Нэш Р. Дикая природа и американский разум

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава X. Создание государственной системы территорий дикой природы

В борьбе с титанической амбицией цивилизации относительно
покорения природы на всей земле у нас осталась лишь одна надежда.
Этой надеждой является организация одухотворенных людей,
сражающихся за свободу дикой природы.
Роберт Маршалл, 1930

После неудачи с Хетч Хетчи в 1913 г. (когда несмотря на массовый протест американских природоохранников во главе с Д. Мюиром, Президент США и Конгресс США разрешили строить дамбу в каньоне Хетч Хетчи в Йосемитском национальном парке) и после смерти Д. Мюира годом позже, природоохранное движение силы духа отнюдь не лишилось. Новые лидеры, такие как Олдо Леопольд, Роберт Маршалл, Сигурд Олсон, Говард Занисер и Дэвид Броуэр и новые организации, в первую очередь Общество дикой природы, повели борьбу за проведение в жизнь природоохранных идей с новой силой. Они вооружились новыми объяснениями возможности существования природы в условиях современной цивилизации, а также техникой воздействия на политический процесс. Но их усилия были бы бесплодными, если бы они не вызвали симпатию в американском обществе. По мере забывания о "пионерском" прошлом, росло признание общественностью дикой природы, и мечты природоохранников стали сбываться в виде успешных исходов борьбы за определенные природные участки. К наиболее важным из них следует отнести строительства плотины в Эхо-парке в национальном памятнике Динозавр. Сразу после победы в Эхо-парке природоохранники повели кампанию за создание национальной политики защиты дикой природы. Ее появление в виде Закона о дикой природе (3 сентября 1964) не положило конец конфликту между ценностями дикой природы и ценностями цивилизации, о чем свидетельствовала ожесточенная борьба против плотины в Гранд-Каньоне. Но система дикой природы впервые продемонстрировала то, что природа является незаменимым компонентом американского "пейзажа".
"Будучи мальчиком, - вспоминает Роберт Маршалл, - я провел много часов в мечтах о Льюисе и Кларке, и их славной экспедиции в тех местах, где не ступала нога человека. Иногда мои мечтания выливались в горькое разочарование по поводу того, что я родился слишком поздно для получения настоящего восторга". Отчасти он, разумеется, был прав. Природа Льюиса и Кларка исчезла задолго до его рождения в 1901 г. Но Маршалл недооценил силу своего собственного духа. Хотя он и умер в возрасте 38 лет, он не только испытал настоящий "искомый" восторг, но и стал участником борьбы за сохранение природы в условиях расширяющейся американской цивилизации.
Маршалл является типичным представителем энтузиаста дикой природы, выросшего в городе и уставшего от его рутины. Его семья жила в Нью-Йорке, где благодаря практике отца Маршалла, как конституционного законодателя, Роберт быстро занял почетное место в ряду известных и влиятельных людей своего времени. Маршаллу также принадлежал участок природы на озере Саранак (север Адирондакского района) и все свои летние месяцы в первые 21 год жизни Боб провел именно там. С его точки зрения дикая природа означала удовольствие, а не труд и страхи. Он с радостью ухватился за возможность исследовать горы, и со своим братом и проводником взобрался на все имеющиеся неподалеку горы выше 4 тыс. футов, общая их высота равнялась 46 тыс. футов. И это стало типичным для Маршалла, никогда не отступавшего перед трудностями.
С защитой дикой природы Маршалл также был знаком с самой юности: его отец часто проявлял свои адвокатские таланты, защищая Нью Йоркский национальный парк. В 1915 г., когда Бобу было 14 лет, его отец выиграл процесс, позволявший сохранить парку статус участка неприкосновенной природы. Позже, когда Маршалл получил в Гарварде диплом лесничего, его отцу удалось убедить его продолжить "миссионерскую деятельность" в пользу дикой природы. Роберта, правда, долго уговаривать не пришлось. Еще в самом начале своего студенчества он объявил: "Я люблю леса и уединение. Я бы не смог провести большую часть моей жизни в душном оффисе или перенаселенном городе". Дальше он объяснял это свое влечение и обобщил свои эмоции в философию ценности природы для современного человека. Главное значение дикой природы, говорил Маршалл, заключалось в том, что она может удовлетворить те потребности человека, которые не может удовлетворить цивилизация. В 1925 г. он писал: "В наши дни избытка цивилизации девственный лес становится объектом настоящего восторга не только в силу обычной сентиментальности". "На самом простом уровне, - объяснял Маршалл, - дикая местность благоприятствует здоровью. Физические нагрузки, сопровождающие поход по природным местам, способствуют появлению "здоровья, выносливости и воодушевления, неведомых в обычных условиях". Кроме того, пребывание на природе совершенно не похоже на "цивилизованный комфорт для неженок"; люди должны полагаться лишь на самих себя, и в стране, стремящейся к "индивидуальности", такая тренировка будет совсем нелишней.
Для Маршалла наибольшая ценность дикой природы связана с ментальностью, в чем его полностью поддерживали представители новой науки - психологии. Когда Мюир писал об отрицательном воздействии городской жизни на дух человека, научное понимание этого явления в Европе было на стадии зарождения, а в США почти неизвестно. Но во времена Маршалла работы Зигмунда Фрейда, Уильяма Джеймса и их коллег уже смогли придать вес той идее, что гнетущая цивилизация во многом ответственна за напряженность и несчастность современного человека. Маршалл считал, что "одним из наиболее глубоких открытий психологии является демонстрирование ужасной пагубности подавления желаний". И так как главной подавляющей силой является цивилизация, то природа, естественно, оказывалась необходимым ей противовесом. Маршалл своим личным примером доказывал справедливость своих слов о том, что некоторые люди испытывают "психологическую тягу" к преодолению трудностей, к приключениям и, в первую очередь, к "природной свободе". Такие люди оплакивают "ужасную банальность и скуку цивилизованного существования"; само их здоровье зависит от их периодического "ухода из общества" и походов в те места, которые на картах еще совсем недавно обозначали белыми пятнами. "Если природа исчезнет, - говорил Маршалл, - такие "неудовлетворенные люди" могут прибегнуть к преступлениям".
Другая "психологическая потребность в уходе в природу" касается человеческого желания спокойствия. Маршалл был уверен в том, что "комплексное механизированное существование" приводит к появлению почти невыносимого давления. Природу можно сравнить с убежищем, ее тишина и спокойствие снимает напряжение и способствует "созерцательности". Эта идея не нова, но психология и большее понимание ментального здоровья усилили и расширили ее.
Ну и наконец, Маршалл подчеркивал "эстетическое значение природы". По его мнению, природные пейзажи можно сравнить с великими произведениями искусства. Когда его спросили, сколько природных территорий нужно для Америки, он задал встречный вопрос: "сколько симфоний Брамса нам нужно?" И действительно, в некоторых отношениях природная красота "гораздо более значительна", чем ее искусственные производные. Маршалл говорил, что "в присутствии природы" задействованными оказываются все чувства. Человека охватывает глубокое чувство, он пребывает в гуще своего эстетического мира. "Никакое произведение искусства не может претендовать на произведение такого впечатления, не говоря уже про масштабы и величие природных пейзажей". Иначе говоря, "с природой связана, вероятно, наилучшая возможность чисто эстетического восхищения".
Хотя Маршалла и нельзя причислить к наиболее оригинальным толкователям американской природы, мало кто проявлял большее усердие и был более эффективен в деле ее защиты. Несмотря на то, что он был ученым с дипломом по растительной паталогии, его настоящим "коньком" было претворение идей в действие. Он знал, что все решают правительственные службы, управляющие общественными территориями. В 1933 году он получил должность главы Лесного отдела Американской службы по делам индейцев. В этом качестве он и стал бомбардировать правительство письмами, телефонными звонками и личными визитами, быстро обретая в Вашингтоне репутацию поборника дикой природы.
Примером его деятельности может служить пространный меморандум за 27 февраля 1934 г., отправленный Министру внутренних дел Харольду Л. Икесу, в котором он просил, чтобы в природных областях, находящихся в его ведении, не сооружались дороги. Маршалл утверждал, что очень важно "сохранить явную ценность вечного, загадочного и первозданного... в мире, подавленном жесткими графиками и расписаниями, точностью и искусственной поверхностью". Он соглашался с тем, что в 1934 г. страна имела более насущные проблемы, чем защита дикой природы. "И все же, для огромного числа американских граждан, - указывал он, - наиболее прекрасные моменты в жизни связаны с наслаждением неиспорченной природой". Маршалл надеялся, что в качестве поборника национального планирования, Икес будет способствовать координации действий, направленных на защиту природы со стороны всех федеральных территориальных служб. В следующем своем документе он рекомендовал создание "Совета по природному планированию", в котором не было бы места бюрократии, и который мог бы подсказывать Конгрессу, какие места следует выделить в качестве заповедных "по тому принципу, по которому сегодня создают национальные парки". Благодаря таким идеям Маршалл заслужил репутацию радикала, особенно среди прфессиональных лесоводов, но эти идеи оказались предвестниками последующей национальной природоохранной политики.
В период пика "Нового курса", Маршалл не переставая указывал на ту угрозу, которую общественные проекты представляют для природы. Отстаивать эту позицию было очень непросто. "Наиболее уязвимой, - соглашается Маршалл, - природу делает та аргументация, согласно которой выгода от строительства дорог является прямой и конкретной, тогда как аргументы, направленные против их строительства, очень расплывчаты и неопределенны". Он даже признавал то, что если эти аргументы и удастся выразить четко и полностью, лишь немногие люди предпочтут дорогам дикую природу. В основном, люди либо возмутятся экономическими затратами, связанными с защитой природных территорий, либо посчитают, что подобные территории должны служить, в первую очередь, целям оздоровления и отдыха, и поэтому в них нужно сооружить отели и дороги, которые должны заменить тропы и бивуаки. Для преодоления этого препятствия Маршалл обратился к концепциям сравнительных ценностей и прав меньшинств. Демократическое общество, как он считал, должно уважать желание тех, кто не может обходиться без дикой природы. Большинство уже имеет свои отели и дороги, дикие же места с каждым днем становятся все более редкими. Многие будут, конечно, приветствовать их исчезновение. "Но, - говорил Маршалл, - в определенный момент радость многих становится причиной бед немногих, причем первые выигрывают не настолько много, чтобы из-за этого можно было бы пожертвовать благом последних". Скептикам Маршалл напоминал, что лишь меньшинство пользуется галереями искусств, библиотеками и университетами. И все-таки, никому не приходит в голову сделать из них цирки, закусочные или кегельбаны лишь потому, что большинство не пользуется ими. Качество обладает не меньшим весом, чем количество, и Маршалл утверждал, что этот принцип одинаково применим и при рассмотрении земельных вопросов, связанных с охраной дикой природы.
Это не означает, что вся остающаяся дикая природа должна оставаться нетронутой. Маршалл лишь настаивал на том, чтобы каждому решению, касающемуся диких регионов, предшествовало внимательное его рассмотрение. Он признавал то, что охрана природы сопряжена с конфликтами "между подлинными ценностями". Ирригационные проекты, действия лесорубов и планы дорожных строителей не содержат в себе чего-либо присуще неправильного. Но при этом следует выяснить, насколько преимущества, связанные с предлагаемым расширением цивилизации, компенсируют потерю дикой природы. Ответ, как считал Маршалл, не может быть простым, и все же он надеялся на то, что честные и дальновидные американцы смогут благодаря бережному планированию "объединить 20 век с первозданным миром".
Маршалл постепенно обретал все большее число сторонников. Джон Кольер, его непосредственный шеф в Службе по делам индейцев, оказался захваченным энтузиазмом своего заведующего по лесничеству. 25 октября 1937 г. Кольер одобрил рекомендацию Маршалла, обозначая 16 заповедных зон на территории индейских резерваций. Но Маршалл знал, что основная масса "федеральной" природы находится в ведении Лесной службы, и он всю свою энергию обратил на привлечение на свою сторону шефа лесников Фердинанда А. Силкокса. В мае 1937 г. Силкокс сделал Маршалла главой отдела "Отдыха и земель" в Лесной службе США. Подобно Леопольду, он стал создавать планы по увеличению числа охраняемых территорий в национальных лесах. 19 сентября 1939 г,. за два месяца до его смерти от сердечного приступа, вызванного, возможно, его изнурительными рюкзачными походами, новые постановления Лесной службы ограничили различную экономико-хозяйственную деятельность на 14 млн. акров.
Маршалл был очень активен на только в правительственных кругах, но и стал источником вдохновения и денежной поддержки в среде частных граждан, заинтересованных в сохранении дикой природы. Еще в 1930 г. Маршалл предсказал появление Общества дикой природы, сказав, что единственным противодействием вездесущей цивилизации может стать "организация одухотворенных людей, сражающихся за свободу дикой природы". 4 года спустя он посетил Ноксвилль (Теннесси) и встретился с Бентоном МакКэем, региональным планировщиком и автором идеи Аппалачского пути. МакКэй вместе с Харви Брумом, адвокатом, напомнил Маршаллу о его предложении, которое он сделал в 1930 г. и предложил план кампании в защиту дикого региона Аппалачей. Маршалл отреагировал на это с энтузиазмом, но заявил, что организация не должна ограничиваться отдельным регионом. В том же году Маршалл вернулся в Ноксвилль. На этот раз к ним присоединился Бернард Фрэнк, лесничий. Сообща они отправили всем, кто им казался заинтересованным, "Приглашение помочь в организации группы по Защите американской природы". В нем выражалось желание его авторов "объединить растущее понимание, которое, как мы считаем, существует в этой стране, что природные области необходимо всячески оберегать от нашей механизированной жизни, с убеждением в том, что такие области являются не местом развлечений, а настоящей потребностью человека".
21 января 1935 г. оргкомитет опубликовав заявление, что "с целью отведения угрозы в адрес дикой природы и стимулирования должного отношения к его различным эмоциональным, интеллектуальным и научным ценностям, мы создаем организацию под названием "Общество дикой природы". Первый анонимный вклад в тысячу долларов сделал сам Маршалл - всего он сделал их немало, и самым большим было его завещание клубу - 40000 долларов. О. Леопольд был приглашен в президенты, но надеясь ограничиться своим качеством советника, он отклонил это предложение в пользу Роберта Стерлинга Ярда, давнего природоохранника и бывшего коллегу Стефена Т. Матера по Службе национальных парков. Число членов общества росло, несмотря на первоначальную политику ограничения настоящих верующих в то, что Ярд некогда называл "библией природы". Из своей штаб-квартиры в Вашингтоне лидеры Общества руководили действиями его членов, принимавших участие в борьбе по защите природных территорий по всей стране. В издаваемом им журнале "Живая природа" публиковалась информация об областях, которым угрожает опасность, и делались попытки привлечь общественность на том основании, что "дикие территории являются природным ресурсом, обладающим не меньшей значимостью для человека, чем уголь, древесина и другие ресурсы". Президент Ярд знал, что "ковать железо нужно пока оно горячо": "Применение доктрины дикой природы в конкретном местном случае производит шумиху, большую или малую, заставляя говорить о себе сотни и тысячи людей, но когда дело оказывается решенным, то подавляющее большинство сторонников или противников данного решения быстро об этом забывают".
Один из наиболее важных случаев "ковки железа" касался миннесотской области Кветико-Съюпериор. Еще в 1919 г. Артур Кархарт рекомендовал включить это место в список заповедных. Спустя семь лет Лесная служба обозначила некоторые участки национального леса Съюпериор как недоступные для частных промышленников. Но электро, древесные и дорожные кампании продолжали угрожать их первозданному характеру. Природоохранники, организованные после 1927 г. в Кветико-Съюпериорский Совет, оказывали им сопротивление. Эрнест Оберхольтцер и Сигурд Ольсон, жившие неподалеку от диких мест, сумели привлечь к своей борьбе Роберта Маршалла. Талантливый писатель Ольсон стал философом страны каноэ. "Современный человек обнаружил, что за слишком большой комфорт и непринужденность следует наказание в виде инертности, усталости и огорчения, которые сопровождают неестественность, - писал он в 1938 г., - и люди ищут места вроде Кветико, чтобы обрести там ментальное и физическое здоровье". Природные места, согласно Ольсону, были также "живыми картинами того континента, в котором жили наши предки", и они показывали современным американцам "путь, по котрому мы шли". Ольсона и его коллег особенно волновал вопрос использования гидропланов в этом районе. В 1940-х гг. на отдаленых озерах возникли курорты, добраться до которых можно было только по воздуху. Возглавляемые Американской лигой Исаака Уолтона, защитникам природы удалось убедить Президента Трумэна издать указ (17 декабря 1949), запрещающий использование самолетов над этим регионом ниже высоты в 4 тыс. футов. После этого защитники природы сфокусировали свое внимание на расширении границ охраняемой области с ужесточением охранных мер. Книги Сигурда Ольсона о Кветико "Поющая природа" и "Точка слушания", написанные в 50-х гг., пользовались значительной популярностью и помогли создать общественный климат, способствующий тому, что 12 января 1965 г. министр сельского хозяйства Орвилл Фримэн издал для работников Лесной службы директиву, согласно которой этот регион становился объектом беспрецендентной защиты.
Пол-века спустя после дебатов по поводу Хетч Хетчи "природные аргументы" и политический опыт природоохранников опять были испробованы в национальных дебатах, касающихся будущего другой части системы национальных парков США. На этот раз угрозе подвергся национальный памятник Динозавр (320 кв. миль) на границе Колорадо с Ютой, где на Грин Ривер в Эхо-Парке было намечено строительство плотины. В 1915 г. Вудро Вильсон придал восьмидесяти акрам территории в Юте статус памятника с целью защиты скелетов динозавров, вросших в песчанник. Когда в 1938 г. Франклин Рузвельт расширил его до 200000 акров, он стал объектом интереса как для палеонтологов, так и для энтузиастов дикой природы. Первоначальному объекту были переданы примерно сто миль глубоких, изолированных каньонов рек Грин и Ямпа с окружающими их террасными землями. Но как и в долине Хетч Хетчи, глубокая, узкая горловина Грин привлекла внимание строителей дамб. В 1940-ые гг. Федеральное бюро освоения земель начало разработку проекта водохранилища реки Колорадо стоимостью миллиард долларов и предусматривающего сооружение десяти дамб, в том числе одна и в Эхо-парке. (Вначале планировалось создание еще одной дамбы на территории заповедного памятника у Сплит Маунтэн). Узнав о том, что каньоны памятника могут быть затоплены, друзья дикой природы и национальных парков стали выражать свой протест. Но у гидростроителей была мощная поддержка Юго-Запада, испытывавшего трудности с водой. Полемика по поводу решения этого вопроса стала самой крупной после дебатов в связи с Хетч Хетчи. Особую важность она обрела еще и потому, что каждая из сторон считала этот случай показательным. К середине века материальная потребность быстро растущего населения значительно ухудшили перспективы защиты американской дикой природы. Когда разгорелись дебаты по поводу Динозавра, много других охраняемых природных объектов находились перед лицом подобной же угрозы. Совсем недавно Олимпийскому национальному парку угрожали лесопромышленники, и густые заросли елей Дугласа по-прежнему были для них лакомой приманкой. Нерешенными оставались вопросы строительства плотин в национальных парках Глэсиэр и Гранд Каньон. Лос Анжелес зарился на Кингс Каньон, самый дикий из национальных парков (который Сьерра Клуб так хотел назвать в честь Д. Мюира), который мог стать источником муниципального водоснабжения. Статус Адирондакского парка также мог вот вот превратиться в номинальный из-за намерения гидростроителей соорудить на Муз Ривер в Пантер и Хайли Маунтэнс плотины. Поэтому борьба за Эхо Парк носила показательный характер.
3 апреля 1950 г. министр внутренних дел Оскар Чапман официально выслушал мнения обеих сторон. Трудность заключалась еще и в том, что большинство заявлений было двусмысленными. Лишь немногие сторонники строительства употребляли традиционный термин "покорение дикой природы", большинство же из них старалось избегать прямого "осуждения" природы. Например, сенатор Артур В. Уоткинс из Юты сказал, что "я также как и все любуюсь красотой природных пейзажей и хочу сохранения природных чудес, но мне кажется, что красивые фермы, дома, индустрия и высокий уровень являются в неменьшей степени желанными и вдохновляющими". Выступавшие защитники дикой природы также признавали две стороны медали. Представитель Лиги Исаака Уолтона сказал: "Мы, безусловно, признаем важность проблемы воды и никто не может выступать против здравого и логического развития этого главнейшего источника жизни". Но в данном случае, природоохранники хотели продемонстрировать пагубность действий строителей плотины по отношению к дикой природе. И как всегда, усложняла задачу вечная трудность с нахождением общего знаменателя для эстетических и материальных ценностей. Один член Одюбоновского общества заметил: "Еще никому не удалось на природные ценности наложить долларовый знак".
В конце июня 1950 г. Секретарь Чапмэн отправил в Бюро освоения земель и в Службу национальных парков меморандум, в котором говорилось, что "в интересах общественного блага" он одобряет сооружение плотины в Эхо Парке. Друзья дикой природы поняли, что их единственная надежда заключается в доведении этого дела до уровня Конгресса и общественности. Проект водохранилища на Колорадо все еще не был законодательно утвержден, и строительству плотины можно было помешать. "Возможно именно сейчас, - отмечал один из защитников природы, - и следует собраться с силами всем тем, кто отстаивает оздоровительные и природные ценности Запада". Этих сил было уже вполне достаточно. Когда Мюир возглавлял протест в защиту Хетч Хетчи, он мог рассчитывать на поддержку всего семи национальных и двух местных природоохранных организаций. Пятьдесят лет спустя эти цифры подпрыгнули соответственно до 78 и 236. В период рассмотрения дела памятника Динозавр много крупных групп объединили свои усилия в нескольких объединениях, пытающихся воздействовать на Конгресс: Экстремальный комитет по природным ресурсам (позже - Гражданский комитет по природным ресурсам), Попечители Природоохранного движения и Совет защитников природы. Возглавили же этот организованный протест Дэвид Р. Броуэр, Исполнительный директор Сьерра Клуба и Говард Занисер, занимавший точно такой же пост в Обществе дикой природы. В период этих двух слушаний в Конгрессе противники дамбы в Эхо Парке проявили недюжинные упрямство и мастерство. По стране распространялись памфлеты: "Запрудите ли вы пейзажные природные каньоны наших национальных парков?" и "Чего мы можем лишиться в Динозавре?", прошел показ цветной кинократины, посвященной этому событию. Романист и историк Уолл Стигнер издал большое собрание эссе и фотографий, демонстрирующих важность сохранения природы Динозавра. Природоохранная периодика запестрела многочисленными статьями, посвященными памятнику Динозавр.
Кампания такого масштаба явно требовала значительной финансовой поддержки, и в этом отношении защитники природы были очень удачливыми. В процессе защиты в 1940-х гг. Адирондака, Говард Занисер познакомился с богатым химическим производителем и членом Сьерра Клуба Эдвардом Мэллинкродтом. Когда же наступили прения по Динозавру, Занисеру удалось убедить его стать патроном природозащитников.
Привлечение общественного внимания и деньги являлись очень важными элементами в битве за Эхо Парк, но не менее важным были и убедительные аргументы, которые следовало представить общественности. Спикеры-природолюбы увязали нынешнюю проблему с плодами философии целого столетия на тему значения и ценностей дикой природы. Некоторые аргументы основывались на потребности цивилизованного человека в природных уголках, об этом говорили еще Торо, Мюир и Маршалл. В 1950 г. генерал Улиссис С. Грант Ш, внук Президента и сам президент американской Плановой и гражданской ассоциации, защищал Динозавр потому, что "наша индустриальная цивилизация создает все возрастающую потребность для обычного человека... в восстановлении контакта с природой... и отдыха от маховиков и нестабильности цивилизации". "Было бы трагедией, - добавил он, - пожертвовать каньоном ради нескольких акров воды и какими-то киловатт-часами". Джордж Келли, представляющий Колорадскую Лесную и Сельскохозяйственную ассоциацию на заседании в 1950 г., сказал, что "девственная природа пионеров" обладает ценностью одной их тех "вещей, которые делают осмысленным наше существование, определяя его не только бутербродом". Указывая на то, что "природные территории стали для нас духовной необходимостью, противоядием напряжению современной жизни", Келли утверждал, что американцам они нужны для периодического "обновления своих душ и свежего видения жизни". Олаус Мури, президент Общества дикой природы, также объявил о том, что дикий Динозавр необходим для нашего счастья, нашего духовного благополучия, нашего успешного бытия в среде материалистической и изощренной цивилизации". И в работе "Это Динозавр: страна Эхо Парка и его волшебные реки" Уолл Стигнер, как и Торо, говорил о значении природы не только в качестве заповедника для редких птиц и животных, но и в качестве прибежища "для нашего собственного вида", угнетаемого "стрессами, запахами и шумами ХХ века".
Хотя О. Леопольд умер от сердечного приступа 21 апреля 1948 г., сражаясь с пожаром кустарника возле его висконсинского лагеря, его идеи проджолжали жить. Бернард Де Вото, свободный писатель и историк, впервые применил идеи Леопольда в дебатах в важной статье в одной ведущей газете. Он сказал, что Динозавр обладает большим значением "как девственная нетронутая природа... для исследования... природного баланса, жизненной структуры, взаимоотношений видов, глобальных проблем экологии - в настоящее время все это изучать в каком-либо другом месте невозможно!" Бентон МакКэй говорил о том же, упоминая об идее Леопольда, что дикая местность может служить в качестве "образчика нормального экологического процесса". "Дикая природа, - продолжал МакКэй, - является хранительницей жизненного опыта до появления человека".
Другой концепцией Леопольда, которой воспользовались оппоненты плотины, была этика земли. В своей речи в 1952 г. в Монтане, Чарлз С. Брэдли сказал, что площадь асфальтированной поверхности в США равна площади дикой природы. Благодаря этому он острее осозновал тот факт, что американцам угрожает потеря их ощущения связи человека с землей. Цитируя Леопольда, как авторитетный источник, Брэдли говорил о необходимости сохранения Динозавра в неизменном виде, что должно свидетельствовать о человеческом уважении к биосообщности. Горвард Занисер также верил в то, что "нам нужна скромность, благодаря которой мы сможем узнать себя, как зависимых членов большой сообщности жизни". Он указывал на то, что такое знание является "одним из духовных преимуществ пребывания на природе", так как "узнать природу, означает узнать глубокое смирение, признать свою незначительность, ощутить зависимость и взаимозависимость, обязанность и ответственность".
В 1954 г. подкомитеты Сената и Конгресса по ирригации и освоению земель устроили слушание по проекту водохранилища на реке Колорадо. В основном прения велись по плотине Эхо Парка. Природоохранники считали, и об этом говорили также и редактора газеты "Нью-Йорк Таймс", что если они проиграют дело Динозавра, то вся святость и неприкосновенность системы национальных парков окажется пошатнувшейся и конец американской природы будет ускорен. Чтобы убедить законодателей в ошибочности аргументов гидростроителей, защитники природы прибегали также и к воспоминаниям о недавнем прошлом. Понимая силу зрительного восприятия, Дэвид Броуэр представил перед законодателями фотографии резервуара Хетч Хетчи и сравнил их с видом прежней цветущей долины, сопроводив это своими комментариями. Пышная растительность и зрелищные утесы прежней Хетч Хетчи резко контрастировали с пеньковатыми, грязными берегами искусственного озера. Броуэр и Дэвид Брэдли, доктор и писатель из Нью Хэмпшира, исследовавшие каньон Динозавра, использовали фотографии в качестве одного из убедительнейших своих аргументов. "Если мы извлечем уроки из трагедии Хетч Хетчи, - сказал Броуэр сенатскому подкомитету, - мы сможем предотвратить намного большую катастрофу в национальном памятнике Динозавр. В духе Джона Мюира и Роберта Андервуда, Брэдли заметил представителям Сената: "Раньше в наших храмах пожелали обосноваться денежные менялы. В прошлом мы их оттуда вышвырнули, и с помощью этого хорошего комитета мы надеемся опять это сделать".
Несмотря на эти и другие усилия, оба подкомитета одобрили проект водохранилища, в том числе и плотины в Эхо Парке. Этот результат вполне объясним, так как западные конгрессмены, избиратели которых в основном одобряли строительство плотины, составили большинство этих обоих органов. Природная заповедная система, кажется, оказалась перед лицом своего крупнейшего поражения, но природоохранники руки не сложили. Обратившись к общественности, они смогли организовать бурю протеста. Из обзора почты Конгресса следовало, что защитников природы Динозавра оказалось в 80 раз больше, чем стронников строительства. В результате, решение Конгресса по этому вопросу было отложено. "Прения вокруг плотины в Эхо Парке, - сказал спикер Нижней палаты Джозеф Мартин, - убили всякую надежду на одобрение в этом году".
Готовясь к возобновлению полемики на 84-ом Конгрессе в 1955 г., защитники дикой природы собрались в Нью Йорке для определения своей стратегии. В ряде резолюций было указано, что в то время, как природоохранники противятся изменению природных охраняемых объектов, они сочувствуют Юго-Западу в проблеме с водой и поддерживают колорадский проект. Такая позиция, казалось бы, способствовала компромиссу, но когда в марте открылись сенатские слушания, дебаты приняли очень ожесточенный характер. Строительство поддерживали "западники": конгрессмены, губернаторы, гражданские клубы, торговые палаты, водопроводные кампании, ассоциации пользователей воды, бюро освоения земель и племя индейцев навахо. С другой стороны, против строительства выступали некоторые восточные конгрессмены, много образовательных институтов, природоохранные организации и широкая общественность, мнение которой выражалось в письмах, телеграммах и газетах.
По мере разворачивания слушаний, природоохранники прибегали к двум видам тактики. Одна из них вытекала из знакомой идеи о важности эстетических и духовных ценностей природы в материалистической Америке. Чарльз Эггерт, директор кинофильмов для Ассоциации национальных парков, утверждал, что "дикая природа является местом, где мы вновь себя находим", когда "мы расстроены, подавлены или огорчены". Сигурд Ольсон также выступил перед сенатским подкомитетом. В своей длительной философской речи он поставил под сомнение мудрость ориентирования в XX в. на пионерное стремление покорить природу. Он сказал, что пограничные жители "сделали то, что они должны были сделать", и задал вопрос о том, что "не можем ли мы в немом рвении запруживать каждую реку, рубить каждое дерево, максимально использовать все имеющиеся ресурсы... уничтожать те самые вещи, которые делают жизнь в Америке достойной лелеяния и защиты?" В заключение Ольсон предупредил, что плотина в Эхо Парке поставит под угрозу целую философию ценности дикой природы и нематериальных ценностей вообще, постепенно развившихся за американскую историю.
Защитники природы попытались также использовать против строителей их собственное оружие: статистические данные, касающиеся действенности плотин в Эхо Парке. Дэвид Броуэр представил свидетельства математиков, подтверждающие его утверждение о том, что Бюро освоения новых земель ошиблось в подсчетах количества испаряющейся воды из будущего резервуара. Используя данные Бюро, он продемонстрировал, что испарение воды из озера будет намного большим, и что в этом отношении плотины вне заповедной зоны являются более предпочтительными.
Когда билль, утверждающий колорадский проект, оказался на рассмотрении Сената в апреле 1955 г., Ричард Нойбергер от Орегона предложил отказаться от плотины в Эхо Парке. Член общества Дикой природы Нойбергер заявил, что дикая природа ценна как "место, где американцы могут видеть, какой была наша страна, когда первые белые люди здесь появились. Нынешнему поколению она также нужна, - продолжал он, - в качестве убежища, спасающего от стрессов, создаваемых нашей цивилизацией". Поль Х. Дуглас из Иллинойса также поддержал своего коллегу. "Конечно же, мистер Президент, - сказал он, - мы должны иметь некоторые нетронутые природные места, что пойдет на пользу человеческому духу". Плотина в этом месте, по его мнению, будет способствовать превращению нашей страны в "банальное, неинтересное место, мало похожее на ту Америку, которую мы любим и которая придает нам вдохновение". В ответ на утверждение, что дамба и резервуар украсят памятник Динозавр, Хьюберт Хамфри от Миннесоты сказал, что "там, где некогда была красивая долина Хетч Хетчи, сейчас находится безжизненный резервуар О-Шогнесской плотины".
Сенатор Артур Уоткинс от Юты потребовал вернуться к сути проблемы, и в течение получаса вторил о преимуществах плотины с точки зрения ирригации, гидроэнергетики и затрат. Перед самым голосованием по поправке Нойбергера, сенатор Дуглас вновь поднялся на трибуну и выступил в защиту диких каньонов, "где человек может прочувствовать свою хрупкость в сравнении с великими произведениями природы". Нойбергер добавил, что если его предложение будет отклонено, то это будет поражением для идеи отдыха на природе и всей системы заповедных природных мест".
Сенаторы проголосовали против поправки Нойбергера, она не прошла, и колорадский проект вместе с плотиной в Эхо Парке получил одобрение Сената. Но тут стали сказываться аргументы защитников природы и давление общественного мнения. 8 июля 1955 г. в докладе Комитета нижней палаты по внутренним делам был подтвержден вариант проекта без этой дамбы. "Мы теряем ее с сожалением, - сказал Уильям Доусон от Юты, - оппозиция со стороны природоохранных организаций оказалась настолько сильной, что мы убедились в том, что соответствующий закон не будет принят, если мы не откажемся от дамбы". Также он добавил, что сторонники дамбы "не имеют ни денег, ни организации, которая позволила бы им конкурировать с природоохранниками".
И все же многие защитники природы чувствовали, что их победа далеко еще не упрочена. В подтверждение их страхов, 1 ноября конгрессмены и губернаторы бассейна Колорадо встретились, чтобы обсудить способы восстановления в проекте плотины. Узнав об этом, совет природоохранников за день до этого опубликовал открытое письмо во влиятельной газете, где говорилось о том, что если планы по строительству плотины не будут отменены бесповоротно, то сторонники дикой природы будут использовать все законные средства, чтобы блокировать весь проект. При этом в письме говорилось, что природозащитники "не имеют ничего против освоения новых земель и принципа использования воды на Западе". Оказавшись в неудобной позиции, денверские стратеги пообещали не пытаться восстановить плотину Эхо Парка. Вашингтонский оффис Говарда Занисера выполнил основную работу, окончательные же детали компромисса были завершены перед 84-м Конгрессом, собравшимся на свою вторую сессию. В результате в билле по колорадскому проекту появилось предложение, в котором заявлялось намерение Конгресса о "недопущении строительства какой-либо плотины или резервуара в пределах любого национального парка и памятника природы".
11 апреля 1956 г. новый билль стал законом, и американское природоохранное движение пережило свой звездный час. В основе его триумфа лежало развитие убедительного оправдания в пользу существования природных территорий, а также все увеличивающееся число американцев, поддерживающих защиту дикой природы. Но не менее важным был и рост политического значения природоохранного движения. Частично успех объяснялся широкой общественной поддержкой, которую конгрессмены, конечно же, игнорировать не могли. Кроме того, это было и результатом улучшения политического мастерства защитников природы, Природа Хетч Хетчи была погублена потому, что лоббисты из Сан Франциско эффективно выступили в Вашингтоне, природа же Динозавра осталась нетронутой благодаря успеху Занисера, Броуэра и их коллег, сумевших в Конгрессе преодолеть сопротивление оппонентов.
Успешная защита национального памятника Динозавр поощрила природоохранников к дальнейшим действиям по защите дикой природы Америки. Свое внимание они сфокусировали на возможности существования национальной системы участков дикой природы с полной законной поддержкой. Еще в 1921 г. Бентон МакКэй отстаивал идею национальной системы природных поясов вдоль горных гряд, и в 1930-ые гг. Р. Маршалл мечтал о федеральной политике земельного управления, благодаря которой дикая природа могла бы быть защищена навсегда. Концепцию природной системы поддержал в то время также и министр внутренних дел Гарольд Инес. Желая убедить Конгресс в том, что именно его Департамент, а не Департамент сельского хозяйства и Лесная служба, должен стать исключительным хранителем природы страны, Инес заявил о своей приверженности системной охране дикой природы. Придерживаясь этой своей линии, он в 1939 г. предложил назвать зарождающийся парк в регионе Кинг Каньона (Калифорнийская Съерра) "Национальный парк дикой природы Кинг Каньон". Законодатели не одобрили эту идею, но действия Инеса сыграли важнейшую роль в убеждении Лесной службы считаться с защитой дикой природы. В следующем году в Конгрессе был представлен билль о защите системы участков дикой природы, но в условиях растущей тревоги по поводу мировой войны о нем просто позабыли.
В конце 1940-х гг. директор Общества дикой природы Горвард Занисер возродил кампанию за создание закона о защите дикой природы. На первой Конференции дикой природы, устроенной Сьерра Клубом в 1949 г., Занисер открыл обсуждение этой идеи. В том же году библиотека Законодательной Справочной службы Конгресса опубликовала по предложению Занисера обширное исследование статуса американской дикой природы. Занисер желал видеть в этом прелюдию к действию. В 1951 г. Занисер на второй Конференции дикой природы Сьерра Клуба предложил организовать национальную систему защиты дикой природы. Он говорил о том, что Служба национальных парков, Лесная служба США и другие федеральные службы должны нести юридическую ответственность за сохранение дикой природы, находящейся " в их ведомстве". Лишь акт Конгресса или заявление Президента могли изменить характер такой территории.
Четыре года спустя Занисер повторил свои идеи на Национальной гражданской конференции по национальным паркам и открытым пространствам для американского народа и на четвертой Конференции дикой природы Сьерра Клуба. Участники последнего собрания вынесли свой вердикт в пользу необходимости федерального законодательства, касающегося защиты дикой природы.
При таком стечении обстоятельств победа в деле Эхо Парка дала надежду на то, что законодательная защита дикой природы может стать явью. Сразу же после "поражения" сторонников плотины в Эхо Парке, воодушевленный Занисер набросал проект плана Национальной системы дикой природы. Сперва он передал его брату Роберта Маршалла, Джорджу, а затем друзьям и коллегам по природоохранному движению. И, наконец, Занисер и другие защитники природы убедили сенатора Хьюберта Хамфри и конгрессмена Джона Сэйлора представить соответствующий билль на второй сессии 84 Конгресса. Написан он был в основном Занисером, и в нем говорилось, что намерением Конгресса является "обеспечение для американского народа всех поколений преимуществ вечного сохранения дикой природы". В нем перечислялись свыше 160 областей в национальных лесах, национальных парках и памятниках природы, заказниках и резервациях, которые должны были составить Национальную систему защиты дикой природы. Должен был быть создан Национальный Совет охраны дикой природы из федеральных администраторов и природоохранников с целью сбора информации, касающейся дикой природы и дачи рекомендаций по поддержанию и возможному расширению системы. Это первоначальное предложение было очень "большим" и смелым. Занисер решил ковать железо пока горячо, даже несмотря на возможность порождения оппозиции, которую менее амбициозные предложения наверняка бы не вызвали.
Концепция Национальной системы дикой природы была исключительным явлением в истории американского природоохранного движения. В первую очередь она выражала решимость перейти в наступление. Прежние друзья природы в основном были озабочены защитой ее от различных форм "развития". Но после дела Эхо Парка их настроение резко изменилось; они стали уверенными в себе, готовыми к смелым действиям. Во-вторых, система означала поддержку дикой природы в целом, а не какого-то отдельного района. В результате этого дебаты стали фокусироваться не на локальной экономической ситуации, а на теоретической ценности дикой природы вообще. И наконец, Национальная система дикой природы означала беспрецедентную степень защиты дикой природы. Раньше природоохранная политика в национальных лесах выражалась административным решением, на которое в любой момент мог повлиять персонал Лесной службы. Даже законы, создавшие национальные парки и памятники природы, сознательно оставляли открытой возможность сооружения дорог и туристических объектов. Однако, согласно этому биллю, какие-либо изменения в природных территориях в пределах этой системы являлись незаконными.
Биллю о дикой природе Конгресс посвятил больше времени и усилий, чем какой-либо иной мерой в истории американского природоохранного движения. Сам билль изменялся и переписывался 66 раз. Такая задержка с принятием решения частично объяснялась сильной оппозицией со стороны деревообрабатывающих, нефтяных, горнодобывающих кампаний, большинства профессиональных лесников, некоторых правительственных бюро и сторонников массового туризма. В основе их несогласия лежало предчувствие того, что система защиты дикой природы будет очень жесткой и негибкой. Так, по их мнению, общественные территории следовало использовать "на всю катушку", а не ограждать их в интересах небольшого числа любителей одиночества. Критики системы не противились самому принципу охраны дикой природы. В основном они согласились с Хагенштайном, исполнительным вице-президентом Ассоциации промышленного лесоводства в том, что дикая природа должна существовать."Нужно лишь определить, где и в каких масштабах. Придавать навсегда миллионам акров земли статус дикой природы еще до того, как в должной степени изучены их возможности, нельзя, и мы не можем это оправдывать никакой концепцией". Двусмысленность такого заявления вполне понятна в свете истории американского отношения к природе: восхищение дикой природой - относительно недавнее явление, и отрицать права цивилизации очень трудно.
Чтобы успокоить людей вроде Хагенштайна, защитники дикой природы заявили, что закон заключается не в ограждении земли от полезных целей, а в придании законных санкций территориям уже управляемым как охранные зоны. Они добавили, что в систему будет включено максимум 50 млн. акров или приблизительно 2% территории страны. Как сказал Дэвид Броуэр: "больше, чем мы имеем сейчас дикой природы, человек иметь уже никогда не будет". За последнее столетие произошли огромные перемены. "Если бы это был не 1957г., а 1857 г., - сказал один из сторонников законодательства, - я бы определенно высказался против". Но учитывая почти полное доминирование цивилизации, он был вынужден выступить на защиту остатков свободной земли. Вновь и вновь защитники дикой природы объясняли, что они пытались защитить право будущих поколений на обладание природой. На тот аргумент, что лишь меньшинство отдыхает в диких условиях, они отвечали, что для многих само осознание существования дикой природы имеет огромное значение. В ответ же на возражения, касающиеся всестороннего использования, сторонники дикой природы заявили об ошибочности того положения, что эта доктрина должна применяться к каждому акру. Концепция многостороннего использования, утверждали они, оправдана лишь по отношению ко всей общественной земле, допуская экономическое пользование одними участками, и определяя дикий природный статус для других.
Слушания в Конгрессе и описания билля в прессе свидетельствовали о знакомстве с историей американских природоохранных дебатов. Имена и идеи Торо, Мюира, Маршалла и особенно Леопольда, стали обиходными. Сенатор Клинтон П. Андерсон из Нью-Мексико, председатель Комитета по внутренним и особым делам, заявил, что систему дикой природы он решил поддерживать в результате своих встреч почти 40 лет назад с Леопольдом, служившим тогда в Лесной службе на Юго-Западе. В главном заявлении в поддержку этого закона, появившегося в "Таймс", Секретарь внутренних дел Стюарт Удалл писал об экологии, этике земли, а Леопольда называл вдохновителем современного природоохранного движения. На Сенатском слушании в 1961 г. Броуэр даже заявил, что "человек, читавший Леопольда на настоящему, не сможет выступить с чистой совестью против билля о дикой природе". Для других оправданием системы дикой природы могла быть философия Торо и Мюира, в особенности та идея, что здоровье и счастье человека зависят от сочетания цивилизованного существования с периодическими контактами с примитивной средой. И наконец, некоторые защищали дикую природу "в силу той центральной роли, которую дикая природа сыграла в нашей истории" и важности поддержания присуще американского национального характера. Во время слушания по данному биллю обнаружилось, какой значительной поддержкой пользовалась идея сбережения дикой природы. В ее защиту природоохранники не жалели никаких усилий. Говард Занисер посещал каждое слушание на эту тему, включая те, что проводились в западных штатах, последний раз появившись 28 апреля 1964 г., за неделю до своей смерти. Еще более удивительной, с точки зрения законодателей, была поддержка масс. Тысячи граждан, связанные с дикой природой не больше чем парой-тройкой рюкзачных походов или путешествий на каноэ, постарались выразить свое мнение либо лично, либо по почте. Напримар, во время сенатских слушаний, проводившихся в Орегоне, Калифорнии, Юте и Нью-Мексико в ноябре 1958 г., было получено 1003 письма в поддержку билля и только 129 против. И даже это разногласие фактически исчезло, когда в закон о дикой природе были внесены изменения, согласно которым был ликвидирован Национальный совет охраны дикой природы, временно из системы были исключены почти 54 территории (немного больше 9 млн. акров) национальных лесов и принято решение о том, что любое дополнение к системе будет зависеть от специального постановления Конгресса. Более того, в охраняемых территориях дикой природы разрешалось вести до 1 января 1984 г. геологическую разведку и добычу ископаемых. Даже после этой даты можно было разрабатывать определенные участки, и Президент сохранил право утверждать строительство плотин, электростанций и дорог в этих объектах, если посчитает это нужным. Это было классическим примером американской двусмысленности относительно ценностей дикой природы и цивилизации.
В этой пересмотренной форме закон о дикой природе и был принят в Сенате 10 апреля 1963 г. 73-мя голосами против 12-ти. В Нижней Палате 30 июля 1964 г. за него проголосовало 373, против 1. В августе 1964 г. была создана более либеральная сенатская версия, удовлетворяющая требования конгрессменов, и 3 сентября Президент Линдон Джонсон подписал указ, создавший Национальную систему дикой природы.
Защитники природы были разочарованы тем, насколько расходились содержание закона и их первоначальные концепции. Наиболее рьяные из них, вроде Г. Занисера надеялись включить в Систему все федеральные земли, управляемые как природные, а также так называемые де факто природные земли на общественной территории - в общем 60 млн. акров, вместо 9 млн. акров, одобренных законом. Но надеяться на лучшее позволяло то, что законом таки предусматривалось присоединение многих этих земель к Системе дикой природы по истечении обозначенного десятилетнего периода. Реалисты понимали, что эти дополнения не будут автоматическими. Отражая американскую демократию, этот закон сознательно создавал громоздкую систему обзоров силами правительственных бюро, местных общественных слушаний, дискуссий в комитетах Конгресса и, наконец, для каждого дополнения отдельное постановление Конгресса. Для упрочения Системы дикой природы необходимо было "совместное гражданское усилие", в особенности ввиду того, что многие федеральные администраторы (в первую очередь из Службы национальных парков) считали Систему дикой природы ненужной. И все же, несмотря на все, защитники природы были воодушевлены знанием того, что США формально выразило свое намерение сохранить часть своей земли в диком состоянии.
Разумеется, принятие в 1964 г. Закона о дикой природе не положило конец американским дебатам, касающимся значения и ценности природы. Празднования по поводу принятия закона еще не закончились, когда раздались предложения по созданию новых плотин на реке Колорадо, вызвавшие появление целого нового фронта защитников природы. На этот раз речь шла о самом Гранд Каньоне и поэтому многие наблюдатели считали этот момент критическим.
Идея строительства плотин в Гранд Каньоне не была нова. Внимание инженеров давно привлекали два места: Каньон Мост и Каньон Мраморный, оба расположенные в Гранд Каньоне. В 1920-ые гг. оба эти места были объектом внимательного изучения, но, в конце концов, в качестве плотины выбрали Каньон Булыжник, находившийся ниже Гранд Каньона. В 1950 г. Сенат фактически принял закон о создании плотины Мост, но в Нижней Палате он был провален. Долгое время также муссировались планы, касающиеся переноса воды из резервуара в Каньоне Мроморный по 40-мильному туннелю по Каибабскому плато к гидроэлектростанции на Канадском ручье. 90% реки Колорадо оказалось бы отведенным от своего обычного русла по Гранд Каньону. Серьезные разговоры на эту тему стали возможными из-за того, что закон, создавший национальный парк Гранд Каньон (26 февраля 1919 г.), допускал определенные отклонения. "Несмотря на статус и задачи парка, - говорилось в нем, - Секретарь внутренних дел может позволить использование его территорий, которые могут оказаться необходимыми для развития и поддержания правительственных проектов по освоению земель". Явная непоследовательность в этом заявлении оставила открытой возможность совершенно различных интерпретаций законности плотин в Гранд Каньоне.
Дебаты начали разгораться в 1963 г., когда Секретарь Удалл сообщил о плане Бюро Освоения земель стоимостью в миллиард долларов. Размах его создателей был беспрецендентным. Чтобы решить водную проблему Юго-Запада, они предлагали отвести воду из богатого водой Северо-Запада, включая северную Калифорнию, и с помощью серии туннелей привести ее в бассейн засушливой нижней реки Колорадо. Для усиления мощи потока предусматривалось создание ряда новых дамб и других гидросооружений. Например, воду в промышленную область Феникс-Тускон должны были транспортировать по нижней Колорадо из запруды на озере Хавасу. С целью получения гидроэнергетической мощи, необходимой для подачи воды в центральную Аризону, предлагалось построить в Гранд Каньоне плотины (в каньонах Мост и Мраморный). По планам, плотина в Каньоне Мраморный должна была затопить 53 мили реки, а запруда за плотиной Каньона Мост могла быть 93 мили в длину. Покрытыми водой оказались бы 40 миль национального памятника природы Гранд Каньон и 30 миль национального парка.
Бюро освоения земель предвидело оппозицию со стороны природоохранников и не обманулось в этом. Их сопротивление активизировалось после закрытия 21 января 1963 г. ворот плотины в Глен Каньоне. Глен Каньон был малоизвестным районом невероятной красоты дикой природы, простиравшийся на сто с лишним речных миль. Он не был национальным парком или памятником природы, и поэтому защитники природы не организовывали бойкота, когда в 1956 г. плотина была одобрена в качестве части Колорадского водохранилищного проекта. Основное их внимание было привлечено к плотине в Эхо-Парке в национальном памятнике Динозавр. Но после эйфории, вызванной спасением Динозавра, природоохранники внезапно обнаружили, что Глен Каньон также был достоин защиты. Сьерра Клуб возглавил запоздавший протест, выпустив книжку в своей богато иллюстрированной серии "Место, которое никто не знал: Глен Каньон на Колорадо" (1963). Фотографии Элиота Портера и редакция Дэвида Броуэра сделали мораль очень понятной: ненужный резервуар затопил одно из чудес Нового Света лишь потому, что недостаточное число американцев оказалось неравнодушными. Динозавр был спасен благодаря бдительности и решительности, Глен Каньон был потерян из-за апатии. Тревога природоохранников усилилась, когда стало очевидным, что вода из озера Пауэлл, находящегося за плотиной Глен Каньон, должна была передаваться через национальный памятник природы Рэинбоу Бридж, нарушая тем самым соглашение по Колорадскому проекту.
Слушание по водному плану Юго-Запада в 1965 и 1966 гг., и их официальная поддержка президентом Джонсоном и секретарем Удаллом, заставили большинство наблюдателей прогнозировать то, что несмотря на сопротивление природоохранников, плотины Гранд Каньона будут одобрены. На местах строители делали последние приготовления. Но 9 июня 1966 г. все изменилось. В этот день нью-йоркский "Таймс" и вашингтонский "Пост" опубликовали статью, касающуюся плотин. Сьерра Клубу оно обошлось в 15 тыс. долларов, и его заголовок гласил: "Теперь только вы можете спасти Гранд Каньон от затопления... ради выгоды". В тексте, составленном Дэвидом Броуэром, описывался проект и то, чем это чревато. В завершение в нем говорилось: "Какой бы ни была вашингтонская и аризонская политика, какой бы ни была подноготная комитетов и процедур, мы стоим перед простым и неслыханным актом: на этот раз они хотят затопить Великий Каньон". Вторым вариантом этой публикации, появившейся 9 июня в номере, вышедшем несколькими тиражами, было открытое письмо Секретарю Удаллу.
Эти заявления Сьерра Клуба не прошли незамеченными. Общественность откликнулась на них, завалив вашингтонские офисы тысячами писем, негодующих по поводу плотин в каньонах Мост и Мраморный. Сенатор Томас Качел от Калифорнии назвал это "одной из крупнейших письменных кампаний, которую я видел в мою бытность в Сенате". Сотни тысяч американцев, как оказалось, восхищались Гранд Каньоном и были обеспокоены его будущим. В отличие от Глен Каньона, Гранд Каньон был местом известным всем, по крайней мере, косвенно. Дэвид Бауэр понимал, что защищая Гранд Каньон, американское природоохранное движение ставит на кон абсолютно все. "Если мы не сможем спасти Гранд Каньон, то что тогда вообще мы сможем спасти?" - говорил он.
Но наибольший успех природоохранного движения пришел с неожиданной стороны. 10 июня в 4 часа пополудни специальный посланец Службы Внутренних Доходов вручил Сьера-Клубу послание, в котором уведомлялось о том, что впредь с пожертвований, вручаемых клубу, будет взиматься налог. По мнению налоговых чиновников клуб пытается воздействовать на законодательство, а этого освобожденные от налогов организации делать не могут. Если предупреждение и последовавшая официальная отмена от налогов и должны были "заткнуть рот" Сьерра-Клубу, то на самом деле они подлили масла в костер колоссальных масштабов. Общественность пришла к выводу, что клуб был наказан федеральным правительством за альтруистические действия в пользу Гранд Каньона. По стране тут же прокатилась волна бурных протестов. Статьи Сьерра Клуба были напечатаны всего в двух газетах, но о действиях налоговиков заговорили газеты всей страны. Люди, которые не знали, что такое природа Гранд Каньона, встали сейчас на его защиту во имя гражданских свобод. Как может правительство запугивать гражданский протест! Неужели в этой стране верх одерживают лишь люди со связями и деньгами? Налоговые действия вывели тему плотин за рамки природоохранного движения, вызвав письма протеста со стороны тысяч людей, которые, возможно, их не написали бы, если бы речь шла только о природе. Одним из показателей общественного внимания был рост членства в Сьерра Клубе с 39000 в июне 1966 г. до 67000 в октябре 1968 г. и 135000 в 1971 г. На волне общенациональной поддержки защитники Гранд Каньона усилили свой нажим. Другое заявление Сьерра Клуба появилось в важнейших газетах 25 июля 1966 г. "Дикая природа, - говорилось в заявлении, - почти полностью исчезла". Вооруженный технологией человек, кажется, намеревается уничтожить те "силы, которые создали его". Отступать дальше некуда. Защитники природы в 1960-ые гг. оказались вынужденными сражаться за то, чтобы "на американской земле сохранилось хотя что-нибудь первозданное и свободное". Сбережение природы Гранд Каньона явилось бы доказательством, что "мы все-таки любим людей, которые появятся после нас". Сутью же этого аргумента были сомнения, касающиеся приоритетов прогресса. И от затопления Гранд Каньона человечество мало что выиграет.
В ответ на возражение представителей Бюро освоения земель относительно того, что плотины Гранд Каньона не будут видны, защитники природы отвечали, что с психологической точки зрения очень важно сознавать то, что свободно текущая река, разрезавшая пропасть, по прежнему самостоятельно функционирует. Кроме того, плотины положили бы конец возможности испытать величайшее приключение - путешествие на лодке по Колорадо через Гранд Каньон. Защитники природы также указывали на то, что плотины Гранд Каньона служили лишь цели финансирования гидростроительства в других местах. Неужели, спрашивали они, США настолько бедны, что вынуждены превратить Каньон в кассовый аппарат? Обратившись к своим логарифмическим линейкам и калькуляторам, противники дамб попытались убедить Конгресс и общественность в том, что угольные термические заводы или ядерные генераторы могут создать необходимую электроэнергию с меньшими затратами, чем дамбы. Помимо этого, природоохранники заявляли, что плотины еще больше сократят и без того скудные запасы колорадской воды благодаря испарениям и утечке. Таким образом плотины были представлены как нечто противоречащее самой цели орошения Юго-Запада. Но для большинства американцев простое обращение "спасем Гранд Каньон", о чем вещали плакаты, было вполне достаточным аргументом.
В результате шумихи летом 1966 г., Департамент внутренних дел и Бюро освоения земель представили на открытии 90-го Конгресса в январе 1967 г. новые пересмотренные предложения. В них они совершенно отказывались от плотины Мраморного Каньона, но плотина Каньона Мост (переименованного в Хуалапаи) должна была сохраниться и, во избежании посягательств на часть системы национальных парков, национальный памятник природы Гранд Каньон лишался своего статуса. Природоохранники, конечно, довольствоваться таким компромиссом не могли. Одна пуля в сердце, говорили они, так же смертельна, как и две. И изменение названий или юрисдикции не меняли того факта, что плотина была расположена в самом Гранд Каньоне. Ни о каком компромиссе не могло быть и речи. Защитники природы уже помнили о том, что именно в результате "компромисса" они спасли памятник природы Динозавр, потеряв при этом Каньон Глен, и поэтому были настроены очень скептично. Кроме того, в их рядах росла уверенность в своих силах. Система дикой природы стала реальностью и, возможно, торговаться из-за части Большого Каньона уже не стоило.
Подобные соображения легли в основу выступлений защитников природы на слушаниях в Конгрессе Комитета по внутренним и особым делам (март 1967 г.), когда обсуждалась тема плотин Гранд Каньона. Конгрессмен Моррис К. Удалл (Аризона), брат Секретаря внутренних дел, задал Дэвиду Броуэру вопрос относительно бескомпромиссной позиции Сьерра Клуба, которую Удалл считал необъяснимой. "Допустим, - сказал он Броуэру, - мы будем иметь очень низкую плотину в Каньоне Мост, может всего 100 футов высотой, разве это будет много? Существует ли для вас какая-либо компромиссная точка?" На это Броуэр ответил, что "вы не можете дать нам того, что нам уже дал Бог". Позже он объяснил, что "у нас нет выбора. Определенные группы людей должны сражаться за те вещи, которые являются незаменимыми. Если мы прекратим это делать, мы можем перестать существовать, как организация, и другие природоохранные организации могут сложить свои полномочия". Удивленный и явно тронутый конгрессмен Удалл ответил: "Я вижу силу и искренность ваших чувств и уважаю их".
Природоохране в 1967 г. очень помогла книга Франсуа Лейдета "Течение времени и реки: Гранд Каньон". Опубликованная тремя годами раньше Сьерра Клубом, эта книга к этому времени стала объектом значительного общественного внимания. В ней описывалось путешествие по реке через Гранд Каньон, и цветные фотографии демонстрировали то, чего человечество могло лишиться в случае, если плотина была бы построена. Цитаты из трудов Леопольда и других сторонников природы подтверждали идею о том, что если мы хотим по-прежнему испытывать изумление и подобающую скромность в присутствии дикой земли, то мы должны иметь места вроде дикого Гранд Каньона. Цитата из Г. Занисера подвела итог всему сказанному. "Из дикой природы, - писал он, - взялась суть нашей культуры, и благодаря живой природе ... мы будем иметь сильную, жизненную культуру, долгую цивилизацию здоровых, счастливых людей, постоянно обновляющихся посредством контакта с дикой землей". Это была концепция, с которой наверняка согласился бы Генри Дэвид Торо и которая, учитывая большое уважение Занисера к этому трансценденталисту, была создана благодаря его влиянию. "Мы не сражаемся с прогрессом, - заключил Занисер, - мы его делаем".
1 февраля 1967 г. Секретарь Удалл объявил о том, что администрация Джонсона изменила свое мнение относительно плотин Гранд Каньона. Пока же по предложению Удалла Центральный аризонский проект мог получать прибыль и энергию благодаря паровому заводу. Позже, в том же году, Удалл со своей семьей путешествовал на плоте по Гранд Каньону. Потрясеннй увиденным и пережитым, Удалл заявил, что он ошибался, делая суждения о каньоне и дамбах не выходя из своего кабинета. "Вся тяжесть доказательства сейчас лежит на гидростроителях" - считал он. Готовясь к окончательной стадии борьбы, Сьерра Клуб стал часто демонстрировать два цветных и озвученных кинофильма. В Гранд Каньоне демонстрировалось то, что еще можно было спасти, тогда как в Глен Каньоне демонстрировалось то, что было потеряно. Возглавила эту кампанию особая группа, выступающая от имени Гранд Каньона и представляющая коалицию природоохранных клубов и отдельных лиц. 13 марта 1967 г. появилась еще одна статья в прессе. В июне 1967 г. Сенатский Комитет по внутренним и особым делам предложил принять Центральный аризонский проект без плотин. 8 августа 1967 г. Сенат принял рекомендации своего комитета и утвердил аризонский проект без плотин. Однако, в Нижней Палате конгрессмен Вэйн Эспиналл от Колорадо сохранял свое председательство в Комитете внутренних дел на протяжении всех дебатов, касающихся Системы дикой природы. Эспиналл поддерживал идею плотин и представлял серьезную угрозу надеждам природоохранников. Но к началу 1968 г. даже сторонники плотины в каньоне Мост почувствовали перемены в национальном настроении. Моррис К. Удалл объявил, что он отказался от этой идеи. "Должен сказать, - печально заявил он, - что закон, утверждающий так называемую плотину Гранд Каньона, сегодня в Конгрессе утвержден быть не может".
После этого осталось лишь проделать соответствующие процедуры. 31 июля 1968 г. представители Сената и Конгресса утвердили билль, специально запрещающий плотины на реке Колорадо между плотинами Гувер и Глен. Специальная оговорка исключала возможность того, что какой-либо штат, город или группа, например индейское племя, могли получить законное разрешение на сооружение в Гранд Каньоне плотины. 30 сентября 1968 г. президент Джонсон подписал закон о бездамбовом Центральном аризонском проекте.
Вспоминая о полемике, связанной с плотиной в Гранд Каньоне, один конгрессмен, который предпочел анонимность, отметил, что "с яростью возбужденного защитника дикой природы ничто не сравнится!" Силы, сражающиеся за дикую природу, добавил он, непобедимы. Этому конгрессмену, правда, следовало сделать хронологические уточнения. После Хетч Хетчи хранители природных ценностей неоднократно давали о себе знать, но лишь в 1950-ые и 1960-ые гг. сила их ярости стала достаточно сильной, чтобы влиять на политический процесс. Результат, выразившийся в контексте Гранд Каньона, был беспрецендентным. Плотины, имевшие вначале полную поддержку администрации, единодушное одобрение со стороны сенаторов и конгрессменов от семи штатов бассейна Колорадо и всех заинтересованных в "проталкивании" чиновников, были отменены.
Но решения по спасению Гранд Каньона, подобно любому другому политическому акту, не было окончательным. Конгресс мог дать и точно также мог забрать. До тех пор, пока вода Колорадо текла вдоль гор, предложения, касающиеся строительства дамб и генераторов, исчерпанными считать нельзя. Энергокризис 1970-х и понимание того, что растущий Запад испытывает нехватку воды, послужили причиной взывания к жизни некоторых планов строительства плотин на реке Колорадо. Штат Аризона, город Лос Анжелес и индейцы хуалапаи (которым принадлежала часть Каньона Мост), продолжали требовать от федерального правительства разрешения на строительсто дамбы. Однако Конгресс оставался непреклонным, и 3 января 1975 г. издал указ по расширению национального парка Гранд Каньон, включив в него все не-индейские земли, примыкающие к Гранд Каньону на расстоянии в 279 миль. На международном уровне признание Каньон получил в 1981 г., пополнив "Список объектов всемирного наследия". Созданный в 1972 г., этот "Список" признает специальную защиту определенных природных и исторических объектов, обладающих огромной значимостью. Но законы и списки лишь выражают ценности. Единственным надежным хранителем природных мест вроде Гранд Каньона является отношение к дикой природе, вдохновившее на сопротивление строительству дамб. А это отношение зависит от интеллектуальной революции, касающейся дикой природы, и которая еще далеко не завершена.
Пока печать писала о свободе Колорадо в Гранд Каньоне, Конгресс в более спокойном духе перешел к правовой защите этой реки. 2 октября 1968 г., всего два дня после окончательного поражения сторонников плотин, президент США подписал билль, устанавливающий Национальную систему диких и живописных рек. Скопированная с Национальной системы дикой природы, она создавала законодательную защиту, которую можно было использовать для любой выбранной Конгрессом реки. Согласно этому закону тут же было утверждено восемь компонентов системы, и двумя годами позже штат Мэн добавил к ним реку Эллагэш. К концу 1970-х гг. в США имелось 19 охраняемых законом рек, общая длина которых составила более 1600 миль. Кроме того, еще свыше 50 рек или участков рек исследовались в качестве потенциальных дополнений. Закон о диких и живописных реках явно выдержан в духе концепции, лежащей в основе недавнего природозащитного движения. В законе говорится, что "существующую национальную политику установки плотин и иных сооружений на соответствующих участках рек США следует дополнить политикой, которая будет способствовать сохранению других избранных рек в их свободном состоянии". Многим, правда, кажется, что эти меры приняты слишком поздно, и что их будет недостаточно. К 1980 г. дикие реки стали одним из редчайших национальных ресурсов, сравнимые, по мнению некоторых, с кондорами и гризли. В отличие от многих заповедных зон, все дикие реки обладают утилитарной ценностью, как потенциальные источники гидроэнергии. Возникновение более высших национальных приоритетов, таких как, например, энергия или вода, или рост населения, могут заставить взмахнуть политический маятник опять в сторону гидростроительства.
Но пока что американская цивилизация кажется удовлетворенной тем балансом, который был достигнут на Колорадо. Одни ее части "работают", другие остаются дикими и свободными. Плотины коньонов Гувер и Глен символизируют цивилизацию и ее материальные потребности. Свободно текущие реки в Динозавре и парке Гранд Каньон представляют совершенно противоположные ценности.