Чучин-Русов А. Конвергенция культур

ОГЛАВЛЕНИЕ

8. О "подвижной" и "неподвижной" истории

Лишь во второй половине XX века история культуры стала рассматриваться широким кругом специалистов разных стран не только как история развития, т.е. история культурных изменений, но и как история культурных повторений. Первая точка зрения всегда была для Нового времени более очевидной и традиционной, хотя и вторую не следовало бы ограничивать инновациями XX века - сенсационными работами О. Шпенглера, А. Тойнби, К. Ясперса и, прежде всего, представителей французской школы так называемой "Новой исторической науки" (ЛеФевр, Ф. Бродель), само название которой обнаруживает генетическую связь с "Основаниями новой науки" итальянского философа и историка Дж Вико (1725).

Повышенный и постоянный интерес к "неподвижной" истории культуры, к генетической взаимосвязи различных областей науки, искусства, вообще творчества, после публикации не оцененной по достоинству современниками книги Вико впервые проявили немецкие романтики в конце XVIII - начале XIX вв. Они породили новую для Европы культурную волну, то спадавшую, то накатывающую с новой силой на протяжении двух последних столетий. Романтики рассматривали культуру как некую совокупность пульсаций - восхождения и схождения в единый центр различных тенденций культурного творчества, как единый процесс общечеловеческого бытия и некое надысторическое целое.

Эта так и не сошедшая на нет культурная волна, сопутствующая основной волне классицистически-ренессансного толка, была усилена и подхвачена творческими исканиями А. Шопенгауэра, обратившегося в своих метафизических построениях к образу буддийской нирваны, трудами его последователя Ф.Ницше, выдвинувшего идею о том, что в культуре нет прогресса и что культурфилософия с естественной неизбежностью должна устремиться в лоно новоязыческого натурализма, А- Бергсона, рассматривавшего жизнь как метафизически-космический процесс, и других. При этом вопрос о "подвижности" или "неподвижности" истории, о мозаической раздробленности или единоцельности культуры почти всегда рассматривался в контексте природно-культурных взаимосвязей. Уже в XX веке П.Флоренский писал, что природа и культура существуют не вне друг друга, а лишь друг с другом, что человек как носитель культуры ничего не создает, но лишь образует и преобразует стихийное, что в основе всякого явления культуры лежит некое природное явление.

Представления о времени как фундаментально-базовой категории любого исторического или естественнонаучного исследования претерпевали столь же существенные изменения, сколь великим оказывался соблазн решительно переосмыслить и представления об истории. Начиная с XIX в., эти представления постепенно смещались с основ классицистически-ньютоновского понимания абсолютности и равномерности времени, утвердившегося в эпоху Просвещения, к архаически-античным взглядам, свидетельствующим

о его нелинейности, неоднородности, нестационарности, природно-культурной (в том числе биологической) обусловленности и т.д.

В искусстве XX в., которое для представителей разных художественных направлений все более обретало черты "таинственного мира четырех измерений" [8, с 94], время стало центральной и смыслообразующей проблемой творчества. При этом "подвижная" история в романах ХГХ в. сменилась "неподвижной" историей в прозе XX века (Т. Манн, Г. Гессе, М. Пруст, Дж. Джойс, Х. Борхес), а застывшие мгновения "подвижного" времени в изобразительном искусстве - метафизической вечностью, мифически "неподвижным" временем без времени.

Воспринимающиеся сегодня как анахронизм противоположения "природного" и "культурного", "гуманитарного" и "естественнонаучного", "знания" и "религии", "науки" и "искусства" - противоположения, имеющие своим исключительным основанием остаточные болезненные явления от длительного ношения "волшебных очков", которыми снабдила европейскую культурную мысль одна из абсолютизированных классицистических парадигм вольнодумствующего Возрождения и атеистического Просвещения, - устраняются постепенно самим содержанием современного состояния культуры. При этом устранение кажущегося противоречия между "подвижной" и "неподвижной", "развивающейся" и "вечной" культурной историей восстанавливает одновременно и целокупный архетипический смысл самого понятия "культура".