Лихачев В. Сакральный космос юденфрай: Мирча Элиаде и "еврейский вопрос"

"Контекст" (приложение к газете "Новости недели", Иерусалим), 30 октября 2003. С.23-26 [с незначительными сокращениями]

пророк "внецерковной духовности"

Имя Мирча Элиаде знакомо сегодня, наверное, любому гуманитарию, или даже образованному человеку "вообще", он принадлежит к когорте тех, кто своими идеями сформировал ментальный климат эпохи. В одном ряду с Элиаде стоят, например, Карл Густав Юнг, Мартин Хайдеггер или, допустим, Жан-Поль Сартр. Не зная творчества этих людей, невозможно многого понять в интеллектуальной истории ХХ века - так же, скажем, как не понять многого в XIX веке, не зная совсем ничего об идеях Чарльза Дарвина или Карла Маркса. Десяток таких авторов в каждом поколении формируют его интеллектуальный облик. Бесспорно, Элиаде принадлежит к этим влиятельнейшим авторам минувшего века.

Нередко он рассматривается как своего рода пророк нормативной сегодня "внецерковной духовности" - специфического феномена современного сознания, в рамках которого ощущение приобщения к сакральным пространствам, наделяющим этот мир смыслом, достигается без принадлежности к традиционной религии, а иерофания (боговоплощение) проглядывает через вполне обыденные и привычные элементы окружающей действительности. Недаром помимо академических изданий, на книжном рынке в обилии присутствуют труды Элиаде, выпущенные издательствами, специализирующимися на популярной оккультно-мистической литературе. На мой взгляд, приведенная выше оценка не вполне правомочна (можно сказать и резче - она базируется на непонимании идей исследователя), и уж однозначно, главная заслуга Элиаде перед наукой и, если так можно выразиться, его вклад в формирование мировоззренческих установок западного человека, заключается отнюдь не в идеологическом обеспечении современной "духовности". По меткому выражению польского религиоведа Збигнева Миколейко, Элиаде - тот, кто сделал религиозный символизм одним из важнейших ключей осмысления культуры, одним из основных источников знания о человеке вообще (Gazeta Wyborcza. - 1998. - 14-16.VII). Но не рискну в двух словах резюмировать сложные идеи Элиаде - это тема заслуживает не короткой статьи, а монографии, и не одной. Я хотел бы проанализировать одну конкретную проблему в творчестве этого ученого, которого я - хочу оговорить это сразу - безмерно уважаю и очень высоко ценю. Я сосредоточусь на отношении Элиаде к евреям; для такой постановки вопроса есть немало оснований.

Пожалуй, непраздным будет вопрос, чего я хочу достичь своей публикацией? Я отнюдь не являюсь охотником за головами антисемитов, и не вижу своей задачей выискать те или иные антиеврейские пассажи у того или иного автора, дабы потребовать выкинуть его идейное наследие на помойку истории. Если коротко, я хочу заставить читателя задуматься.

Я политолог, сфера моих научных интересов - правый радикализм и антисемитизм. Исходя из своих приоритетов и согласно теме, вынесенной в заголовок статьи, последовательно я рассмотрю два вопроса: отношение Элиаде к фашистскому движению в 1930-е годы и влияние его ранних мировоззренческих установок на формирование идей "зрелого" периода.

"Кто боится смерти - не получит воскресения!"

Румынское фашистское движение 1930-х годов (Легион архангела Михаила, он же - Железная гвардия, Партия "Все для Родины" и "Группа Корнелиу Кодряну"), подпадая под основные видовые характеристики фашизма, в значительной степени отличалось и от итальянского его извода, и от германского. С точки зрения идеологии, румынский гвардизм являлся отдельным направлением наряду с собственно итальянским фашизмом и немецким национал-социализмом и не был, в отличие от большинства "локальных" европейских праворадикальных движений 1930-х годов, производной от этих двух столпов.

Основной отличительной чертой гвардизма была его религиозная направленность. Лидер Железной гвардии "капитан" Корнелиу Зеля Кодряну провозглашал в качестве задачи возглавляемого им движения "примирение румынского народа с Богом", причем для него подобные фразы не были напускной риторикой, в отличие, скажем, от Гитлера, который тоже мог помянуть Бога всуе. Мистическое искупление, восстановление связи человека - и народа - с Богом было краеугольным камнем идеологии гвардизма. Спекулируя на вполне традиционной идее иерархии "трех природ" человека, Кодряну утверждал, что итальянский фашизм придает наибольшее значение телу (т.е., государству), немецкий нацизм - душе (т.е., нации, расе, чистоте крови, поскольку "кровь есть душа"), а гвардизм - духу (т.е., религии). "Легион - скорее церковь, чем политическое движение", - писал его лидер. Совместный труд, молитва, террор и мученичество легионеров идеологами движения трактовались в терминах, близких к теургическим.

Лидер железногвардейцев был православным мистиком, искренним и фанатичным. Румынский король Кароль II как-то в сердцах сказал Гитлеру, симпатизировавшему Кодряну: "Да если б он был хоть немного с головой, я бы давно ввел его в состав правительства". Живо интересовавшийся гвардизмом Юлиус Эвола, описывая свои впечатления от встречи с Кодряну, со смешанным чувством удивления и восхищения писал, что "капитана" вопросы преображения человека, "обожения", трактующегося в терминах православного мистицизма, волновали значительно больше, нежели шансы Легиона на предстоящих выборах. Эвола считался авторитетом в области герметических традиций и истории религий. Подобно Кодряну, он трактовал фашизм в первую очередь как революцию традиционного, религиозного анти-современного сознания, и только во вторую - как радикально-националистическое политическое движение (в силу этого Эвола находился в оппозиции к муссолиневскому режиму, который критиковал за приверженность порочным современным идеям).

Железногвардейцы были религиозными традиционалистами. Посты, молитвы и литургическая связь с церковью были для них важнейшей частью жизни, а Румынская православная церковь, в свою очередь, активно поддерживала Легион. Можно привести массу примеров из самых разных сфер, от символики и каждодневной практики до основ идеологии, которые иллюстрировали бы "религиозность" гвардизма. В этом плане движение румынских легионеров можно сравнить - и то лишь отчасти - разве что с хорватскими усташами да некоторыми испанскими и бельгийскими католическими фашистскими группами. Сложно даже сказать, чего было больше в идеологии Легиона - радикального национализма или, выражаясь современными терминами, религиозного "фундаментализма". Кодряну писал: "религия является для нас отправной точкой, а национализм - следствием". Можно добавить - хотя это и не афишировалось, но и тайной не было, - отец Кодряну был не этническим румыном, а поляком - с точки зрения идеологии Легиона, принадлежность к румынской нации маркировалась православием. (Справедливости ради отмечу в скобках, что ряд исследователей обращают внимание на распространение в обрядах, ритуалах и воззрениях легионеров значительных элементов "народного" христианства, базирующегося на полуязыческой крестьянской традиции.)

Конечно, помимо черт, роднящих легионеров с русскими дореволюционными черносотенцами-"преднационалистами" и разного рода "хоругвеносцами", были в их идеологии и чисто фашистские черты: ярко выраженная революционность, агрессивность, иррациональность, склонность к терроризму, апология смерти, и т.п. Кроме того, в конкретных исторических условиях того времени легионеры были врагами монархии, что резко отличало их от правых радикалов предыдущего поколения и сближало с фашистами. Железногрвардейцы ненавидели Кароля II за антинациональную, как они полагали, политику, покровительство коррупции и компрадорскому капиталу, а также за полуофициальную любовницу - еврейку Лупеску.

Железная гвардия в Румынии к власти так и не пришла, несмотря на огромную популярность в народе и лучшие раз от раза результаты электоральных кампаний. Кодряну вошел в конфронтацию с королем, вводившим собственную диктатуру "сверху", и на Легион обрушились репрессии. В 1939 г. Кодряну и практически все заметные лидеры движения было физически ликвидированы по приказу короля. Железногвардейцы отвечали на насилие со стороны государственной машины индивидуальным террором - например, ими подряд были убиты четверо министров внутренних дел страны. В 1940 г., после того, как Кароль II под давлением Германии уступил Советскому Союзу Молдавию, в Бухаресте произошли массовые волнения, провоцируемые националистами, в первую очередь, остатками гвардистов под руководством нового лидера, Хориа Симы. В союзе с последним после бегства короля из страны к власти пришел военный диктатор, Ион Антонеску. Уже через несколько месяцев, укрепив режим единоличной власти и заручившись поддержкой Рейха, "кондукэтор" Антонеску порвал со своими союзниками из Железной гвардии. Легионеры подняли новое восстание, жестоко подавленное в январе 1941 г. После этого Железная гвардия практически сошла с политической сцены как самостоятельная сила.

Для современного праворадикального движения во всем мире образ Кодряну типологически аналогичен образу Эрнесто Че Гевары для леваков. Известно, что лучший революционер - это тот, кто так и не пришел к власти (а в идеале - мертвый революционер). Судьба лидера легионеров была им самим неоднократно предсказана: в рамках выбранной им религиозной парадигмы "искупления" он сам, как лидер нации, был обречен на жертвенность. В маргинальных православно-фундаменталистских кругах (в том числе, русских) сегодня даже раздаются голоса с предложением канонизировать Кодряну как "святого благоверного мученика".

Апеллировать к наследию Кодряну выгодно - ведь он-то лично не несет ответственности за преступления фашистов, в том числе, и румынских, во время Второй Мировой войны, поскольку сам является жертвой (по сходной парадигме представители разнообразных националистических движений, не желающие ассоциировать себя с Гитлером, в качестве немецких кумиров выбирают убитых в "ночь длинных ножей" лидеров левого крыла нацистской партии). Даже в научной литературе встречаются порой утверждения, что в мировоззрении Кодряну не было агрессивного шовинизма, а "еврейский вопрос" предполагалось решить традиционным религиозным путем: альтернативой между крещением и изгнанием из страны.

Среди лозунгов Железной гвардии были не только "Кто боится смерти, не получит воскресения" или лаконичное "Легионер любит смерть", но и "Продай одежду, купи меч", или еще конкретнее: "Растопчи врага!". Сам Кодряну начинал свою политическую карьеру в качестве индивидуального террориста и убийцы. Его последователи практиковали самые шокирующие способы политической борьбы. Например, образцом для подражания, своеобразной легендой, в Легионе были десятеро железногвардейцев, расправившихся в 1936 г. с "предателем" Михаилом Стилеску, одним из руководителей движения, решившим создавать собственную организацию. Каждый из убийц выстрелил в Стилеску, прикованного болезнью к постели, и ударил его топором; после этого они мазали лица друг друга кровью "казненного предателя", пели, смеялись и танцевали вокруг трупа, а потом сдались полиции. Религиозный экстаз, мистика крови, апология насилия и тяга к смерти как апофеозу жизненного пути, переплетенные в идеологии Легиона, делали подобные эксцессы неизбежными.

Евреев железногвардейцы рассматривали как врагов не только нации, но и Бога, со всеми вытекающими. Во время беспорядков в Бухаресте в августе - сентябре 1940 г. и в январе 1941 г. легионеры массово убивали евреев, буквально резали их на куски. В том же январе 1941 г. во время неудавшейся "легионерской революции" железногвардейцы устроили в Яссах, может быть, наиболее кровавый за историю Второй Мировой войны еврейский погром, случившийся без участия и не по инициативе германских нацистов. Нет оснований полагать, как это делают некоторые, что эти случаи были результатом "искажения" первоначальных идей Легиона - его создатель еще в 1923 году начал составлять списки подлежащих ликвидации евреев и "врагов нации".

С началом войны с Советским Союзом многие находившиеся в заключении легионеры были посланы на фронт. В значительной степени, именно они несут ответственность за бессмысленно-жестокие антиеврейские акции в румынской зоне оккупации.

"Я верю в победу легионерского движения..."

"Я веру в победу легионерского движения прежде всего потому, что я верю в победу христианского духа. Движение, возникшее и развившееся из христианской духовности, ментальная революция, направленная, в первую очередь, против Греха и против потери человеческого достоинства, вовсе не является политическим движением. Речь идет о христианской революции. Легионерское движение - это движение религиозной революции, революции сознания... Я верю в победу легионерского движения, потому что я верю в свободу, во власть души над биологическим и экономическим детерминизмом. Тот, кто присоединяется к Легиону, поступает так, потому что свободен. Легионер больше не является рабом детерминизма и биологических инстинктов. Он "ничего к прибыли не имеет". Инстинкты и низменные интересы побеждены в нем самим актом вступления в легионерское движение. Без преувеличения можно утверждать, что только легионеры в сегодняшней Румынии действительно знают, что такое свобода и жизнь" (Buna Vestire. 1937. 17.XII). В таких романтических тонах описывали свое движение сторонники Железной гвардии. Мирча Элиаде был одним из них. Процитированная статья принадлежат его перу. И на протяжении 1930-х годов Элиаде был одним из интеллектуальных лидеров Железной гвардии.

Оставим в стороне в значительной степени справедливые рассуждения о том, что в 1920-1930-е годы ХХ века, после интеллектуального и гуманитарного кризиса, вызванного Первой Мировой войной, не самые худшие представители человечества искали модели устройства общества, альтернативные существовавшим - несправедливым и невразумительным. Значительная часть интеллектуалов была увлечена заманчивой поначалу перспективой радикального обновления ветхого мира, которую предлагал фашизм (столь же богатым на громкие имена был лагерь сторонников не менее жестокой коммунистической альтернативы). Не будем их перечислять - достаточно упомянутых в начале статьи Юнга и Хайдеггера (и Сартра как представителя того же ряда, только в его зеркальном отражении "слева").

Помимо этих факторов, общих для всей европейской интеллигенции, и особенно сильных в странах типа Румынии, в случае Элиаде были и конкретно-биографические эпизоды, детерминировавшие его выбор. Период жизни и учебы в Индии 1928-1931 гг., эдакий экспириенс паломничества в страну Востока, оказался весьма важным для формирования взглядов Элиаде. После соприкосновения с "экзотической" традиционной культурой (стажировка включала в себя не только академические штудии, но и общение с индийскими религиозными авторитетами и учебу в индуистском ашраме), как это часто случается, молодой исследователь по-другому взглянул на свою собственную культуру. Столкновение с азиатским обществом, с его традиционным мировоззрением, столь отличным от просветительских установок гуманистической европейской культуры, заставляло пересмотреть систему ценностей. Элиаде понял и прочувствовал жизнь под знаком традиционной религии, регламентирующей все стороны бытия, наполняющей присутствием чего-то высшего любой предмет объективной реальности, жизнь во времени, определяемом не линейным вектором, а цикличным коловращением природы, прорываемым лишь литургическим напряжением, жизнь под знаком касты, в конце концов. Мне кажется, эти особенности "восточного" мировоззрения очень точно выразил В.Меликов (несомненно, находящийся под значительным идейным влиянием Элиаде), автор книги "Введение в текстологию традиционных культур": "Особенность традиционной культуры заключалось в том, что она всегда знала ответы на главные человеческие вопросы". Добавлю: естественно, в отличие от современной культуры.

На культурно чуждом индийском примере Элиаде открыл для себя структуру мышления традиционной цивилизации, столь разительно отличавшуюся от привычного менталитета современной западной цивилизации. С точки зрения Элиаде, сравнение оказалось явно не в пользу последнего. По возвращении в Бухарест Элиаде написал в значительной степени автобиографический роман "Майтрейя", в котором изобразил культурный шок от столкновения двух культур. Роман выиграл национальную литературную премию и сделал молодого писателя и ученого весьма популярной в обществе фигурой, к его мнению начали прислушиваться. Герои, принадлежащие "западной", "современной" цивилизации, в романе были показаны отталкивающими, пошлыми, поверхностными, суетливыми, страдающими от собственной вседозволенности и заставляющими страдать других; наоборот, жестко скованные рамками строгих религиозных традиций индусы были идеализировано нарисованы полнокровными, уверенными, твердо знающими свое место в мире и свой долг, и от этого спокойными и свободными.

В случае Элиаде речь не идет о банальной для образованной Европы романтической мифологеме благородного дикаря. Дело не в столкновении Востока и Запада. Конфликт заложен в том, что Индия еще представляла собой частный случай традиционной цивилизации, единой в своем многообразии с другими конкретными традиционными религиозно-мировоззренческими моделями. Европа же породила неизвестную ранее модель современной цивилизации, технически развитой и духовно убогой, плоской и агрессивной, патологичной, лишенной внутреннего смысла, бешеным темпом несущейся в засасывающее Никуда... По отношению к современной западной цивилизации радикально "другой" была не только индийская, но и традиционная европейская культура.

Фашизм в целом в Европе был последней исторической попыткой дать ответы на все человеческие вопросы. Румынский фашизм, с его религиозной системой ценностей и стилем мышления, в еще большей степени был осознанным проявлением религиозной "консервативной революции" традиционной цивилизации против современного мира.

После возвращения Элиаде стал штатным сотрудником газеты Cuvantul, пропагандирующей идеи Железной гвардии, признанным идеологом и лидером элитной бухарестской ячейки движения, состоявшей из молодых интеллектуалов. Помимо мировоззренческой логики, были и затягивающие его в Легион личные связи. Нельзя не упомянуть учителя Элиаде по университету и наставника "по жизни", профессора метафизики Нае Ионеску, главного редактора Cuvantul'а и одного из первых представителей интеллектуальной элиты, поддержавших движение Кодряну. Н. Ионеску сформулировал принципы "ортодоксизма" (по-русски, пожалуй, вернее было бы сказать, как бы неуклюже это ни звучало, "православизма"), идеологии, взятой на вооружение Железной гвардией. Элиаде боготворил своего патрона и защищал его ото всех нападок, в том числе, и от критики за антисемитские взгляды. В 1940 г., после смерти мэтра, Элиаде написал: "Прямо или косвенно все мы, его ученики и сотрудники, разделяли концепции и политический выбор профессора".

Среди маститых интеллектуалов Н. Ионеску в своем радикализме и в политической активности был скорее исключением, чем правилом. Но среди молодого поколения идеи Легиона кружили голову многим, если не большинству. Анализ списков членов Гвардии и ее кандидатов в депутаты парламента показывает, что социальной опорой движения Кодряну было крестьянство, а также клир и молодежь из студентов и молодых дипломированных специалистов, представителей свободных профессий и военных. Как правило, это были интеллигенты "первого поколения", вызванного к жизни урбанизацией и индустриализацией - дети священников, зажиточных крестьян, офицеров и мелких предпринимателей. Они, первое поколение Великой Румынии, сформировавшейся в результате мировой войны, ощущали свою связь с традиционной народной культурой и чувствовали себя неуютно в новых, стремительно меняющихся условиях. На вызов модерна они отвечали осознающим свою обреченность консерватизмом. Что видел румынский интеллигент 1930-х годов вокруг? Нищету, безжалостное уничтожение национальной культуры, естественное для периода индустриализации, ужасающую коррупцию чиновников, цинизм политиканов - весь спектр негативных образов либерально-демократической системы в отсталой в экономическом плане аграрной стране, зависимой от иностранного капитала. Что могло быть ближайшей перспективой? Завоевание слабого государства агрессивными соседями, уже начавшими откусывать куски его территории (гипертрофированной в результате прихоти победителей в Первой Мировой войне), или, что, может быть, еще хуже, кровавое восстание черни, соблазненной коммунистическими агитаторами... В таких условиях наиболее привлекательной для молодых интеллигентов политической силой был Легион.

Таков был круг общения Элиаде, его друзья и коллеги, сами определявшие себя как "молодое поколение" или даже как "хулиганы". Для того, чтобы оценить порядок этих личностей, назову имена только двух представителей "молодого поколения", заслуживших впоследствии (как и Элиаде, уже в эмиграции) всемирную славу - Эмиля Чиорана и Эжена Ионеску.

Да, примыкающий к экзистенциалистам философ и отец "театра абсурда" тоже были фашистами. Э. Ионеску, правда, был представителем умеренного крыла и уж точно не был антисемитом (хотя бы потому, что был евреем по матери). Чиоран же демонстрировал взгляды, свойственные всем легионерам. В 1940 г., например, он писал: "Величественная фигура Кодряну, создателя легионерского движения, высшего образца жертвенности, окружена в глазах всех легионеров ореолом святости и мученичества". А раньше, в 1934 г., он позволял себе даже такое: "Нет сегодня в мире политика, который был бы мне так же симпатичен, как Гитлер... Я люблю гитлеризм за культ иррационального". В еврейском вопросе Чиоран был предельно циничен: румыны, столетиями находившиеся под властью иноземцев, не могут позволить себе быть толерантными с национальными меньшинствами.

Нае Ионеску был патриархом, мэтром, учителем, а Элиаде - наиболее ярким представителем бухарестских "хулиганов". Чиоран писал: "Элиаде был кумиром "молодого поколения"... Газеты с его статьями мы вырывали друг у друга из рук".

Известно, что и Чиоран, и Э.Ионеско в "зрелый", парижский период старались забыть, сделать "небывшей" свою фашиствующую молодость. Чиоран сознательно заставил себя отказаться от румынского языка; Ионеску стал яростным антифашистом. Лишь Элиаде не только не каялся, но и не считал себя скомпрометированным. В своих воспоминаниях он "всего лишь" умалчивает об определенных сторонах своей деятельности; как что-то само собой разумеющееся он описывает свою работу в железногвардейских изданиях (воспроизводя названия, но не упоминая, конечно, об их "партийной принадлежности") и свои контакты с известными легионерами (не называя их таковыми). Замечательна дневниковая запись, посвященная легионерскому мятежу января 1941 года. Элиаде фиксирует, что до него в Лондоне доходят слухи о "выходках и преступлениях легионеров (рассказывали о случаях погромов, например, в Яссах)". "Выходки" легионеров в Яссах - и все. Зато подробно и сочным языком описываются "чудовищные репрессии" сначала короля, а потом и кондукэтора против легионеров.

При всем этом, сложно сказать, был ли Элиаде антисемитом. Во многом это зависит от того, какой точно смысл вкладывается в это слово. Антиеврейские высказывания проскальзывали в его статьях - в основном, как это не странно, в связи с критикой социально-экономической роли евреев в румынском обществе 1930-х гг. Религиозный антисемитизм в ортодоксальном духе был ему скорее чужд (ни говоря уж о расовом). Он даже утверждал (за что критиковался своими друзьями), что в православном Предании нигде не сказано прямо, что все евреи ответственны за распятие Мессии и не имеют шансов на спасение. Правда, есть свидетельства, что в частных беседах он высказывал куда более радикальные взгляды.

космос versus история

Сам Элиаде не относил свои работы в области истории религии к определенной школе, а исследователи его творчества и его ученики говорят о специфической и очень индивидуальной "школе Элиаде". Стиль мэтра современного религиоведения действительно легко узнаваем, а проскальзывающие в его работах концептуальные суждения не основываются на взглядах известных предшественников, в том числе Д. Фрэзера, с трудов которого началось увлечение Элиаде изучением религий. Тем не менее, мировоззрение последнего близко определенному идейному течению, оформление которого пришлось на период формирования взглядов молодого румынского ученого. Я имею в виду традиционалистов, последователей Рене Генона.

Традиционалисты расценивают современный мир как результат всеобщего упадка и разложения. Ход исторического процесса для них - инволюция, а не прогресс. Мир постепенно все больше погружался в бездны материи, все больше отдаляясь от своей духовной Первопричины. Сегодня мы живем в Конце Времен, в пред-апокалиптический период, когда деградация мира и человека достигает своей низшей точки. В качестве позитивного полюса, благодаря которому мир вообще еще существует, выступает Традиция (с большой буквы) - совокупность богоданных откровений. Поскольку с самого начала существования материального мира вектор его развития был направлен в сторону разложения, в исторической перспективе примордиальная (изначальная) единая Традиция разделилась на известные нам религиозные традиции с маленькой буквы, которые, однако, едины в важнейших мировоззренческих вопросах. Противоположный Традиции полюс - современность, "царство чистого количества". Традиция - это полнота бытия, обусловленная сакрализацией чуть ли не всех (или даже тотально всех) сторон бытия. Ничто в мире Традиции не является тем, чем оно кажется, а всегда является чем-то большим. Современный же мир десакрализован, это мир профанации. В нем явления и вещи лишены своего естественного сакрального обоснования, они плоские, чисто материальные; любая вещь современного мира - это просто вещь.

Традиционализм - это скорее мировосприятие, чем идеология. Последователи Генона принадлежали (и принадлежат) к разным религиозным традициям - христианству, исламу, даже язычеству (скорее с приставкой "нео-", хотя среди единомышленников Генона были и индуисты). Идеологические надстройки на традиционалистский мировоззренческий фундамент тоже могут быть разными.

Хотя Элиаде нельзя назвать учеником Генона, он разделял некоторые его взгляды. Особенно хорошо это видно на примере концепции "истории" Элиаде.

Как мы сегодня воспринимаем время? Нормативно - как линейный поток неповторимых событий, прицепленных друг к другу подобно вагонам поезда причинно-следственными связями, текущий из прошлого в будущее через неуловимую точку настоящего. Череда этих событий образует историю. Такое понимание, говорит Элиаде, не свойственно традиционным культурам. Для них не существует времени как такового, в нашем современном - т. е., профанном - смысле этого слова. Время традиционных культур циклично; такое мировосприятие диктуется простыми наблюдениями за природой и астрономическими явлениями. Коловращение обыденного времени "прорывается" выпадающим из его ткани сакральным временем, которое тоже, в свою очередь, повторяет то самое время, воспроизводит то, что было тогда, во время оно. Австралийский абориген, бьющий копьем дичь, не просто добывает себе пропитание - он повторяет жест мифологического культурного героя, научившего когда-то во время оно людей охоте, более того, в этот момент он и есть тот самый культурный герой в тот самый момент первого броска копья.

Для Элиаде дихотомия "истории", которой живет современный человек, и "космоса", которым живет человек традиционный, была крайне важна. В предисловии к "Мифу о вечном возвращении" он написал: "Если бы я не боялся показаться нескромным, я дал бы этой книге другой подзаголовок: "введение в философию истории".

Элиаде главное различие между современным и традиционным типом личности видел в восприятии истории. Совершенно в экзистенциалистском духе он писал о "терроре истории" - с того момента, как человек стал жить профанным временем, он потерял покой, его жизнь перестала быть осмысленной, она наполнилась ужасом. Напротив, космос традиционного человека спокоен, поскольку всегда есть уверенность, твердая почва под ногами (вспомним процитированное выше высказывание Меликова).

Но где и когда впервые время было понято так, как понимаем его сегодня мы? Кто поселил в наше сознание террор истории? Ответ логичен. Это сделал иудаизм. Именно иудаизм четко говорит о начале времени, о потоке событий, именно в еврейской Библии сформулирована концепция истории - через сакральную легитимацию истории конкретного народа. Иудеохристианская цивилизация - начало современного мира, начало профанации, убийства идиллии сакрального космоса. Правда, по мнению Элиаде, христианство "преодолевает" историзм иудаизма - ведь, согласно учению Церкви, после вочеловечения Слова Божьего, истории как таковой больше нет, она имела место только до, и лишь для того, чтобы предуготовить мир к этому Событию. В секуляризованной постхристианской современности нормативной стала именно концепция времени иудаизма.

Мне кажется, что имеет смысл рассматривать европейский фашизм как надводную часть айсберга, партийно-идеологическую надстройку на куда как более серьезном и основательном фундаменте определенной системы ценностей, противоположной нормативной в современном мире либерально-гуманистической и просветительско-прогрессистской картине мира в целом. Конечно, в реальном историческом фашизме были самые разнородные элементы, в том числе и сугубо современные (на эклектизм фашистской идеологии указывают все серьезные исследователи), но, не углубляясь далее в эту проблему, ограничусь констатацией наличия у фашизма глубоких и прочных мировоззренческих "корней".

Пример румынского историка религий позволяет рассмотреть в адекватном ракурсе идейное наследие других мыслителей ХХ века, в отношении которых напрашиваются некоторые аналогии - начиная от упоминавшихся Генона и Эволы, и заканчивая, например, Алексеем Лосевым.

Что заставляет сегодня обращаться к мировоззренческим системам, резонирующим в одной тональности с идеологией восстания против современного мира? Действительно ли гуманистически-прогрессистская парадигма выработала жизнестойкую альтернативу сторонникам "консервативной революции", готовым убивать и умирать в своей ностальгии по Традиции?

Источник: www.fatuma.net Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология