Культурология XX век. Энциклопедия.

ОГЛАВЛЕНИЕ

ТЕННИС (Tonnies) Фердинанд (1855-1936)
- нем. социолог, один из основоположников социол. науки в Германии. В 1881 защитил докт. дис. по философии в Кильском ун-те; здесь же работал до 1933 (с 1909 ~ экстраординарный проф., с 1913 — ординарный проф.). В 1909 вместе с Зомбартом, Зиммелем и М. Вебером основал Нем. социол. об-во; был первым его президентом (1909-33). На воззрения Т. оказали значит, влияние истор. школа права (Ф. К. Савиньи, Г. Мейн, Л.Г. Морган, И.Я. Бахофен), рационалистич. философия Гоббса и Спинозы, филос. взгляды Шопенгауэра и Э. фон Гартмана, социол. и экон. концепции Маркса.
Важнейшая работа Т.— “Община и об-во. (Теорема философии культуры)” (1881).В ней он ввел противопоставление двух типов социальных связей — “общины” (Gemeinschaft) и “об-ва” (Gesellschaft). Это противопоставление связано с наличием у людей двух типов воли: “сущностной” (Wesenwille) и “избирательной” (Kurwille). “Сущностная” воля представляет собой волю об-ва как целостного “тела”; она преимущественно иррациональна и внеиндивидуальна; это “воля, поскольку в ней содержится мышление”. “Избирательной” же Т. называет суверенную волю индивида, стоящего перед рац. выбором; это “мышление, поскольку в нем содержится воля”, расчлененная социальная воля. Человеку в любом об-ве присущи оба типа воли; и оба они находят выражение в его социальном поведении. Проявлением “сущностной” воли в об-ве является аффективное, традиц. и ценностнорац. поведение, проявлением “избирательной” — целерац. поведение, направленное на достижение рационально поставленной цели и использующее для этого рационально адекватные средства (прежде всего базирующееся на рац. обмене).
“Сущностная” воля создает условия для общения и является фундаментом “общинных” социальных связей, включающих родств. отношения, отношения соседства и отношения дружбы; в общинных социальных связях значит, место занимают элементы эмоц. привязанности и спонтанности. Сфера “общинной” жизни является сферой преимущественного проявления “женственности”: это мир личного общения, домашней жизни и домашнего хозяйства, обществ. единения людей, ремесла и рукоделия, мир деятельности как самоцели, мир спонтанности и наивной красоты. К преимущественно “общинным” типам хозяйственной деятельности относятся земледелие (как сфера единения человека с землей) и ограниченное узкими семейными или цеховыми рамками
250
ремесленное производство. “Общинные” социальные связи доминируют в сельской жизни. “Сущностная” воля является источником таких важных компонентов культуры, как религия, изящные искусства, танец, музыка, язык. Общий эмоц. тон общинного образа жизни — простосердечие, свободное самовыражение и спонтанность настроений. Мир “общины” — благоприятная почва для развития воображения и человеч. фантазии.
“Избирательная” воля создает иной тип социальных связей — “об-во”. Деятельность, ею предопределяемая, не замыкается на самой себе, а характеризуется направленностью вовне (Т. характеризует ее как преимущественно “мужскую” деятельность). Типичными формами такой деятельности является торговля, для к-рой свойственно противоборство частных индивидуальных воль, промышленность, к-рой присуще противостояние человека неподатливой, сопротивляющейся, чуждой и враждебной материи, и наука, дающая человеку интеллектуальное господство над природой. Деятельность, продиктованная “избират.” волей, не является самоцелью; она всегда бывает средством для достижения целей; характерными ее свойствами является оформленность, формальность и искусственность как отсутствие наивной непосредственности. Мир “общества”, формируемый множеством “избирательных” воль, — это мир несовпадающих интересов, противоречий, противостояния, планирования, торга и рац. выбора. В фундаменте этого мира лежит принцип индивидуализма; данный тип социальных связей является типичным для крупного города.
Об-во постепенно возникает и развивается на базе общины: “непосредств. (наивная) деятельность переходит в рефлектирующую, а последняя развивается в более сознат. выбор средств и, т.о., ведет к более резкому различению целей, и, в конце концов, даже к противоположению средств целям”. Вместе с тем, “обществ.” социальные связи имеют тенденцию к вытеснению “общинных”: социальный мир исторически, по мере постепенного развития торговли и денежного обращения, промышленности, городов и науки, становится все более и более рациональным.
Понятия “общины” и “об-ва” трактуются Т. в качестве идеальных типов, как два полюса континуума, в к-ром можно разместить любое из существующих социальных образований. В каждом конкр. об-ве, как полагал Т., в той или иной пропорции присутствуют оба типа социальных связей — “общинный” и “общественный”. Констатируя истор. тенденцию рационализации социальных отношений между людьми, в области практич. политики Т. выступал как сторонник обществ. прогресса. Идеи Т. (типология “община/об-во”, а также принципы социол. объективности, проект создания формальной социологии) пользовались большой популярностью в пер. пол. 20 в., широко обсуждались и оказали опр. воздействие на развитие теорет. социологии и антропологии.
Соч.: Gemeinschaft und Gesellschaft. В., 1920; Sozio-logische Studien und Kritiken. Bd. 1-3. Jena, 1925-29; Geist der Neuzeit. Lpz., 1935; Einfuhrung in die Soziologie. Stutt., 1965; Общение и об-во // Зомбарт В. Социология Л., б.г.; Эволюция социального вопроса. СПб., 1908.
Лит.: История бурж. социологии XIX — нач. XX в. М., 1979.
В. Г. Николаев
ТЕНЬ
— универсалия культуры, возникшая из мифологии абрисов освещенности предметов и из гипотезы об автономной жизни этого абриса. Т. — своего рода знак естественного “языка” натуры, силуэтное означенье вещей и существ. Т. есть атрибут дневного мира и дневной культуры (к-рой противостоит утомительная “пестрота” цивилизации); выражение “ночные Т.” является неявной тавтологией. Т., однако, всей семантикой возможного отторжения связана с однородно сумеречным Загробьем и ночной свободой осн. персонажей демонологии. Мировая мифология загробной реальности неизбежно фиксирует его теневую фактуру, причем Т. здесь — не онтологич. мнимость, но осн. способ пост-существования (“мир Т.”, “милые Т.” — эти и подобные им словосочетания маркируют знаковое и, следовательно, смысловое присутствие мира здешнего в нездешнем состоянии и являются не метафорами, а квалификацией инородности). Ранние филос. трактовки Т. связаны с характеристиками повседневной, а не запредельной жизни (от “пещеры Платона” до соловьевского мнения о том, что подлинности этого мира — “только тени... от незримого очами”). В этом акценте Т. стала аргументом в борьбе за ценность трансцендентной реальности (монады, эйдосы, идеи; “духовные деятели” Н. Лосского; “мэон” Н. Минского; ментальные субстраты мистиков; астро-тела антропософов). Т. человека — предмет особой охоты для героев демонич. мира. Черт и бес лишены лица и Т.; последняя является для них формой алиби среди людей и “телесной” легитимизации. Т. для безличной твари (нежити) есть знак личности. Отнятие Т. у человека делает черта хозяином его жизни. Т. используется как маска живого на мертвом. Похищение или торговля Т. по условиям договора с нечистой силой приравнены к купле-продаже души. Душа есть светлая Т. бессмертия; Т. телесная есть неотменяемая память о смерти. Христианство персонифицирует эти векторы судьбы в сторожевых контрагентах всякого человека: ангел белый и ангел черный. Их борьбе за “теневой” приоритет лит-ра придала приключенч. характер (Шамиссо, Шварц). Т. удваивает предмет в реальном пространстве и в завременном существовании; отсюда — тема двойничества: от египет. “ка” (прижизненного двойника человека) и культа близнецов в архаич. культурах до образов расщепленной личности в прозе последних двух веков (“Двойник” Достоевского). Т. как самостоят, существо наделена в мифологии амбивалентными свойствами: Т. на свету неуяз-
251
вима, ее нельзя убить, подвергнуть порче или прогнать (она есть как бы оглядка предмета или существа на самого себя), но смертная Т. Аида, искусившаяся обратным воплощением в прежнее тело, возвращается в обитель ночи, если нарушено условие, поставленное ее проводнику: не оглядываться на нее в лабиринте выхода. Так вернулась Т. Эвридики в мифе об Орфее, коль скоро, по одному из толкований, попытка вернуть ее к бытию “была самочинным насилием бытия земного над областью трансцендентного” (П. Флоренский). Общим местом стали сравнения быстротечности человеч. жизни с мельканием Т. (у Тютчева: “Вот наша жизнь <...> — Не светлый дым, блестящий при луне, а эта тень, бегущая от дыма...”). Эстетика Т. знает театр Т. и искусство силуэта, вырезанного или закрашенного. Живопись осваивает Т. с открытием прямой перспективы; обратная перспектива фрески и иконы не знает Т. Чист от Т. мир сакральной образности, которая строит свою картину мира в параметрах физики иного и в ангельском пространстве света Фаворского. Т. в живописи эволюционизирует от полупрозрачных абрисов Боттичелли (“Три грации”) до утяжеленно-соматич. проработки цветной Т. в опытах импрессионистов. Поэтика Т. работает и на мимикрию реализма: чем абсурднее на полотнах Дали или в супрематич. композициях Малевича изображенные ими сюрреалистич. существа и вещи, тем рельефнее их присутствие свидетельствует тщательно выписанная фактура Т. Виртуозная философия Т. разработана в Др. Китае: инь акцентируется как затененность, что повлияло на эстетику и опыт раннего си-нема в России (С.М. Эйзенштейн). Совр. эстетика Т. недалеко ушла от геометрии плоскостного мира и пытается создать синэстезию Т. (А. Вознесенский) и особую метафорику Т. смыслов, сложно пересекающихся в стиховом пространстве контекста (см. теневую графику в конструкциях постмодерна).
Лит.: Минский Н.М. Религия будущего (Философские разговоры). СПб., 1905; Карсавин Л.П. О личности. Каунас, 1929; Дзюнъичироо Танизаки. Похвала Тени / / Восточное обозрение. Б.м., 1939, № 1; Вознесенский А.А. Тень звука. М., 1970; Каган Ю.М. По поводу слова “umbra” — “тень” // Античность и современность. М., 1972; МейерА.А. Философские сочинения. Париж, 1982; Эйзенштейн С.М. Неравнодушная природа // Эйзенштейн С.М. Собр.соч. М., 1964. Т. 3; Карсавин Л.П. Малые сочинения. СПб., 1994; Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М., 1994; Лосский Н.0. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. М., 1995.
К. Г. Исупов
ТЕОЛОГИЯ КУЛЬТУРЫ
- направление теолого-филос. мысли, рассматривающее проблемы культуры, исходя из систематизированных принципов вероучения религии.
В христ. мысли различаются протестантский (7мл-лчх, братья Ричард и Райнхольд Нчбуры, Меланд и Др.), католический (Маритен, Жильсон, Лонерган и др.) и православный (Флоренский, Федотов и др.) варианты истолкования проблем культуры.
Наибольшее развитие Т. к. получила в протестантском модернизме. Она явилась результатом пересмотра концепции социального евангелизма, культур-протестантизма (нем. и амер. теологи Гарнак, Фр. Пибоди, Ш. Мэтьюс, У. Раушенбуш и др.); его последователи видели цель религ. деятельности в переустройстве светской культуры, призывая к построению “царства Божьего на земле”, сближали идеалы социальные и евангельские. Реакцией на культур-протестантизм явилась неоортодоксальная программа К.Барта. В отличие от присущего культур-протестантизму жесткого разведения светских и религ. идеалов, философии и теологии, культуры и религии, представители теологии кризиса рассматривали процессы секуляризации и сакрализации как внутренние по отношению к религии и культуре. В работах Тиллиха была сформулирована цель — придать религ. освящение всей деятельности человека, преодолеть существующую противоположность между религией и культурой. Католич. подход к проблемам культуры был сформулирован в учениях теологов и религ. философов, утверждавших, что человеч. деятельность становится культурогенной только в том случае и в той мере, в какой ее пронизывает идея Бога.
Идеи “православной культуры” широко обсуждались в работах Бердяева, С. Н. Булгакова, Розанова, Франка и других религ. философов к. 19 — нач. 20 в. Особый интерес вызывают работы Флоренского, сформулировавшего оригинальный вариант православного богословия культуры.
К наст. времени существует большое разнообразие теол. концепций культуры. Один из вариантов их систематизации дан в работах Рич.Х. Нибура, полагавшего, что многоликость Иисуса Христа находит свое отражение и в его отношениях с культурой.
Философско-теол. и культурологич. построения теологов культуры базировались на разл. вариантах методологии диалектической теологии. Так, Тиллих опирался на метод корреляции, позволяющий соотнести проблемы человеч. жизни, заботы и трудности через содержание вероучения с их последним основанием, с Богом. Сходные проблемы занимали внимание католика Б. Лонергана, к-рый в трудах “Метод в теологии”, “Философия Бога и теология” подчеркивал, что ключевая задача совр. католич. теологии состоит в замене разрушающихся форм мышления, соединенных с вечными истинами илогич. идеалами, новыми формами мышления, к-рые согласуются с динамикой развития и с конкр. стилем совр. метода. Для православной Т.к. также характерно использование при анализе проблем религии и культуры принципа антиномичности.
К числу проблем, затронутых в Т.к., относится осмысление кризиса совр. культуры, поиск причин и путей выхода из него, создание модели религ. культуры в соответствии с осн. христ, догматами, место идеи Бога в культурно-истор. процессе и др.
252
Осн. порок совр. об-ва теологи культуры видят в том, что люди “привыкают веровать в культуру вместо Бога”. Цивилизация обозначила сферу творений рук человеческих, рожденных холодным расчетом. Занимаясь жизнеустроением, человек далеко не всегда задается вопросом о предназначении бытия и своей собств. судьбы. Причины болезни об-ва кроются в мировоззрении человека, к-рый возомнил себя богом и ограничивается своим серединным миром культуры, таящим вырождение и смерть. Секуляризация разрушает и совр. культуру, и религию.
Христианин призван быть “соработником” Божьим (I Коринф., 3,9). Эти слова ап. Павла важны для понимания сути культурно-материального творчества человека. Овладевая природой, снимая с нее таинств, покров, человек изгоняет из нее магию божеств, присутствия. Миф о вселенском могуществе человеч. разума, науки и техники вызвал к жизни господство иррациональных, слепых сил технотронной цивилизации. Она живет по своим законам, все больше и больше подчиняя себе человека, превращая его из “гармонии духа и тела”, из символа божеств, творения в простого оператора машины.
В зависимости от того, какова цель деятельности людей, что лежит в основе культуры, теологи различают разл. модели культуры. Так, Тиллих рассматривал три типа культур: “автономную”, “гетерономную” и “теономную”. Культура — плод и развитие земных усилий человека, созидание материальных предпосылок жизни и нравств. и интеллектуальных ценностей. В этом смысле культура антиномична, она носит временной характер. Религия же питается из вечности, и ее цель заключается в достижении непосредств. связи с божеств, сущностью. Именно религия сообщает культурной деятельности высшее единство и конечный смысл. Религия помогает сохранять нерукотворный образ человека и тем определяет развитие подлинной, “теономной” культуры. Следовательно, основа союза в том, что религия содержит аспекты и символы культуры, а культура несет в себе “религ. субстанцию”.
Культуру творит человек, созданный по образу и подобию Бога. В основе культуры лежит духовное наследие Творца, в силу чего культура помогает людям осознать свое место в мире, свое подлинное предназначение. Повернувшись лицом к изначальному, через идею Бога и культуру, в к-рой эта идея проявляется, человек осознает себя и может спасти об-во от губит, потенций, скрытых в человеч. природе, испорченной первородным грехом. Все виды человеч. деятельности следует подчинить культовой, к-рая, т.о., приобретает изначальное, исходное значение. Выполняя свою особую задачу — установление связи человека с миром Бога, — культ и является средоточием, “бутоном” культуры.
Влияние идей теологии культуры во вт. пол. 20 в. стало постепенно ослабевать в связи с дальнейшей трансформацией религ. сознания, появлению в зап. теологии учений “мертвого Бога”, “секулярной теологии” и др.
Лит.: Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. Т. 1-2. М., 1990; Он же. Иконостас: Избр. тр. по искусству. СПб., 1993; Пупар П. Церковь и культура. Заметки о пастырстве разума. Милан; М., 1993; Тиллих П. Избранное. Теология культуры. М., 1995; Нибур Х.Р., Нибур Р. Христос и культура. Избр. труды. М., 1996; Protestantismus als Kritik und Gestaltung. Hrsg. von P. Tillich. Darmstadt, 1929; Maritain J. Religion et culture. P., 1930; Meland B.E. Faith and Culture. N.Y., 1953; Idem. The Realities of Faith: The Revolution in Cultural Forms. N.Y., 1962; Niebuhr H.Richard. Christ and Culture. N.Y., 1951; Idem. Radical Monotheism and Western Civilization. Lincoln, 1960.
Л.П. Воронцова
ТЕОРИИ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ
- культурологи ческие и социально-психологические теории, описывающие и объясняющие человеч. поведение и социальную реальность через взаимодействие между людьми. Элементы Т.в. содержались в социологии Зиммеля, феноменологии Гуссерля и Хайдеггера, американском прагматизме Ч. Кули, У. Джеймса, Дж Дьюи, У. Томаса, теории подражания Дж. Болдуина и Г. Тарда, “социальной экологии” Р. Парка. Зиммель рассматривал взаимодействие как базовый конституирующий фактор об-ва и считал важнейшей задачей социологии изучение и описание “чистых форм социации” (устойчивых типовых структур взаимодействия, повторяющихся во все эпохи и во всех об-вах), таких, как разделение труда, господство, подчинение, обмен, соперничество, закон, обычай, аристократ, “чужак”, бедняк, простолюдин, иерархия, мода, флирт, свободное общение и т.д. Джеймс разработал концепцию “множественного Я”;
Кули — теорию “зеркального Я”, в к-рой утверждалось, что Я становится социальным лишь в коммуникации, взаимодействии с др. людьми. Эти теории оказали большое влияние на символич. интеракционизм. Амер. культуролог Э. Сепир подчеркивал важность взаимодействия для об-ва, в т.ч. и большую роль неязыковых элементов взаимодействия.
В символич. интеракционизме (Дж.Г. Мид, Г. Блумер, М. Кун, Т. Шибутани) впервые дан подробный анализ процесса социального взаимодействия. Мид рассматривал человека как “организм”, живущий в среде и взаимодействующий со средой, частью к-рой являются и др. люди. Взаимодействие между людьми рассматривалось как “символич. взаимодействие” (термин Блумера), в к-ром действия человека опосредствованы системой общих значений. Символич. (или социальное) взаимодействие — первичный процесс, в ходе к-рого вырабатываются, поддерживаются и изменяются символич. значения, и соответственно конституируется и поддерживается социокультурная реальность. Взаимодействие — источник возникновения сознания, личности (социального Я) и об-ва (всех обществ, структур), процесс, благодаря к-рому происходит социализация индивида (интернализация “объектов”); само об-во понималось как процесс, как множе-
253
ственность систем взаимодействия. В феноменологич. социологии (А. Шюц) и этнометодологии взаимодействие рассматривалось прежде всего как процесс конституирования социальной реальности (интерсубъективных значений); этнометодологи X. Сакс и Э. Щеглов в “анализе разговора” сосредоточили внимание на исследовании вербальной коммуникации. В социально-драматургич. подходе (Дж. Морено, К. Бёрк, X. Данкен, Э. Гоффман) социальная жизнь рассматривается как реализация “драматургич.” метафоры и анализируется в таких терминах, как “акт”, “актер”, “маска”, “сцена”, “кулисы” и т.д. В микросоциологии Гоффмана центр, место занимает исследование повседневных, будничных взаимодействий (беседа, приветствия, игра, движение пешеходов по улицам, поведение в местах присутствия др. людей и т.д.), а именно взаимодействия “лицом-к-лицу” как первичной формы коммуникации. Взаимодействие “лицом-к-лицу”, т.е. поведение индивидов в присутствии др. индивидов (на “сцене”), устанавливается при наличии общего фокуса внимания (объекта, темы, совместной деятельности и т.п.) и осознания участниками взаимного присутствия друг друга. В теориях “социального обмена” (Дж. Хоманс, П. Блау), исходящих из того, что цели человека (удовлетворение потребностей, или вознаграждение) могут быть достигнуты только в социальном взаимодействии, процесс взаимодействия рассматривается как постоянный обмен деятельностью (“выгодами”, или “ценностями”) между людьми. Каждый человек, по Хомансу, стремится к максимализации вознаграждения своих действий и минимализации затрат; регулярный обмен порождает в людях систему взаимных ожиданий; большую роль в регулировании обменов играет ценностно-нормативная система. Важную роль обмена подарками и услугами в жизни примитивных народов подчеркивают социальные антропологи Мосс (анализ обмена дарами в примитивных об-вах) и Малиновский (исследование церемониального обмена подарками на о-вах Тробриан). В теории действия Парсонса был выдвинут тезис о “принципиальной неопределенности” взаимодействия; в системе взаимодействия выделены 4 аналитич. компонента: совокупность взаимодействующих “единиц” (индивидов и общностей); комплекс правил и норм, структурирующих ориентации участников взаимодействия и само взаимодействие; упорядоченная система самого взаимодействия; среда, в к-рой действует система взаимодействия и с к-рой она находится в процессе систематич. взаимообмена. Начиная с 50-х гг. развернулись интенсивные исследования невербального взаимодействия, мимики, жестикуляции, кинетики (Р. Бёрдуистел). Первые эмпирич. исследования взаимодействия были проведены в 40-х гг. в США (исследования разговорного взаимодействия с помощью хронографа Э. Чэппла). Наиболее заметные эмпирич. подходы: “групповая динамика” К. Левина (изучение изменения поведения индивида через опыт участия в групповом взаимодействии); экспериментальные и лабораторные исследования взаимодействия в малых группах (Р. Билз).
Лит.: Шибутани Т. Социальная психология. М., 1969; Mead G.H. Mind, Self and Society from the Standpoint of a Social Behaviorist. Chi., 1937; Parsons T. The Structure of Social Action. N.Y.; L., 1937; Idem. Action Theory and the Human Condition. N.Y., 1978; Blumer H. Symbolic Interactionism. N.Y., 1969; Charon J.M. Symbolic Interactionism: an Introduction, an Interpretation, an Intergration. Englewood Cliffs; L, 1979.
В. Г. Николаев
ТЕОРИЯ СРЕДЫ
— учение о значении- геогр. среды в истории человечества. Своими корнями Т.е. восходит к работам франц. философа Ж. Бодена, в 16 в. первым сделавшего попытку рассмотреть вопрос о значении геогр. среды в формировании обществ, и полит, отношений. В 18 в. его последователем стал Монтескье — благодаря его трудам эта теория позднее приобрела широкую известность. В этнологию Т.е. вошла в первую очередь благодаря антропогеогр. школе. Ратцель стремился к дальнейшей разработке этой теории и форм ее применения, рассматривая ее в качестве основы этнологич. исследований. В рез-те внеистор. представления о взаимосвязях между об-вом и природой, а также в основном географически ориентированной интерпретации развития культуры геогр. среда в ее трактовке Ратцелем оказалась демиургом истории человечества. В Англии эта теория основывалась на работах Г. Бокля и его последователя Э. Хантингтона, в то время как во Франции традиции Т.е. продолжил П. Сентив. В США Т.е. сначала нашла сторонников в лице К. Уисслера и его учеников. Хотя эти ученые и не видели в геогр. среде причину конкр. формирования к.-л. культуры, они тем не менее искали в ней объяснение границ ее распространения. Дж. Стюард, к-рый со своей “культурной экологией” также представлял в США разновидность этой теории, отклонил общий геогр. детерминизм и допускал лишь в каждом случае локально ограниченные воздействия геогр. среды на развитие культуры. Все эти разновидности Т.е. всегда охватывали лишь частичные аспекты культурного развития.
Лит.: Buckle H.T. History of Civilization in England. V. 1-2. L, 1857-61; Ratzel F. Anthropogeographie. Bd. 1-2. Stuttg., 1909-12; Wissler C. The Relation of Nature to Man in Aboriginal America. N.Y., 1926; Huntington E. The Human Habitat. L., 1928; Saintyves P. Manuel de folklore. P.,1936.
И. Зельнов (Германия)
ТЕПЛОВ Николай Васильевич (1870-1905)
- философ, социолог. Окончил ист.-филолог, ф-т Моск. ун-та (1897). На Т. наибольшее влияние оказал П.Г. Виноградов. Основные работы Т. изначально были докладами в основанном В. И. Герье Историческом обществе при Моск. ун-те. В них он, один из первых в отечественной социологии, представил культуру самостоятельным предметом изучения строгой науки.
254
Т. определяет культуру как совокупность приспособлений к жизни, усваиваемых человеком через трансляцию — общение с др. человеком. Он выделил четыре вида культуры: материальная культура — приспособление внешних объектов к удовлетворению челов. потребностей; социальная культура — установление опр. отношений с себе подобными; духовная культура — формирование представлений и установление связей между ними; коммуникативная культура — совокупность средств общения между индивидами, включая язык. Т. формулирует общий закон культурного развития: культурные приобретения передаются независимо от биол. наследственности через коммуникацию, поэтому культурное развитие человека не совпадает с биол.
Признание культуры специф. видовым признаком человека первично в концепции об-ва как истор. усложнения социальных отношений, основанных на обмене услугами. “Сознание взаимной зависимости одного индивида от другого и готовность удовлетворить какую-либо потребность другого индивида ради того, чтобы он удовлетворил какую-либо из моих потребностей” — изначальный связующий элемент об-ва. В истории Т. указывает четыре типич. формы об-ва: семейно-родовая община, городская община, правовое гос-во, капиталистич. строй.
Безотносительно к социальной структуре, в истории культуры Т. оперировал понятием “истор. течение”, полагая его культурной формой, с одной стороны — разложимой на группу слагающих ее конкр. сил (признаков), а с др. стороны — выражаемой условной формулой. Методом исследования истор. культуры у Т. является сравнит, анализ текстов.
Соч.: Схоластика как культурно-психол. явление // Вопр. философии и психологии. М., 1901. кн. 58; Что такое культура и что такое гениальность с т.зр. развития культуры. М., 1902; Классификация социальных наук в связи с типичными формами социальной организации. М., 1903.
Лит.: М.Р. Реформированная социология: [Рец. на кн.: Теплов Н.В. Классификация социальных наук в связи с типичными формами социальной организации] // Рус. богатство. СПб., 1903. № 10, [Отд. 2]; Кареев Н.И. Основы русской социологии. СПб., 1996.
А.Т. Трошин
ТЕХНОСФЕРА
— область действительности, для к-рой характерно применение техники. В более узком смысле понятие Т., появившееся в 40-50-е гг. в работах заруб, сайентологов и социологов техники как отклик на НТР, употребляется при характеристике совр. цивилизации, для к-рой специфично проникновение сложной машинной техники во все сферы деятельности.
Неоднозначность трактовки понятия Т. в филос. и культурологи ч. теориях связана как с противоречивым отношением к научно-техн. развитию (противоборством сциентизма и антисциентизма, характерным для вт. пол. 20 в.), так и с отсутствием точного общепринятого понятия техники, производным от к-рого является понятие Т. Спектр определений техники варьируется от достаточно узкого — “механич. и автоматич. орудия производства” (Массачусет. технол. школа), до предельно широкого — любые объекты, создаваемые человеком для реализации своих целей, выступающие как средства их достижения (в таком понимании к технике относятся не только любые орудия труда, но и транслируемые комплексы навыков, умений, технологий) — характерного для европ. социальной антропологии. Понятно, что в зависимости от того или иного подхода к технике существенно изменяются как топологич., так и истор. границы Т.
В совр. культурологии более принята широкая трактовка понятий техники и Т., поскольку она позволяет существенно расширить контекст исследований за счет отнесения к технике не только материальных орудий, но и идеациональных навыков и технологий, а также существенно сместить исследоват. акцент с описания процессов технол. развития на анализ истор. взаимодействия техники и человека в социальном (влияние техн. развития на модернизационные процессы, социальную стратификацию, экономику, политику), психологическом (восприятие и освоение человеком техники, техника и психология малых и средних групп, инженерная психология), собственно культурном (техника и аксиологич. нормативы, техника в культурном творчестве, техника в культурной коммуникации) аспектах. Однако чрезмерно широкое толкование понятий техники и Т. таит в себе опасность “размывания” исследоват. контекста (поскольку практически любой культурный объект может в опр. ситуациях выступать как средство или орудие). Поэтому, выделяя Т. как часть искусств, “культурного” мира, необходимо четко определить ее место в этом мире как совокупности искусств. средств освоения человеком окружающего природного и культурного пространства, специфич. особенностей техники: прагматизма, орудийности, информ. замкнутости.
Принципиальными исследоват. задачами применительно к Т. являются определение ее границ (т.е. выявление собственно Т.) и ее историко-генетич. типологии. Определение границ Т. подразумевает выявление следующих аспектов:
— существующая техника, ее типология, сферы ее применения;
— взаимоотношения техники и науки, наличие прямой и обратной связи между научным и техн. развитием;
— статус техники в об-ве, ее влияние на социодинамику;
— соотношение между собственно техникой (материальными орудиями) и технологиями (идеациональными техн. навыками, умениями), механизмы трансляции технол. навыков.
255
Историко-типологически принято делить развитие техники на этапы ручных орудий (техн. приспособления — лишь более совершенные “продолжения” чело-веч. органов, человек же — гл. исполнитель работы), машинный (механич. приспособления самостоятельно выполняют ряд функций, регулируемых и контролируемых человеком), автоматический (механич. и электронные устройства способны выполнять не только физич., но и логико-математич. операции и последовательности операций, функции человека сводятся к контролю и управлению). Выделение и локализация этих этапов достаточно условны, но позволяют наметить осн. вехи истор. развития техн. средств и Т. Техника классифицируется также по сферам ее применения (транспортная, военная, бытовая и т.д.), по использованным в ней технологич. принципам (механич., электронная, гидравлич. и т.д.), степени участия человека в ее работе (ручная, полуавтоматич., автоматич.), практически каждая сфера применения техники формирует собственный терминологич. аппарат для обозначения техн. средств. Адекватной типологии для Т. не выработано, однако анализ техники с т.зр. этих классификаций в основном определяет облик Т.
Сформировавшись в рамках зарубеж. сайентологии и социологии техники, понятие Т. долгое время применялось практически только для анализа совр. внутр. проблем техн. развития и характеристики социальных процессов с т.зр. влияния на них техники. Значимой тенденцией в философии и культурологии последнего времени является переход от однозначно оценочных декларативных работ за или против техн. прогресса, к более содержательным исследованиям роли техники в существовании об-ва и культуры, постепенная экстраполяция понятия Т. на истор. исследования и исследования локальных культурных общностей.
Лит.: Омаров А.М. Техника и человек. М., 1965; Епископосов Ю.Л. Техника и социология. М., 1967; Мелещенко Ю.С. Техника и закономерности ее развития. Л., 1970; Новая технократич. волна на Западе. М., 1986; ЮхановА.Л. Совр. зарубеж. социология техники. М., 1992; Анисимов К.Л. Человек и техника: Совр. проблемы. М., 1995; Callage F. Technical Revolution and Society. N.Y., 1987; Fogger H., Mines G. Technosphere: Open Researches. V. 1-2. Boston, 1991.
А.Г. Шейкин
ТИЛЛИХ (Tillich) Пауль (1886-1965)
– нем.-амер. христ. мыслитель, теолог, философ культуры. Получил богословское образование в ун-тах Берлина, Бреслау, Галле. Д-р философии и теологии. Обе диссертации — филос. и теол. — были посвящены философии позднего Шеллинга, оказавшей особое влияние на формирование богословских и филос. позиций Т. До 1933 — проф. философии в Марбурге и Франкфурте. Участник движения “религ. социализма” в 20-30-е гг. в Германии. С приходом к власти нацистов эмигрировал в США. С 1933 — проф. Нью-Йорк., с 1955 — Гарвард, ун-тов. Гл. проблемы творчества Т. — христианство и культура: место христианства в совр. культуре и духовном опыте человека, судьбы европ. культуры и европ. человечества в свете евангельской Благой вести. Эти проблемы рассматриваются Т. в терминах онтологии и антропологии, культурологии и философии истории, христологии и библейской герменевтики. Т. стремится к систематизации своей доктрины, построению “систематич. теологии”, внутренне связанной единым мотивом. Теология и онтология внутренне едины, их нельзя разделять, говоря об общих основаниях его культурологии. Пытаясь построить свою систему как альтернативу двум крайностям протестантской мысли — “либеральной теологии” 19 в., “растворяющей” веру в морали и светской культуре, и “диалектич. теологии”, отрицающей всякую связь между ними, — Т. сближает понятие о Боге с категорией бытия, понимаемого как основа всего сущего, к-рая изначальной всяких разделений, в т.ч. разделения на “имманентное” и “трансцендентное”. Бог и “трансцендентен” миру, и “имманентен” ему как основа и глубина мира, непосредственно постигаемая человеком в его духовном опыте. Поэтому Т. предпочитает пользоваться понятием “Безусловного”, подчеркивающим непосредственность опыта переживания Безусловного человеком. “Безусловное есть качество, а не бытие. Оно характеризует то, что составляет нашу предельную и, следовательно, безусловную заботу”, — пишет Т. Забота человека о безусловном смысле своего бытия свидетельствует, что человек внутренне связан с бытием, с Богом, но отчужден от Него в своем земном существовании, и потому состояние “предельной заботы” неотделимо от человеч. бытия. Это состояние заботы и взыскания смысла, “тоски по Безусловному” и есть религиозность, фундаментальная характеристика человека и основа человеч. культуры. Критерием глубины культуры для Т. является религ. опыт, всегда в культуре присутствующий, хотя бы неявным и парадоксальным образом. К богословию, или теологии культуры, Т. обращается во всех своих работах — от первого публичного выступления в Берлин. Кантовском об-ве в 1919 до одной из последних работ (“Теология культуры”, 1959). Две осн. установки определяют лицо “теологии культуры”: критика совр. европ. культуры, все более теряющей связь со своими христ. корнями и все более опустошенной и бессмысленной; и поиски религ. измерения во всякой культуре, равно как в бытии человека, морали и истории. Обе установки известны христ. мысли изначально: первая — как оппозиция “Академии и Церкви”, “Афин и Иерусалима”, провозглашенная Тертуллианом; вторая — как патриотич. путь освящения, воцерковления, христианизации культуры (в частности, эллинской мудрости как “детоводительницы ко Христу”). Последняя установка задает специфич. направленность исканиям мыслителей рус. Ренессанса нач. 20 в. и после — рус. эмиграции, современникам Т.: С. Булгакову, Федотову, Ильину, Вышеславцеву, Зеньковскому. Попытки “догматич. обоснования культуры” (С. Булга-
256
ков) и воссоздания именно христ. культуры не могли не взволновать Запад, где расхождение светской культуры и христианства становилось все более глубоким и ставило мыслителей перед дилеммой “или — или”, склоняя либо к радикальной переоценке ценностей европ. культуры, либо к искажению христ. вероучения в угоду совр. реалиям (“миру сему”) — судьба многих течений зап. богословского модернизма. Опр. созвучие философии культуры Т. этим движениям рус. мысли, очевидно, можно объяснить не только общими истоками, в частности философией Шеллинга (повлиявшего на рус. мысль через философию Всеединства), но и воздействием на Т. творчества Достоевского, а также рус. эмиграции.
Религ. опыт, согласно Т., следует понимать экзистенциально (близость Т. Кьеркегору и европ. экзистенциализму здесь наиболее очевидна), как состояние предельной озабоченности Безусловным, к-рое — называем ли мы его Богом, бытием или к.-л. иным именем — не может быть для нас внешним объектом. Безусловное всегда присутствует в глубинах человеч. экзистенции и творимого ею культурно-истор. мира: “Религия есть субстанция культуры, — говорит Т., — культура есть форма религии”. В зависимости от того, как соотносятся субстанция и форма, Т. выделяет три типа культур: “теономную”, “автономную” и “гетерономную”. Все три суть идеальные типы, в чистом виде их нельзя найти в истории. В каждую эпоху имеются все три типа, но один из них доминирует. “Теономной” Т. называет культуру, все формы к-рой пронизывает и направляет сознание присутствия Безусловного. Культура теономна не в том смысле, что Бог непосредственно полагает ее законы, но в том, что она во всех своих проявлениях открыта Безусловному и обращена к нему. Божественное здесь “не проблема, а предпосылка”, его “данность” очевиднее данности чего-либо другого. При этом религия не становится особой формой жизни или культуры, внешне управляющей другими формами, но пронизывает изнутри все действия, мысли и переживания человека. Теономия снимает дистанцию между религиозным и светским, культура в целом становится выражением безусловного значения, в ее символах скрыты ответы на “последние вопросы”. В “автономной” культуре культурная форма как бы заслоняет собой религ. субстанцию, в ней пытается утвердить себя автономный разум, не озабоченный “последними вопросами” и ориентированный на этот мир. Автономия заменяет мистическое рациональным, анализирует, чтобы затем осуществить рац. синтез, вводит техн. контроль во все сферы жизни, основывает мораль на индивидуальном совершенствовании, а религию — на личном решении. Вместе с тем, автономия не противостоит теономии и Безусловному. Автономная культура религиозна не прямо, а опосредствованно — через форму, обладающую “логосной” структурой, через логос, имманентный реальности. Автономия означает принятие структур и законов реальности такими, какими они представлены в сознании человека, в законах и структурах его разума. История представляет собой чередование эпох с преобладанием теономного и автономного принципа (этой идее близки мысли Флоренского о чередовании в истории “ср.-век.” и “ренессансного” типов культур). Примерами автономных культур могут служить классич. Греция, Просвещение 18 в., европ. культура с сер. 19 в. по наст. время. Если теономия оказывается рано или поздно утраченной, автономия культуры не может подавляться, теономия не может быть воссоздана искусственно, путь автономии должен быть пройден до конца, пока не будет внутренне исчерпан. Автономия способна существовать столько, сколько она может удаляться от религ. традиции прошлого, не теряя окончат, связи с нею. История автономных культур, все более теряющих духовные основы, есть история их постепенного, но неуклонного опустошения и заката. Вместе с тем любые попытки искусственно формировать или замедлять этот процесс, навязать автономной культуре внешний для нее закон, религиозный или светский, губительны и для культуры, и для религии. Эти попытки, для к-рьгх Т. использует понятие “гетерономии”, игнорируют логосную структуру мира и человеч. разума. Религия, действуя гетерономно, перестает быть субстанцией культуры и источником ее жизненной силы, она становится частью культуры и разделяет с ней судьбу ее заката. Грани культурных типов подвижны: теономия может выродиться в гетерономию, что вызовет реакцию автономии (пример — переход от позднего ср.-вековья к Ренессансу в Европе). Автономия, после временного торжества, может снова быть частично снята в новой теономии, как в конце античного мира и в анти-автономных позициях протестантской ортодоксии и контрреформации. Однако автономия не противостоит теономии так, как ей противостоит гетерономия; теономия есть ответ на вопрос, заключенный в автономии, на к-рый в рамках автономной культуры нет ответа, — на вопрос о предельном смысле жизни и культуры. Идеал теономии никогда не реализуем полностью в границах истории: субстанция и форма, стремясь к синтезу, всегда разрушают достигнутое состояние равновесия. Вместе с тем даже в полностью автономной культуре, какой является совр. европ. культура, сохраняется измерение Безусловного, хотя бы и в негативной форме переживания пустоты и бессмысленности. Таков, по Т., религ. смысл произведений Кафки, Бодлера, абстр. живописи или театра абсурда. Потеря культурой ее смысловой субстанции, отчуждение человека от “собств. основы и глубины”, концентрация его деятельности на методич. исследовании и преобразовании внешнего мира и идущая отсюда утрата измерения глубины в отношениях с реальностью — симптомы того, что 20 в. обнаруживает пределы автономной культуры. Но тем самым, подчеркивает Т., открывается путь новой теономии. “Решающим событием, обусловившим поиски смысла в 20 в., — пишет Т. в кн. “Мужество быть”, — была потеря Бога в 19 в.”. Именно теперь, когда эта потеря и ее последствия для человека и культуры становятся ясными, возникает
257
творч. напряжение и ожидание новой теономии, осуществление к-рой знаменует поворотный момент истории — “кайрос” (греч. слово, означающее время, в смысле, отличном от слова “хронос” — исчислимое, колич., “хронологич.” время; “кайрос” — время сбывания, свершения, осуществления). Смысл истории, по Т., связан с такими моментами времени, когда бытие (Бог) открывается человеку. В Новом Завете кайрос — время Вочеловечения Слова Божьего в Иисусе Христе, время Крестной смерти и Воскресения Спасителя, время, “когда времени больше не будет” — время установления Царства Божьего. Отсвет этого единств. Кайроса ложится и на события временной, эмпирич. истории, и на историю культуры, к-рая, как часть истории в целом, направляется Промыслом. Кайрос есть пришествие Иисуса Христа, пишет Т. в статье “Кайрос”. Кайрос в его общем и специфич. смысле для философа истории есть каждый поворотный пункт в истории, когда вечное судит и преображает временное. Кайрос в его особенном смысле, — кайрос, решающий судьбу нынешней ситуации, есть приход новой теономии на почву секуляризованной и опустошенной автономной культуры. Эсхатологич. перспектива, в к-рой Т. видит совр. культуру и о ней рассуждает, присутствие в культурологии не только эмпирически-горизонтальных, но и духовно-вертикальных осей, соотнесение культурологич. оценок с общим смыслом истории и ее судьбой суть достоинства, ставящие “Теологию культуры” в ряд культурологич., филос. и теол. классики 20 в.
Соч.: Gesammelte Werke. Bd. 1-14. Stuttg. 1959-75; Das Damonische: Ein Beitrag zur Sinndeutung der Geschichte. Tub. 1926; The Interpretation of History. N.Y.; L., 1936; Protestant Era. Chi., 1948; Systematic Theology. Chi., 1951; The Courage to Be. New Haven, 1952; Theology of Culture. N.Y., 1959; Христианство и мировые религии. М., 1994; Избранное: Теология культуры. М., 1995.
Лит.: Armbruster C.J. The Vision of P.Tillich. N.Y., 1967 (библ.); Bertinetti I. P.Tillich und die Krise der Theologie. В., 1977 (библ.).
О. Я. Зоткина
ТОДОРОВ (Todorov) Цветан (р. 1939)
- франц. структуралист, теоретик культуры. В центре его теории символов находятся проблемы эстетики и поэтики, специфики творч. процесса и восприятия искусства. Его перу принадлежат труды, посвященные Боккаччо, Руссо, Бахтину, поэтике прозы и лит. жанрам, интерпретации знаков и значений в искусстве. В книге “Символизм и интерпретация” (1978) Т. выдвигает гипотезу о сосуществовании разл. теорий символов в истории культуры, к-рое оказалось возможным благодаря принципу дополнительности, обеспечивающему плюрализм интерпретаций худож. творчества. Он сопоставляет две стратегич. линии интерпретации зап. цивилизации — истор., связанную с патристич. традициями толкования Библии в классич. филологии, и теор., направленную на анализ лингвистич. структур.
В структурной лингвистике различаются три уровня символизации: лексич., смысловой и контекстуальный. Т. исходит из того, что в лит-ре косвенный смысл высказывания, символика речи всегда важнее прямого смысла. Источники различий между прямым и косвенным смыслом текста, выраженным и подразумеваемым на лексич. уровне, многообразны. Они имеют временной аспект (выраженное предшествует подразумеваемому), лингвистич. основу (прямой смысл основан на словах, косвенный — на звуке, фразе или произведении в целом), способ восприятия (выраженное воспринимается благодаря правилам грамматики, подразумеваемое — исходя из общего контекста). Рез-т этих различий — оппозиция между простым пониманием текста, связанным с прямым смыслом, и тем особым шармом, к-рый рождается в рез-те символич. интерпретации его косвенного смысла в метафорах, аллюзиях, аллегориях, эвфемизмах, гиперболах, иронии. Косвенный смысл может быть центростремит. (внутренне присущим произведению) и центробежным, возникающим в рез-те включения произведения в более широкий контекст.
Т. считает сравнение знака и символа принципиально неправомерным: это феномены разнопланового порядка, как солнце и растения. В сопоставлении же нуждаются символы и ассоциации. Ассоциации возникают не между означаемым и означающим, а между словами и фразами в рез-те соотношения, подчинения, детерминизма, обобщения, заключения. Ассоциация дискурсивна, в речи присутствуют оба ее объекта. Символ же упоминает лишь один из объектов: в рез-те воспринимающий понимает речь, но интерпретирует символ. Производство и восприятие символов — две стороны одного процесса, их нужно изучать симультанно: текст или речь становятся символическими, когда путем интерпретации мы выявляем их косвенный смысл. Типы речи тесно связаны со способами ее интерпретации: эпич., лирич., драматич., эпистолярным, научным, дидактич., истор. и т.д. Обобщение этих способов Т. считает задачей частной теории, тогда как общей теорией является лингвистич. символизм.
Текстуальные признаки символа делятся на синтагматич. (сравнение внутри совр. контекста) и парадигматич. (сравнение с коллективной памятью). Синтагматич. признаки характеризуются нехватками (противоречиями) и излишествами (повторами, тавтологией). Парадигматич. признаки ориентированы на “культурное правдоподобие” — совокупность норм и ценностей, уместных в данном об-ве в опр. истор. момент его развития. Парадигматич. и синтагматич. контексты раскрывают природу косвенного смысла, способного накладываться на любой текст, как это происходит в ре-лиг. и психоаналитич. интерпретациях, при эзотерич. чтении, в алхимии, астрологии.
Идеи синтеза структуралистич. и историко-содержат. подходов к лит-ре Т. развивает в книге “Жанры речи” (1978). Он рассматривает лит-ру как структурную
258
и функциональную целостность. Ее функциональная сторона включена в более широкую систему, социо-культурный контекст. С ней будут связаны исследования соотношения подражания и вымысла в истории лит-ры. Структуралистский анализ сосредоточится на системе и форме произведений искусства, проблемах языка и поэтики. Структуралистское определение литры как самодовлеющей языковой системы дополнится концепцией лит-ры как открытой системы, включающей в себя такие жанры, как публицистика, полит, и юрид. лит-ра, пословицы, загадки, считалки и т.д. В отличие от структуралистских конструкций постмодернизм в лит-ре ведет читателя от неизвестного к непознаваемому. Конструирование оказывается невозможным, как при шизофрении, происходит деконструкция чтения.
Не ограничиваясь исследованием лингвистич. и эстетич. функций речи, Т. разрабатывает проблемы истор. эволюции места и роли речевого акта в контексте культуры, этич., полит., социальные функции речи. В книге “Завоевание Америки. Проблема другого” (1982) Т. рассматривает историю открытия Америки Колумбом как модель человеч. отношений на стыке ср.-вековья и Нового времени, двух культур — европ. и инд. Названия глав книги соответствуют этапам отношения к другому человеку, другой культуре: “Открыть — завоевать — полюбить — узнать”. Эту цепочку автор рассматривает как переплетение этич., эстетич., семиотич. категорий, позволяющих адекватно интерпретировать знаки, раскрывать символич. смысл коммуникации, изучать герменевтич. и риторич. аспекты речи.
Задаваясь вопросом, почему испанцам удалось победить индейцев, Т. выдвигает гипотезу, что это оказалось возможным благодаря коммуникативному превосходству европейцев и их системы знаков. Знаки у аборигенов как бы автоматически вытекали из мира, они не направлены на манипулирование другими людьми. Европ. же знаковая система имеет целью диалог с человеком, а не с миром. Испанцы превзошли индейцев в межличностной коммуникации, оказались активнее и стали победителями. Но победа эта проблематична: завоевав мир, европейцы утратили возможность интегрироваться в него. Мечта о добром дикаре была иллюзорной: мертвый или ассимилированный абориген свидетельствовал о том, что победы чреваты поражениями. Пафос эстетики Т. — в призыве к пониманию других культур, их познанию, любви к ним.
Место совр. культуры — между логосом и мифом, наукой и искусством. Дополняя друг друга, они позволяют познать себя и других, сопротивляться тоталитарной власти, вытесняя ее с истор. сцены при помощи культуры. Полюбить, узнать и покорить других можно только путем диалога культур, признания их равенства на основе различия. Синтезу всего лучшего, что накоплено мировыми культурами Запада и Востока, Севера и Юга, способствует развитие искусством и эстетикой импровизационно-адаптационных возможностей человека.
Соч.: Symbolisme et interpretation. P., 1978; Les genres du discour. P., 1978; La conquete de 1'Amerique. La question de 1'autre. P., 1982; Face a 1'extreme. P., 1991; Les morales de 1'histoire. P., 1991.
Н.Б. Маньковская
ТОЙНБИ (Toynbee) Арнольд Джозеф (1889-1975)
-англ. историк, философ, дипломат и обществ, деятель, создавший один из наиболее оригинальных вариантов концепции локальных цивилизаций. Если “ранний” Т. (10-е гг.) видел в нац. гос-ве осн. единицу всемирной истории, а “средний” (20-40-е гг.) искал таковую в локальных цивилизациях, то “поздний” (50-70-е гг.) движется от изучения высших религий к всеохватывающему, “экуменическому” видению развития человечества. Именно это отличает его от Шпенглера, полагавшего, что существование человечества — “пустой звук”. Для Т. совершенно неприемлем натурализм автора “Заката Европы”, его вывод о тотальной разобщенности и непроницаемости культур друг для друга. Построения Т. базируются на учении Юнга о “коллективном бессознательном”, а также на “философии жизни” Бергсона. “Ядро” мировоззрения Т. — религ. взгляд на универсум, претерпевший эволюцию от христианства к мистич. пантеизму “эксхристианского” толка. Религиозно-мистич. взгляд на историю и внимат. изучение фактуального материала, эмпирически фиксируемых регулярностей, на к-рых базируются типологич. конструкции глобально-теор. плана, — отличит, черта творчества Т.
Неизменные черты родовой природы человека составляют, по Т., основу единства истории, просматривающегося в многообразии локальных цивилизаций. К их числу Т. относит присущие человеку сознание, волю, способность к различению добра и зла, религиозность. Именно религия и задает возможность сплочения людей в истории, их единства в поиске финального смысла бытия. Если об-во трактуется Т. как целостная система отношений между людьми, то в своем понимании культуры он соглашается с П. Бегби, к-рый видит в ней надбиологич. регуляторы поведения людей, и Крёбером, говорящим о ее ценностной природе.
Цивилизация, избираемая Т. в качестве единицы членения истор. процесса, отождествляется с состоянием об-ва, при к-ром появляется творч. элита, свободная от вовлеченности в воспроизводство материальной жизни. Принадлежащие к ней администраторы, профессиональные солдаты и священники наделены, по Т., даром мистич. порыва, ведущего к универсализации всемирно-истор. процесса. Именно они создают неповторимый духовный облик каждой цивилизации, находящий воплощение в ее символах. Важнейший шаг на пути цивилизации был совершен в ходе “неолитич. революции”. Вместе с появлением очагов цивилизации в бассейнах Нила, Евфрата и Тигра в 3 тысячелетии до н.э. прежде господствовавшая в жизни человечества разъединит, тенденция получила противовес в виде объединительной. Т. говорит о существовании в исто-
259
рии 36 цивилизаций, среди к-рых им прежде всего выделяются получившие полное развитие и неудавшиеся (несторианская христ., монофизитская христ., дальне-зап. христианская и др.). Цивилизации, получившие полное развитие, он подразделяет на независимые и сателитов. Первые, в свою очередь, делятся на цивилизации, не связанные с другими (среднеамер., андская), цивилизации, не являющиеся производными от других (шумеро-аккадская, егип., эгейская и др.); цивилизации, порожденные иными (сирийская, афр., православно-христ., зап. и др.).
Первоначально Т. полагал, что античная история дает единственно уникальный образец, выявляющий все грани процесса, проходимого локальной цивилизацией. Позднее под огнем критики он выдвинул еще две классич. модели цивилизационного развития — китайскую, при к-рой попытки реализации идеала универсального гос-ва прерываются периодами торжества разъединит, тенденций и беспорядка, и диаспорическую, связанную с существованием в истории народов (армяне, евреи, левантийцы), живущих среди других, но не теряющих черты собств. самобытности. Хотя эти цивилизационные модели и рассматриваются как дополнение античной, именно она всегда оставалась для Т. основой схематизации эволюции локальной цивилизации, проходящей стадии генезиса, роста, “надлома” и падения. Становление цивилизации есть ответ на вызов социально-природного окружения. Ее генезис Т. связывает с деятельностью “твор. меньшинства”, способного принять вызов и дать на него подобающий ответ. Вслед за рождением цивилизации идет ее рост, осуществляемый твор. элитой, ведомой мистическим “жизненным прорывом”. Критерии роста цивилизации — увеличение ее духовной независимости и самодетерминации. Надлом ее Т. связывает с утратой силы и самоуспокоенностью элиты, проявляющейся в “идолизации эфемерных институтов”, непомерном превознесении техники, “интоксикации от побед” и т.д. Причиной тому — утрата “жизненного порыва”, итог — утрата цивилизацией внутр. единства и способности к самоопределению. На стадии дезинтеграции “твор. меньшинство” неспособно дать отпор восстанию “внутр. пролетариата” и вторжению варваров — “внешнего пролетариата”. Однако дезинтеграционная тенденция имеет своей полярностью интеграционную, проявляющуюся в создании универсального гос-ва, универсальной церкви и варварских военных банд. И если универсальное гос-во и варварские формирования — достояние прошлого, то универсальная церковь всегда принадлежит будущему, осуществляя функцию связующего звена в истории.
В поздний период своей деятельности Т. подчеркивал, что тенденция единения разл. цивилизаций преобладает над изоляционистской. Она проявляется не только в их сосуществовании, культурном обмене и порождении родств. цивилизаций, но и в феномене ренессансов, воскрешении традиций, забытых ценностей в новом истор. контексте. Объединит, тенденция в истории человечества во многом связана с религиями, именуемыми Т. “высшими”. Относя к ним зороастризм, иудаизм, буддизм, христианство и ислам, он особенно высоко оценивает роль трех последних мировых религий.
Судьба единения человечества в нашем столетии, как никогда ранее, зависит от эволюции зап. цивилизации, находящейся в состоянии кризиса с начала Нового времени; она утратила христ. фундамент; верх одерживают “постхрист. идеологии” — национализм, индивидуализм и коммунизм. Критикуя эгоизм развитых стран Запада, Т. призывает их осознать важность решения глобальных проблем современности. Гос-ва с разл. строем должны идти по пути мирного сосуществования, использования достижений научно-техн. революции, рожденной цивилизацией Запада. Одновременно Т. полагал, что иудеохрист. монотеизм, культивирующий дух покорения мира, должен уступить место пантеистич. религиозности, призванной устранить дух насилия над природой и способствовать единению человечества.
Соч.: Change and Habit. L., 1966; Mankind and Mother Earth. L., 1978; A Study of History. V. 1-12. L, 1934-61; The Toynbee-Ikeda Dialogue: Man Himself Must Choose. Tokyo; N.Y., 1976; Постижение истории. М., 1991; 1996; Цивилизация перед судом истории. М.; СПб., 1996.
Лит.: Маркарян Э.С. О концепции локальных цивилизаций. Ер., 1962; Конрад Н.И. Диалог историков // Конрад Н.И. Избр. труды. М., 1974; Рашковский Е.Б. Востоковедная проблематика в культурно-истор. концепции А.Дж. Тойнби. М., 1976; Григорян Б.Т. Философия и философия истории // Философия и ценностные формы сознания. М., 1978; Семенов Ю.Н. Социальная философия А. Тойнби. М., 1980; Губман Б.Л. Смысл истории. М., 1991.
Б.Л. Губман