессинга
1781 «Критика чистого разума» Канта
Гершель впервые со времен античности открывает новую планету — Уран
1784 «Идеи к философии истории человечества» Гердера
1787 «Don Giovanni» («Дон Жуан») Моцарта
1787 — 1788 «Федералистские газеты» Мэдисона, Гамильтона и Джея
1788 «Критика практического разума» Канта Симфония «Юпитер» Моцарта
1789 Начало Французской революции Декларация прав человека и гражданина
«Песни неведения» Блейка «Трактат о началах химии» Лавуазье «Принципы морали и законодательства» Бентама
1790 «Метаморфоза растений» Гете
«Критика суждения» Канта «Размышления о революции во Франции» Бёрка
1792 «Оправдание прав женщин» Вольстонкрафт
1793 «Бракосочетание рая и ада» Блейка
1795 «Письма об эстетическом воспитании человечества» Шиллера
«Эскиз исторической картины человеческого разума» Кондорсе
«Теория Земли» Хаттона
1796 «Exposition du systeme du monde» («Изложение мировой сис¬темы») Лапласа
1797 «Гиперион» Гёльдерлина
1798 «Лирические баллады» Вордсворта и Кольриджа Братья Шлегели начинают выпускать журнал «Атенеум» «Опыт о принципе народонаселения» Мальтуса
1799 Наполеон становится первым консулом Франции
«О религии: речи, обращенные к тем, кто презирает ее с по¬зиций культуры» Шлейермахера
1800 «Призвание человека» Фихте
«Система трансцендентального идеализма» Шеллинга
1802 «Генрих фон Офтердинген» Новалиса
1803 Дальтон выдвигает атомную теорию материи
1803 — 1804 «Героическая симфония» Бетховена
1807 «Феноменология духа» Гегеля
Ода «Откровение бессмертия» Вордсворта
1808 «Фауст» (часть I) Гете
1809 «Philosophic zoologique» Ламарка
1810 «De L'Allemagne» («О Германии») мадам де Сталь
1813 «Гордость и предубеждение» Джейн Остен
1814 «Уэверли» Вальтера Скотта
1815 Битва при Ватерлоо, Венский конгресс1817 «Поэмы» Китса
«Biographia Literaria» {«Литературная биография») Кольриджа
«Принципы политической экономии и налогообложения» Рикардо
«Энциклопедия философских наук» Гегеля
1819 «Мир как воля и представление» Шопенгауэра
1820 «Прометей освобожденный» Шелли
1822 «De L 'amour» («О любви») Стендаля
«Аналитическая теория тепла» Ж.Фурье
1824 9-я симфония Бетховена
«Дон Жуан» Байрона Гаусс постулирует принципы неевклидовой геометриии
1829 Бальзак приступает к «La comedie humaine» («Человеческая комедия»)
1830 «Le rouge et te noir» {«Красное и черное») Стендаля «Cours de philosophic positive» {«Лекции по философии пози¬тивизма») Конта
«Symphonie fantastique» («Фантастическая симфония») Бер¬лиоза
1831 «Евгений Онегин» Пушкина
«Notre-Dame de Paris» («Собор Парижской Богоматери») «Feuilles d'automne» («Осенние листья») Гюго Открытие Фарадеем электромагнитной индукции Дарвин отправляется в трехлетнее плавание на борту судна «Beagle» («Гончая»)
1832 «Фауст» (часть II) Гете «Индиана» Жорж Санд
1833 «Начала геологии» Лайелла
Эмерсон совершает путешествие в Европу, встречается с Кольриджем и Карлейлем
1834 «Sartor Resartus» Карлейля
1835 «Жизнь Иисуса» Штрауса «Демократия в Америке» Токвиля
Бэббидж формирует идею вычислительной машины с ручными клавишами
1836 «Природа» Эмерсона — основоположника американского трансцендентализма
1837 Обращение Эмерсона «Американский ученый» «Посмертные записки Пиквикского клуба» Диккенса
1841 «Сущность христианства» Фейербаха
1843 «Или — или», «Страх и трепет» Кьеркегора «Логическая система» Милля «Современные художники» Рескина
1844 Рождение Ницше «Опыты» Эмерсона
1845 «Женщина в XIX веке» Фуллер
«Рассказы» Эдгара По
«Die heilige Familie» («Святое семейство») Маркса и Эн¬гельса
1848 «Коммунистический манифест» Маркса и Энгельса
Во всей Европе вспыхивают революции
В США начинается женское движение суфражисток
1850 Клаузиус формирует концепцию энтропии, Второй закон термодинамики
«Алая буква» Готорна
1851 «Моби Дик» Мелвилла Большая Выставка в Лондоне
1854 «Уолден, или Жизнь в лесу» Торо
1855 «Листья травы» Уитмена
1857 «Госпожа Бовари» Флобера
«Lesfleurs du mal» («Цветы зла») Бодлера
1858 Дарвин и Уоллес видывигают теорию естественного отбора
1859 «Происхождение видов» Дарвина «О свободе» Милля «Тристан и Изольда» Вагнера
1860 «Культура эпохи Возрождения в Италии» Буркхардта Оксфордские дебаты об эволюции между Уилберфорсом и
Гексли
1861 «Материнское право» Бахофена
1861 — 1865 Гражданская война в США
1862 «Les miserables» («Отверженные») Гюго
1863 Отмена рабства, геттисбергское обращение Линкольна
1865 Мендель выдвигает теорию генетической наследствен¬ности
1866 «Общая морфология организмов» Геккеля «Преступление и наказание» Достоевского
1867 «Das Kapital» («Капитал») Маркса1869 «Война и мир» Толстого
«Культура и анархия» Арнолда
1871 «Происхождение человека» Дарвина
1872 «Die Geburt der Tragoedie aus dem Geiste der Musik» {«Рожде¬ние трагедии из духа музыки») Ницше
«Impression» {«Впечатление: Восход солнца») Моне «Миддлмарч» Джордж Элиот
1873 «Трактат об электричестве и магнетизме» Максвелла 1875 Блаватская основывает Теософское Общество
1877 Пирс публикует первые статьи по прагматизму
1878 Вундт основывает первую лабораторию эксперименталь¬ной психологии
1879 Эдисон изобретает угольную нить накаливания для элект¬рической лампочки
«Begriffschrift» {«Запись в понятиях») Фреге закладывает начала современной логики «Кукольный дом» Ибсена
1880 «Братья Карамазовы» Достоевского
1881 «Всеобщая история» Ранке
1883 «Введение в гуманитарные науки» Дильтея
1883 — 1884 «Also sprach Zarathustra» («Так говорил Заратустра») Ницше
1884 «Приключения Гекльберри Финна» Марка Твена
1886 «Illuminations» {«Озарения») Рембо
«Jenseits von Gut und Bb'se» {«По ту сторону добра и зла»)Ницше
«Анализ ощущений» Маха
1887 Опыт Михельсона — Морли
1889 «Звездная ночь» Ван Гога
1890 «Основы психологии» Уильяма Джеймса «Золотая ветвь» Фрэзера
1891 — 1893 «Царство Божие внутри вас» Толстого
1893 «Видимость и действительность» Брэдли
1894 «Философия свободы» Штайнера «Основы механики» Герца
1895 «Как важно быть серьезным» Уайльда
«Правила социологического метода» Дюркгейма
1896 Открытие Беккерелем радиоактивности урания «Ubu Roi» {«Король Юбю») Жарри
«Чайка» Чехова
1897 «Воля к вере» Джемса
1898 Живописная серия Сезанна «Mont Sainte-Victoire» {«Гора Сент-Виктуар»)
1900 Смерть Ницше
«Traumdeutung» {«Толкование сновидений») Фрейда Планк закладывает основы квантовой физики «Логические исследования» Гуссерля — начало феноменологии Возрождение интереса к генетике Менделя
1901 «Посланцы» Генри Джеймса
1902 «Многообразие религиозного опыта» Уильяма Джемса
1903 «Опровержение идеализма» и «Principia ethica» («Основы этики») Мура
«Человек и сверхчеловек» Бернарда Шоу Братья Райт совершают первый полет на моторном аэроплане
1905 Записки Эйнштейна по специальной теории относительности, о фотоэлектрическом эффекте, броуновском движении
«Три Очерка по теории сексуальности» Фрейда «Протестантская этика и дух капитализма» Вебера
1906 «La theorie physique» Дюэма
Махатма Ганди развивает учение о ненасильственной борьбе за независимость
1907 «Прагматизм» Уильяма Джемса
«devolution creatrice» {«Творческая эволюция») Бергсона «Les demoiselles d'Avignon» {«Авиньонские девушки») Пи¬кассо «Махаяна-Буддизм» Судзуки представляет буддизм Западу
1909 Первое антональное сочинение Шёнберга
1910 — 1913 «Principia mathematica» Рассела и Уайтхеда
1912 «Психология бессознательного» Юнга; отрыв от Фрейда Вегенер выдвигает теорию дрейфа материков
1913 Штайнер основывает антропософию
«Ver Sacrum» {«Весна священная») Стравинского «A la recherche du temps perdu» {«В поисках утраченного вре¬мени») Пруста«Сыновья и любовники» Д. Г. Лоуренса «Del sentimiento tragico de la vida en los hombres у en los pueblos» («Трагическое чувство жизни у людей и народов») Унамуно
«Загадка христианства» Ройса Форд налаживает массовое производство автомобилей
1914 «Портрет художника в юности» Джойса «Процесс» Кафки
1914— 1918 Первая мировая война
1915 «Cours de linguistique generate» («Курс общей лингвистики») Фердинанда де Соссюра
1916 Общая теория относительности Эйнштейна
1917 «Священное» Отто Русская революция
1918 «Der Untergang des Abendlandes» («Закат Европы») Освальда Шпенглера
1919 Экспериментальное подтверждение общей теории относительности
«Психология с поведенческой точки зрения» Уотсона «Послание к римлянам» Карла Барта
1920 «Второе пришествие» Йитса
«По ту сторону принципа удовольствия» Фрейда Первое общественное радиовещание
1921 «Анализ мышления» Бертрана Рассела «Tractatus logico-philosophicus» Витгенштейна
1922 «Бесплодная земля» Т. С. Элиота «Улисс» Джойса «Хозяйство и общество» Вебера
1923 «Дуинские элегии» Рильке «Harmonium» У. Стивенса «Я и Оно» Фрейда
«Я и Ты» Бубера
«Скептицизм и животная вера» Сантаяны
«Условные рефлексы» Павлова
1924 «Речь и мышление ребенка» Пиаже «Родовая травма» Ранка «Волшебная гора» Томаса Манна
1925 «Видение» Йитса «Опыт и природа» Дьюи
«Наука и современный мир» Уайтхеда
1926 Шрёдингер выводит волновое уравнение, объясняющее квантовую механику
1927 Гейзенберг формулирует принцип неопределенности Бор формулирует принцип дополнительности Леметр выдвигает теорию «Большого взрыва»
«Sein und Zeit» («Время и бытие») Хайдеггера «Будущее одной иллюзии» Фрейда
«Die Funktion des Orgasmus» («Функция оргазма») Райха «Der Steppenwolf» («Степной волк») Гессе
1928 «Башня» Йитса
«Логическая структура мира» Карнапа «Проблема души современного человека» Юнга
1929 «Процесс и реальность» Уайтхеда
Манифест Венского кружка: «Научное миропонимание»
«Шум и ярость» Фолкнера
«Своя комната» Вирджинии Вульф
1930 «Неудовлетворенность в культуре» Фрейда «Восстание масс» Ортеги-и-Гасета «Историчность человека и веры» Бультмана
1931 Теорема Гёделя доказывает неразрешимость утверждений в формализованных математических системах «Философия символических форм» Кассирера
1932 «Philosophie» Ясперса
«Детский психоанализ» Марии Клейн
1933 В Германии приходит к власти Гитлер
1934 «Изучение истории» Тойнби «Логика научного открытия» Поппера «Архетипы коллективного бессознательного» Юнга «Техника и цивилизация» Мамфорда
1936 «Великая цепь бытия» Лавджоя «Язык, истина и логика» Эйера
«Общая теория занятости, прибыли и денег» Кейнеса
1937 «Ego и защитные механизмы» Анны Фрейд «Об исчислимых множествах» Тьюринга
1938 «Жизнь Галилея» Брехта
Открытие расщепления атомного ядра «Тошнота» Сартра
1939 Смерть Фрейда
1939 — 1945 Вторая мировая война, Холокаст
1940 «Опыт о метафизике» Коллингвуда
1941 «Природа и назначение человека» Нибура «Бегство от свободы» Фромма «Ficciones» («Книга вымыслов») Борхеса1942 «Посторонний» и «Миф о Сизифе» Камю
1943 «Бытие и ничто» Сартра «Четыре квартета» Т. С. Элиота
1945 «Phenomenologie de la perception» {«Феноменология восприятия») Мерло-Понти
«Что такое жизнь?» Шрёдингера
На Хиросиму и Нагасаки сброшены атомные бомбы
Основание Организации Объединенных Наций
1946 — 1948 Начало «холодной войны»
Подъем общественного телевизионного вешания Появление первых электронных компьютеров с ручной клавиатурой
1947 Первые абстрактные полотна Поллока (методом дриппинга, то есть разбрызгивания красок)
1948 «Кибернетика» Винера
«Божественная относительность» Хартшорна «Белая богиня» Роберта Грейвза «Семиэтажная гора» Мертона
1949 «1984» Оруэлла
«Мир в вечном возвращении» Мирча Элиаде
«Тысячеликий герой» Кемпбелла
«Le deuxieme sexe» («Второй пол») Симоны де Бовуар
1950 Папское провозглашение догмата о телесном вознесении Богородицы «Assumptio Mariae» («Успение Марии»)
1951 «Систематическое богословие» Тиллиха «Письма и записки из тюрьмы» Бонхёффера «Две догмы эмпиризма» Квайна
1952 «В ожидании Годо» Беккета
«Ответ Иову», «Одновременность» Юнга
1953 «Философские исследования» Витгенштейна «Введение в метафизику» Хайдеггера «Наука и человеческое поведение» Скиннера Уотсон и Крик открывают структуру ДНК
1954 «Двери восприятия» Хаксли «Богословские исследования» Ранера «Наука и цивилизация в Китае» Нидхема
1955 «Феномен человека» Тейяра де Шардена «Эрос и цивилизация» Маркузе
«Вой» Гинсберга
1956 Бейтсон и др. формулируют теорию «двойного узла»
1957 «Синтаксические структуры» Хомского «Спасти видимость» Барфилда
«Путь дзэн» Уоттса Запуск первого спутника
1958 «Anthropologie structural» («Структурная антропология») Леви-Стросса
«Личное знание» Полянского
1959 «Жизнь против смерти» Брауна
«Две культуры и научная революция» Сноу
1960 «Истина и метод» Гадамера «Слово и предмет» Квайна
1960 — 1972 Подъем движения за гражданские права, студенческого
движения, феминизма, борьбы за охрану окружающей среды, контркультуры
1961 Первые космические полеты
Первый человек в космосе — Юрий Гагарин
«Психотерапия на Востоке и Западе» Уоттса
«Histoire de la folie a L 'age classique» («История безумия в
классический век») Мишеля Фуко
«Les damne's de la Terre» («Осужденные Земли») Фанона
1962 «Структура научных переворотов» Куна «Догадки и опровержения» Поппера «Воспоминания, сновидения, размышления» Юнга «По направлению к психологии бытия» Маслоу «Безмолвная весна» Карсон
«Галактика Гутенберга» Макльюэна Гесс выдвигает гипотезу о расширенном наступлении моря
Начало Второго Ватиканского собора Основание Эсаленского Института, подъем движения за развитие человеческих возможностей Психоделические эксперименты Лири и Олперта в Гарварде
Студенческое движение за демократическое общество принимает Порт-Гуронскую Декларацию
1963 Вашингтонский марш за гражданские права, речь Мартина Лютера Кинга «Уменя есть мечта»
«Feminine mystique» («Таинственная женственность») Фриден
Э. Н. Лоренц публикует первые заметки о теории хаоса
1964 В Беркли начинается Движение за свободу слова Открытие Пензиасом и Уилсоном фонового космического излучения подтверждает теорию «Большого взрыва» Гельман и Цвейг постулируют существование кварков «Религиозная эволюция» Белла
«Essais critiques» («Критические исследования») Ролана Барта«Автобиография Малькольма X»
1965 Развязывание США войны во Вьетнаме «Мирской град» Кокса
Последнее интервью Хайдеггера журналу «Der Spiegel»
1966 «Радикальное богословие и смерть Бога» Альтицера и Гамильтона
«Цаука и выживание» Коммонера «Ecrits» {«Письмо») Жака Лакана Теорема Белла о нонлокальности
1967 «Политика опыта» Лэнга
«L 'ectriture et la difference» {«Письмо и различие») Жака Деррида
«Исторические корни нашего экологического кризиса» Уайта
1968 «Знание и человеческие интересы» Хабермаса «Критика и методология научно-исследовательских программ» Лакатоса
«Общая теория систем» Людвига фон Берталанфи «Учение Дона Хуана» Карлоса Кастанеды «Всемирный каталог» Брэнда «Взрыв народонаселения» Эрлиха
1968 — 1970 Студенческие волнения, антивоенное движение, расцвет контркультуры
1969 Высадка астронавтов на Луне Лавлок выдвигает гипотезу о Гее «Создание контркультуры» Рожака «Сексуальная политика» Миллета
«Desert solitaire» {«Уединенная пустыня») Аббэ «Гештальт-терапия verbatim» Перлза «Семиотика» Юлии Кристевой «Столкновение интерпретаций» Рикёра
1970 Первый День Земли
«По ту сторону веры» Белла
1971 «Теология освобождения» Гутьерреса
«Наше тело и мы сами» — книга по здоровью Общества Бостонских женщин «Языки мозга» Прибрема «Над краем истории» Томпсона
1972 «Шаги к экологии мышления» Бейтсона «Пределы роста» Медоуза
1973 «Маленькое — значит прекрасное» Шумахера «Интерпретация культур» Гертца
«По ту сторону Бога-Отца» Дэли
«Мели и глубины экологического движения» Нисса
1974 «Религия и сексизм» Рутер
«Богини и боги древней Европы» Джимбутас
1975 «Царство человеческого бессознательного» Грофа
«Пересматривая психологию» Хилмена «Дао физики» Капры «Социобиология» Уилсона «Животное освобождение» Сингера «Против метода» Фейерабенда
1978 «Способы сотворения мира» Гудмена «Воспроизведение материнства» Ходорова
1979 «Философия и зеркало природы» Рорти
1980 Появление персональных компьютеров Развитие биотехнологии «Цельность и внутренний порядок» Бома «От бытия к становлению» Пригожина «Смерть природы» Мёрчент
1981 «Новая наука жизни» Шелдрейка
1982 «Другим голосом» Джиллигена
Теорема Белла подтверждается опытным путем «Судьба Земли» Шелла
1983 Открытие субатомных частиц W и Z
1984 Состояние «постмодерн» Лиотара
1985 «Размышление о роде и науке» Келлер
Горбачев начинает перестройку в Советском Союзе
1985 — 1990 Быстрый рост общественного сознания в отношении экологического кризиса на планете
1989 — 1990 Конец «холодной войны», крушение коммунизма в Восточной Европе