Хуземан Ф. Об образе и смысле смерти

ОГЛАВЛЕНИЕ

Проблема смерти в эпоху естествознания

Преодоление сознания смерти

Прибегнув к историческому рассмотрению, мы попытались представить проблему смерти для начала в перспективе развития человечества, чтобы поднять ее на тот уровень, где она не затмевается эгоцентрическими ощущениями. Можно возразить, что в этом рассмотрении не было

130

обращено внимания на значение христианства. Но прямо говорить об этом предмете значило бы выйти за рамки выбранного здесь метода'.
С другой стороны, ответ на вопрос косвенно вытекает из того, как изображены дохристианские культуры и послехристианская эпоха. Из этого описания явствует, что душа в дохристианских культурах была в большей или меньшей степени групповой сущностью и только благодаря глубокому погружению в телесную сферу пробудилась к индивидуальному сознанию. Этот процесс воплощения человечества Рудольф Штайнер часто наглядно изображал в виде опускающейся и поднимающейся кривой, в самую нижнюю точку которой попадало явление Христа. Это изображение может показаться противоречивым, поскольку наиболее сильная тенденция к материализму, как мы видели, возникла только в новейшее время. Как совместить этот факт с пониманием христианского импульса как центрального для человечества события2, которое призвано снова вести человечество к духовности? Коснемся этого вопроса хотя бы вкратце, поскольку он оказался в рамках нашего исследования.
Для ранних христиан импульс Христа знаменовал победу над смертью. Преодоление страха смерти, которое в дохристианских культурах душа переживала лишь в посвящении, стало благодаря Христу доступно всем людям. Особенно это относится к Египту, поскольку души там были подготовлены верой в Осириса; Христос явился египтянам как исполнитель веры в Осириса.
Вообще в эти времена еще сознавалась реальность понятия «человечества»: ранние религии воспринимались как разные формы выражения одной и той же истины. Еще Августин был убежден: «То, что в наше время называют христианской религией, существовало уже у древних и было в самом начале рода человеческого, пока Христос не явился во плоти, и с этих пор истинная религия, которая была уже прежде, получила имя христианской».
' С точки зрения современного христианства, вопрос перевоплощения и связанные с ним проблемы подробно рассматриваются Фридрихом Риттельмайером (Fr. Rittelmeyer: Wiederverkorperung — im Lichte des Denkens, der Religion, der Moral. Stuttgart 1931). 2 Штайнер Р. Духовное водительство человека и человечества. Калуга, 1992.

131

В этом смысле, с учетом и дохристианских эпох, Христос воспринимался в раннем христианстве как духовный водитель человеческого развития. Благодаря этому души не чувствовали себя внутренне ограниченными своей единичной формой проявления. Но разве можем мы, оглядываясь назад на явление Христа, сказать сегодня, что развитие человечества с тех пор мы осознаем как выражение деятельности Христа?
Если мы не хотим впасть в иллюзию, нам придется признать, что дело обстоит совсем не так.
Конечно, поток внутренней христианской жизни течет от явления Христа и до наших дней; во всех конфессиях есть носители' этой жизни. Снова и снова пламенные свидетели духа разрушают слой пепла повседневного сознания. В немецкой мистике' от Мейстера Экхарта до Ангелуса Силезиуса и Новалиса живет сознание, которое внутренне преодолело смерть.
Но внешние формы жизни в результате этого не изменились. Сознание народов, их деятельность, их цели не имели к этому никакого отношения. Приходится даже констатировать, что в первую очередь дохристианские формы сознания определили христианское сознание. С тех пор как римское понятие права вторглось в веру, с тех пор, как «правую веру» стали «защищать» средствами закона и в конце концов силой, педантическая несговорчивость раскалывает христианскую общину на конфессии.
Если рассматривать распространение материализма в последние века, можно подумать, что христианская вера окончательно преодолена. Поток мистически-внутренней жизни, казалось бы, практически иссяк. До сего дня теология сторонится естествознания и считает, что, если «христианская вера» добавляется к внешней науке, все будет в порядке.
Однако, когда речь идет о развитии человечества, приходится выбирать не малый масштаб. В противном случае ближайшее по времени может показаться чересчур важным, в то время как по-настоящему значительные линии потеряются из виду. «Доказать» в этой области никогда ничего не
' Ср. Штайнер Р. Мистика на заре духовной жизни нового времени Ереван, 1993.

132

удастся, а потому да будет позволено автору поделиться личным переживанием.
Когда я впервые попал во Флоренцию, обилие вызванных искусством впечатлений подействовало сначала оглушающе. Просто наслаждаться ими оказалось невозможно — Ренессанс превращался в проблему познания: как могло случиться, что здесь каким-то образом «воскресла» древность и в то же время непосредственно ощущалась бьющая ключом новая жизнь? Вопрос разрешился, когда я понял: в художниках Ренессанса пульсирует живая христианская кровь. Здесь впервые христианская вера стала по-настоящему грандиозно художественно-продуктивной. Если мы хотим понять это не абстрактно, а конкретно, то это может значить только одно: здесь мы видим в работе души, художественная плодовитость которых объясняется тем, что они приняли христианскую веру уже в предыдущей жизни, так что теперь она живет в них не только как вера, но действует как пластическая сила в их теле формирующих сил. Не те ли это души, которые приняли смерть за веру?
Все искусство этого времени обнаруживает тягу к универсальности. Границы конфессий внутренне преодолеваются, мадонны Рафаэля обращаются ко всем открытым душам. И в «Диспутах», и в «Афинской школе» он соединяет христианство с философским развитием древности. Он завещает похоронить свое тело в Пантеоне, единственном сохранившемся храме дохристианской эпохи.
И тем не менее художественная деятельность этой эпохи имеет свои границы. Сотни художников соревнуются в изображении жизни Христа. В этом творчестве проявляется непосредственное, личное участие душ в этом событии. Но, собственно, к духовному значению событий жизни Христа художники этого времени редко приближаются настолько, чтобы произведение искусства обрело внутреннюю прозрачность. Был написан ряд «Вознесений» и «Воскресений», но картины отражают большей частью птшг представление о воскресении; само воскресение остается внутренне мертвым, поскольку абстрактное представление не может вдохнуть жизнь в художественное творчество.
В этой области есть лишь немногие исключения. К ним, без сомнения, относится последняя картина Рафаэля, «Пре-

133

ображение». Написать же «Воскресение» в полном смысле удалось лишь Грюневальду. Он сумел преодолеть в живописи смерть, проделав путь от сознания смерти до сознания духа. Таким образом, его картина стала свидетельством действия сил воскресения в его душе. Можно даже сказать: его картина — это доказательство воскресения. Потому что художник наглядно показал, как космический человек вырывается из земной оболочки. И тому, кто не запирает душу от воздействия красок, эта картина покажет: так духовный человек освобождается от смерти. Силы воскресения сотворили себе в Грюневальде художественного провидца. Ведь духовные импульсы устремляются из сверхчувственного мира в земной; они ищут себе орудие в человеческих душах. И тот, кто подготовил себя самопревращением, жертвой и преданностью, может стать сосудом для этих импульсов. Эти импульсы могут действовать в различных формах и обликах.
То, что пульсирует в картинах Грюневальда и столетиями было скрыто от глаз мира, снова появляется в учении Гёте о цвете. Поэт, который хотел стать художником, с помощью чистой мысли раскрывает тайны света.
Более того: естественнонаучные работы и открытия Гёте являются свидетельствами сил воскресения человеческого духа. То, что в храмах Персии и Египта некогда почитали как являющийся в свете дух, для Гёте — личное знание. Христианский импульс — вот что заставляет его преодолеть материалистические представления в науке.
У материализма как формы мировоззрения была своя миссия: он дал душе возможность с помощью погружения в мировоззрение, которое не считается с жизнью до рождения и не надеется на жизнь после смерти, развить те личные силы, которые ей не могло бы дать мировоззрение, озаренное духом. Сформировавшееся в одиночестве духовного мрака «сознание смерти» было тяжелейшим испытанием для развития сознания «я». И «я» не смогло бы выстоять в этом испытании, если бы в его душевных глубинах не действовал импульс Христа. Эпоха материализма — это погребение человеческого духа.
Если бы современный человек сделал вывод из своего научного мировоззрения, он должен был бы почувствовать, что он словно похоронен в пространстве и во времени. За-

134

коны природы превращают его в несвободное, детерминированное существо; он замкнут во временных границах рождения и смерти. Обе границы «я» хочет сегодня разрушить: в застывшей неизбежности законов природы оно хочет разглядеть обман и осознать себя свободным существом, хочет прорваться сквозь границы рождения и смерти и почувствовать себя вечным существом.
В прежние века души могли ощутить исполнение своей христианской веры в том, что она давала им уверенность в личном бессмертии. Задачи же настоящего и будущего могут быть решены только тогда, когда мы перестанем ограничиваться удовлетворением наших личных душевных потребностей. Все рассуждения в этой книге были обращены к тем душам, которые чувствуют, что им недостаточно только верить, как это делали прежние эпохи, но что настоящее и будущее развития человечества требуют от них более сильного и глубокого напряжения сил.
«Я» постепенно настолько окрепло, что оно можат сегодня снова выйти из своей тесной душевной сферы и преобразовывать материалистическое мировоззрение. Потому что это воздвигнутое им мировоззрение — гигантское сооружение, которое начало громоздить человеческое «я», — не оставляет больше места для создателя; за строительством «я» забыло цель, а ведь оно само хотело жить там. Словно перед пирамидой с замурованным входом бесприютное «я» блуждает перед своим творением. Если не удастся изменить представление о мире так, чтобы «я» снова смогло проявить в нем свою духовную динамику, то будущее человечества должно вызывать тревогу. Силы сфинкса, атавистические остатки древних групповых душ, снова поднимут голову, и лишенные «я» души не сумеют совладать с их суетой; они сочтут себя просто высокоразвитой животной расой. Сознание смерти передаст их во власть «антихриста».
Из этой перспективы вытекает цель, к достижению которой должно стремиться христианское сознание: преодолеть материалистический обман в мировоззрении. То, что раньше было верой, сегодня должно стать познанием. Исследования Гёте шли в этом направлении, и весь труд жизни Рудольфа Штайнера сознательно преследовал лишь одну цель: поднять человеческое «я» из могилы, куда его вверг

135

материализм. С этой точки зрения его деятельность можно рассматривать как соответствующее эпохе продолжение изменения сознания, начало которому положил христианский импульс. И в этом смысле прямая линия ведет от его первых гносеологических работ к его «Христологии», образованной из хрустального вещества чистой мысли.
Это отвечает требованию эпохи, потому что несущая себя саму полная света мысль — это переживание воскресения современного человека, и она гарантирует вечную жизнь. Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология