Нэш Р. Дикая природа и американский разум

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава VIII. Джон Мюир: публицист

Вы знаете, что я опоздал с работой
по исследованию нашей грандиозной
дикой природы и с призывом присоединиться
и наслаждаться каждому ее дарами.
Джон Мюир, 1895

Несмотря на создание Йеллоустонского национального парка и Андирондакского лесного заказника, ознаменовавших ослабление традиционных американских негативных представлений о незаселенных местностях, в каждом из случаев сохранение дикой природы было почти случайным делом и, несомненно, не было результатом национального движения. Природа, нуждающаяся в защитнике, называющим себя "поэтом, геологом, ботаником, орнитологом, натуралистом и т.д.", нашла его в лице Джона Мюира. Начиная с 1870 г., Мюир превратил исследование природы и превозношение ее ценностей в смысл жизни. Многие его идеи просто подражали мыслям ранних деистов и романтиков, особенно Торо, но Мюир увязывал их с любовью и энтузиазмом, приделяя им широкое внимание. Книги Мюира были незначительными бестселлерами, но национальная передовая периодика жадно печатала его эссе. Лучшие университеты старались уговорить его к поступлению на их факультеты и, не добившись успеха, договаривались о присвоении почетной степени. Как глашатай дикой американской природы, Мюир не имел равных. К часу своей смерти в 1914 г., он заработал репутацию "наиболее величественного энтузиаста дикой природы в Штатах, наиболее увлеченного пророка нашего естественного Евангелия".
"Когда я был мальчиком и жил в Шотландии, - вспоминал Мюир, - я любил все дикое, и на протяжении всей жизни моя любовь к дикой природе все возрастает и возрастает". Тем не менее, на этом пути ему пришлось преодолевать значительные препятствия. Одним из них был отец с его кальвинистской концепцией христианства, не терпящей религии природы. Отец обуславливал, что святое письмо было единственным источником божеской правды и заставлял молодого Джона принять полностью Новый Завет и большую часть Старого. Дети Мюира были также обучены этике тяжелого труда. "Только лодыри или грешники обращались с природой без топора и плуга", - так считал отец Мюира.
В 1849 г., когда Джону было одиннадцать, его семья уехала из Шотландии и обосновалась на ферме на границе центрального Висконсина. Индейцы остались в этой местности и завоевание леса было экономически необходимым. Изнурительный каждодневный труд был достаточной причиной, чтобы ненавидеть природу, но Мюир не был типичным поселенцем. Возбуждение от пребывания в "славной пустоши Висконсина", как он позже ее назовет, не ослабевало в нем никогда. И вместо восхваления цивилизовации, Мюир высказывал неудовольствие ее безжалостным, репрессивным и утилитарным тенденциям. В отличие от цивилизации, дикая природа явилась освобождающей, способствующей счастью человека.
Джон Мюир покинул отцовскую ферму в Висконсине. Его способности, как изобретателя, дали дорогу на юг, к Медисону. На государственной сельскохозяйственной ярмарке в 1860 г. механические приспособления Мюира были удостоены чести называться работами гения. Сразу открылись возможности для заработка, но Мюир увлекся миром идей, промелькнувшим перед ним в университете Висконсина. Тут он нашел ученых и теологов, которые поддержали его резкий отход от отцовских взглядов на природу и религию. В геологическом классе профессора Эзры Слокума Карра Мюир учился смотреть на мир с новым сознанием порядка и формы. Трансцендентализм снял последние сомнения Мюира относительно конфликта между религией и изучением природы. В начале 1866 г. он триумфально писал Жанне Карр, что Библия и Природа были "двумя прекрасно гармонирующими книгами". Далее он продолжал: "Я признаю, что ощущаю более сильное наслаждение, читая божью доброту и силу в реальных вещах, а не в Библии".
Два года, проведенные Мюиром в Медисоне, были недостаточны для ученой степени, но он ушел оттуда с мыслью: "Я оставил один университет ради другого - университет Висконсина ради университета дикой природы". Все-таки этого потребовал некий перелом в убеждениях, заставивший понять, что его правда скорее зовет в леса и горы, нежели в мастерские, где талант изобретателя мог принести ему удачу.
Аппетит Мюира к познанию дикой природы не знал границ. Только серьезный приступ малярии заставил его отказаться от планов подняться к истокам Амазонки. Вместо этого, он поплыл к северной Калифорнии. Прибыв в Сан-Франциско в марте 1868 г., Мюир в первую очередь исследовал пригородные леса. На вопрос о специально предназначенном для него месте, ответил просто: "Любое место, если оно дикое". Дорога вела его через залив, в долину Сан Хоакин и, наконец, в Сьерру. Там она закончилась среди гор, удовлетворивших энтузиазм Мюира, развивших его философию природы и вдохновивших его на наиболее сильные, яркие записи.
Трансцендентализм всегда был для Мюира сущностью философии толкования значимости природы. Персональная дружба с Эмерсоном и восхищение Торо способствовали уходу с головой в работу на протяжении его первых долгих зим в долине Йосемит. Когда поход по горам начался снова, вместе с грузом был взят истрепанный томик эссе Эмерсона, сильно испещренный заметками Мюира. Понятно, что большинство идей Мюира являлись вариациями основной темы трансцендентализма: объекты природы были "земными проявлениями" Господа. С одной стороны он описывал природу, как "окно, открытое в небеса, зеркало, отражающее создателя". Листья же, скалы и водные глади становились "искрами божественной души". Это означало, что дикая природа обеспечивала наилучшую проводимость божественности, потому что она была в наименьшей мере связана с неестественными сооружениями человека. С другой стороны, Мюир отмечал, что тогда как божья слава описана во всех его работах, в глуши эти божьи послания были наиболее видны. Согласно такому образу мыслей первобытные леса становились "храмами", а деревья - "псалмы поющими". Пустоши Сьерры вызывали вообще ликование Мюира: "Все тут кажется равно божественному - одному мягкому, чистому, непорочному сиянию небесной любви".
Природа, будьте уверены, сияет для тех, кто воспринимает ее в высшем, духовном плане. Описывая процесс проникновения, Мюир составлял свою риторику прямо из Эмерсона и его "Природы". "Ты окунаешься в эти духовные лучи, они огибают тебя кругом, как тепло костра. Постепенно ты теряешь сознание своей отдельной сущности: ты смешиваешься с пейзажем и становишься частью и участником природы". Он верил, что в этом состоянии внутренняя гармония жизни, фундаментальная правда существования "проявят себя в отчетливом облегчении". "Самый прямой путь во Вселенную лежит через лесную пустошь" - писал Мюир.
Энтузиазм Мюира к дикой природе был редко сдержанным. "Меня часто спрашивают, - писал он в дневнике на Аляске в 1890 г., - не одинок ли я в своих уединенных походах. Мне кажется очевидным, что невозможно быть одиноким там, где все свободно и прекрасно, наполнено Богом, искать ответ на такой вопрос кажется глупостью". Где-то еще он насмешливо замечал: "Отчуждение и паталогический страх, как только некто находит себя в природе, несмотря на ее доброту и свободу, похожи на страх очень больного ребенка перед своей матерью". Насколько Мюир восхищался философией Торо, настолько не мог сдержать усмешку при виде людей, которые "видят леса в фруктовых садах".
Интеллектуальный долг Мюира перед Торо и примитивизмом проходит через все его сочинения. В 1874 г., в начале своей литературной карьеры, он отмечал большую разницу между домашними овцами и теми, что вольно живут в горах. Мюир утверждал, что первые были робкие, грязные и "наполовину живые", в то время как овцы из Сьерры были дерзки, элегантны и дышали жизнью. Мюир вернулся к этой теме в следующем году, в этот раз с поисками схожести домашней и дикой шерсти, как метафорического приема. Отвечая тем, кто не видел в диком равенство с цивилизованным продуктом, Мюир представил доказательство того, что шерсть горных овец была наилучшего качества для коммерческого использования. "Хорошо сделанная природой, дикая шерсть лучше, чем шерсть домашней овцы, - воскликнул он. С этой точки зрения Мюир поспешил сделать вывод: все свободное лучше одомашненного. После ссылки на дикие и культивированные сорта яблок, которую Торо использовал, как "метафору в дискуссиях", Мюир заявил, что "небольшая чистая дикая жизнь есть той самой необходимостью для людей и овец вместе взятых".
Идеи Мюира развивались в результате наблюдений за удушающим эффектом "злобных пут цивилизации" над человеческой духовностью. "Цивилизованные люди мучают свои души, как китайцы-язычники свои ноги" - писал он в 1871 г. Мюир верил, что столетия цивилизации внесут в жизнь современного человека тоску по приключениям, свободе и контактам с природой, городской жизнью которую не удовлетворить. Распознав в себе "постоянную склонность к возвращению в первозданную глушь", Мюир обобщил ее для человечества: "Направляясь в лес, мы идем в дом, и, как я предполагаю, мы происходим оттуда". Следовательно, "в каждом существует любовь дикой природы, и эта античная матерь-любовь так или иначе проявляет себя, и несмотря ни на что, окружает заботой и опекой". Отрицание этой любви и укрощение желаний ведет к напряжению и отчаянию, периодически же предаваясь ей на природе - значит оживать ментально и физически.
По утверждениям Мюира, дикие местности наделены мистическими способностями к вдохновению и оживлению. Он советовал: "Поднимайтесь в горы за добрыми вестями". Спокойствие природы влияет на вас так же, как солнечные лучи на деревья. "Ветры несут вам свою свежесть, а штормы - энергию, а ее забота тем временем накрывает вас, как осенняя листва". Дикая природа - врачеватель жизни. К тому же, наследуя Торо, Мюир утверждал, что великая поэзия и философия зависят от связи с горами и лесами. По этим причинам он заключает, наследуя Торо: "В божьей дикой жизни заключена надежда всего мира - великая, живая, безвредная, неискупленная дикая природа". Для Мюира дикая жизнь также, как и среда обитания большинства видов, существовала в спокойной гармонии. Он считал, что цивилизация исказила смысл отношений человека с остальными видами жизни. Современный человек спрашивает: "Для чего нужны гремучие змеи?" в том смысле, что оправданием их существования может служить польза человеческому бытию. Для Мюира же "змеи хороши сами по себе". Он заявил также: "Вселенная была бы неполной без человека, но также она неполна без мельчайших микроскопических созданий, что обитают вне наших самодовольных глаз и знаний".
Джон Мюир посвятил свою жизнь миссии просвещения земляков о преимуществах дикой природы. Действительно, он представлял себя подобным Иоану Крестителю, пытаясь вовлечь "заключенных грешников цивилизации" в "прекрасный мир Гор господних". "Я живу только для того, чтобы открыть глаза людям на очарование дикой природы" - писал Мюир в 1874 г. Большинство его дальнейших записей объединяет одно: похороненные в городах американцы лишились радости, вернуть которую смогло бы возвращение к "свободе и славе божьей природы". Расцвет Джона Мюира совпал с появлением интереса нации к сохранению дикой природы. На первый взгляд проблема казалась простой: "Эксплуататоры" природных ресурсов контролировались теми, кто устанавливал им "защиту". Первоначально беспокойство о быстром истощении сырьевых материалов, особенно лесов, охватывало достаточно широкий спектр точек зрения. Общественный враг объединил ранних хранителей природы. Но они быстро осознали, что широкие различия имеют место и в их собственном движении. Люди, казавшиеся единомышленниками, стали оппонентами. Раскол прошел между теми, кто определял сохранение, как разумное использование и плановое развитие природных ресурсов, и теми, кто называя себя хранителями природы, отклоняли утилитаризм и выступали в защиту природы без вмешательства человека.
Вначале Дж. Мюир и его последователи старались держаться в одном лагере. Теоретически это было возможно. Но ответственность за принятие решений относительно специфики диких земель наращивала противоречия. После периода нерешительности и замешательства Мюир примкнул к сторонникам полного сохранения природы, тогда как остальные, следуя за Гиффордом Пинчотом и профессиональными лесоразработчиками, примкнули к школе "благоразумного использования". В конечном счете конфликт в американском движении за сохранение природы, все еще широко распространенный сегодня, имел большое значение для природоохранного движения.
Ферма Мюира в Висконсине имела сорок акров болота, прилегающего к озеру Фонтейн. В молодости Дж. Мюир считал его проявлением "чистой дикой жизни" в окружающем пейзаже. В середине 1860 г., покинув отчий дом, ему представилась возможность увидеть то, что если не сохранить болото, то оно очень скоро превратится в затоптанный скотный двор. Мюир сразу же попытался купить землю у своего шурина, чтобы оставить ее в первозданном виде, но получил резкий отказ, как сентиментальный глупец. Тем не менее, его интерес к сбережению по частям американской природы продолжал расти.
На протяжении первого года в Калифорнии Мюир с сожалением отмечал, как овцы (он их называл "саранчой на копытах") продвигались вглубь Сьерры. "С продвижением овец, - заявлял он, - цветы, зелень, трава, почва, изобилие и поэзия исчезают". В это же время Мюир также столкнулся с идеями Генри Джорджа о вреде частного владения землей. Снаряженный страстью к дикой природе и понятиями общественного владения, Мюир начал писать и читать лекции в пользу сохранения природы посредством государственных акций. "Первый храм господний: как нам сохранить наши леса?" - вопрошал он 5 февраля 1876 г. в "Рекорд Юнион", предполагая, что ответ лежит в государственном контроле. Пятью годами позже Мюир попытался убедить Конгресс в потребности создания национального парка, подобного Йеллоустоунскому на Кингс Ривер в южной Сьерре, но закон, набросок которого он передал, был завален в Сенатском комитете общественных земель. Гора Шаста в Сев. Калифорнии также привлекла его внимание. В 1888 г. Мюир настаивал на том, чтобы эту "свежую, нетронутую пустошь" охранять как национальный парк.
В июне 1889 г. Роберт Андервуд, редактор передового литературного ежемесячника "Столетие" прибыл в Сан-Франциско в поисках материала для печати. Он встретился с Мюиром, уже хорошо известным писателем, и они спланировали путешествие пустошами долины Йосемит. Однажды вечером у костра Джонсон спросил, когда же начнутся прекрасные долины и горы, покрытые дикими цветами, как он предполагал. Мюир уныло ответил, что выпас скота уничтожил эту красоту по всей Сьерре, что побудило его компаньона заметить: "очевидно вполне, что нужно создавать национальный парк Йосемит вокруг долины, по плану Йеллоустоуна". Мюир искренне согласился и принял в конечном итоге обязательство написать две статьи для "Столетия", как части плана провозглашения Йосемита национальным парком.
Статьи Мюира, дополненные искусно сделанными иллюстрациями, увидели свет осенью 1890 г. Он надеялся на более, чем миллионную аудиторию, но более реальная цифра была около 200000 копий в каждом выпуске "Столетия", находящегося в обращении. Во всяком случае это была наибольшая огласка для идеи сохранения природы, известная до сих пор. Большая часть двух эссе была наглядной и, в отличие от оригинальных работ приверженцев Йеллоустонского парка и Андирондакского заказника, Мюир дал четко понять в них, что природа должна быть объектом защиты. Он заявлял, что Сьерра вокруг долины Йосемит будет "знаком благородства любителей чистой и единственной природы". Приближаясь к идеям Джорджа Перкинса Марша, Мюир подчеркивал особое значение сохранения почвы Сьерры и лесов, как водораздела. Его последнее предложение не оставило сомнений, что первостепенным делом для него было предотвращение "разрушения прелести дикой природы". Как только Мюир написал свои статьи, Роберт Андервуд лобировал вопрос парка Йосемит перед Палатой Представителей в Комитете общественных земель. Он также выступал с редакционными статьями в "Столетии" о сохранении "красоты природы в широчайшем аспекте". Возможно и то, что Мюира и его друзей поддержала могущественная железнодорожная кампания "Саутери Пасифик", которая рассматривала Йосемит, как источник доходов от туризма. 30 сентября 1890 г. закон о парке вместе с коментариями Мюира был принят обеими палатами Конгресса после небольшого обсуждения. На следующий день подпись Бенджамина Гаррисона дала нации первый закон, сознательно разработанный в защиту дикой природы. Акт Йосемита ознаменовал собой большой триумф, но Мюир знал по опыту, что без жесткого контроля даже защита закона не убережет природу от утилитарных инстинктов. В результате он приветствовал в 1891 г. идею своего коллеги Джонсона о создании "Ассоциации защиты Йосемита и Йеллоустуона". В то же время, группа профессоров Калифорнийского университета, Беркли и Стенфорда обсуждали планы организации альпийского клуба. Мюир тотчас же присоединился к ним и занял лидирующее положение в планировании организации, которая имела бы "возможность сделать что-либо для природы и утешить горы". 4 июня 1892 г. в офисах Сан-Франциско адвокат Уоррен Олни и еще двадцать семь человек учредили Сьерра-Клуб, посвятив его "исследованию, наслаждению, предоставлению доступа в район гор на тихоокеанском побережье". Они также предложили "заручиться поддержкой общества и правительства в защите лесов и других объектов Сьерры и гор Невады". Мюир был единогласно выбран президентом (будучи им 22 года, вплоть до смерти) и Сьерра-Клуб в скором времени стал меккой для всех интересующихся природой и ее сохранением.
Несмотря на то, что в начале 1890 г. парк Йосемит и Сьерра-Клуб занимали большую часть его внимания, Мюир продолжал интересоваться федеральной программой защиты лесов. В это время Президент США был одержим созданием "лесных заказников" (позже переименованных в национальные леса) на землях, изъятых из обращения, и Бенджамин Франклин вскоре объявил пятнадцать заказников общей площадью более 13000000 акров.
Однако новые лесные заказники были защищены только на бумаге. На деле эксплуатация даже не была остановлена. Также защитников дезориентировала недостаточность четких определений о целях заказников. Мюир соглашался только на защиту лесов в их первозданном состоянии. Бернард Е. Ферноу из федерального отдела лесничеств и молодой выпускник Йеля Гиффорд Пинчот руководствовались другими идеями. Пинчот в конечном счете стал главным представителем позиций лесников. Он прошел учебную подготовку в Европе, где древесные массивы управлялись как сельхозкультура с непрерывной максимальной производительностью. Возвратившись в 1890 г., Пинчот пытался возбудить интерес к применению этих лесных принципов на американских просторах. Он обращал внимание на то, что если лесозаготовитель заинтересован только выжать из леса все до последнего пенни без внимания на последствия, то лесовод управляет лесом по-научному, так, чтобы получить постоянный и нескончаемый запас ценных продуктов. Теоретически это был неотразимый аргумент - нация могла бы иметь и использовать леса одновременно. Вначале с этим согласился и Джон Мюир. Лесничество казалось существенным улучшением нерегулируемой лесоразработки, но он не сразу разглядел несовместимость ее с сохранением природы. В 1895 г. он вместе с Пинчотом, Ферноу и др. созвали симпозиум по управлению лесами под эгидой "Столетия". Мюир заявил: "Леса должны быть и будут не только сохранены, но использованы и..., как вечные источники... будут приносить урожай древесины, в то же время все их духовные и эстетические стороны останутся нетронутыми". Это предположение тем не менее оказалось недолговечным. В 1896 г. цепочка событий пробудила у Мюира антипатию к лесничеству и расколола ряды природоохранителей.
Статья, написанная Мюиром поздней весной 1897 г., яростно атаковала оппонентов лесных заказников. В то же время она показала противоречивость Мюира, продолжающуюся в вопросе "лесничество или заказники". Он начал с резкой критики первопроходцев, которые находили в лесах "радость дикой жизни" и рассматривали "божьи деревья, как сорт больших вредных сорняков" и вступили в "бесконечную войну с лесами". Но этим Мюир не старался остановить прогресс. "Дикие деревья, - отмечал он, - найдут место в садах и полях". Подобные противоречия имеют место в его дискуссиях о защите лесов. С одной стороны, он ратовал за кампанию сохранения лесов, как полную и безоговорочную. В то же время, он также защищал точку зрения лесничеств о непрерывной производительности, полностью разделяя идеи Пинчота и его идеи "целесообразности хозяйствования". Переняв опыт Европы, как модель для Америки, Мюир заявлял, что "оптимальное состояние преобладает, когда государственные лесные массивы не остаются без употребления, но дают столько древесины, сколько возможно без уничтожения их". В завершение Мюир добавил, что выборочная вырубка зрелых деревьев обеспечит лесам состояние "неиссякаемого фонтана изобилия и красоты".
Ахиллесовой пятой этой попытки компромисса был факт того, что даже благоразумнейшие методы лесозаготовки и расчистки обязательно влекут за собой гибель деревьев. Существование дикой природы просто несовместимо с продуктивным лесным хозяйством. Готовность Мюира пропускать мимо эти противоречия, идя рука об руку с Пинчотом, положили начало факту широкой оппозиции к другим формам защиты лесов, временно объединивших всех последователей принципов сохранения. Расколу не смогло противостоять даже эссе Мюира, опубликованное в августе в ежемесячнике "Атлантик". 4 июня 1897 г. Конгресс рассмотрел Акт хозяйствования лесами, который не оставил сомнения, что дикая природа не будет заповедной. В соответствии с требованиями лесничеств и западных законодателей, Акт провозгласил основной целью заказников "снабжение древесиной и удовлетворение потребностей в ней народа США". Он также открыл леса для разработок руды и выпаса скота. Мюир больше не питал надежд, что эти леса останутся дикими.
Решающим ударом по доверию Мюира к лесничествам стала встреча с Пинчотом летом 1897 г. в Сиэтле. Пинчот, активный носитель идеи благоразумного использования ресурсов, опубликовал сообщение в газетах Сиэтла, санкционирующее выпас овец в лесных заказниках. Для Мюира этот компромисс с "копытной саранчой" был неприемлем. Столкнувшись с Пинчотом в холле гостинницы, он потребовал объяснений. Мюир бросил: "Что ж, я не хочу больше иметь дела с вами. Прошлым летом в Каскадах вы собственноручно констатировали, что овцы наносят много вреда". Эта личная размолвка символизировала конфликт понятий, разрушивший движение природоохранителей.
Новый подход Мюира появился в январе 1898 г. в его втором эссе в ежемесячнике "Атлантик". Это был резкий контраст к предыдущей статье в августе, полное отсутствие упоминаний о лесничествах и использовании леса. Вместо этого Мюир описывает заказники, как "нетронутые леса", искусно разработанные "божьими благодеяниями". Полностью освободившись от поддержки школы Пинчота, он прилагал усилия, чтобы убедить читателей в важности дикой природы и необходимости ее сохранения. Поэтому он использует каждый удобный случай для содействия и поддержки национальных парков. С этой целью он отложил мировое турне 1903 г. вместе с Чарлзом Сарджентом, в надежде "сделать что-нибудь для лесов, разговаривая свободно вокруг костра с Теодором Рузвельтом". Президент лично предлагал Мюиру составить кампанию в Йосемите, включавшей в себя ночевки на снегу, по возвращению из которого он громко сказал: "Это был грандиознейший день моей жизни". "Мистер Президент, - спросил Мюир однажды, - если Вы собираетесь быть выше ребячества, т.е. убийства животных, не считаете ли нужным бросить это дело совсем?" Застигнутый врасплох Президент ответил: "Мюир, я думаю, Вы правы". Одним из результатов похода в Сьерру было согласие Президента на предложение Мюира о том, что Калифорния отказывается от Йосемитской долины в пользу включения ее правительством в соседний национальный парк. Конгресс зафиксировал этот акт в 1906 г., а двумя годами позже усилия Мюира закончились тем, что еще один объект - Гранд Каньон стал национальным памятником.
После 1905 г. крестовый поход за природу вызвал действия противоположного характера. Пинчот, как шеф службы лесов США и опекун лесных заказников, стал более активным. Очень эффективный пропагандист в своей отрасли, Пинчот и его коллеги быстро достигли успеха в замене термина "охрана" термином "благоразумное использование". Расстроенные защитники природы не имели другого выбора, как назвать Пинчота "деконсерватором". Драматическая конференция по сохранению природных ресурсов, состоявшаяся в Белом Доме в 1908 г., отдала первенство утилитаризму и разумному использованию. Как главный организатор конференции, Пинчот не внес Мюира, Джонсона и других важных представителей в заявочный список. Но он не мог подавить в корне популярный энтузиазм к дикой природе, что в начале 20-го века достиг величия национального культа. "Людям нужна дикая природа не как источник древесины и ирригации, а как источник жизни" - сказал Мюир. Он побудил людей гордиться этим феноменом, ибо посвятил этому свою жизнь.