Липатов В. Краски времени

ОГЛАВЛЕНИЕ

Помни, Помни

Вам дан дивный мир рисования.
Константин Коровин

Павел Дмитриевич Корин (1892 - 1967) - народный художник СССР,
академик, лауреат Ленин- ской и Государственной премий.

Корин хотел, чтобы у него никогда не было "кисти сонной". В художнике,
мастере ценил волю, волнение и великие мысли. Вот его счастье: "Поймал такое
облачко розовое от заката, что и сейчас приятно". На портрете работы
Нестерова он юный, сильный, уверенный и, пожалуй, честолюбивый. Стоит с
палитрой в руках, как смелый человек, давший себе клятву: сражаться и по
возможности побеждать.
Он говорил, что пришел в живопись через игольное ушко иконописи, у
которой научился "упорству, упорству и упорству...". Но "вырваться из
иконописи, из ее канонов... поистине значило ободрать с себя кожу...".
"Ободрал с себя кожу" и стал живописцем. Но древних иконописцев всегда
чтил, иконы древнего письма собирал и свое великолепное уникальное собрание
принес в дар Третьяковской галерее.
Свою Родину - Палех, маленький уголок земли, - рисует широкой
панорамой, и уголок этот становится необозримым. Ему все дорого: и стебелек,
и копна сена, и домик, и колокольня, улетающая в небо, так похожая на
ракету... Здесь он родился в доме, которому "более ста лет". А родословная
его семьи, крестьян-иконописцев, и вовсе имела трехсотлетнюю историю.
Когда-то Нестеров в поучение-объяснение сказал ему: "Искусство - это
подвиг!" Корин поверил и всегда жил по этому закону. Подвиг - подвижничество
во имя чего-то. Корин стал подвижником искусства, много и медленно работал,
учился - копировал, рисовал "Окна РОСТА", оформлял революционные праздники,
писал лозунги... Драматург Афиногенов, который был вместе с ним в Сорренто,
заметил, что Корин "тихий, задумчивый, ко всему присматривающийся".
Присматривался не спеша. Уже за тридцать было, когда сказал сам себе:
"Пора становиться художником". И написал две акварели: "Моя мастерская" и "В
мастерской художника". Вторую сразу же приобрела Третьяковская галерея.
Свою мастерскую рисует с удовольствием - там он счастлив. Слепок с
античной фигуры мудреца, фолианты любимых книг, топор и пила, икона... Как
бы врата в святилище. А в самом святилище обилие слепков с антиков, нехитрая
мебель: стол с чайником, печка, табурет... Комната, где нет ничего лишнего,
где ждет жадная, нетерпеливая и методичная работа. И тем не менее он
оставляет свою мастерскую.
"Меня всегда волновало, - говорил Корин, - а что там, за леском, за
лесом?" За леском оказалась Италия. Поездка в страну Данте и Леонардо да
Винчи была полна "бродячего жития и усталости до одурения". Поездка
проходила под девизом: "Помни".
"Помни, как нарисованы руки".
"Помни розовый тон".
"Помни суровую торжественность и лаконизм".
"Помни величавые силуэты, величавые жесты".
"Помни, помни..." Ездил, ходил, смотрел, рисовал - на рисунках
возникают великие творения итальянских скульпторов и архитекторов; он
копирует работы живописцев. Восемь часов кряду сидит у картины Орканья
"Триумф смерти": "Сила великая и жуткая". Познавая искусство Высокого
Возрождения, испытывает полноту воли и сердца (то, что сформулировалось в
Сикстинской капелле). Радуется гордой воле в творениях Рафаэля, великому
духу жизни в скульптуре Микеланджело, его обжигают краски Тинторетто -
"Краски, как пламя..." У Рафаэля Корин поклоняется "идеалу высочайшего
художественного благородства", находит у него много общего с Андреем
Рублевым. Он счастлив тем, что находится там, где "ходили со своими думами и
мечтали"
художники Возрождения... В его мастерской слепки с работ Донателло,
Верроккио, Микеланджело, "Венеры Милосской", большие фотографии "Давида" и
"Моисея", икон Рублева.
Через много лет судьба вновь сведет Корина с Рафаэлем. Сняв шляпу,
встретит он "Сикстинскую мадонну", которую привезут из поверженной
гитлеровской Германии в Пушкинский музей. Корин будет руководить
реставрацией многих шедевров Дрезденской галереи...
А пока он с благоговением ходит по улицам, где ходил почитаемый им
Александр Иванов; по улице Систина, где жил Гоголь... В Помпеях отыскивает
места, служившие Брюллову натурой для прославленной картины. В Риме находит
набережную, с которой писал Сильвестр Щедрин. Чашечка кофе, которую он
выпивает в кафе "Греко", где часто собирались русские мастера, для него
символична и знаменательна... Корин чувствует с ними. кровную связь. Ведь он
наследует давние и крепкие традиции русской живописной школы. Он - ученик
Нестерова, учителями которого были Перов и Крамской, друзьями - Левитан и
Васнецов... Великая честь, которой удостоен, рождает у него сверхскромность.
Возле дома, где жил Александр Иванов, Корин постоял, но войти не решился. В
Париже на выставке встретил Коровина, заговорить не сумел. Словно
боялся -что-то спугнуть.
...До сих пор поражает воображение посетителей дома-музея огромный
нетронутый холст 12X8 метров. Это несостоявшийся "Реквием", который Максим
Горький предложил переименовать в "Русь уходящую".
Картина не состоялась, потому что написать ее такой, как задумалось, -
уже было невозможно. Старая церковная Русь слишком быстро уходила в прошлое,
чтобы интересовать современников.
Картина осталась в портретах-этюдах к ней. В доме-музее видим мы
галерею выразительных, удивляющих типов старой Руси, даже, пожалуй,
угнетающих нас ушедшей, эфемерной ныне, но все же доносящейся из тех времен
силой.
...Отец и сын. Связь, и уже расторжение связи поколений.
Привычно-угрюмо несущий нелегкую думу отец, человек силы необычайной,
знающий, на что ее тратить. И сын, якобы смиренный - нервно переплетенные
пальцы, потупленные, неспокойные глаза, выдающие бунт-смятение...
...Устрашающий "Нищий" - лесное корявое чудище кустистое, голова вросла
в плечи, руки-клешни. На морщинистом лице не мука, не страдание - опасение.
Он словно настороженно, сам в себе, притаился. Когда Корин рисовал
"Нищего" - думал о химерах Нотр-Дам, образах Орканьи.
..."Слепец вытянул свои пальцы-антенны, о которых Горький взволнованно
сказал: он ими видит.
... И монастырская братия представлена. Князья церкви и проповедники.
Честолюбцы, которые ни перед чем не остановятся. Ради веры живущие. И люди
случайные, характера отнюдь не смиренного. На "Молодом монахе" ряса не с его
плеча, взгляд разбойный - Корин говорил, что он потом пошел "с кистенем
гулять"; писал с него позже образ воина в триптихе "Александр Невский".
Люди фанатичные, бесповоротные, реликтовые. Художник хотел, чтобы в
"Руси уходящей" звучали "пафос и стон" "Реквиема" Берлиоза. В своих
портретах к "Руси" находил "что-то готическое, торжественное". Это -
торжественность ухода навсегда.
Корин считал портреты трудным жанром, отличающимся сверхсовершенством,
и называл их сонетами.
М. В. Нестеров рассказывал: "У меня нет никаких затей на портретах... Я
избегаю изображать так называемые "сильные страсти", предпочитая им...
человека, живущего внутренней жизнью". Корин также стремился показывать
внутреннюю жизнь, только ему хотелось сконцентрировать ее во "внутреннюю
духовную осанку", чтобы "разгадать" и показать человека в минуту высшего
духовного взлета - "каков он есть в своем лучшем проявлении". Как и
Нестеров, он никогда не писал случайных портретов - "людей с убогим,
мещанским мышлением...". Его привлекал "неповторимый склад личности"...
Вслед за Нестеровым художник мог сказать: "Тут со мной что-то случилось", -
когда встречал, человека, которого не мог не нарисовать. На его портретах -
люди, умеющие жить торжественно и гордо, сражаясь. Не случайно маршал Жуков,
глянув на свой портрет работы Корина, сказал: "Лицо полевое". А когда
художник удивился, пояснил: "Такое бывает на поле боя".
Свои модели художник представлял как бы на поле боя.
"Я видел Горького, - писал Корин, когда создавал портрет писателя, -
мыслителя и борца за человеческую правду".
С той минуты, как Алексей Максимович, с трудом взобравшись на шестой
этаж арбатского дома, увидел картины Корина, он относился к художнику с
нежным вниманием. Корин говорил, что в его жизни Горький был призывом и
надеждой.
На прогулках в Сорренто он "подглядел" Горького - "задумчивого,
сосредоточенного".
"Меня потом обвиняли... - писал Корин, - что он одинокий и суровый. Но
я его увидел таким, увидел его высокую угловатую фигуру, шедшую в глубокой
задумчивости на фоне Неаполитанского залива".
...На берегу Неаполитанского залива Горький задумался печально и
сурово. А взгляд его страдальчески-мягок. Нестеров утверждал: "...у
Горького, за жесткими его усами я чувствую доброту". Корин написал доброго,
но непримиримого Горького. Словно сама совесть вышла и встала перед людьми в
виде немолодого и усталого человека, но борца, полного неустанной энергии и
тревоги о мире, заботы о его будущем. В том же году, когда Корин писал этот
портрет, на VII Всесоюзной конференции ВЛКСМ Горький говорил: "Вы - "молодая
гвардия рабочих и крестьян", вы - хозяева своей страны, и нет и не может
быть ни одного вопроса в нашей действительности, который стоял бы вне вашего
внимания". Ни один вопрос действительности не стоял вне внимания Горького.
"Ура! Ура! Ура! - восклицал Корин в письме жене. - Пашенька, портрет
вышел!.. Всем нравится! Сам Алексей Максимович доволен".
"Да этот старик, - сказал драматург Афиногенов о портрете, - моложе
многих из нас".
Особенность многих коринских портретов в том, что его модели, несмотря
на преклонный возраст, излучают молодую энергию и задор.
Нестеров назвал удивительно молодым портрет Леонидова, прекрасного
актера МХАТа, изображенного уже в преклонном возрасте.
"Если через много лет, - сказал знаменитый актер, - люди захотят
узнать, каким был артист Леонидов, пусть посмотрят на этот портрет". На нем
Леонидов глубоко, может, и горько задумался. Великолепный Дмитрий Карамазов,
Иван Грозный, Пугачев, Гобсек, он сознает свое актерское величие. Сейчас, на
исходе жизни, это уже не радует его, он привык к славе и считает ее
естественным явлением. Он живет сегодняшним состоянием, которое властно
поворачивает его думу к прошлому. И правая, нервно сжавшаяся рука словно
держит эту, внезапно налетевшую думу. Актер, философ, поэт, торжественно
сидит он в парадном костюме с орденами. Не исповедуется ли перед самим
собой?..
Не исключено, что в раздумьях актера нашел Корин и созвучное своим
тревогам. Свое понимание, свое проникновение в жизнь оригинала он сумеет
передать на полотне. Будет тем счастлив. "Это было мое воскресение", -
скажет потом о портрете.
О Качалове говорили, что он обладает "секретом молодости". На его
портрете работы Корина мы возраста артиста также не ощущаем. С фотографий
того, 1940 года на нас смотрит мягкий, улыбчивый, добродушный Качалов.
Таким, собственно, он и встретил Корина у себя дома. Но Корин видел и знал
другого Качалова - повелевающего слушающими людьми. И потому он отказался от
"домашнего" образа артиста и попросил его предстать таким, каков он, когда
читает от автора в "Воскресении"... Качалов предстал. На портрете он
возносится, повелевает, торжествует. Строг и вдохновенен. В воспоминаниях
современники писали о нем: "Властитель дум. Чародей сцены. Кумир
молодежи..." Качалов появлялся на сцене - все вставали. Выходил из театра -
подхватывали под руки и несли к машине... Берендей, Чацкий, Гамлет, Барон,
Глумов, Иван Карамазов, Ивар Карено, царь Федор, Репетилов, Иванов,
Вершинин... К моменту написания портрета Качалов - уже человек из легенды.
Великий актер. Таким хотел увидеть его и увидел Павел Корин. Таким мы видим
актера на одной из фотографий, где он репетирует Чацкого: поза, жест, силуэт
схожи. Неудивительно, ведь в мастерской Корина Качалов во время сеанса
декламирует, и мастерская озаряется блеском и освещается трепетным шумом
театра. Качалов читает Шекспира, Пушкина, Блока, Горького...
Ранее уже говорилось, что Корин в портретах хотел "выявить духовную
осанку человека". Духовная осанка Качалова - строгий восторг вдохновения;
сплав духовной силы и культуры актера со страстью мысли литературного
произведения. Духовная осанка народного артиста Качалова - благородство.
"Нельзя кричать на людей!" - в свое время эта фраза считалась качаловской, о
ней помнят по сей день.
Молод и Нестеров, семидесятисемилетний старец, учитель Корина. Он
стремительно присел на кресло и одновременно словно бы отталкивается от
него. Победоносно выносит вперед свою оригинально обтесанную высоколобую
голову. Как нетерпелив его жест, как твердо и изящно опирается он о
подлокотник! Какая энергия интеллектуального напора в нем, сколько неуемного
любопытства, желания понять и убедить! И упоения разговором: "Приглашает
меня художественная молодежь поделиться с ними чем-то, послушать моих
"сказок" о том о сем".
