Нэш Р. Дикая природа и американский разум

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава XIII. Международные перспективы охраны дикой природы

Лично меня животные не очень интересуют. Я не хочу проводить
свой отпуск в наблюдениях за крокодилами. Тем не менее, я целиком поддерживаю идею их выживания. Я считаю, что кроме алмазов, дикие животные также станут одним из величайших
источников дохода Танганьики. У тысяч американцев и европейцев
имеется страшная тяга увидеть этих животных.
Юлиус Ниерере, 1961

С 1854 по 1857 гг. сэр Джордж Гор, английский дворянин, находился в районе Верхней Миссури. По местам, которые позже станут Вайомингом и Монтаной, он путешествовал с 40 помощниками, 112 лошадьми, 24 мулами, 6 упряжками волов и большой сворой собак и тремя молочными коровами. Он застрелил 1600 оленей, лосей и 105 медведей.
С апреля 1909 г. по март 1910 г. экс-президент США Теодор Рузвельт отдыхал в Британской Восточной Африке. По будущим Кении и Уганде Рузвельт путешествовал с 200 следопытами, носильщиками, оруженосцами и слугами. Рузвельт и его сын застрелили и переслали в Вашингтон свыше 3000 различных животных.
За полвека, разделявших сафари Гора и Рузвельта, США превратились из экспортера в импортера дикой природы. Перемена эта произошла в 1890-е гг., когда американская граница официально перестала существовать и начался культ природы. До того зарубежные туристы, жаждущие дикой природы, обрели мекку в области западной Миссури. Путешествие Джорджа Гора является примером попыток богатых и влиятельных европейцев испробовать дикую Америку, пока она еще не перестала существовать. Американцы же с природой сражались и услышать ее зов не могли. Их отношение к ней было отношением преобразователей, а не туристов, и свою работу они делали хорошо. К тому времени, когда поколение Теодора Рузвельта стало достаточно цивилизованным, чтобы оценить природу, она, в основном, с американского запада исчезла. Африка стала новой меккой для туристов вроде Рузвельта, которые были в состоянии импортировать из-за рубежа то, что стало дома редкостью.
Идея о природе, как о бойком товаре на международном рынке во многом объясняет мировое движение по охране природы. Экспортно-импортные отношения подчеркивают ироничность того факта, что цивилизованный процесс, ставящий под угрозу исчезновения дикую природу, как раз и создает потребность в ней. Как правило, те страны, где есть природа, ее не желают, а те страны, которые ее не имеют, желают ее иметь. Ценит дикую природу лишь богатое, городское, интеллигентное население. Чтобы потребность в природе обрела экономическую и интеллектуальную значимость, общество должно стать техническим, урбанизированным и многочисленным. Чем не марксистская формулировка... В мире образовался социально-экономический класс любителей природы, чьи национальные узы не так сильны, как их общий интерес к наслаждению природой и спасению ее в любых уголках планеты. Эти люди организовывают различные мероприятия и собирают деньги на дело охраны природы. В их рядах очень много ученых, писателей, художников - людей особо одаренных и состоятельных. Импортирование природы, это не просто метафора, природа действительно обладает экономической ценностью, ее покупают и продают за большие деньги. За исключением трофеев и экспонатов для зоопарков, природа физически экспортирующую страну не покидает. Товаром в этом случае является восприятие от пережитого. Импортеры "потребляют" этот товар "на месте". Кроме них имеется много "немобильных" любителей природы. Их желание потреблять кино- и телепродукцию, журналы и книги по природе и поддерживать природоохранные акции, является важной формой импортирования природы. И все же, главной опорой торговли дикой природой являются богатые туристы. Их желание платить за увиденное держит на плаву экономику тех стран, где природа все еще существует.
Национальные парки и природоохранные системы также можно рассматривать как институционные "контейнеры", которые развитые страны передали развивающимся с целью "упаковки" хрупкого ресурса. Персонал управления парками или люди, посланные обучать местных менеджеров, играют ключевую роль в обмене природы на деньги. Несмотря на существование менее утилитарных аргументов в пользу сохранения природы, именно деньги являются важнейшим фактором в этом деле для большинства неразвитых стран. Размах походов Гора и Рузвельта свидетельствуют о том, что экспортирование природы может быть очень прибыльным. Благодаря ему субсидируется природоохранное движение. Менее развитые страны могут позволить себе "содержать" дикую природу в девственном состоянии лишь в том случае, если ее экспорт приносит значительные дивиденды. На плакате, изготовленном для африканцев, написано: "Наши национальные парки приносят Танзании хорошие деньги - берегите их". Например, местным жителям напоминают, что благодаря своим качествам "достопримечательности" лев приносит за свою жизнь парку Амбозели (Кения) 515 тыс. долларов, браконьеру же его шкура и мясо могут принести лишь 1150 долларов. Исходя из выгод, приносимых туризмом, львов и слонов можно считать наиболее ценными животными в мире (включая сюда и лошадей).
Напряженность в отношениях между экспортерами природы и ее импортерами имелась всегда. Разумеется, экспортеры не однозначно понимают рыночный характер своих "продуктов". Африканцы, например, жили среди диких животных всю свою жизнь. Жирафом вы заинтересуете масая не больше, чем жителя Нью Йорка вы заинтересуете с помощью такси. И точно также, ограничение на выпас скотины в африканском национальном парке также удивительно для местных жителей, как и закон, который вдруг ни с того, ни с сего запретил бы нью-йоркцу жить и пользоваться несколькими городскими кварталами. Не разделяя взглядов развитого мира на ценность природы, менее развитые страны не видят причины не продолжать эксплуатировать свои ресурсы в привычном духе. Но, как свидетельствует фраза президента Танзании Юлиуса Ниерере, которой мы начали эту главу, если зарубежные туристы готовы преодолеть тысячи миль лишь для того, чтобы посмотреть на диких животных и, особенно, если они при этом тратят деньги, то экспортеры протестовать против этого не будут.
Экспорт и импорт природы также имеет региональное или внутригосударственное значение. Городская часть населения может поддержать идею охраны природы, тогда как жители глубинных территорий могут быть к ней равнодушными или даже враждебными. На Востоке США и некоторых цивилизованных "островах" Запада, вроде Сан Франциско, стадия импортирования дикой природы была достигнута несколькими поколениями раньше, чем на диком Западе. Первые туристы явились как раз из этих областей. То же самое можно сказать и о первых "поползновениях" природоохранного движения. Генри Торо и Теодор Рузвельт заканчивали Гарвард. Джон Мюир, как и сэр Гор, был выходцем из Англии, и когда в 1892 г. Мюир организовал Сьерра Клуб, в нем доминировала элита из Сан-Франциска.
Во всем мире наблюдается та же тенденция. Токийский концерн защищает сохранившуюся пока природу на самом северном острове Японии - Хоккайдо. Главный интерес к австралийской природе проявляют жители Сиднея и Мельбурна. Малайское природоохранное общество почти всю помощь получает из метрополии страны. Все в той же Америке деятельность по охране природы Аляски возглавляли отнюдь не жители Аляски. К таким людям, например, относился Роберт Маршалл, классический импортер природы, обладающий с избытком как деньгами, так и свободным временем, чтобы наслаждаться природой во времена Великой Депрессии.
До совсем недавних пор получать удовольствие ездили из менее цивилизованных мест к более цивилизованным местам. Траппер или фермер покидали свои глухие уголки, чтобы провести несколько дней, развлекаясь в ближайшем городе. Если люди перемещались в другом направлении, они это делали для того, чтобы преобразовать природу в духе мормонов и пилигримов. Пару веков назад в Новую Англию или Юту ради отдыха не прибывал никто. Интеллектуальная революция, благодаря которой дикая природа стала сама по себе меккой для путешественников, является главной темой этой книги. Возможно, такой она стала после появления группы богатых и образованных людей, живших в городах. Для этих людей дикая природа могла стать интригующей новинкой и даже настоящей духовной и психологической потребностью. Но цивилизация, создающая интерес к природе, также ее и уничтожает. Выходом из этой ситуации является путешествие. Если дикая природа не существует рядом с домом, ее можно найти (если у вас есть деньги и время) где-нибудь в другом месте. Паломничество английских туристов в Альпы было первым примером импорта природы. Вдохновленные описаниями Жан Жака Руссо в 1760-е гг., и позже новой эстетикой Джона Рескина, английские путешественники стали пересекать пролив, чтобы найти во Франции, Швейцарии и Италии то, чего не могла им дать родина. К середине XIX в. туризм развился в альпинизм. Десятилетие после 1854 г. было золотым веком восхождения, тогда было совершено 180 первых покорений вершин Альп, в том числе в 1865 г. Маттерхорна.
Состоятельные англичане составляли большинство приверженцев нового вида спорта. Местные жители к горному восхождению сперва не проявляли никакого интереса. Они боялись и ненавидели высокогорье, стараясь его всячески избегать. Лишь когда стало очевидным, что помогая иностранцам взобраться на вершины, можно неплохо заработать, и появились легендарные швейцарские проводники со своими мотками веревок. Но и тогда отношение импортеров и экспортеров к горам было совершенно различными. То, что для путешественника было развлечением, для местного жителя было сугубо бизнесом.
Альпы обладали преимуществом соседства, но для европейского импортера природы западные территории США представляли особый интерес. Новый Свет попрежнему обладал настоящей природой, неосвоенной местностью с дикими животными и дикими людьми. Трудности и денежные издержки, связанные с путешествиями к американской границе, служили в качестве фильтра для посетителей. Импорт природы из Северной Америки на протяжение полувека оставался прерогативой знати и богатых. И все большее число богатых путешественников делали свой вклад в развитие страны. Одним из первых был Франсуа Рене де Шатобриан, загоревшееся романтическое воображение которого нашло штат Нью Йорк достаточно диким. Его соотечественник, Алексис де Токвилль прибыл сюда сорок лет спустя и стал следовать за быстро двигающейся границей вплоть до Мичигана, чтобы прочувствовать дикую природу. Его замечания являются классическим объяснением и описанием экспорта и импорта природы.
Но даже в таких больших национальных парках, как Йеллоустоун не было того "качества и объема" дикой природы, которыми здесь наслаждался Джордж Гор в 1850-х гг. Постепенно развивающаяся Америка превращалась из экспортера природы в ее импортера. Пока это происходило, дикая природа Запада была объектом систематической эксплуатации туристами из-за рубежа и востока США. К концу столетия импортеры природы стали искать новые области, и преемником дикого Запада стала Африка.
Но судя по американскому опыту, можно было предположить, что даже в Африке импортирование природы не будет продолжаться долго без должных защитных мер. Автором одного из наиболее известных призывов спасти дикую Африку был Абель Чапмен, английский джентльмен-охотник, начавший импортировать природу из Норвегии и Испании еще до перемещения в 1899 г. на черный континент. В своей книге "О сафари" он посвятил целую главу вопросу защиты природы. Начал ее он с описания бойни американских буффало в 1880-х гг. и уничтожения норвежского северного оленя. Он хотел, чтобы "подобное варварство не было допущено на британской земле". Еще до того Чапмен ясно понимал экспортно-импортную ситуацию и ее важность для экономики Африки. "Фактом является то, - писал он в 1908 г., - что путешественник-спортсмен был (и остается) лучшим клиентом колонии, так как дикие животные попрежнему остаются ее лучшим товаром". И все же, он соглашался и с тем, что защите диких животных не следует давать предпочтение перед нуждами поселенцев и колонизаторов. Чапмен считал, что многие районы Африки не были годными для жизни цивилизованного человека, и могли быть посвященными "прекрасным божьим диким созданиям". Чапмен, конечно, убивал животных, но подобно большинству импортеров своей эпохи, он определял себя как спортсмена и говорил, что это тот человек, который "любит животных".
Охрана африканских животных является великолепным примером природного экспорта и импорта. Этому процессу здесь во многом способствовала колонизация. Развитые страны получили в свои руки контроль над огромными территориями, богатыми дикой природой, которая в Европе уже давно была в диковинку. Следующим логическим шагом было принятие здесь природоохранных мер, позволяющих европейцам и впредь любоваться местной природой. Инициатором подобных мер в 1890-х гг. выступила Англия. К 1899 г. был выдвинут уже целый ряд соответствующих предложений, и 19 мая 1900 г. семь европейских стран подписали статьи, касающиеся защиты природы в Африке. В них содержались предложения по охотничьм лицензиям, сезонам охоты и методам ловли животных. Здесь же перечислялись конкретные виды животных, попадавших под полную охрану (горилла, жирафы, шимпанзе и т. д.) и те животные, которых следовало уничтожать (крокодилов, питонов и т. д.), что впоследствии экологически настроенные природолюбители осудили, как "неподобающую философию". Главную часть этого документа составляло описание мер по защите слонов, к которым в первую очередь относился контроль за торговлей слоновой костью.
Эта, вдохновленная Англией конвенция 1900 г., была на удивление жесткой и всеобъемлющей, но именно в силу этих особенностей, она так никогда и не оказалась претворенной в жизнь. Мало какие страны хотели мириться с такими самоограничениями. В них попрежнему первое место занимали коммерческое и административное удобство. Кроме того, этим первым усилиям международного сотрудничества в деле охраны природы не хватало того, чем в будущем стали страдать все подобные меры - решимости. Учитывая политическую организацию мира, наивным было ожидать, что если одно государство скажет другому, чтобы то "вело себя хорошо", то это окажет должное воздействие. По прошествии нескольких лет меланхолического общения между бюрократами Англии, Франции, Италии, Германии и Португалии, грандиозные планы 1900 г. относительно защиты африканской природы "тихо умерли". Главным их результатом было установление "образца", согласно которому одна страна стала пытаться установить охрану природы в другой стране.
Более действенными для охраны африканской природы оказались не "всеобъемлющие" и не претворяющиеся в жизнь резолюции, а национальные парки и заказники. Вся инициатива в этом опять таки исходила из Европы и позже из Америки, куда с созданием в 1872 г. национального парка обратилось внимание импортеров природы из многих частей мира. Назидательным является случай с национальным парком Крюгер в Южной Африке. Главным его "застрельщиком" был Джеймс Стивенсон Гамильтон, англичанин, который в 1902 г. занял должность главного лесничего в заказнике Саби. Эти низменные места, богатые дичью, четырьмя годами раньше получили номинальную защиту со стороны южноафриканского законодательства, но "на местах" это решение популярным отнюдь не считали. "В те дни, - отмечал Стивенсон Гамильтон, - погибнуть от пули считалось логичным завершением жизни дикого животного". Стивенсон Гамильтон не знал, как противостоять такой логике до тех пор, пока он не услышал о концепции национального парка в США.
Американские парки, в которых запрещалось охотиться, были свидетельством взгляда на животных, как на ценные жизненные формы, а не мишени. Стивенсон Гамильтон решил убедить южноафриканских жителей в том, что то же справедливо и в отношении львов, слонов и жираф. Он выписал из США всю литературу, касающуюся национальных парков и изучил методы их первого директора Стефана Т. Матера. Стивенсон Гамильтон особое внимание обращал на то, как Матер заинтересовывал железнодорожные кампании демонстрированием потенциала парков в привлечении туристов. Итогом его активности стало превращение нестабильного заказника Саби в национальный парк Крюгера. Раньше парка Крюгера в Африке был создан лишь один парк, и он также во многом был обязан американскому примеру. Причиной создания шестью годами позже национального парка Альберта в Бельгийском Конго был визит короля Бельгии Альберта на американский Запад в 1919 г. Американские ученые, сопровождавшие его на определенных участках пути сумели внушить королю идею о научной важности национальных парков вроде Йосемита. Делая это, американцы практиковали любимую технику природных импортеров: вдохновление хорошим примером. Оказавшись в Европе, король Альберт столкнулся с дилеммой. По примеру американцев он хотел сделать нечто подобное в Бельгии, но дикая природа их этой страны исчезла очень давно. В Африке, однако, дикая природа была весьма пышной и Альберт правил ее "частью" - бельгийским Конго. В этот момент на арене появляется американец, почти ничего не знавший о Конго, но любивший его природу, как образчик последней "неиспорченной" африканской среды.
Карл Экели был изготовителем чучел и организатором выставок крупных вьючных и верховых животных в американском музее Естественной истории в Нью-Йорке. В связи со своим следующим проектом, касающимся горилл, Экели оказался в Конго. К 1922 г. он был убежден в том, что несколько сотен остающихся горилл были обречены. Поэтому он применил максимум энергии, чтобы добиться от бельгийских властей содействия в установлении убежища для животных и создании станции биоисследований. Джон Мерриэм, сопровождавший короля Альберта в 1919 г. в его путушествии, стал ходатайствовать в отношении идей Экели. 2 марта 1925 г., в результате всей этой активности, был создан национальный парк Альберта. Разросшись позже до 6 млн. акров, парк отличался тем, что акцентировал свое внимание на науке, а не на туризме. Так как сюда допускались лишь обученные исследователи, этот объект не мог удовлетворить потребности туристов, импортировавших природу. Но в качестве природного резервата, оберегаемого учеными различных стран от посягательств местных бизнесменов, национальный парк Альберта является классическим примером того, насколько противоречивые взгляды лежат в основе экспорта и импорта дикой природы. В данном случае это была идея, согласно которой последние гориллы мира могли бы стать настоящим "товаром". Для ученых же, подобно Карлу Экели, этот парк был почти частным заказником. Лично для него парк стал и кладбищем. В ноябре 1926 г. Экели умер во время экспедиции в парк, для создания которого он отдал столько сил.
Результативность Экели в деле создания большого национального парка не была совершенно "случайной". Благодаря созданию Йеллоустоуна (1972), Йосемита (1890), закону о Службе национальных парков (1916), инициативам Лесной Службы, связанным с обозначением дикой природы в 1920-х и 1930-х гг. и позже Закону о дикой природе (1964) и Закону о защите земель национального значения (1980), США поддерживали репутацию величайшего в мире защитника дикой природы. Пример американцев постоянно вдохновлял любителей природы из других стран. Например, в Японии первые предложения по созданию национальных парков последовали после посещения японскими туристами Йосемита и Йеллоустоуна. В 1914 г. 24-х летний японский студент и скалолаз Риозо Азума посетил Джона Мюира на его ранчо в Мартинесе. Подавленный после поражения в деле Хетч Хетчи, Мюир считал себя уже не жильцом на этом свете, но два дня своей жизни полностью посвятил Азуме. Даже несмотря на то, что Азума был знаком с большей частью работ Мюира, многое в нем его действительно поразило. "Духовное воздействие, оказанное на меня Джоном Мюиром, - писал он позже, - драматически изменило всю мою жизнь". Азума стал главным толкователем американской жизни и институтов США для японцев, написав две дюжины книг, включая биографию Д. Мюира. Азума также работал с Теуоши Тамура, который посещал Йосмит и встречался со Стефаном Т. Матером. В 1931 г. Тамуре удалось добиться создания в Японии закона, предусматривающего систему национальных парков. Азума путешествовал по миру, собирая информацию для Японии, но по возвращении лишился своей правительственной работы, так как во время II мировой войны отказался убрать со стен своего оффиса плакаты с изображением национальных парков и дикой природы США.
Идея международного сотрудничества с целью защиты дикой природы в менее развитых странах также принадлежит американцам. После триумфа, связанного с "рекламой" природоохранного движения на конференции в Белом Доме (1908), Теодор Рузвельт и Гиффорд Пинчот организовали Североамериканскую конференцию по охране природы( 1909). Ее делегаты постановили устроить в следующем году в Голландии Всемирную природоохранную конференцию. Президент Рузвельт успел послать приглашения в 58 стран, но его преемник Уильям Тафт отказался от этого проекта. Но швейцарский зоолог Поль Саразин продолжил кампанию за создание международного органа, миссией которого было бы "распространение защиты природы во всем мире от Южного до Северного полюса, как на континентах, так и на морях". В 1911 г. швейцарское правительство организовало комитет авторитетных ученых и одновременно призвало к организации Международной конференции по Защите Природы, которая и собралась в Базеле в ноябре 1913 г. В ней приняли участие делегаты из 16 стран (от США делегатов не было). Первой ее целью было установление информационных и пропагандистских агентств по защите природы во всем мире. Однако, шестью месяцами позже, с началом мировой войны, всей этой деятельности был положен конец. Даже в 1923 г., когда Швейцария опять организовала международную конференцию в Париже, было ясно, что Европа не готова к серьезной международной защите природы, имея нерешенными вопросы защиты основных прав человека. Охрана природы оставалась темой второстепенной.
После Поля Саразина, движение по учреждению защиты дикой природы во всем мире возглавил Ван Тинховен. Голландец Тинховен организовал в 1925 и 1926 гг. Комитеты по международной защите природы во Франции, Бельгии и Нидерландах. 10 июля 1928 г. он установил под эгидой Международного Союза Биологических Наук Международную службу по Защите Природы с базой в Брюсселе. Его функции ограничивались сбором информации и, подобно комитету Поля Саразина, он исчез в начале 30-х годов, хотя в течение нескольких лет защита природы "пережила свой золотой период". В 1931 г. в Париже Международный совет по охоте организовал собрание энтузиастов, желавших установить меры, способствовавшие защите птиц во всем мире. В том же году Ван Тинховен организовал Международный конгресс по защите природы. Его делегаты решили, что мировая сообщность должна обратить все свои усилия на спасение природы Африки.
Подобными идеями руководствовался и американский комитет Международной Защиты Природы, созданный в 1931 г. в ответ на инициативу Ван Тинховена. Председателем этого комитета был Джон С. Филлипс, джентльмен и охотник, природолюб, брат американского посла в Англии. Гарольд Кулидж был его первым секретарем и главным спикером. Эти люди и их совет директоров в основном были состоятельными людьми, много путешествовавшими, и знатоками красоты во всем мире. Признавая в Африке наличие дикой природы, которой угрожает опасность, Комитет издавал журнал "Защита животных Африки". В нем перечислялись национальные парки и описывались виды, которые находятся на грани исчезновения. Кульминацией глобальной защиты природы перед II мировой войной стало собрание (31 октября, 1933) представителей всех колониальных властей в Африке и таких "наблюдателей" как Ван Тинховен и Джон Филлипс, в Палате Лордов, чтобы открыть Лондонскую конференцию по защите африканской фауны и флоры. После недельных совещаний участники конференции подписали договор, состоящий из 16 статей, в котором выражалась решимость увеличить число национальных парков и так называемых "строго охраняемых природных заказников". В отличие от парков, где туризм был дозволен, в таких заказниках посещение людьми, за исключением квалифицированных специалистов, строго воспрещалось. Такая политика, разумеется, не способствовала финансовому обогащению районов, отказавшихся от прибыльного туризма. По крайней мере для бельгийских делегатов вопрос прибыли не являлся главным. Их национальный парк Альберта был закрыт для туризма, и бельгийцы полагали, что на первом месте должно стоять право диких растений и животных на свое независимое существование. Этот отход от антропоцентризма, обычно присущий природоохранному движению того времени, был необычен. Правда, другие делегаты считали, что удовольствие, полученное людьми, является единственной веской причиной, оправдывающей защиту природы. Большинство защитников дикой природы соглашалось именно с этим. Идея о получении удовлетворения лишь от сознания того, что определенные места или виды находятся под защитой, в 1933 г. была далека от общепринятой.
Участники лондонской конвенции призвали также к защите животных и вне парков и заказников. Ими была предпринята попытка регулирования торговли животными и трофеями, и они согласились о необходимости запрета некоторых охотничьих приемов, таких как стрельба из автомобилей или аэропланов. Кроме этого были составлены списки животных, заслуживающих полной защиты, и список животных, которых следовало убивать, лишь имея на то особое разрешение. К сожалению, к требованиям этой конвенции на местах относились весьма "произвольно". Африканским властям было предоставлено право преступать через эти ограничения в силу целого ряда причин. Особой статьей разрешалась охота местных жителей в тех самых местах, где они охотились прежде. В конце концов резолюции, содержавшиеся в Лондонской конвенции, были не законом, а рекомендацией, которые и вовсе перестали обладать весом с приближением 2-ой мировой войны.
Появление второй волны интереса к международной защите природы имело место в 1940 г., когда европейская война уже обретала всемирный характер. 12 октября в округе Вашингтон собрались представители различных американских стран, заинтересованных в охране природы. Пан-американский документ подтвердил Лондонскую конвенцию за 1933 г., но оказался смелее в своем определении заповедных земель, которые пытались установить соответствующие правительства. В статьях этого договора, помимо национальных парков и так называемых "строгих заказников", предусматривалось установление национальных заказников, где могли бы сосуществовать ресурсная эксплуатация и природоохранные меры. Еще одна категория резерватов была жесче трех других тем, что в них совершенно запрещался туризм. 23 апреля 1941 г. США ратифицировали эти статьи. Затем наступила война.
Тенденция к международному объединению, имевшая место после 2-ой мировой войны, результатами которой стало создание ООН, подготовила благоприятную почву для возрождения мирового природоохранного движения. Импортеры природы вновь предприняли шаги по защите своих интересов в зарубежных странах. Все те же швейцарцы организовали 30 июня 1947 г. Конференцию защитников природы, на которой и возник временный Международный Союз по защите природы. 30 сентября следующего года Джулиан Хаксли, директор ЮНЕСКО и "образчик" импортера британской природы, организовал встречу во Фонтенбло (Франция), на которой присутствовали представители 18 правительств, 7 международных организаций и 109 национальных организаций по защите природы. 5 октября они завершили составление устава. В его приамбуле говорилось, что целью новой организации является не меньше чем "сбережение биотической среды всего мира". Во главу угла при этом ставилась зависимость человеческой цивилизации от возобновляемых природных ресурсов. И все же было ясно, что участники конференции в Фонтенбло имеют ввиду не только практические цели. Во втором параграфе устава приамбулы в качестве аксиомы было изложено следующее: "Природная красота является одним из высших знаменателей духовной жизни". Далее подчеркивалась ценность диких животных и природных мест, и желание отстаивать "национальные парки, заказники и природные убежища". В уставе утверждалось, что наряду с экономическими причинами защиты природы, имеются также и "общественные, образовательные и культурные причины".
Организация, после 1956 г. известная как Международный союз охраны природы и природных ресурсов (МСОП), пыталась использовать оба эти подхода. Свидетельство в пользу этого уклона МСОП проявилось сразу же в его внимании к исчезающим видам и национальным паркам. На конференции МСОП в 1949 г. у озера Успех (штат Нью Йорк) был создан комитет Службы Выживания. Его работа привела к появлению в 1966 г. первого издания Красной Книги, в которой перечислялись птицы, звери и позже растения всего мира, которым угрожает опасность исчезновения. Отрывные листы книги позволяют периодически вносить изменения в статус вида. С целью уменьшения возможности исчезновения вида в 1961 г. в Швейцарии был создан Международный фонд охраны природы. Хотя фонд и не был формально присоединен к МСОП, вся его деятельность была направлена на способствование функционированию МСОП. Его штаб-квартира также находилась в Швейцарии. Первый президент Фонда принц Бернард Нидерландский получил 10 млн. долларов от различных людей, отослав им за это эстамп с изображением лысого орла и приглашение совершить тур в Восточной Африке. Большинство этих "вкладчиков" стали интересоваться проблемами защиты природы как раз во время подобных путешествий. До того как стать президентом Фонда, принц Бернард совершил несколько охотничьих сафари в Африке в 1950 г. После каждого своего путешествия он отмечал, что число животных идет на убыль. "Там, где я видел тысячи, - вспоминал принц, - я встречал лишь несколько сотен, а затем всего лишь горстку". В результате подобного "опыта" принц вынужден был обратиться к защите своего удовольствия посредством Международного фонда диких животных.
Второй главной задачей МСОП было создание и поддержание национальных парков и другого рода охраняемых территорий. На встрече в Афинах (1958) был создан Международный комитет по национальным паркам, который, в свою очередь, подготовил "Список национальных парков и равноценных заказников". Возглавили эти усилия американец Гарольд Кулидж и бельгиец Жан Поль Хэрроу, секретарь МСОП. Первая информация была готова уже к первой Всемирной конференции по национальным паркам, состоявшейся в Сиэтле 30 июля 1962 г. Тон собранию 145 делегатов из 63 стран был задан американским министром внутренних дел Стюартом Л. Удаллом, сразу же заговорившим о импорте и экспорте природы. Он рассказал о том, как его соотечественники сначала были недовольны тем, что им был отрезан доступ к ресурсам в национальных парках. Но позже они обнаружали, что "доход, получаемый от предоставления туристам своих услуг, в денежном выражении совершенно не уступает возможным доходам, которые могли быть получены в результате эксплуатации этих парковых ресурсов". Удалл предсказывал, что с установлением регулярного воздушного сообщения, народы Восточной Африки поймут, что "туристы могут способствовать их процветанию гораздо больше, чем любое иное использование этих земель". Позже целая секция конференции была посвящена рассмотрению вопросов, связанных с экономическими преимуществами сбережения дикой природы. Фактически, экономический аргумент является, по мнению представителей МСОП, одним из четырех "столпов" мирового движения за охрану природы. Остальными тремя видами идеологической поддержки считаются этические, эстетические и научные аргументы.
Международные природоохранные организации не обладают возможностью заставить суверенные государства защищать природу. Применять здесь следует более мягкие средства убеждения. Красная Книга, "Перечень национальных парков и равноценных заказников" и первая мировая конференция по национальным паркам пытались убедить страны в том, что обладание парками и заказниками является настоящей национальной гордостью. Уничтожение природы в глазах мирового сообщества получалось таким же бессмысленным, как и уничтожение, например, египетских пирамид. По настоящему цивилизованное общество защищает как свои культурные, так и природные сокровища. Если при этом удается заработать еще и деньги от туризма, тем лучше. Если людей из менее развитых стран не удасться убедить подобными аргументами, то шансы на создание здесь настоящей природоохранной системы, по мнению импортеров природы, будут очень хрупкими.
Африка стала главным полигоном для опробывания этих методов. До независимости черных африканских государств (начало 1960-х годов), охрана природы была заботой исключительно белых колонистов. В британской Восточной Африке такие белые "опекуны" диких животных, как Блэйни Персиваль и А. Ритчи, поддерживаемые Обществом сбережения фауны империи, пытались защитить нестабильные зказники с дикими животными. Лондонская Конвенция (1933) на какое-то время возродила надежды, но когда полковник Мервин Коуви вернулся в свой семейный дом недалеко от Найроби в 1936 г., то ситуация ему показалась безнадежной. Коренное население просто игнорировало заказники, да и большинству местных колониальных начальников до этого также не было дела. Природа вокруг Найроби быстро исчезала. Коуви стал проводить энергичную работу среди белых поселенцев и 24 декабря 1946 г. было объявлено о создании Найробского национального парка. После него возник целый ряд парков, самыми крупными из которых были Тсаво (1948), Гора Кения (1949) и Серенгети (1951). Коуви и его коллеги прекрасно знали, что эти парки были созданы белыми для белых. По словам Коуви, они являлись "игровыми площадками для цивилизованных людей". Коренные жители мало интересовались парками, и фактически первые национальные парки в Африке должны были защищать природу именно от местного населения. Поэтому перспектива передачи колоний автономным коренным правительствам пугала белых защитников природы вроде Коуви. "Совсем недавно, - говорил он в 1961 г., - предки этих самых людей, которые требуют свободы, торговались с моим отцом, чтобы выкупить у него и съесть его носильщиков". Коуви не верил в то, что парки смогут пережить независимость, поскольку прирост населения и созревание его "материальных амбиций" происходили очень быстрыми темпами.
Теми же самыми мыслями руководствовался и импортер природы Бернгард Гржимек. Выдающийся зоолог и директор франкфуртского зоопарка, Гржимек в 50-е гг. понял, что дикая природа Африки находится в опасности. Он решил обратить на это внимание мировой общественности, рассуждая в духе чуждом для политиков и коренного населения, но близком для импортеров природы, что "Африка принадлежит тем, кто считает, что на земле все еще существуют дикие звери и девственные территории". Хотя он и не был ведущей фигурой в этой деятельности, Гржимек прибегал к тем же метафорам, что WWF и МСОП, создавая силами заботливых людей ковчег, чтобы спасти в нем от наводнения людских помыслов диких животных.
11 декабря 1957 г. Гржимек и его сын вылетели из Фракфурта на одномоторном самолете, окрашенном под зебру, чтобы спасти то, что они полюбили во время своего первого путешествия по Африке 6 лет назад. Местом их "назначения" были долина Серенгети в Кении и Танзания с их огромными скоплениями травоядных и хищников. Серенгети был национальным парком, но существовал главным образом на бумаге. Карты и границы были очень ненадежными, и никто не знал, сколько животных в нем обитает или какими являются миграционные пути. Более того, как Алан Мурхэд написал во вступлении к описанию путешествия Гржимека, африканские власти "решили, что интересы людей являются высшими, и в случае конфликта людей с дикими животными, дикие животные должны уступить". Единственной надеждой, продолжал Мурхэд, была небольшая группа людей, "решившая наделать шума в последний раз перед тем, как Серенгети окажется безвозвратно потерянным". Если эти природные импортеры, "уверенные в том, что люди не являются единственными живыми существами, обладающими правами на этой земле", смогут "возбудить не только интерес, но и разбудить совесть" политиков, "то это течение можно будет, если не обратить вспять, то приостановить". Такой была миссия Гржимека. Он надеялся, что их деятельность сможет вызвать международный интерес и прилив денег в Восточную Африку. Эти путешествия отца с сыном, их книга "Серенгети не должен умереть", их фильмы, авиакатастрофа, в которой погиб сын Гржимека (10 января 1959), сделали Серенгети часто употребляемым словом в кругах ценителей природы. Кроме того, Бернард Гржимек основал исследовательский институт Серенгети с базой в парке, где группа, в основном неафриканских ученых, изучала местную природу. Телесериалы Гржимека были просмотрены 35 миллионами европейцев, что, разумеется, способствовало сбору больших сумм денег для института и международных природоохранных организаций, таких как Друзья Серенгети. Много денег стало "прямыми дарами" (Гржимек не колеблясь называл их взятками) правительствам африканских стран. Но, несмотря на свой успех в качестве ведущего природоохранника Европы, Гржимек оставался пессимистом. Он хотел надеяться, что в отношении природоохранного движения африканцы смогут выучиться "на наших ошибках и наших грехах". Однако, он понимал, что, как в Европе и в Америке, на этот образовательный процесс могут уйти многие десятилетия. Пока же Гржимека беспокоило то, что новые независимые африканцы уничтожат всю структуру защиты природы "одним росчерком пера". Гржимек прекрасно понимал, что туризм был самой крупной надеждой Африки. "Я привожу к вам туристов, - напоминал он кеннийцам, - В прошлом году в вашей стране побывало 60 тыс. немцев, и тем самым я помог многим тысячам марок задержаться у вас. Исчезновение диких зверей означало бы исчезновение туристов и марок". Никто, как объяснял Гржимек, не явится в Африку, чтобы смотреть на перенаселенные деревни и кофейные плантации. Дикие животные были залогом процветания.
Джулиан Хаксли разделял тревоги Гржимека относительно Африки. В его докладе за 1961 г. в классической форме было изложено кредо импортера природы: "Дикие звери Африки принадлежат не только местным жителям, но и всему миру, не только нынешнему, но и будущему человечеству". Хаксли говорил, что огромные африканские стада являются наиболее ценным мировым научным источником, но он также подчеркивал и их культурное значение. Уничтожение зверей Африки, по его мнению, можно сравнить с уничтожением Моны Лизы.
Прекрасно понимая, что экспорт и импорт являются важнейшими факторами защиты дикой природы, Хаксли объяснял, что главным рынком для африканской природы будут граждане промышленных стран. Все большее число американцев стремится "к отдыху от перенаселенных городов, от чрезмерного шума, от городской рутины, нехватки общения с природой и общей перенасыщенности механизацией" - писал он в 1961 г. Хаксли надеялся, что со временем африканцы склонятся к необходимости защиты природы, но пока, чувствовал он, защита природы будет лежать на плечах иностранцев. На языке местного народа свахили слово "ниама" означает и зверь, и мясо. Большинство африканцев в зверях не видят никакой другой ценности, кроме пищевой или трофейной. Хаксли также опасался того, что так как независимость в Восточную и Центральную Африку проникла совсем недавно, то местное население будет противиться концепции национального парка, которой присуща сильная аура колониализма. И их нельзя винить в том, что они видят в национальных парках и заказниках "игровые площадки" белых людей, которыми они всегда были. Хаксли часто слышал жалобы африканцев: "Вы, белые, поубивали всех своих волков и медведей, так почему вы хотите, чтобы мы берегли наших львов и слонов?" Тем самым африканцы оставляли за собой право индустриального выбора.
В ответ на это англичанин приводил краткую формулу: "Прибыль, протеин, престиж и гордость". Туристы обеспечивали первый пункт, нерасточительное обращение с дикими животными обеспечивает второй пункт. Две остальные, менее осязаемые причины, связаны с обладанием того, чем восхищается весь мир. В аргументацию Хаксли входил и стыд. Африканские страны жаждут к себе уважания со стороны других государств, и по словам Хаксли "страна без национального парка не может считаться цивилизованной. Если африканцы откажутся от своих парков, они произведут негативное впечатление и вызовут на себя упреки в варварстве и невежестве". Так как многие африканцы действительно этого боятся, этот аргумент представляется очень убедительным. Хаксли, правда, не добавил, что в его собственной стране первый национальный парк был создан лишь в 1949 г., столетие спустя после исчезновения ее дикой природы.
Как полагали Коув, Гржимек и Хаксли, в деле спасения природы Африки самым важным является "перевод чувства ответственности" с белых колонистов на черных лидеров. Именно этого и желали члены Международного союза охраны природы, создавшие в 1960 г. специальный африканский проект. Первым главным успехом была организация в 1961 г. "Симпозиума по охране природы и природных ресурсов в современных африканских государствах". Известное как "Конференция Аруша", названное так в честь города в Танганьике (позже Танзания), это собрание имело четкую задачу: импортеры природы хотели поощрить экспортеров природы. Увенчал эту конференцию Манифест Аруша, подписанный Юлиусом Ниерере, премьер-министром Танганьики. В нем говорилось, что африканцы проявляют интерес к диким зверям и к природным местам, как по эстетическим, так и по экономическим причинам. В конце манифеста отмечалось значение африканской природы для всего мира и выражалось пожелание в получении международной помощи в виде "специальных знаний, обученных специалистов и денег". 18 сентября 1963 г. президент Кении Джомо Кеньятта призвал "другие страны и любителей природы всего мира" помочь его правительству сдержать обещание сохранить дикую природу и диких животных. Это заявление заставило страны, импортирующие природу, переходить от слов к делу.
Помощь африканским природоохранникам была усилена. Примером этого может быть работа Организации диких животных Африки со штаб-квартирой в Вашингтоне. Созданная в 1961 г., сразу же после конференции в Аруше Расселом Трэйном, богатым американцем, любителем сафари и экологом, эта организация своей целью поставила "предоставление возможности для обучения "управлению" дикой жизнью тех людей, в руках которых оказалась ее судьба". Ее первым детищем было создание колледжа африканского природного менеджмента, расположенного у подножия горы Килиманджаро в Танзании. В нем африканские студенты стали изучать методику управления парками и экологию. Выпускники колледжа вскоре получили почти все ключевые посты и должности в парках Восточной Африки. Второй, "поддержанный заграницей" колледж в Камеруне обучение проводил на французском языке.
Некоторые африканцы обучаются методом защиты природы и за границей. Одним из таких людей является Перез Олиндо из Кении. Щедрость американских импортеров природы позволила Олиндо получить в Мичиганском университете диплом по зоологии и управлению дикой жизнью. В 1966 г. он даже заслужил звание Защитника природы года, определяемого Вашингтонским клубом Сафари. Олиндо прекрасно знал, что для охраны африканских животных нужны не только ученые степени и награды, но и финансовая и политическая помощь заграницы. В 1975 г., на конференции, посвященной заботе о Земле, состоявшейся в Нью-Йорке, он сказал, что американцы, которым не удалось создать национальный парк в Канзасе или Небраске, должны перенести свои усилия в Серенгети. Олиндо призывал свою американскую аудиторию покупать в Африке землю и отдавать ее паркам.
Хотя идея Олиндо и была сопряжена с немалыми политическими трудностями, американцы ответили на призыв телеведущего Америки Билла Баррада тем, что собрали деньги на покупку вертолета для задержания браконьеров в национальном кенийском парке. Барраду такая мысль пришла в голову в 1973 г., после разговора с Тедом Госсом, главным смотрителем этого парка. Госс сказал, что браконьеры прямо выметают из парка крупную дичь. В ответ на это Баррад создал фильм "Куда ушли все звери?", появившийся на американском и канадском телевидении в сопровождении призыва пожертвовать деньги на покупку вертолета, оснащенного прожектором для борьбы с браконьерами. Собрать удалось почти 100000 долларов, и в августе 1973 г. вертолет начал свои рейды. Большая часть денег поступила в виде мелких сумм. В записке, сопровождавшей одно 5-долларовое пожертвование, говорилось: "Слона отксерить нельзя".
Помощь на уровне государств также помогла африканским природоохранникам в период перехода от колонии к независимому государству. Одним из видов такой помощи было проведение службой национальных парков США "Международных кратких курсов". Организованная с 1975 г., эта программа проводила с "лидерами" парков из 70 стран изучение "парковой идеи", как в полевых, так и в классных условиях.
Рубен Олембо, ученый, работающий в рамках программы ООН по окружающей среде, и член Совета кенийских национальных парков, рассказывает о том, как в его стране относились к экспорту природы. Будучи школьником в 1950-х гг. в Кении, он слышал от учителя, что парки и заказники являются игрушками белых людей, символами ненавистного колониализма. Всем казалось, что с приходом независимости будет положен конец и защите природы. Дикая природа мешала развитию страны, которое должно было происходить быстро и решительно. Но в начале 1960-х гг. большие самолеты с туристами на борту стали прибывать в Найроби. Белые люди, прилетавшие в них, не были колонистами или бизнесменами, жаждавшими эксплуатировать Африку. Многие из них не были даже охотниками. Они просто хотели видеть диких животных, и на удивление и к радости местных жителей, они были готовы за это немало платить. Олембо считает, что именно благодаря пониманию этого и были спасены в начале 1960-х гг. национальные парки. Туризм, который в течение этого десятилетия стал главнейшим источником валюты для многих африканских стран, явился причиной подписания Африканской конвенции за сбережение природы и природных ресурсов (1968). 38 глав африканских стран подписали этот документ, сменивший Лондонскую конвенцию 1933 г. Соглашение 1968 г. было настолько же "африканским продуктом", сколько соглашение 1933 г. было продуктом европейским. Экспортеры узнали то, что импортеры знали давно: бизнес дикой природы - это хороший бизнес.
В качестве постскриптума к африканскому отношению к защите природы, можно привести комментарий Лоуренса Кинья, кенийского школьника (1974). Заключая эссе для клуба диких животных, написанное по заданию своих учителей, Кинья сочинил молитву: "Я бы хотел, чтобы всемогущий бог благословил наших животных большей плодовитостью с тем, чтобы тяга туристов к нашей процветающей стране стала еще большей".
Но даже несмотря на расширение туризма, нельзя быть уверенным, что он сможет обеспечить сохранность дикой природы. Даже неохотничий туризм не всегда совместим с защитой природы. Импортерами природы в основном являются пожилые люди, неспособные самостоятельно преодолевать трудности на лоне природы. Им нужны отели, рестораны, дороги, автосредства, прислуга и все это должно быть расположено внутри национального парка. Такой комфортный туризм приносит экспортерам природы наибольшую экономическую прибыль. Любители рюкзачных походов тратят денег мало, предпочитают обходиться без различных услуг со стороны. Бездорожная природа не приносит много дохода, но именно ее некоторые импортеры природы и большинство ученых ценят больше всего. Если главная цель национального парка - получение прибыли, то ограничения на прибыльный туризм ожидать не приходится.
Второй аргумент против туризма, как опоры движения по охране дикой природы, касается окончательного распределения денег импортеров. Основная часть денег идет не на компенсацию местным жителям, а оседает в карманах бизнесменов из развитых стран. Яркими примерами этого являются круизные суда, такие как "Линдблод Трэвэл", заплывающие в различные природные уголки. Скромные суммы денег, которые пассажиры тратят на берегу, покупая сувениры и открытки, не составляют сильный аргумент в пользу защиты природы. Экономика наземных туров более выгодна местным жителям, но все равно, в первую очередь при этом наживаются зарубежные авиакампании и турагенства. Путешественники из Пенсильвании, отправляющиеся в 44-дневный поход стоимостью 3,600 долларов по дикой реке в Перу, даже не покупают в Перу пищу. Каждого участника этого маршрута сопровождает мешок с пищей из США. Пользование местными услугами ограничивается несколькими ночами, проведенными в отеле и перевозкой на грузовике до и после похода по реке. Гидростроители, желающие поставить на этой реке плотину, могут со всем основанием утверждать, что импорт природы не является ценной экономической альтернативой. Помимо этого, политические беспорядки, подобные тем, что имели место в Уганде, Кении и Танзании в конце 1970-х гг., могут совершенно лишить природу ее защиты, предоставляемой туризмом.
Альтернативой, а в итоге расширением импорта природы, является прямое владение, или по крайне мере, контроль над важнейшими природными областями. Хотя международные усилия в этом направлении нельзя назвать неоколониальными, их цель во многом остается той же, которой придерживались прежние создатели национальных парков в Южной Африке, Бельгийском Конго и Кении.
Главная концепция того, что можно считать международным парком, была выражена еще в 1834 г. в заявлении Эндрю Рида и Джеймса Нэтесона, касающимся одного из пейзажных чудес Северной Америки. "Ниагара, - писали эти туристы, - не принадлежит Канаде или Америке. Такие места следует считать собственностью цивилизованного человечества". Так как Ниагара в традиционном смысле все-таки "принадлежит" Канаде и США, логика подобных заявлений нуждается в объяснении. Рид и Нэтесон явно считали Ниагару сценическим ресурсом для всего человечества. Географически, этот водопад находится в Канаде и США, но это не дает этим странам права на его уничтожение. Каждый человек имеет право на подобные ценности и отдельные государства не должны самостоятельно решать их судьбу. Согласно такому ходу рассуждений, мировое общество может в случае необходимости вмешиваться в действия страны, уничтожающей такие ценности на своей территории. Институционализация этой идеи - дело очень непростое, так как она затрагивает крайне щекотливый вопрос суверенитета. Мортон Фривен, английский аристократ, "опередил" национальные парки, купив землю в Вайоминге, чтобы защитить ее от американских охотников и поселенцев. Мировой же контроль за природными ценностями нашего времени начался в 1956 г.: набеги масаев на национальный парк Серенгети и перспективы африканской независимости заставили любителей природы, таких как Гржимек, предложить купить или каким либо иным образом сделать Серенгети международной собственностью под эгидой ООН. Ничего из этого не вышло, но в следующем десятилетии Сьерра Клуб приступил к обсуждению перспектив, касающихся Земного Международного Парка, а Друзья Земли - к обсуждению Земного Национального парка. В 1971 г. "Wildlife Conservation international" получил от правительства Замбии разрешение на управление в течение 25 лет Замбийским Международным парком. Nature Conservancy с базой в Вирджинии, предпочитает полностью выкупать или каким-либо иным образом приобретать природные объекты, которым угрожает опасность. После двадцатилетнего фокусирования на США, "Nature Conservancy" в середине 1970-х гг. обратила свое внимание на земли в зарубежных странах. В 1975 г. "Сonservancy" получила от правительства Доминики в дар 950 акров девственных тропиков с целью организации на ней национального парка.
Другое международное собрание защитников природы в 1972 г. в Вайоминге было посвящено столетию Йеллоустоунского национального парка. Подобное событие было как бальзам на душу американцев, измученных вьетнамской войной и политическими убийствами. Делегаты всего мира встали со своих мест, чтобы засвидетельствовать свое почтение США, создавшим первый национальный парк. Правда, несколько выступавших добавили, что американский опыт по сбережению природы можно считать не только вдохновляющим, но и поучительно-предупреждающим. Отделение долины Хетч Хетчи от Йосемитского парка является примером того, что не следует делать. Но в целом участники собрания говорили лишь про вклад таких людей, как Корнелиус Хедж, Джон Мюир и Стефен Матер, предвидевших человеческие потребности в природе и немало сделавших для институционализации охраны природы. Задавшись великой целью, 400 делегатов из 80 стран решили, что во втором столетии существования национальных парков "следует способствовать проведению в жизнь концепции мировых парков". После этого было решено, что страны должны сделать из Антарктического континента и окружающих его морей первый мировой национальный парк. И управлять этим беспрецендентным местом будет Организация Объединенных Наций.
Рассел Трэйн, выступая с трибуны, предложил другую идею: опекунство мировым наследием. Объяснил это он как "международное расширение концепции национального парка". Некоторые природные элементы обладают такой выдающейся ценностью, что "она принадлежит наследию всего мира". В качестве примеров Трэйн приводил гору Эверест, Галапагосские острова, равнину Серенгети, Гранд Каньон, некоторые виды животных, вроде горной гориллы. Трэйн хотел, чтобы мировые финансовые, технические и менеджерские ресурсы стали служить делу защиты таких мест и жизненных форм. В рамках институционализации идеи о мировом наследии ЮНЕСКО был набросан проект соглашения (7 декабря 1973). Правда, к сентябрю 1978 г. лишь 11 стран объявили о создании на своей территории мест из "Списка Всемирного наследия". В США такими местами стали парки Йеллоустоун и Гранд Каньон. К настоящему моменту это соглашение ратифицировано сорока двумя странами и, разумеется, этот список будет пополнен, но степень защиты при этом большой назвать нельзя. Главная проблема состоит в том, что национальный суверенитет остался неизменным. Страны - участницы договора могут не согласиться с природоохранниками, и за этим не последует никакого наказания. Все, что страна делает с природой, находящейся на ее территории, является ее личным делом, о чем и было объявлено в 21 статье Декларации конференции ООН по окружающей среде, состоявшейся в 1972 г. в Стокгольме. И все же идея мирового наследия, больше чем какая-либо другая концепция, придает международное значение природной среде и международной ответственности за ее защиту.
Экономика, связанная с торговлей дикой природой, разумеется, не должна определять все наше отношение к окружающей среде. Природный мир следует защищать, исходя из других соображений, можно сказать "более высших", и менее развитые страны могут в итоге "развиться" до такого уровня, что охрана природы окажется большим, чем просто бизнесом. Ну а пока что охрана оставшейся дикой природы мира зависит, как и сто лет назад, от экспорта и импорта этого становящегося все более редким "товара".