Нэш Р. Дикая природа и американский разум

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава II. Отношение к дикой природе в ранние и средние века

Европейцы открыватели и поселенцы Нового Света были знакомы с дикой природой даже до того, как они пересекли Атлантику. Некоторые первые знакомства относятся к позднему средневековью, когда на континенте все еще существовали дикие пространства. Однако, более важным было значение "дикой природы", как концепции западной мысли. Под ней инстинктивно воспринималось нечто враждебное человеку - опасная и некомфортабельная среда, против которой цивилизация вела непрерывную борьбу. Европейцы знали обитателей леса, как важную часть их фольклора и мифологии. Его темные и загадочные качества сделали его декорациями, куда донаучное выражение поместило рой демонов и духов. К тому же дикой природой и фактом, и символом проникнут еврейско-христианский традиционализм. Все, кто проходил курс Библии, знакомы с понятием "дикая земля". Как результат, первые эмигранты осваивали Северную Америку с массой предвзятых идей о дикой природе. Это интеллектуальное наследие Старого Света Новому не только не помогло дать первоначальный ответ, но и оставило глубокий след в американской мысли.
Система ценностей примитивного человека состояла из категорий выживания. Он ценил то, что способствовало его благополучному существованию и боялся того, чего не понимал или не мог контролировать. "Лучшими" были деревья, которые давали пищу и укрытие. "Лучшей" была плодородная и хорошо орошенная земля, служившая к тому же обителью. Среди наиболее желанных условий жизни была простота и безопасность, так как природа, считалось, была призвана служить интересам человека. Практически все ранние культуры имели такую концепцию земного рая. Не суть важно, где они воображали себе его местонахождение и как бы они не называли его, в представлении всех он имел щедрую, обильную и благотворительную природу и в переводе, например с персидского назывался - роскошный сад. Превалировал мягкий климат. Спелые плоды падали с каждой ветви и не было шипов, ранящих протянутые руки. Животные в раю жили в гармонии с человеком. Страха в этом идеальном порядке природы не было, ибо он был нежелательным.
Если рай был наибольшим добром раннего человека - дикая природа, как его антипод, была его наибольшим злом. С одной стороны - среда, подобная саду, потакающая каждому его желанию. С другой - опасная и всегда неподвластная его контролю. И фактически, именно с последним условием вынужден был бороться примитивный человек. В то время, когда не было иной альтернативы - существование в дикой природе было запрещаемым. Безопасность, счастье и прогресс, казалось, зависили от отрыва от дикой природы. Это стало сущностью достижения контроля над природой. Огонь был первым шагом; приручение некоторых диких животных - следующим. Постепенно человек учился контролировать землю и выращивать урожай. В лесах стали появляться просеки. Это наступление на дикую природу определило человеческое продвижение к цивилизации. Но прогресс был медленным. Веками природа сопротивлялась слабому наступлению. Люди мечтали о жизни без дикой природы. Примечательно то, что многие верования "размещали" рай на острове. Но раем дикие участки, окружавшие первые поселения, не воспринимались. В мифах не было места для дикой природы.
Природа оставалась отвратительной даже в таких благосклонных к ней цивилизациях, как греческая и римская. Чествование природы, воспетое в классической литературе, ограничивалось разнообразием культивированных, пасторальных сюжетов. Красота природы была привязана к плодородию, иначе говоря, к полезности. Римский поэт первого века до н.э. Лукреций говорил о своем времени в поэме "О природе вещей", наблюдая серьезный дефект в том, что "так много земли неоправдано занято горами и лесами с дикими животными". Еще Лукреций выражал надежду, что "в нашей власти избегать эти места".
Обращаясь к истории, Лукреций рисовал мрачный портрет доцивилизованной жизни в дикой природе. Люди жили ужасным существованием, встречая опасности на каждом шагу и выживая согласно древнему закону - либо съел, либо съеден сам. С очевидным удовлетворением Лукреций констатировал, как люди избавили себя от этих условий, введя в обиход одежду, металлы и вероятно, "корабли, агрокультуру, городские стены, законы, оружие, дороги". Это помогло человеку контролировать природу и достичь безопасности. Культурное очищение и все очарование жизни последовало за освобождением от дикой природы.
Когда Лукреций и Виргилий и их последователи сознавались в своей любви к природе, выражая желание оставить города для того, чтобы вести естественную жизнь - они имели в виду пасторальную сельскую среду. Лукреций восхвалял усилия первых фермеров, чей труд "заставил леса все дальше отступать в горы". Это давало пространство таким желанным культивированным пейзажам. Они "являли собой поля, пастбища, виноградники и серо-зеленые оливковые рощи, переполненные прекрасными плодами". Если это был идеал, то дикая природа только и могла быть запрещаемой и отвратительной. В то время, как невозможность контролировать или использовать дикую природу была основным фактором человеческой враждебности - "террор" природы также имел свои корни. Фольклорная традиция многих культур имела тенденцию ассоциировать дикую природу c ужасом и чрезвычайностью. Было что-то таинственное в дикой природе, особенно ночью и это будило воображение. Испуганному глазу кроны деревьев казались чем-то гротескным, какими-то поражающими фигурами, а ветер - жутким криком. Дикий лес казался живым. Казалось, какие-то фантастические творения притаились в глубине. Лесов боялись, пытаясь умилостивить жертвоприношениями божества, либо дьяволов.
В классической мифологии был целый зверинец маленьких божков и демонов, которые, как полагали, жили в диких местах. Пан - бог лесов изображался с ногами, ушами и хвостом козла, а телом - человека. В нем сочетались чувствительность и безграничная сила. Греки, которым надо было пройти через леса или горы, ужасались от возможности встретиться с Паном. Очевидно, что слово "панический" возникло из глубокого страха, который сопутствовал путешественникам, слышавшим странные крики в дикой природе и считавшим их доказательством влияния Пана. Сородичами Пана было племя сатиров - людей-козлов, обладавших демоническим характером и любящих вино, пляски и распутство. Считалось, что они появляются только ночью и исключительно в самых темных уголках леса. Согласно греческому фольклору, сатиры обольщали женщин и воровали детей, которые рисковали вторгаться в их лесные логовища. Кентавры дополняли греческое сборище лесных духов. Эти монстры имели человеческую голову и торс, а тело и ноги - козла или лошади. В римской мифологии существа, подобные сатирам, были представлены фавнами, обитавшими также в лесистой местности.
В раннем фольклоре дикая природа центральной и средней Европы также кишела фантастическими существами. Некоторые из них были почитаемыми, но вобщем их наделяли устрашающими характеристиками. Все прочие классифицировались как демоны и когорта дьяволов. В скандинавских странах, например, предполагалось, что когда Люцифер и его приспешники были изгнаны из рая, некоторые из них приземлились в лесах и стали лесными духами или троллями. Многие средневековые европейские монстры были прямыми потомками человекоподобных мистических творений классической мифологии. В русском, чешском и словацком фольклорах присутствуют создания, жившие в лесах и горах, с лицом женщины, телом свиньи и ногами лошади.
В Германии, когда ураган проносился по лесу, полагали, что это проносится со своей сворой лающих псов похожий на приведение Дикий Охотник, убивающий все на своем пути. Людоеды-великаны и коварные человеко-волки также отождествлялись с дикими, нетронутыми местностями. Если при определенных обстоятельствах лесные обитатели, вроде эльфов, могли быть полезными людям, все же большинство из них считалось ужасными, и их добавляли к отвратительности дикой природы.
"Беовулф" - эпическая поэма восьмого столетия вобрала в себя многие из этих легенд. Суть истории состоит в конфликте между двумя гигантами вампирами и племенем, к которому принадлежал Беовулф. По мере развития сюжета, становится ясным, что дикая природа была концепцией со своим значением для раннего средневековья. На протяжении всей поэмы необитаемые регионы изображаются в самом наихудшем свете - там сыро, холодно и мрачно. Гиганты вампиры жили "на нехоженых землях, среди волчьих холмов, открытых ветру скал и опасных болотистых топей". Бравый Беовулф отправился в эту дикую природу - "мрачную рощу горных деревьев" мстить монстрам.
Наиболее важным вымышленным обитателем дикой природы средневековой Европы был человекоподобный Дикарь (или Дикарка). Его нагая фигура "вся покрытая редкой шерстью" появляется и в искусстве, литературе и в драмах того периода. Невообразимо сильный, он часто изображался в традициях кентавров - среди выкорчеванных деревьев. Согласно традициям, этот Дикарь жил в сердце леса, как можно дальше от цивилизации. Считалось, что он был кем-то вроде великана-людоеда, воровавшего детей и совращавшего девиц. Его характер в разных местах описывали по разному. В Австрийском Тироле и Баварских Альпах Дикарку воображали жутких размеров, с жесткой щетиной, с огромной отвисшей грудью и уродливым ртом - от уха до уха. Дальше на Север Германии ее воображали меньших размеров и менее жуткой наружности. Ее главным преступлением была подмена человеческих детей своими собственными отпрысками. Вместе с другими лесными демонами Дикари составляли основу мрачной, устрашающей и трудно рассеиваемой жуткости дикой природы.
Иудейско-христианская традиция сформировала иную мифологию в отношение дикой природы, нежели европейцы, которые колонизировали Новый Свет. Создатели Библии отвели дикой природе центральное место в своих повествованиях и описательно, и как символической концепции. Это словосочетание появляется 245 раз в Старом Завете переработанной версии и 35 раз - в Новом. К тому же, несколько сот раз использовались слова вроде "пустыня" и "пустошь" с тем же значением, что и дикая природа, и в некоторых случаях с идентичными староеврейскими и греческими корнями. Согласно древним географам Ближнего Востока, за год на необитаемую землю выпадало менее 4 унций осадков. Эта территория включала в себя полосу земли западнее Иерусалима вдоль реки Иордан и Мертвого моря. Отсюда пустыня простиралась на Синайский полуостров и в Аравию. Без передовых технологий люди не могли выжить в этой неблагоприятной среде. В качестве отличия этой земли от "хорошей", которая благоприятствовала урожаю и скотоводству, евреи использовали множество терминов, которые передавались словами "дикая природа".
Даже в местах, где осадков выпадало более 4 унций, существование было рискованным. Необычайно засушливый сезон мог уничтожить урожай и превратить пахотные земли в пустыню. В этих обстоятельствах люди действительно ненавидели и опасались дикой природы. Более того, поскольку количество осадков было выше человеческого контроля и понимания, поэтому естественным было дать этому различные религиозные объяснения. Засуха и ее последствия в дикой природе использовались богословами для подтверждения могущественности проклятия высших сил, последствием которых воспринимали эти явления. С другой стороны, одобрение богов значило изобилие жизненно важной воды. Например, климат и география Ближнего Востока сделали многозначительным обряд крещения.
Содержание Старого Завета свидетельствует о том, что евреи считали дикую природу проклятой землей и связывали это с недостатком воды. Когда Бог из Старого Завета хотел покарать грешных людей, он счел условия дикой природы своим наимощнейшим оружием: "Я поверну реки и иссушу их русла... Я прикажу облакам не давать дождя". Города Содом и Гомора были опустошены и превращены в пустоши с колючими кустарниками в наказание за грехи их граждан.
И наоборот, когда Бог хотел выразить свое удовлетворение, его наибольшим благословением было превращение дикой природы в рай. "Земля, вроде Эдемского Сада была перед ними, - писал автор, - а за ними была отчаянная дикая природа". История о Саде и его утрате внесла в сознание Запада идею о том, что дикая природа и рай были физической и духовной противоположностями.
История израильтян добавила иное в иудейско-христианское понимание дикой природы. После исхода из египетской неволи около 1225 г. до н.э., евреи под руководством Моисея странствовали в пустыне Синайского полуострова около 40 лет. В Старом Завете делается ударение на невзгодах, которые встречались в этой "ужасающей пустыне", к тому же все пережитое в пустыне было жизненно важно для израильских племен. В течение трех лет Бог, почитаемый их отцами, как Яхве, обещал быть их специальным защитником. В сердце пустыни на горе Синай Моисей получил десять заповедей, на которых возникло соглашение между Яхве и Израилем. После того Бог чудотворным снабжением водой и пищей продемонстрировал свою защитную силу. Он также обещал, что если израильтяне останутся верными соглашению, он позволит им выйти из пустыни и войти в обетованную землю молока и меда.
Опыт 40-летних скитаний израильтян наполнили дикую природу несколькими значениями. Во-первых, она воспринималась, как убежище от грешного и преследуемого общества. Во-вторых, дикая земля обозначала среду для поиска и приближения к Богу. Это было связано со значением проверочного рубежа, где избранные люди должны были усилиться, очиститься и подготовиться войти в землю обетованную. Дикая природа никогда не теряла своего сурового и запретного характера. И именно из-за этого она была незаселенной и могла бы являться убежищем настолько, насколько им может быть дисциплинарное учреждение. Парадоксально восприятие дикой природы, как средство очищения и доставки в райскую землю обетованную. Но расположенности к самой по себе дикой природе в еврейской традиции не было.
Опыт исхода выработал традицию обращения к дикой природе за свободой и очищением веры. Когда общество стало самодовольным и ненабожным, религиозные лидеры стали смотреть на дикую природу, как на место переосмысления и как на убежище. Когда Илья искал вдохновения и руководства божьего, он отправился в дикую природу и через сорок символических дней получил их, как Моисей на пустынной горе. Иногда целые группы оставляли обжитые части Израиля и уходили в дикую природу с намерением достичь определенной степени чистоты и простоты, чтобы таким образом подготовить путь для прихода Мессии. Наиболее известным таким апокалиптическим сообществом были ессеи, которые жили в пещерах недалеко от Мертвого моря во 2 ст. до н.э. Они надеялись на то, что их пребывание, как пример их предков в Синайской пустыне, приведет к иной и лучшей земле обетованной.
Важность дикой природы, как убежища, была увековечена в христианстве. Иоан в Новом Завете был коллегой Моисея, Ильи и ессеев. Он искал дикую долину на реке Иордан для оживления веры и подготовки к приходу Мессии. Когда Иисус пришел к Иоану в Иудейской пустыне, пророчества были исполнены. Сразу же после этого Христос был направлен в пустыню Духом для искушения его дьяволом. Это, вместе с 40 днями поста, ассоциируется с испытанием Израиля во время исхода. И дикая природа сохраняла значение, как среды зла и испытаний, где происходило очищение. Иисус появлялся из дикой природы подготовленным обращаться к Богу.
В раннем и средневековом христианстве дикая природа сохраняла свое значение земного царства сил зла, с которым церковь должна была бороться. К этому сводились усилия миссионеров в Северной Европе. Христиане считали свою работу успешной, когда они вырубали дикие леса и рощи, где язычники правили свои обряды. В более фигуральном смысле, дикая природа представляла христианскую концепцию ситуации, которую человек встретил на земле. Это была смесь его природной склонности к греху, искушения суетного мира и самих сил зла. В этом мировом хаосе он был потерянным, захваченным христианством в надежде достичь земли обетованной, которая располагалась в раю, на небесах.
Вместе с тем христианство имело идею о том, что дикая природа могла быть местом убежища и религиозной чистоты. Известен успех христиан-монахов в познании уединенности дикой природы, проводя время в медитации, духовном осознании и моральном совершенствовании. Классическим примером был св. Антоний, который в 3 веке уединился в пустыне между Нилом и Красным морем. Впоследствии, монашество стало процветать, и многочисленные ревнители-фанатики искали уединенных убежищ. В 4 веке св. Василий Великий организовал монастырь в пустошах к югу от Черного моря и с гордостью повествовал: "Я живу... где есть Бог". Описание Василием лесистых гор, где он жил, предполагает даже узнаваемую красоту в дикой природе. Вобщем, монахи видели ценность дикой природы только в возможности избежать испорченности общества. Она была местом, где они надеялись разжечь пламя, которое должно было преобразить дикую природу в божественный рай.
Традиция стремления в необитаемые края, где можно достичь свободы поклонения сохранилась в средние века. Позднее, в 12 веке, например, Питер Вальдо, купец из Лиона, стал пропагандировать форму христианского аскетизма, который включал в себя отказ от всех мирских удовольствий и богатств. Церковь неодобрительно смотрела на намеки Вальдо на ее материализм. В 1184 г. последовало отлучение Вальдо от церкви, и он и его последователи были провозглашены еретиками. Отказываясь отречься и принимать смерть от инквизиции, несколько тысяч вальденианцев решили скрыться в Альпах, на границе между Францией и Италией. В пещерах и укрытых долинах дикой природы они нашли убежище от религиозного преследования в среде, способствующей их философии и самоотречению.
Среди средневековых христиан св. Франциск из Ассизи был исключением, подтверждающим правило. Он жил в покорности перед миром природы. Предполагая, что птицы, волки и другие создания имеют душу, св. Франциск проповедовал им, как равным. Этот вызов идее о возвышенности человека над природой должен был изменить превалировавшую концепцию дикой природы. Но церковь заклеймила последователей св. Франциска как еретиков. Ставка христианства была слишком велика в понятии о том, что Бог поставил человека доминировать над остальной природой (Генезис 1:28), чтобы отказаться от нее с легкостью.
Вера в то, что хорошие христиане должны поддерживать отчужденность от мирских удовольствий, помогает определить отношение к дикой природе. Идеальным фокусом для средневекового христианина было достижение небесных красот, а не наслаждение земными. Такой подход склонял к сдержанности в отношении красоты природы. Поэтому во времена Ренессанса христианство оказывало решительное сопротивление движению постижения диких ландшафтов. Подъем Петрарки в 1336 г. на гору служит примером. Скорее всего, он не имел никаких иных намерений, кроме постижения некоторых "прелестей", которые он встретил в странствиях "свободный и одинокий, среди гор, лесов и рек". "Мне открылась прекрасная панорама, - писал Петрарка другу, - и я стоял ошарашенный". Его ноги были в облаках, а на горизонте виднелись заснеженные Альпы. Возможно, Петрарка и спустился бы с горы с тем же чувством восхищения видом, если бы ему не пришло в голову открыть "Исповедь св. Августина". Случайно он открыл то место, где человеку внушалось не восхищаться красотами пейзажей, а искать избавления. Петрарка ответил как христианин: "Я был смущен. Я закрыл книгу злой на себя за то, что восхищался земными красотами, хотя должен был усвоить, что нет ничего прекрасней души". После этого он спешно покинул пик, "обратив свой внутренний взор поверх себя, и возвратился к своему пристанищу, бормоча проклятия мирской красе за то, что она отвлекает людей от их основной заботы".
Принимая пример св. Франциска и Петрарки во внимание, сравнение раннего западного отношения к "дикой природе" с другими культурами подчеркивает огромное влияние иудейско-христианской традиции во взращивании и усилении антипатии. На далеком Востоке, для контраста, отношения человека и природы были отмечены уважением и любовью, отсутствующими на Западе. Индийские ранние религии, особенно джайнизм, буддизм и индуизм подчеркивали сострадание всем живым существам. Человек воспринимался как часть природы. И дикая природа, как считали восточные люди, не была наделена значением зла и несвятости, а была почитаема, как символ и даже суть божественности. В 5 веке до н.э. китайские даосисты считали мир природы бесконечной и благотворной силой. Дикая природа не была проклятой. Далекие от избегания диких мест китайцы почитали их с надеждой достижения единения и ритма, которыми, как они считали, наполнена вселенная. Первая японская религия синто - была формой поклонения и обожествления гор, лесов, штормов и потоков рек, которым отдавалось преклонение перед плодородными сельскими угодьями, поскольку, как они полагали, нетронутые земли более сильны, чем возделываемые. В соединении Бога и дикой природы, в отличие от западных верований, синто и даосизм прививали любовь к дикой природе, а не ненависть.
Как результат этих религиозных взглядов и возможно из-за особенностей цивилизаций, лежащих в основе их государств, китайские и японские художники-пейзажисты стали воспевать дикую природу на тысячу лет раньше западных художников. В 6 веке полотна с изображениями природы были основной формой искусства. Часто художники-философы уединялись в дикой природе на многие месяцы для медитаций, поклонения и познания, и, если возможно, внутренней гармонии. Природные перспективы доминировали в этом жанре, тогда как фигуры людей если вообще и появлялись, то играли второстепенную роль на фоне деревьев, рек и скал.
Куо Ши - мастер пейзажа 11 века, выражал свою художественную философию карандашом и кистью. Его эссе "По пейзажной живописи" начиналось риторическим вопросом: "Почему благородный человек восхищается пейзажем?" Ответ был далек от ответа цивилизованного человека - "потому что это может обогатить его натуру". Расширяя свою мысль, Куо Ши продолжал: "Грохот суетного мира и закрытость людских жилищ - это то, к чему человеческая сущность питает отвращение, тогда как туманность, мглистость и охотничий дух гор есть то, что человеческая натура ищет и что редко может найти". Согласно ему, цель пейзажной живописи состоит в том, чтобы дать человеку возможность насладиться красотой природы и усвоить ее уроки тогда, когда человек не может этого сделать непосредственно созерцая природу. То, что Куо Ши имел ввиду дикую природу, а не пастораль, очевидно из части его эссе, где ударение сделано на скалах, соснах, реках и особенно на горах.
В отличие от классицизма, иудаизма и христианства - восточные культуры не опасались и не питали отвращения к дикой природе, как не чувствовали они конфликта между религией и ценностью красоты природы, как это было с Петраркой. Западная идеология сформировала предвзятое отношение к дикой природе, и заселение Нового Света было дополнительной возможностью для выражения этого отношения.