Перед нами один из лучших художников своего вре" мени (в том году
Нестеров пишет портреты скульптора Мухиной и певицы Кругликовой). Еще по
десять часов кряду просиживает он у мольберта... Портрет Нестерова - это и
портрет учителя, который поставил Корина на стезю живописца, ценил его как
"человека высоких понятий, способностей и настроений". Портрет лк)бви и
огромного уважения. Нестеров сам сказал о портрете: "Лучший из всех, с меня
написанных".
Творчество Коненкова Корин называл Пергамом. Человек в рабочем халате
скульптора похож на былинного летописца - "видения проходят предо мною", - в
ком, несмотря на годы, сохранились удаль и сила воина. В те дни скульптор
работает над фигурой Самсона, разрывающего цепи. Наконец-то воплощалась в
жизнь его давняя мечта (когда-то, в канун революции 1905 года,
онужесо-здавал "Самсона" - скульптура тогда была разбита).
Сарьян, "его взгляд, вся его поза" поразили Корина на одном из
заседаний в Академии художеств. Художник тут же набросал эскиз портрета.
Серьезен, даже суров старый армянский мастер, он вслушивается, а больше
всматривается, непреклонный и знающий. Как будто сидит на вернисаже или в
мастерской и взыскательно глядит на картину. Не оценивает - понимает. Сарьян
стар, но красив - красотой человека, сумевшего открыть в себе и ерхранить
навсегда мастера.
Итальянского художника Ренато Гуттузо Корин рисовал в его мастерской, в
Риме. Гуттузо сидит в легком деревянном кресле - и свободно, и слегка
напряженно, готовый тут же подняться и подойти к мольберту. Но глубокая,
внезапная дума озаботила, тревожно преломила бровь, резко обозначила черты
красивого мужественного лица...
О многих из людей, изображенных художником, можно сказать: "Се бо люди
крылаты!.." Эти слова из древнерусской повести приходят на память Корину,
когда он создает триптих "Александр Невский" и вспоминает дни своей
молодости, мужиков из соседней деревни: "Шли они по улицам с вилами на
плечах - рослые, крепкие, могучие, как богатырская рать. Шли и пели... Они
остались в моем сознании героями народных былин".
Взяв за основу черты образа древней фрески в Кидекше, именно такого
человека изобразил он во второй части триптиха - в "Северной балладе". Лицо
русского воина полно удалой силы, воли и смелости; его протянутая рука как
бы останавливает надвигающуюся опасность и одновременно показывает женщине,
стоящей рядом, красоту родного края. Когда художник пишет древнерусскую
женщину, то вспоминает свою мать: "Она была гордая, непреклонная".
Именно непреклонным создает он и Александра Невского.
Кто-то сказал о триптихе: "Иконописцы писали твореным золотом, а
Корин - каленым железом". Корин создавал образ человека, олицетворявшего
"щит и меч" Родины. Человек, закованный в металл, - непобедимый воин. В
картине находили, правда, некоторую театральность и холодную
торжественность. Но вспомним: она была написана в суровом 1942 году.
Олицетворяла уверенность в победе, была гимном мужеству, стойкости,
непоколебимости.
Героическая тема всегда привлекала художника. Он замысливает триптих о
Дмитрии Донском, его мозаики для станции метро "Комсомольская" отражают
основные вехи военной истории нашей Родины.
Корин неоднократно и настойчиво говорил, что он - художник своего
времени: "Современность - душа искусства". Он считал, что следует
"стремиться к искусству возвышенному, героическому, страстному, чтобы оно
звучало Марсельезой, Интернационалом". Однажды его упрекнули, что его
творчество "на фанфарах". Тогда мудрый Нестеров заметил, что настоящее
искусство в той или иной мере "все на фанфарах"...
Трудный и счастливый творческий путь прошел Павел Корин. Одной из самых
больших удач его личной и творческой жизни было то, что рядом с ним всегда
была его жена, он называл ее ласково - Пашенька. Играла ему на фисгармонии,
переводила нужные книги, позировала, кормила и лечила, научилась у него
тонкому мастерству реставрации, создала ему дома обстановку, в которой он
мог свободно и вдохновенно работать (и сейчас она хранит для всех этот
дом-мастерскую)...
Они никогда не расставались. Даже, когда Корин был в Италии, каждый
день писал оттуда письма Пашеньке. Одну из лучших своих картин -
"Гвоздику" - он подарил ей, когда она выходила его, заболевшего тифом. Во
время болезни Прасковья Тихоновна каждый день приносила ему любимые его
красные гвоздики...
Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология