Липатов В. Краски времени

ОГЛАВЛЕНИЕ

В ОТВЕТЕ ПЕРЕД ВРЕМЕНЕМ. (О советских художниках)

Представим себе, что мы вошли в выставочный зал...
О каждой выставке думаешь: она особенная. Она отражает жизнь Родины,
которой и ты сопричастен, - дает представление об искусстве XX века, дает
возможность перелистать страницы истории и вглядеться в день сегодняшний:
художник, если он настоящий мастер, всегда замечает то, что мы упускаем в
суете будней.
На выставках интересно наблюдать и за зрителями. Здесь встречаешь
"завсегдатаев", уверенных в точности своих искусствоведческих оценок; мало
знающих, задиристых юношей и девушек, пылко устремляющихся прежде всего к
какой-нибудь новинке, к картине малоизвестного мастера, удивляющей картине;
людей, следующих за экскурсоводом и с завидным терпением, последовательно
шествующих от картины к картине, что-то отмечая в блокнотиках; людей,
случайно забредших, у которых просто образовалось "окно" во времени...
Я подумал: а что, если бы меня, любителя "вольных" прогулок по музеям,
вдруг определили экскурсоводом? Дали группу - таких разных посетителей - и
сказали: "Веди, рассказывай, приобщай".
Очевидно, я начал бы опять с автопортрета. На этот раз художников XX
века.
Михаил Нестеров на "Автопортрете" явно позирующий,
артистично-небрежный, в белом, "профессорском" халате, скептичный,
напряженный, остужающе взглядывающий, ничего не скрывающий, чуждый светской
любезности. Он не просто артист, он ученый.
Казимир Малевич в одном случае превращает себя, художника, в идола,
отливающего бронзовой зеленью; в другом - в этакого венецианского дожа,
непреклонного властителя.
Наталья Гончарова на автопортрете с желтыми лилиями улыбается -
приветливо ли, любопытствуя ли, проходит и оглядывается. Лицо -
неправильное, асимметричное, с большим ртом - выглядит лукавым,
загадочно-привлекательным; она словно смеется над вами, над окружающим и над
собой. Насмешливая цыганка: "Дай погадаю!" - в то же время ни в грош не
ставит свои предсказания. Гончарова, чьи самобытные полотна до сих пор
неоднозначно принимаются критиками и публикой. Она весело-уверенна, ее
плутоватое, умное лицо не дает нам покоя.
Я долго не мог оторвать глаз от автопортретов Зинаиды Серебряковой -
радующейся, обаятельной, большеглазой. Скользит по лицу милая улыбка, мягко
светится тело, гамма цветов неназойлива, но каждая мелочь на портрете
зажигает радостью. Солнце, согревающее нас своими лучами... Уютная,
украшенная приятными сердцу вещами комнатка - часть большого мира.
С одной стороны, тонкий психологизм, а с другой - увлечение
декоративностью. На это бы я обратил внимание на выставке. В автопортрете
Ильи Машкова виден протест против излишнего усложнения психологической
характеристики. Он явно декоративен, упрощен, условен, деформирован. Но у
этого якобы боярина в шубе и высокой шапке лицо полно мрачной решимости, так
не гармонирующей с шубой и фоном.
Портреты, написанные во времена общественных потрясений, они особенно
привлекают внимание.
Действие, решимость, вера - вот что в автопортретах Кузьмы
Пегрова-Водкина периода гражданской войны. Мерцают, колеблются краски эпохи,
возникают новые цветосочетания: он выбрал свой путь, он решил, его скуластое
лицо выдает напряжение мысли, ощупывающей пространство.
Борис Кустодиев, Петр Кончаловский, Александр Дейнека, Александр
Волков, Игорь Грабарь, Константин Юон, Мартирос Сарьян... Художники начала
века, двадцатых, тридцатых, сороковых годов, утверждающие революционный
идеал, стали летописцами великих свершений Страны Советов, а также небывалых
испытаний в годы Великой Отечественной войны...
Я прихожу к автопортрету Виктора Попкова и постигаю мысль о гражданской
позиции художника. Минута озарения и прозрения. Он прикасается к фронтовой
шинели отца, и память переносит в давно ушедшие и вечно живые дни, Будто
стороной проходят красноватые тени тех, военной поры, женщин. Они ждут
ответа or художника, а он - слоей от них. Видение-плач, видение-напоминание,
видение-благословение. В глубоком забытьи художник, очнулся и почувствовал
себя в дне сегодняшнем не случайным человеком, не временным, а
продолжателем. В его сердце и душу льется живая сила людей, создавших и
отстоявших мир, в котором он живет.
А затем я повел бы свою группу к "Портрету Фурманова" работы Малютина.
Кто не знает Дмитрия Фурманова? Но мне следовало бы объяснить своей
группе, почему на портрете С. Малютина - счастливый, мягкий, очень добрый и
задумавшийся человек. Человек работающий - в руке карандаш, на полевой сумке
блокнот. Человек, еще не снявший гимнастерку, на которой в обрамлении
ярко-алой ленты орден Красного Знамени. На плечи наброшена шинель. Портрет
написан в 1922 году - в это время Фурманов серьезно занимается литературным
трудом. Он счастлив - пишет свой знаменитый роман "Чапаев". И еще Фурманов
счастлив огтого, что отдал многие годы великому делу, Революции, борьбе с
белогвардейщиной. "Я часто спрашиваю себя, - писал он, - хватит или нет у
меня мужества погибнуть за дело революции, - и всегда убеждаюсь, что
хватит".
Путешествуя во времени, мы встречаемся с рабочими людьми, изображенными
Александром Самохваловым; они, властвуя, как бы сливаются с машинами -
обычные труженики и в то же время гиганты, несущие в себе величие труда. Это
эпоха тридцатых годов, время строительства метро. Художник создал порт-рэг -
символ эпохи - "Девушка в футболке", которую зарубежные журналисты назвали
"Советской Джокондой". Молодая советская женщина, полная здоровья, сил,
энергии, излучающая счастливое спокойствие духа и тела, - одета в самую
распространенную одежду тридцатых годов - футболку.
Сам художник назвал "Девушку в футболке" торжествующей...
Меня всегда поражал "Портрет режиссера В. Э. Мейерхольда" П.
Кончаловского - живописца страстного, сочного, яркого, любившего пировать на
празднике жизни, не очень склонного к психологическому портрету. А тут -
полотно резкой трагической силы. Сопоставьте с его же "Автопортретом с
женой", где нарочито пышны и густы краски, объемно "лепятся" фигуры, веет ог
полотна жадной радостью, удовольствием, лихостью... А здесь, в портрете
Мейерхольда, буйная пляска декоративных красок как бы отторгает седого
усталого человека, прилегшего на тахту.
Как разнятся в манере письма, в своем отношении к модели крупные
советские мастера! Рядом с Кончаловским - П. Корин, бурный и мятущийся,
неуступчивый и безмерно талантливый.
Учитель Корина - Михаил Васильевич Нестеров - хвалил себя за портрет
Шадра: "Вот какой старик молодец!" Он восхищался работой скульптора Шадра, в
частности его статуей "Булыжник - оружие пролетариата". "Спасибо, дорогой
Иван Митрич, - писал он, - за ту радость, какую Вы мне дали..." "Живой,
свежий, реальный" - так оценивал Нестеров свой портрет.
Торжество смелой мысли показал Нестеров в другом портрете - хирурга
Юдина. Это острый, резкий портрет. Известный хирург показан в
разговоре-споре, он целеустремлен, профиль его четок, артистичен.
Благородные, изящные руки властвуют на полотне - руки мастера-виртуоза.
У прославленного архитектора Щусева на портрете Нестерова вез слилось
воедино: напряженное раздумье, возраст, усталость, внезапно грянувшая война.
Художник начал писать портрет 22 июня 1941 года...
Возле скульптурных портретов мне хотелось напомнить слова, которые
цитировала скульптор В. И. Мухина: "Лицо человека есть лицо истории".
Ликом войны назвала Вера Мухина свой бронзовый "Портрет полковника
Юсупова". Страшная, обритая, с вмятинами шрамов голова. Одноглазая - на
втором глазу повязка. Прекрасная голова солдата. Тысяча смертей пролетела
вокруг этой головы. На выставке "Великая Отечественная война" в 1942 году
рядом с портретом Юсупова Мухина выставила и портрет полковника Хижняка.
Здесь стремительная готовность к подвигу. Дивизия вышла из окружения, потому
что он с немногочисленными бойцами поднялся в отвлекающую атаку и был
изрешечен пулеметной очередью. Врачи признали его безнадежным. Но знаменитый
хирург Юдин, о чьем портрете работы М. В. Нестерова мы уже говорили, спас
полковника. И он снова воевал, до самого конца войны.
...На выставках и вернисажах не рукоплещут. Девушка из "моей" группы
положила рядом с портретом из дерева - "Аргентинкой" - желтую ромашку. У
другой скульптуры я заметил гвоздичку, У третьей - тоже цветы,.. Оставленное
посетителями восхищение. Знак ответного душевного движения на запечатленный
в дереве призыв художника.
Случаются минуты, когда радостное смятение открывает в душе простор для
чувств смелых и гордых. Словно окунаешься в могучую, не обрушивающуюся волну
и выходишь не просто освеженным, но обновленным и жаждущим найти то, что,
может быть, утеряно когда-то. Обретаешь себя, насыщенного энергией,
ожиданием, бодростью. И звучит в тебе музыка грядущих свершений и
неожиданных очарований... Нечто подобное я пережил у работ скульптора С.
Эрьзи и повел свою группу поблагодарить автора.
Лицо словно бы незрячего - провалы вместо глаз. Лицо, возносящееся
ликующей мукой: он верит в свое прозрение и тянется, на ощупь, по теплу
луча - к солнцу и почти обретает его. Что это за лицо! Страстное, отрешенное
от неярких забот, лицо летящего к солнцу, сотворящего чудо над собой и для
других.
Степан Дмитриевич Нефедов из бурлацкой семьи, мордвин. Взявший
псевдонимом имя своего народа - Эрьзя.
Какой нетерпеливой и ласковой силой насыщены его работы: многочисленные
женские портреты - величественные и прекрасные, нежные и размышляющие...
Гимн женщине - любящей, властной, все понимающей, все прощающей и
бескомпромиссной.
Что ни лицо - то характер. Настроение, Мелодия. Бывают
портреты-памятники. У Эрьзи - живые портреты. Лица, выходящие из дерева,
полны звонкой жизненной силы. Кажется, приложи руку - почувствуешь ток
крови; приблизься - услышишь дыхание; найди верное слово - и тебе отзовутся.
Его Толстой могуч и бесконечен, как природное явление.
Его Микеланджело представляется мне лучшим скульптурным изображением
гениального итальянца. Какое мучительное раздумье на исполосованном
морщинами лице старика, какое неукротимое желание понять смысл своего
существования и всего сущего!..
Его эрьзянки и старики мордвины просты, мудры, человечны.
Эрьзя - портретист настроений. Разорвавшийся криком рот - "Ужас",
непреклонное "Мужество", лукаво-неуверенный "Каприз", леденящая "Тоска",
зовущая "Фантазия" и, наконец, "Спокойствие", далекое от тревог и
равнодушия. А над всем возносится тонкая, стройная, очаровательная
"Юность"...
Художник побеждает кистью и сердцем - вот что сказал бы я своим
слушателям на прощанье.
Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология