Хуземан Ф. Об образе и смысле смерти

ОГЛАВЛЕНИЕ

Образ смерти в сознании ранних эпох

Древняя Индия

Вступая в духовный мир древнеиндийской эпохи, словно вдыхаешь простор и покой высокогорья. Как путник, добравшийся до вершины, разом озирает волнистые силуэты хребтов и окутанные холодным туманом долины и, может быть, наблюдает, как появляется из тумана альпинист и какое-то время идет в сиянии яркого солнечного света, чтобы снова скрыться в тумане и снова показаться по прошествии нескольких часов, — так перед взором индийского мудреца зримо простирается ряд повторных земных жизней.
В Упанишадах (Катха-упанишада) описывается сцена, которая скорее, чем теоретические рассуждения, даст нам возможность взглянуть на душевную организацию в Древней Индии'.
По религиозным причинам отец предает смерти мальчика Начикетаса. Его переход в мир иной сопровождается следующей медитацией'
Погляди назад, на прежних [людей], погляди вперед, на будущих — Подобно зерну, созревает смертный, подобно зерну, рождается он вновь*
Сравнение с зерном ясно показывает, что имеется в виду: возвращение человеческой души во всех новых земных жизнях. Человеческое мышление в эту эпоху еще тесно связано с природой; наблюдение за процессами, происходящими в природе, непосредственно пробуждает душу к познанию. В твердой уверенности, что много жизней осталось позади и много предстоит, душа ступает на путь смерти.
Для брахмана Начикетаса на этом пути нет ничего страшного: он видит в смерти превосходную возможность обрести познания, иначе недоступные человеческому духу.
' Описание хотя и отмечено буддистским элементом, однако к нему применимо то, что можно сказать о многих документах ранних культур в основе своей оно восходит к древнейшим временам, но было записано сравнительно поздно и поэтому испытало на себе позднейшие влияния —
Здесь и далее цифрами помечены примечания автора, а знаком * — примечания редакции * Катха-упанишада, I, 6 Перевод А. Я. Сыркина

9

Далее описывается, как Начикетас, перешагнув порог смерти, проводит три дня в ее жилище непринятым и непризнанным гостем. Тем самым бог смерти допускает неучтивость по отношению к юному брахману и в качестве возмещения обещает ему выполнить три его желания.
Очевидно, что это повествование не следует понимать буквально: в основе его лежит характерное для всех гимнических текстов образное облачение общих истин. Это повествование не призвано дать слушателю или ученику теоретические знания, оно должно прежде всего научить его правильно поступать в данной ситуации. Знание есть указание пути2. «Когда тот, кто знает это, уходит из этого мира, его речь входит в огонь, его зрение — в солнце, его мысль — в луну, его слух — в страны света, его дыхание — в ветер. Став этим, став среди них тем божеством, коим он всегда желал стать, он уходит прочь»*.
Начикетас проходит через врата смерти хорошо подготовленный: в его душе не живет ничего, что привязывало бы его к земле; никакое желание земной пищи не напоминает ему о покинутом теле. Поэтому он выходит победителем из полной соблазна ситуации, когда бог смерти Яма обещает ему исполнение трех желаний.
Его первое желание (чтобы Гаутама Будда был к нему мягок и добр) и второе (узнать дорогу на небо и получить знание о небесном огне) — исполнены. Трудности, однако, возникают, когда мальчик произносит третье желание: узнать, что происходит с умершими людьми.
[Начикетас сказал:] «Сомнение [возникает] после смерти человека — одни [говорят:] Он есть, — другие: Его нет. — Да узнаю я это, обученный тобой. — Вот третий дар из даров». [Яма сказал:] «Даже боги до сих пор сомневаются здесь, ибо не легко распознать это тонкое рассуждение. Выбери себе другой дар, Начикетас, не обременяй меня, освободи меня от этого».
Рудольф Штайнер описывает, как человек, оставив физическое тело, три дня пребывает в созерцании своей прошедшей жизни, которая разворачивается передним в связной последовательности картин. В это время он живет целиком в себе, он не нуждается в «питании». Ср. раздел «Панорама жизни», с. 101 / 2 Яснее всего это проявляется в текстах египетской и прежде всего тибетской «Книги мертвых». .4
Шатапатха-брахмана, X, 3,3. Перевод с санскр. В.В. Шеворошкина.

10

(Начикетас сказал:] «Даже боги — и то сомневаются здесь, и ты, [бог] смерти, сказал, что [это] не легко распознать. Не найти другого наставника в этом, равного тебе. Нет никакого другого дара, равного этому».
(Яма сказал:] «Выбери себе [в дар] сыновей и внуков, что проживут сотню лет; множество скота, слонов, золото, коней; Выбери себе [во владение] обширные угодья на земле и живи там [столько] осеней, сколько хочешь. Если ты считаешь это равным даром, выбирай себе богатство и долгую жизнь; Процветай, Начикетас, на великой земле, я сделаю тебя обладателем [всего] желанного.
Какие ни бывают Труднодостижимые желания в мире смертных — проси себе вволю все, что желаешь. Вот красавицы на колесницах, сопровождаемые музыкой, — такие недоступны людям.
Пусть, подаренные мною, они служат тебе, Начикетас, — не спрашивай только о смерти».
[Начикетас сказал:] «Преходящи [эти удовольствия] у смертного, о Антака, они иссушают силу всех чувств, Да и жизнь-то вся коротка. Пусть же [остаются] у тебя повозки, танцы,пение.
Не должен человек радоваться богатству: разве сможем мы владеть богатством, если увидим тебя? Будем ли мы жить, пока ты правишь? Лишь этот дар следует мне избрать. <...>»*
Затем в этом и в других местах следуют поучения о том, что есть «Самость», однако остается впечатление, что индийский мудрец, хотя проникновение как в чувственный, так и в духовный мир дает ему уверенность в возвращении человеческой души к новым земным жизням, все же жаждет познания «я» — но именно оно и ускользает от его взора. А поскольку он не может достичь этого знания в жизни, он ищет его в смерти; смерть — великий учитель, верховный зачинатель.
Ведь смерть, как ее понимает обыденное сознание, есть величайший обман чувственного мира, который стал миром Майи, когда человечество утратило способность созерцать духовный мир. Чье же духовное зрение осталось ясным, тот видел за мрачным образом смерти истинную действитель-
Катха-упанишада, I, 20—27. Перевод А.Я. Сыркина.
11

ность — солнечный дух, который призывает к себе души с земли и вновь заставляет их «умирать» в духовном мире, с тем чтобы они заново «родились» на земле.
В Шатапатха-брахмане так говорится об этом: «Тот, кто там горит (солнце), есть воистину смерть. Поскольку он есть смерть, существа, которые находятся по эту сторону от него, смертны. По ту сторону от него — боги, они бессмертны. Словно натянутые поводья, его лучи побуждают все существа к дыханию жизни».
Человек, который мог так говорить, еще проникает зрением сквозь внешнюю оболочку смерти и видит за нею струящуюся от солнца и к солнцу жизнь. Когда люди умирают, они возвращаются к своему подлинному существу, переходят в иное состояние. Смерть — это врата, через которые происходит возвращение к жизни.
Может быть, самым захватывающим свидетельством внутреннего переживания индийской души является медитация йога в час смерти, в том виде, в каком ее передает нам
Иша-упанишада. Умирающий взывает к Пушану, который ведет души: Золотым кругом Закрыто лицо истины. Открой его, о Пушан, Дабы я, верный истине, узрел его. О Пушан, о единственный риши, о Яма, о Сурья, О потомок Праджапати, раскинь [свои] лучи, собери [Воедино свой] жар! Я вижу твой прекрасный облик. [Пусть] ветер [войдет] в бессмертное дыхание. Ом. А тело это [пусть найдет] конец в пепле*.
Древняя жизнь духа находит отзвук в этой молитве. Солнце воспринимается еще абсолютно как врата к истине; его внешняя физическая форма обусловлена земным телом, Майей. В тот миг, когда ослабевает власть земного, умирающий подходит к истине. Лучи расходятся, истинный свет становится откровением духовной сущности солнца — той самой, которая спустя тысячелетия говорила в теле Иисуса: «Я свет миру». '
Перевод с санскр. М. Хельзиг.

12

Индиец переживает в час смерти величайшее счастье своей жизни: он созерцает дух солнца и знает: его «я» идет к нему. Тело же обращается в прах и разносится ветром.
Смерть — тень, действительность — в свете.
Для души, которая словно полуденным солнцем освещена знанием духовной действительности, в смерти не может быть ничего пугающего. И когда в древнеиндийскую эпоху врач видел, что болезнь неизлечима, он не брался за больного, а советовал ему «идти по узкой тропе, к невидимому северо-восточному мысу, питаться водой и воздухом, пока земная оболочка не спадет и душа не соединится с богом».
Для индийца смерть — врата в иной мир, но эти врата не закрыты для него: он смотрит через них в духовный мир. Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология