Липатов В. Краски времени

ОГЛАВЛЕНИЕ

БУНТ ,,ДАРМОЕДА"

Чего только не изображает он, даже то, что невозможно изобразить, -
огонь, лучи, гром, зарницы, молнии, пелену тумана, все ощущения, чувства,
наконец, всю душу человека, проявляющуюся в телодвижениях: едва ли не самый
голос.
Эразм Роттердамский

Альбрехт Дюрер (1471 - 1528) - немецкий график и живописец. Жил и
работал в городе Нюрнберге. Создал десятки картин, около 360 гравюр и сотни
рисунков.

Дюрер - странник. На своем гербе он распахнул дверь и не закрыл ее,
словно нетерпеливо зашагал навстречу великолепию и загадочности окружающего
мира. Дюрер жаден до впечатлений. При всей его внешней неторопливой ясности
и безмятежности, домашней уютности и обаятельности живет в вечной погоне.
Стремится запихнуть в свою заплечную котомку впечатления от увиденного. А
увидеть он хочет все. Равно привлекают, его метеорит, длиннохвостая
обезьяна, сросшиеся близнецы, туша кита...
Дюрер счастлив, он находит то, что утешает его сердце. Бродит на
выставке диковин из далекой заморской Мексики, разглядывает и записывает:
"...не видел ничего, что бы так радовало мое сердце, как эти вещи".
Дюрер счастлив, когда первооткрывателем ступает на неведомую землю. Он
не любит тайн: ищущему должно быть открыто все. Устремляется к художнику
Якопо де Барбари, узнав, что последний будто бы изобрел новый метод в
живописи и графике. Но встреча приносит разочарование, Барбари уклоняется от
ясных ответов. Дюрер огорчен: "Я в то время более желал узнать, в чем
состоит его способ, нежели приобрести королевство..."
Забыв о техштюберах и пфеннигах, расходу которых ведет в своих записных
книжках поистине бухгалтерский учет, художник меняет королевство на коня,
уносящего его к заветной цели.
Узнать!
Дюрер пил из источника, не утоляя жажды. В восхищающих его снах он
видит работы грядущих мастеров. Проникнуть бы в будущее наяву! "Я думаю, что
я мог бы тогда исправить свои недостатки", - признается художник.
Узнать!
Знаменитый Андреа Мантенья, художник, зовет его к себе в Италию. Дюрер
торопится и не успевает - жизнь Андреа обрывается. Несостоявшееся свидание
немецкий художник считал печальнейшим событием в своей жизни. Работы Дюрера
хвалит старик Беллини, учитель Джорджоне и Тициана.
Узнать!
Дюрер словно странствовал в необъятном космосе, стремительно перелетая
от звезды к звезде. Его уносило упоение отчаяния: вокруг расстилалось
Множество других созвездий. Может быть, это черта гения - обладать
космическим пространством внутри себя?
"Намерен я весь век учиться", - напишет он позже в своем стихотворении
и выполнит эту программу.
На рубеже XV - XVI веков по мощным стенам феодальной системы зазмеилась
сеть трещин. Развиваются наука и торговля, промышленность и просвещение,
начал "проклевываться" капитализм. В Нюрнберге, где Дюрер прожил всю жизнь,
рождаются первые карманные часы, глобус, астрономические приборы, здесь
развито книгопечатное дело. По артериям торговых путей вместе с товарами
сюда прибывают беспокоящие мысли и редкие книги.
Дюрер читает Платона, Витрувия, Плиния Старшего, своих земляков -
"Корабль дураков" Себастиана Бран-та, "Похвалу глупости" Эразма
Роттердамского, диалоги Ульриха фон Гуттена... Составляет астрономические
карты, увлекается геометрией, оптикой, архитектурой, почти в совершенстве
постигает естественные и математические науки.
Эпоха Возрождения посылала миру человеколюбцев-гуманистов. Ее небосвод
вышит прекрасной и яростной вязью их удивительных слов. Эти люди среди
друзей художника. Иоганн Черте, инженер и архитектор, возвращаясь от Дюрера,
решает теорему и тут же отсылает художнику - как продолжение разговора.
Никлас Крат-цер, астроном и математик, просит нарисовать инструменты "для
измерения расстояний в длину и ширину"... Иоаким Камерарий, филолог,
руководитель высшего учебного заведения, впоследствии переведет трактаты
художника на латинский язык и напишет к ним предисловие. Эразм
Роттердамский, философ и писатель, просит выгравировать его портрет.
Виллибальд Пиркгеймер,, писатель и политический деятель, - друг детства...
Наука, считает Дюрер, поможет обнаружить искусство в природе.
Он уверяется в свое правоте и... жестоко ошибается.
Живопись Дюрера празднична, гармонична, краски ярки и в то же время
нежны, градации их бесчисленны. Художник владеет светотенью, умело передает
воздушную среду. Человеческие фигуры объемны, приобретают индивидуальное
выражение, активно "сотрудничают" с природой.
Пейзажи сочетают поэтику и точность. Рисунки и акварели доносят до нас
волшебную прозрачность природы и благородную чистоту силуэтов. Рука Дюрера -
рука властелина линии. Вычерченное им полагали сотворенным при помощи
циркуля и линейки.
Но в узде постулатов и теорем начинает задыхаться бунтующая фантазия
творчества. Правильные фигуры иногда кажутся роботами. Мраморность
математики не греет. Художник постепенно приходит к мысли, что наука - не
самоцель, но основа нравственности, она "учит отличать добро от зла".
А Дюрер - человек добра.
Он казался большим ребенком: если верил - то чистосердечно, если
огорчался - впадал в меланхолию, если веселился, вокруг радовались все.
Людей жалел, старался никого не обижать, плохую работу собрата оценивал так:
он сделал все, что мог. Но из мягкого человека Дюрера ничего нельзя было
слепить. Он не подличал, не лицемерил, был в высшей степени справедлив.
Другим готов был услужить (не угодить!) и щедро раздаривал свое обаяние,
речь его почитали "сладостной и остроумной". Ко всему - скромен. Даже когда
пришла слава и стала столь велика, что сам Рафаэль прислал ему свой рисунок,
а лучшие живописцы Антверпена вставали, приветствуя его словно цезаря, - в
Дюрере нельзя было заметить и тени спеси. Замечали достоинство мастера.
Тот, кого толстосумы, богачи города, называли "дармоедом", стал
мыслителем, ученым, гуманистом.
"Искусство божественно и истинно". На автопортрете 1500 года
"сверкающие глаза" проповедующего художника горят вдохновением, фанатичным,
очищающим огнем.
"Это я, Дюрер, мастер и человек, кому столько дано и который жаждет еще
больше отдать".
"Это я, Дюрер, пришел сказать вам слово истины и повести за собой".
Человек с высоким лбом мыслителя "всегда полон образов" и ощущает
материальную силу времени, понимая свое творчество как ее неотъемлемую
часть.
Шел XVI век и гремела Реформация.
Ученый монах Лютер метнул молнию (по образному выражению Фридриха
Энгельса) в католическую церковь - молния угодила в пороховой погреб. Лютер
выступил против поборов, беззакония, бесстыдной лжи церковных властей. Дюрер
поверил Лютеру как богу. Лютер "обличал нехристей пап, что у нас грабят
плоды нашей крови и нашего пота".
Но Дюрер ведь - "Вашей мудрости покорный гражданин" (как писал он
бургомистру и совету города Нюрнберга). Дюрер осторожен, но отважен ли
Дюрер? Однажды корабль, на котором находился художник, уносило в открытое
море. Началась паника. Дюрер единственный воодушевил вопящего корабельщика.
Они подняли "малый парус" и стали приближаться к берегу.
Реформация требует "больших парусов". И просыпается у Дюрера дерзость,
ибо "одна лишь истина остается вечно". В гравюрах-иллюстрациях к
"Апокалипсису" Дюрер швыряет папу, епископов, императора, придворных вельмож
под копыта лошадей апокалипсических всадников - Мора, Голода, Войны, Смерти.
Земля очищается от нечисти... Художник уже давно говорит с народом языком
гравюры - самого массового и популярного вида искусства в те времена.
Гравюры расхватывались на ярмарках и праздниках, проходивших в Нюрнберге и
других городах.
Гравюры понятны и впечатляющи. Серии "страстей", больших и малых, - по
существу, рассказ не о библейских событиях, а о жизни народа.
Дюрер примыкает к сторонникам Реформации и шлет Лютеру в подарок свои
гравюры...
В своей знаменитой гравюре "Иероним в келье" он воспевает мудрый покой
уединения. Уютная комната напоена светом, а нимб вокруг головы старого
Иеронима - мягкое зарево неустанно трудящейся мысли... "Меланхолию", другую
"мастерскую" гравюру, называли духовным портретом художника. Крылатая
женщина, уже пытавшаяся настигнуть ускользающую истину, задумчиво
всматривается в даль, которую предстоит разведать. Все приобретенное
бессильно рассыпалось вокруг богини: наука, знания, опыт, но опущенные
крылья все-таки сохраняют упругую силу.
Таков этот противоречивый Дюрер - желающий и остерегающийся, мечтающий
о покое и сомневающийся...
Тщательно скрываемое в самом себе явно проскальзывает в портретах. Еще
в конце XV века в портрете купца Освальда Крелля отражено душевное горение
человека, живо откликающегося на события. Ему вторит дрезденский "Портрет
молодого человека": получено желанное известие, рождается энергия, способная
противостоять препонам и созидать.
Люди на качелях колеблющегося равновесия бытия. Они пытаются осмыслить
хаос бытия и провидеть будущее: неукротимый Виллибальд Гиркгеймер,
восторженный Филипп Меланхтон.
Любопытна история двух портретов Эразма Роттердамского. Как на всякую
праведную душу, мир обрушивался на Эразма Роттердамского, писателя и
философа XVI века, всей своей жестокостью, невежеством, подлостью.
Дюрер видел в Эразме воина Справедливости. Этот бастард,
незаконнорожденный, гонимый многими сильными мира сего, писал о папах и
королях: "...обезьяны, рядящиеся в пурпур, и ослы, щеголяющие в львиной
шкуре..."
Брезгливо обличал придворных вельмож: "Нет, пожалуй, ничего раболепнее,
низкопоклоннее, пошлее и гнуснее их..."
Открывал людям глаза: "...ненавистна истина царям".
Сорбонна наложила вето на его "Жалобу мира" - книгу, протестующую
против войны...
По мотивам "Книжечки воина Христова", написанной этим отважным
проницательным человеком, Дюрер создал свою гравюру "Рыцарь, смерть и
дьявол". Рыцарь - каленое железо. Долг и Верность ведут его сквозь тернии
трудностей, угроз, искушений. Он бесстрашно ищет Правду, но Правда и в нем
самом.
Наверное, таким Дюрер видел Эразма. Но последний был не только таким -
и это блестяще отразил художник в первом портрете.
На портрете вы не замечаете душевной боли, приводящей на баррикады.
Живое, живущее, сотканное из постоянного движения лицо, по которому, как по
без-брежнему морю, плывет, исчезая и возникая, вечный кораблик ироничной
усмешки: "вся жизнь человеческая... некая Комедия".
Портрет не вздымающего знамя, а всезнающего философа. Портрет
неосознанного противоречия и безоговорочного восхищения человеком, в чьих
устах каждое слово тогда загоралось маленьким солнцем. Портрет рисован в
Брюсселе, а еще раньше философ и художник встречаются в антверпенском кружке
гуманистов. Они понравились друг другу, сблизились, но сближение стало и
началом отчуждения... Их объединила и разобщила Реформация.
В Нидерландах, где странствует Дюрер, настигает его ложная весть об
аресте Лютера. Тогда и появляется в записной книжке страстный призыв-вопль:
"О, Эразм Роттердамский, где ты?., защити правду, заслужи мученический
венец... Ты можешь повергнуть Голиафа".
Но Эразм, как, впрочем, и с ам Дюрер, не хочет мученического венца и,
пожалуй, не верит в то, что справится с Голиафом. Он предпочитает лз
относительно спокойного далека жалить своей улыбкой дураков, которые "держат
в своих руках кормило государственного правления и вообще всячески
процветают". В отличие от слепо восхищающегося художника Эразм не видит в
Реформации избавления от всех бед. И не очень верит Лютеру. Почувствовав
это, Дюрер охладевает к столь похожему на него самого Эразму. И хотя
последний прямо или косвенно настойчиво напоминает о своем желании иметь
гравированный портрет: "кто не мечтает о портрете работы столь великого
художника", - великий художник тянет, отмалчивается. И лишь через пять лет
создает гравюру на меди Эразм на ней постаревший. Ушло молодое, задорное
ощущение жизни, резко углубились морщины, лицо увяло и поскучнело. Не
всесильный, не всезнающий, не играющий с жизнью - Эразм похож на человека,
пришедшего написать несколько грустных прощальных слов в толстом фолианте.
Конечно, не было перед художником живого Эразма, портрет рисован с медали.
Но не было прежнего молодого задора и у самого художника.

...Снятся Дюреру огромные потоки воды, падающие с неба. Он просыпается
в страхе. Сон - вещий. Всемирного потопа, правда, не случилось, но потекли
вокруг него реки крестьянской крови. Вспыхнувшая по всей Германии великая
Крестьянская война была подавлена. Дюрер, наверное, никогда бы не встал под
знамя, на котором изображался крестьянский башмак с развевающимися шнурками.
Он учил остерегаться чрезмерного. Он устрашился, но желание оставаться
рыцарем Истины победило. Написанный им трактат "Руководство к измерению"
спешно дополняется "Проектом памятника в честь победы, одержанной над
крестьянами". Дюрер заговорил эзоповым языком.
Проект мнимого памятника - сплошная насмешка. Колонна из горшков,
навозных вил, клети с курами, снопа. На вершину вознесен крестьянин,
пронзенный предательским ударом меча в спину. Не деревенский неотесанный
мужлан, чьи повадки Дюрер замечал прежде с превосходством горожанина, но
ровня художнику, человек труда, глубоко задумавшийся о бурных событиях века,
о нелегком пути к свободе, равенству и братству. Крах чаяний, запах
крестьянской крови заставили его тяжело уронить голову на ладонь. Тут-то
его, безоружного, и настиг вражеский меч.
Это был приговор и феодальной системе, и Лютеру, предавшему движение, и
даже самой Реформации, превращавшейся в погоню за инакомыслящими, в
бесконечные споры о библейской букве.
Дюрер пишет свою последнюю картину-завещание "Четыре апостола". Он
послал к нам, далеким потомкам, своих современников - людей мятежа и
преобразований, мыслителей и борцов, сознающих высшее назначение своего
существования. Людей Реформации и великой Крестьянской войны. Грубая
мужицкая сила органично соединяется с тончайшими проявлениями ума и силой
страсти. Струится к нам ток напряженнейшей человеческой мысли, и мы садущаем
ее беспокойство и величие.
Дюрер подписал картину: "Все мирские правители в эти опасные времена
пусть остерегаются, чтобы не принять за божественное слово человеческие
заблуждения".
Божественное слово истины выше тиранов и лжепророков.
Курфюрст Максимилиан I, в чьи руки впоследствии попала картина, велел
подпись отпилить, понял ее точный смысл... Дюрер грустно улыбается,
вспоминая пылкие слова гуманиста Ульриха фон Гуттена: "...умы пробуждаются,
науки расцветают, как радостно жить!" Заря рассвета, забрезжившая было так
недавно, уже погасла. Пора восторгов прошла. Лучших учеников художника
высылают из города за сочувствие и помощь крестьянскому движению, лучшего
резчика заточают в темницу. Дюрер перестает шутить. Уже не рисует по углам
паутину, чтобы добродушно посмеяться, когда доверчивые служанки станут
сметать ее. Откладывает в сторону кисть и резец, садится за стол и начинает
книгу о могуществе, законах, славе и поражениях "...великого, обширного,
бесконечного искусства истинной живописи...". Успевает сочинить лишь трактат
о пропорциях и "Наставление об укреплении городов" (может быть, желая хоть
чем-то помочь убережению городов-республик). Высоко вздымая знамя своего
творчества, он заявляет: "Судить об искусстве живописи не может никто, кроме
тех, которые сами хорошо пишут".
Слова эти хлещут заказчиков - бюргеров, сановников церкви, князей и
императоров. Не им возвышать или ниспровергать мастера, протягивающего нить
времени в будущее...
Дюрер скончался весной 1528 года. Он был слишком изящен для исполина,
но им стал. Вечный странник в стране искусства, он соединил в своем
творчестве редкий талант художника с глубокой человечностью. Гений и
злодейство несовместимы. Дюрер являет пример нерасторжимости гения и добра.
Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология