Нибур Р.X. Радикальный монотеизм и западная культура

ОГЛАВЛЕНИЕ

Приложение

III. Вера в богов и в Бога

2. Кто такой Бог?

Итак, отправляясь от общечеловеческого опыта веры, упования и доверия в отношении чего-то, мы приходим к проблеме божества. Лютер уже давно выразил эту идею, когда он спросил: «Что означает иметь бога, и кто такой Бог?» и ответил на собственный вопрос следующим образом: «Лишь доверие и вера сердца могут создать и Бога, и идола... Ибо то и другое, вера и Бог, тесно держатся друг друга. Поэтому все, к чему льнет твое сердце.., на что оно полагается, это собственно и есть твой Бог».
Итак, если это, т. е. то, что слово «бог» означает объект человеческой веры в ценность жизни, соответствует действительности, очевидно, что у людей много богов, что наша естественная религия политеистична. (Очевидно также, что на самом деле не может существовать такой вещи, как атеист в подлинном смысле слова, хотя может существовать много людей, исповедующих атеизм.) Каким бы ни было наше отношение к официальному монотеизму наших религиозных институтов, личная вера, которой мы живем, очевидно, представляет собой разноплановое явление со многими объектами служения и поклонения. Наиболее широко распространенный объект нашего ревностного служения, от которого зависят наши значение и ценность, - это личность. В своей человеческой жизни мы тяготеем к некоей разновидности религиозного нарциссизма, когда делаем из самих себя самое восхитительное из всех существ и пытаемся истолковать смысл всех явлений по их значению для центрального Я. Личность становится ценностным центром и в то же время существом, которое должно гарантировать свою собственную жизнь от бессмысле+тости, девальвации и угрозы фрустрации.
Однако эта личность никогда не является полноценным богом для себя самой. Мы вынуждены признать, что многие предметы привносят в нашу жизнь удовлетворение, так сказать, снаружи, и мы до такой степени зависим от всех существ вокруг, что неизбежно восхищаемся, поклоняемся и взираем на других как на источники ценности и смысла для нас самих. Так что мы живем не только ради себя самих, но и ради других лиц. Ведь не ради красного словца говорится, что матери превращают своих сыновей и дочерей в богов, что дом является до некоторой степени богом для всех людей, поскольку они живут ради этого дома, для него трудятся и зачастую, в моменты практикуемого наедине с самим собой культа, ему поклоняются. Одним

342

из наиболее могущественных богов всех времен, как примитивных, так и цивилизованных периодов культуры, является секс, представленный множеством символов, ради которого, как и ради наслаждения которым, живут люди. Помимо темных сил, хтонических божеств физической жизни человека, существуют и наши олимпийские боги - наша страна, наши идеологии, наши демократии, цивилизации и церкви, наше искусство, которым мы занимаемся ради него самого, наша истина, к которой мы стремимся ради истины, наши нравственные ценности, наши идеи и социальные силы, которые мы персонализируем, которым поклоняемся и от которых зависим в избавлении от полной пустоты и совершенной непоследовательности существования.
Однако не следует проводить слишком уж резкое разграничение в этом отношении между личной и институционализированной религией, как если бы первая была всецело политеистической, а вторая - монотеистической. Вообще затруднительно было бы настаивать на действительном монотеизме институционализированной религии. К примеру, одно из существ, на которое уповает институционализированная вера, имея в виду избавление от бессмысленности, - это сама религия.
Мы замечаем, что эти ценностные центры, эти объекты преклонения обладают разнообразными формами существования. Некоторые представляют собой видимые чувственные объекты, в существовании которых нас убеждают наши чувства. Другие представляют собой сущности, идеи, понятия или образы, доступные только абстрактному мышлению, которые, однако, оказывают определенное давление на ум. Некоторые являются движениями, о которых мы узнаем только посредством сопереживания определенного рода или посредством интуиции, превосходящей здравый смысл; некоторые же обладают особенной, трудноопределимой реальностью лиц и личностей. Однако в некотором смысле все они существуют.
И все же правдой является то (и это составляет трагедию нашей религиозной жизни), что ничто из этих ценностей или ценностных центров не существует в универсальном смысле и не может быть объектом универсальной веры. Ничто из них не может гарантировать смысла нашей жизни, разве лишь на какое-то время. Все они конечны как во времени, так и в пространстве и предъявляют к нам такие же конечные требования. Итак, перед нами въяве возникают две характерные особенности нашей веры и ее богов: что наша собственная религия раскалывает нас как внутри самих себя, так и социально, и что наши

343

боги не в состоянии спасти нас от конечной фрустрации бессмысленного существования.
Иногда мы говорим о своем внутреннем расколе так, словно он создается неполным доминированием разума над более примитивными желаниями, коренящимися в нашем физическом существовании. Однако потом приходит сознание того, что на самом деле мы желаем совсем не так, как примитивные народы или животные, но со страстью, которая указывает на то, сколь большую ставку делаем мы на объект нашего желания. Также мы замечаем, что и жизнь разума не лишена своих желаний и стремлений. Мы начинаем сознавать истину того, что наш внутренний раздор вызван разнообразием религиозных пристрастий. В поисках смысла мы обращаемся к умственным объектам, однако мы не в состоянии наполнить смыслом свое физическое существование своими вниманием и служением истине. Как представляется, наши внутренние конфликты объясняются тем фактом, что у нас имеется много источников ценности, однако служить им всем сразу невозможно. Наши социальные-конфликты всегда имеют религиозный характер. Мы не можем вести свои войны, и мы не ведем их единственно для поддержания нашего физического существования. Мы сражаемся не просто за себя, но за Америку, за Англию и за Германию, которые сообщают ценность нашей жизни. Мы воюем за свободу или солидарность, за равенство или порядок, за братство в широком или в узком смысле. Однако ни один из этих богов не является универсальным, и по этой причине служение одному всегда влечет за собой исключение другого. Таким образом, боги вносят раскол не только внутри личности, но и в социальном отношении.
Находясь в таком положении, мы мечтаем об объединении, о великом пантеоне, в котором все боги будут должным образом почитаться - каждый в своей сфере. Так мы говорим иногда об установлении нового цивилизационного синтеза, об интеграции личности, о признании, великой иерархии ценностей. Однако синтез никогда не достигается, интеграция никогда не завершается. Потому что каждый бог, в свою очередь, требует в определенной мере абсолютного служения и отрицания притязаний других богов. Поскольку страна представляется нам абсолютным источником ценности, постольку преданность одной стране будет заставлять нас отрицать притязания всех остальных. Поскольку мы предаемся искусству для искусства, постольку искусство будет врагом нравственности и истины. Самое наилучшее, чего мы можем достичь в этом царстве,

344

это некоторого компромисса между множеством абсолютных притязаний. Посему мы остаемся существами, последовательно обладающими многими верами. Мы практикуем некоего рода последовательную полигамию, когда состоим в супружестве то с одним, то с другим объектом служения.
Трагедия нашей религиозной жизни состоит не только в том, что она раскалывает нас внутри самих себя и разъединяет друг с другом. Есть и еще более значительная трагедия - сумерки богов. Ни одно из этих существ, на которые мы полагаемся с тем, чтобы они сообщили содержание и смысл нашим жизням, не в состоянии придать им непрерывный смысл и ценность. Все цели, ради которых мы живем, умирают. Великие социальные движения проходят и сменяются другими. Со временем обнаруживается, что идеалы, слепленные нами, относительны. Империи и города, которым мы ревностно служим, одни за другими приходят в упадок. В конце концов ничего не остается, чтобы защитить нас от пустоты бессмысленности. Мы пытаемся уклониться от знания этого, однако оно постоянно присутствует на заднем плане нашего сознания. Нас преследует апокалиптическое видение конца всех вещей, представляется ли нам этот конец таким, как пророкам дохристианского периода, или же таким, как пессимистам нашего времени. Мы знаем, что «на нас и весь наш род рок медленно и верно упадет». Все наши цели, все наши идеи, все существа, на которые мы полагались, чтобы они спасли нас от обесценивания существования, обречены на гибель.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология