Хуземан Ф. Об образе и смысле смерти

ОГЛАВЛЕНИЕ

Проблема смерти в эпоху естествознания

Теории причины смерти

С этих позиций дискуссия о причине смерти у человека приобретает новый интерес. Два исследователя противостоят здесь друг другу в своих воззрениях: Рибберт и Нотнагель. Последний считает, что смерть, в сущности, всегда наступает в результате остановки сердца, идет ли речь о заболеваниях центральной нервной системы, других органов или инфекционных болезнях: «Человек почти всегда умирает от сердца».
Однако из этого не следует делать вывод, что клетки сердечной мышцы погибают раньше других. Как показал Рибберт, при остановке сердца мышечные волокна могут еще отчасти прекрасно функционировать; Кулябко, пропуская через сердце умерших кислородосодержащую жидкость, в ряде случаев сумел добиться временного восстановления сердечной деятельности.
Смерть, таким образом, — это не локальное и не обусловленное отказом какого-либо отдельного органа явление, но, как и жизнь, целостный феномен: человек как целое уже не может жить, хотя отдельные органы — при иных общих условиях — еще способны какое-то время функционировать. Рибберт различает «естественную» смерть, т. е. наступившую вследствие естественных возрастных изменений, и смерть «патологическую», которая вызвана болезнью или внешними обстоятельствами. Он убежден, что нормальная смерть в старости исходит от мозга. Мозг, как явствует из

92

опытов по регенерации и трансплантации, гораздо более чувствительный орган, чем сердце. И даже в тех случаях, когда смерть, на первый взгляд, наступает от сердца, сначала, по его мнению, погибает чувствительный мозг. Но еще при жизни старческие явления в мозгу выражены особенно ясно, что следует из данных, полученных Мюльманом. По мнению Рибберта, мозг не только умирает в первую очередь, но «его смерть является также основой естественной смерти. Речь идет о том, что старческий организм без явных изменений со стороны какого бы то ни было органа, которые можно было бы назвать собственно патологическими, и, таким образом, без заболевания в узком смысле слова, постепенно вырабатывается, и в этом процессе участвует все тело, хотя отдельные его структуры — с разной интенсивностью. Сердце вообще гораздо устойчивее, чем мозг, который в результате затрагивающей все органы потери жизненной энергии в любом случае скорее, чем сердце, терпит такой функциональный ущерб, с которым несовместимо дальнейшее продолжение жизни. Также и характер наступления смерти: постепенное засыпание, растущую слабость — следует оценивать в том смысле, что прекращение жизненных явлений зависит от мозга... Естественная смерть — это смерть мозга»'.
Однако Рибберт и Нотнагель сходятся на том, что «естественная смерть», т. е. прекращение жизни без каких бы то ни было болезненных изменений органов, очень редка; большей частью смерть, даже в глубокой старости, вызывается каким-нибудь заболеванием органов.
Итак, кажется, что между взглядами Рибберта и Нотнагеля существует неразрешимое противоречие. Но если мы вспомним сказанное выше о связи жизни и сознания, то, как мне представляется, не остается сомнений, что именно в центральной нервной системе мы должны видеть то место, где берет начало процесс смерти.
Мы должны научиться обращать внимание на процессы, для которых изменения органов являются лишь симптомами. Пока мы будем искать причину смерти только в органах, не рассматривая человека как целое, мы никогда не придем к удовлетворительному решению.
' Цитируется по Жаке, см. прим. к с 85
93

Если же мы ищем начало процесса смерти, мы, без сомнения, должны согласиться с Риббертом. Но с другой стороны, можно согласиться и с Нотнагелем: вследствие нормальных старческих изменений мозга — и даже когда они приобретают патологический характер — человек не умирает, пока не останавливается сердце. Но при нормальном развитии это происходит, когда «жизненная сила» растрачена, состояние же сердца является для этого лучшим критерием. Рибберт прав в определении начала процесса смерти: он проникает в организм через нервную систему; но только когда процесс смерти добирается до сердца, человек умирает — а это точка зрения Нотнагеля.
Однако оба исследователя находятся в плену принципиального заблуждения своего времени: они пытаются объяснить наступление смерти материальными изменениями отдельного органа. И это когда наблюдаемые феномены недвусмысленно свидетельствуют о том, что смерть — это не событие, которое настигает организм в конце жизни, а процесс, который уже в самом раннем детстве берет начало в центральной нервной системе и набирает силу по мере развития сознания. Смерть, как и жизнь, — это манифестация сверхчувственной действительности в физической сфере.
Однако человеческий организм не только инструмент для мышления, он должен также служить «я» орудием воли. Всякий акт воли основывается на вмешательстве «я» в систему обмена веществ, которая посредством крови связана со всем телом. Подобно тому как «я» является средоточением духовно-душевной сущности-человека, кровь выполняет эту роль по отношению к телу. Кровь образует телесную основу «я».
Но «я» было бы не в состоянии использовать кровь, если бы оно не могло вызвать в ней процессов разрушения. Процессы же эти в самом деле очевидны: эритроциты лишаются ядер и распадаются в огромном количестве. Первоначально и у эритроцитов были ядра. И история развития показывает, что в эмбриональный период жизни исконная ситуация еще сохраняется. А это значит, что в этот период они являются еще полноценными живыми существами. Но уже в ходе эмбрионального развития ядра постепенно исчезают, так что эритроциты новорожденного уже вообще лишены ядер. Безъядерное же

94

кровяное тельце биологически неполноценно; через сравнительно короткое время оно должно погибнуть и замениться новым. Согласно исследованиям японца Она, в человеческом организме ежедневно погибает 500 миллиардов эритроцитов, что соответствует приблизительно 100 куб. см крови. Появляющиеся в красном костном мозге новые кровяные тельца сначала содержат ядро, а затем также становятся безъядерными. Только в патологических случаях в крови взрослого человека обнаруживаются содержащие ядра эритроциты. Кровь, таким образом, без сомнения, тот орган, который подлежит сильнейшему процессу разрушения, а значит, нуждается в сильнейшем процессе регенерации. Пробитая же в системе крови брешь возникает оттого, что сюда вторгается «я» и использует организм в качестве инструмента воли.
То, что этот грандиозный разрушительный процесс действительно связан с вторжением сознания, подтверждается, впрочем, и тем фактом, что количество эритроцитов с утра несколько выше, чем вечером.
Итак, не только в нервной системе коренится процесс смерти — он проникает и в систему крови. Но именно здесь строительные (пластические) силы так значительны, что они безустанно уравновешивают процесс разрушения, и это особенно относится к состоянию сна, когда сознание отключается. Человеческая жизнь, таким образом, в результате смены сна и бодрствования заключается в постоянном колебании между процессами ассимиляции и диссимиляции, между двумя полюсами: жизнью и смертью'. Если мы после каждого сна обычно чувствуем себя бодрыми, нам не следует об-
' Знание о полярном строении человеческого организма лежит в основе сказки "Крестный Смерть" (Братья Гримм). В ней описывается жизнь мальчика, крестным отцом которого становится смерть. Когда мальчик вырастает, смерть решает сделать его врачом и показывает ему траву, с помощью которой можно вылечить все болезни, если использовать ее в подходящих случаях. А эти подходящие случаи смерть показывает ему, появляясь у изголовья больного; тогда врач знает: болезнь излечима. Если же смерть появляется у ног больного, участь его решена, все старания врача напрасны.
Иными словами: пока процесс смерти протекает нормально, исходя из нервной системы, опасности для жизни не возникает, даже если человек заболевает; когда же процесс смерти проникает в «нижнюю» область, отвечающую за восстановление, когда, к примеру, кровь уже не может защититься от возбудителя инфекции, болезнь заканчивается смертельным исходом. Эти взгляды лежат в основе библейского повествования о древе жизни и древе познания (которое является причиной смерти): «древо познания» — это образ центральной нервной системы, «древо жизни» — системы крови.

95

манываться на сей счет: по крайней мере, во второй половине жизни это можно сравнить лишь с передышкой на изо дня в день ведущем все ниже и ниже пути: несмотря на прекрасный сон, мы стареем день ото дня.
В юности, правда, жизненный ритм еще преобладает над материальностью организма; средний возраст обычно характеризуется равновесием между жизнью и материальностью; в старости материальность все больше выходит из-под контроля жизненного ритма, отчего она внешне огрубевает и сморщивается. Если определить точнее, процесс старения состоит в том, что специфическая субстанция органов, таких, как печень, легкие, почки, подвергается процессу сморщивания при одновременном относительном повышении содержания соединительных тканей. В результате органы становятся функционально менее пригодными, меньше по размеру и жестче. И сердце, и мозг подвержены этой «старческой атрофии». Костная система, напротив, до определенной степени деминерализуется и становится специфически легче.
Когда берущий начало в нервной системе процесс разрушения полностью возобладает над берущим начало в крови процессом восстановления, наступит «физиологическая смерть от старости». Она должна наступить, когда душа превратила все пластические силы в образы памяти и душевные способности. Тогда смерть является внутренней необходимостью, поскольку организм полностью отдал свои пластические силы для душевной жизни.
То, что мы называем «смертью», является, таким образом, лишь конечным результатом процесса, который продолжается всю жизнь и который только и позволяет нам стать сознательными существами, поскольку составляет основу для превращения жизненных процессов в содержание сознания. Таким образом, мы открываем для себя смысл процесса смерти: он служит нам ферментом превращения. Если бы Коршельт знал эту тайну превращения, он мог бы вложить определенный смысл в свое наблюдение, «что организм уже на очень ранней стадии формирования несет в себе зачаток старения». Он говорит о зачатке — о плоде он не спрашивает, поскольку видит в смерти отрицание жизни.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология