Большаков В., Новицкая Л. Особенности культуры в ее историческом развитии

(от зарождения до эпохи Возрождения)

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ. СТАНОВЛЕНИЕ КУЛЬТУРЫ.

РОЛЬ ВЕРОВАНИЙ В СТАНОВЯЩЕЙСЯ КУЛЬТУРЕ

Осмысление человеком себя посредством зооморфических мифологических верований

Основным пафосом мифотворчества того периода истории человечества, как впрочем, и во все времена, было придание некоего смысла существованию человека. Первобытный человек вел поиск этого смысла в ходе своего “встраивания” в природу. Мы, будучи выброшены природой на свободу, потеряли при этом ощущение гармонии, и в поисках ее зачастую стремимся назад, наивно полагая, что там мы что-то обретем. Такого рода движения имели место в разные периоды истории человечества и лозунг “Назад в природу” порой выражал вполне серьезные намерения изменить действительность подобным образом. Стоит вспомнить хотя бы рассуждения Ж. Ж. Руссо по этому поводу. В первобытности же такое движение было более чем естественно.

Основная интенция первобытного сознания – вернуться назад в природу. Идеологически это достигалось посредством ряда верований, получивших широкое распространение. Условно их можно разделить на два направления: зооморфизм и антропоморфизм. Зооморфизм реализовывал это стремление путем утверждения единства человека с природным миром, постулируя их единосущность, с акцентом на животности человека. Иначе говоря, зооморфизм смотрит на человека сквозь зверя.

Наиболее выразительно эта тенденция проявилась в тотемизме, древнейшем первобытном веровании, смысл которого в утверждении единого происхождения людей какого-либо племени и того животного, которое у них исполняет роль тотема. Слово “тотем” на языке североамериканских индейцев означает “его род”. Тотем – животное или растение (что реже) – воспринимается как реальный предок всего рода и каждого ее отдельного члена. Важен еще один момент: род людей и виды животных и растений объединяются в единый организм и ведут как бы общую жизнь. Взаимоотношения человека с тотемом обладают известной сложностью. Тотем не может стать предметом охоты. Его никогда не употребляют в пищу. Ему поклоняются. Его побаиваются. О нем заботятся, правда, на свой лад, – устраивают магические церемонии, призванные с точки зрения первобытного человека поспособствовать размножению рода тотемических животных. Члены тотемической группы несут ритуальную ответственность за размножение своего тотема. Обычно тотемом становится животное, живущее в данной местности. Но если фауна скудна, то тотемом может выступать даже насекомое или растение.

Тотем бывает не только родовой, но и еще половой и индивидуальный. В Австралии, например, все мужчины рода имеют своего тотема, а женщины – своего. Кроме общего тотема мужчина может иметь и индивидуального, но только в том случае, если он занимает какое – то особое положение в роде, как то: знахарь, колдун, вождь. В этом случае тотем наследуется от отца или приобретается при посвящении. В Австралии тотемов называют “это наш старший друг” “наш отец”, “наш старший брат”. Люди могут отождествлять себя с тотемом. Индивидуальный тотемизм также основан на веровании, что человек и животное ведут общую жизнь.

Праздник в честь тотема предполагает проведение церемонии, имитирующей обычное поведение и процесс размножения тотема. Именно это, по мысли первобытных людей, должно способствовать улучшению жизни и самого тотема и его рода. Во время этого ритуала люди часто одеваются так, как выглядит тотем, и по утверждению Дж. Фрезера, дикарь ощущает себя в этом наряде не как человек, одевшийся специфическим образом, а как само это животное. Он не видит принципиальной разницы между животным и человеком. Человек – тоже животное, только несколько иначе выглядит. А, одевшись в одежду, имитирующую облик животного, он становится самим этим животным. Нет в этом ничего невозможного [19].

Запрет потребления тотема в пищу не носит абсолютного характера. Иногда его просто нельзя есть, но убивать можно. Но даже тогда, когда и есть и убивать запрещено, в одном случае это все-таки делается: при исполнении магических обрядов. Но здесь потребление не носит сугубо гастрономического характера. Тотема едят не для того, чтобы насытиться, хотя, возможно, насыщение и происходит. Цель такого потребления – подтверждение связи человека и тотема. Иначе говоря, оно есть символ утверждения: “Мы с тобой одно”.

А это – основание магической связи человека и тотема, при которой они могут взаимно влиять друг на друга. Это очень важно, так как тотем обычно представляется как существо доброе в отношении к своему роду: он помогает людям во всех их делах, может предупредить об опасности, спасти от смерти. К нему же обращаются женщины для того, чтобы вымолить себе ребенка. Идея родственности животного с человеком конституирует последнего в качестве естественного природного существа, во всяком случае – в представлении первобытного человека. “Однако наиболее интересным выражением единства природы и человека – пишет Г. Элкин – является классификационный тотемизм” [20]. Вера в то, что человек и природные явления и существа образуют общие группы (называемые фратриями, родами или классами) в которых человек не отделен, но, скорее, объединен с природой. Притом, что и природа разделена на фратрии. Так что дикарь может указать на деревья, животных и другие природные явления как на то, что принадлежит к одной с ним фратрии, или к чуждой ему группе.

Можно предположить, что со специфической ролью тотема в жизни наших предков связан запрет инцеста в первобытности.

Проблема, почему в первобытности существовал запрет на кровнородственные половые связи довольна любопытна. Ее решение существенно для понимания того, каков был человек в те давние времена. Дело в том, что знания первобытного человека отнюдь не давали ему возможности однозначно определить пагубность такого рода полового общения для потомства, как это иногда пытаются представить. Ничто из того, что он знал и понимал, никоим образом не вело к запрету инцеста. Более того, генетики до сегодняшнего дня не пришли к однозначному выводу о влиянии на потомство такого рода браков. Древний же человек вовсе не мог до этого додуматься по множеству причин: и потому, что срок жизни был столь невелик (около 20 лет), что не позволял выделить никаких закономерностей, и потому, что язык был беден и в высшей степени конкретен. Бедность и конкретность языка – это ведь бедность и конкретность мышления. Да к тому же язык очень быстро менялся, вследствие совершенно специфического отношения к слову в первобытности. У нас сейчас слово только знак, выражающий определенное значение, хотя психолингвистика разрабатывает проблемы зависимости звучания и значения. В те далекие времена слово было не знаком, а как бы самой вещью. Такая онтологизация слова сохраняется довольно долго в истории человечества. Некоторые аспекты такого

употребления слов сохранились до сегодняшнего дня. Более того, в древности слова, поскольку их было мало, выступали не только в роли обозначения предметов и отношений, но они же использовались и в качестве имен. И если с человеком, носящим определенное имя, которое одновременно было обозначением некоего качества, например, смелости, случалось что-то нехорошее (например, на охоте его смертельно ранил кабан) – то слово-имя изымалось из “словаря”. Его нельзя было больше использовать как имя, в силу того, что оно в полном соответствии с магическими представлениями древних, несло в себе страшную судьбу гибели на охоте. Но представление о смелости оставалось, и оно нуждалось в обозначении. Это обозначение находилось в другом звуковом конструкте. Понятно, что при постоянно меняющемся словаре не было возможности усмотрения закономерности. Но даже и это не самое главное. Дело в том, что человечество на ранней стадии своего развития довольно долго не знало причинной связи между половыми взаимоотношениями и рождением детей. Половые контакты осуществлялись привычно- физиологично. Дети же рождались, как считалось, по воле тотема, когда последний относился к людям хорошо и желал продолжения рода. Потому и женщины у тотема просили ребенка, как иногда и сейчас вымаливают дитя у бога, хотя теперь и знают, что не от молений дети рождаются. Но устойчивы представления о том, что такое чудо как зачатие жизни не может обходиться без участия высшей воли.

Есть некоторые проблемы и с самим инцестом. Мы говорим инцест, а это не совсем верно в отношении к первобытным племенам. Там запрет налагался не столько на кровнородственные отношения, сколько на половые связи внутри тотемного сообщества. Табуированы были только связи принадлежащих к одному тотемному сообществу людей. Тогда как половые связи людей, пусть даже и состоящих в кровном родстве, но принадлежащих к разным тотемным родам, не запрещались.

Так в чем же дело. Почему? Довольно любопытное объяснение выдвигается Вс. Вильчеком [21]. Он пишет, что прачеловек, будучи лишен врожденной программы жизнедеятельности, для того чтобы выжить, начал списывать программу жизнедеятельности с недефектных животных. Таким образом был создан специфически человеческий тип жизнедеятельности – тип искусственной программы. Для животного эта жизнедеятельность врождена, для человека она “списана”с образца, потому искусственна. Животным-“информатором” по-видимому и выступал тотем. И программа списывалась безо всяких изменений. В том числе неизменна она была и в сфере взаимоотношений полов. А это составляло проблему, да еще какую. Большинство живущих на планете животных имеют половые взаимоотношения в строго ограниченный период. Тогда как половая жизнь приматов длится круглый год. Списанная программа задавала параметры половых взаимоотношений синхронизированные с течкой животного-информатора. Но естественная потребность нуждается в удовлетворении, и потому был найден выход. Половые взаимоотношения в течение круглого года были возможны с представителями другого тотемного рода. В этом случае нет никаких ограничений. Когда же неупорядоченные половые взаимоотношения сменились браком – тогда эта норма приобрела универсальный характер.

Антропоморфические ориентации первобытного человека в утверждении им своего единства с природой

В мифологических представлениях первобытных людей имело место и представление о том, что все природные предметы, как то: деревья, реки, ручьи, камни, горы, пещеры и пр. – обладают душой. Это представление получило название анимизма (от лат. anima – душа).

Дикарь довольно рано ухватил понимание нецелостности своего бытия. Сон, обморок, галлюцинаторное действие наркотических веществ (которые были известны в некоторых регионах), а также алкоголь вводят человека в состояние, в котором он видит действительность несколько отличной от обычного ее бытия. Да и сама раздвоенность человека, помимо прочего, дает знать ему, что есть иная действительность, где может пребывать что-то во мне, но не весь я целиком. Так вырабатывалось представление о душе, некоей невидимой, но, тем не менее, ощущаемой части человеческого существа.

А коль скоро душа есть у человека, так она есть и у природных предметов, в силу нашего с ними единства.

Представление об одушевленности мира природы создает довольно серьезные трудности в бытии дикаря. Кроме действительных практических дел, первобытный человека должен в своей деятельности постоянно учитывать присутствие некоторых невидимых душ, а посему ему следует совершать некоторые церемонии, направленные на ублаготворение этих душ. Или, во всяком случае, действуя, – никак не обижать и не “задевать” эти души. Кроме душ, которые живут в природных предметах, еще существуют души умерших, то есть души, не имеющие предмета, в котором они воплощаются. И существуют эти души в пространстве вокруг человека. Они очень обидчивы, и любое действие может быть ими истолковано в обидном и, естественно, опасном для человека смысле, так как души эти мстительны. Поэтому ритуальное поведение первобытного человека содержит в себе много такого, что не может быть понято с точки зрения современного рационализма.

Так, прежде чем срубить дерево, стараются выманить дух этого дерева, для чего наливают недалеко от него на землю пальмовое масло. Дух выскочит полакомиться, и за это время дерево срубают. Если же, по верованиям дикарей, этого не сделать, то дух дерева может разорвать порубщиков на куски.

Дикари очень боятся воды. И человека тонущего никогда даже и не пытаются спасать, так как по их воззрениям человек тонет не потому, что стал тяжелее воды, нахлебавшись ее, а потому что его утягивает к себе дух данного водоема. Если же начнешь вытаскивать, то и тебя дух воды затянет в пучину. Поэтому, если дикарю необходимо преодолеть водную преграду, он перед началом этого, в высшей степени рискованного, действия несколько раз сбегает к реке и сообщит ее духу, что сегодня он переправляться не будет, а, пожалуй, будет завтра. Уверив, таким образом, духа реки в том, что ему нынче ничем не поживиться и уверившись, сам в том, что дух реки, разочаровавшись, ушел с этого места и не поджидает его, человек спокойно переправляется на другой берег.

Знаменательно, что человек нисколько не страшится обманывать духа. Очевидно, дух мог нанести некоторый вред и его следовало опасаться, но бояться его вообще как чего-то сверхъестественного, необъяснимого не было никаких оснований. Эти духи не были чем-то запредельным, ужасным и непереносимым. Они не обладали большим знанием, чем человек, почему собственно и возможен обман. Так, Богораз-Тан писал, что северные народы, чтобы избежать мести духа, погубленного ими тюленя, сообщали ему, что это не они его убили, а русские. И видимо бывали совершенно уверены, что обман не вскроется. Отношение к духам можно назвать даже “панибратским”. Их хотя и опасаются, но ужаса не испытывают. Нет, духи вполне естественны для человека, нужно только по отношению к ним соблюдать некоторую, если так можно выразиться, “технику безопасности”.

“Мы одно” – говорит человек природе, приписав ей душу. “Мы одно” – говорит человек природе, постулировав свою единосущность со зверем. Двумя разными путями, но в одном направлении движется дикарь – в направлении возврата в материнское лоно природы, где есть гармония и простота, столь желанная, и столь уже недоступная человеку.

Первобытный фетишизм действует в том же направлении. Фетиш – священный предмет, предмет, которому приписаны сверхъестественные (в нашем понимании) свойства. Фактически фетишами являются амулеты, славянские “обереги”, священные камни. Вещь, предмет в данном случае выступает как заместитель, представитель чудесного свойства, которое необходимо человеку в его жизни. И как это ни странно, вера в особую силу фетишей, помогала человеку. Важен был именно момент веры. То же самое касалось идолопоклонства (близкого фетишизму), а также колдовства и магии. Первобытные люди отрабатывали “механизм” веры как способа преодоления непреодолимого в мире, как путь, каким создается новое, как путь, каким создается собственно сам человек.

Особость человеческого положения в мире такова, что человек практически ни к чему не готов. Он приходит в мир, не умея ничего. И для того, чтобы что-то создать, ему необходимо поверить в то, что он это сможет сделать. Между человеком и тем, что он должен сделать, лежит пропасть (под названием “не могу”), которую нужно “перепрыгнуть”. Это оказывается возможным только в том случае, когда вера создает мостки на трудном пути творения нового. Что-то сделать, тем более новое, для человека, возможно только, если поверишь, что сможешь. И наши далекие предки создали для нас этот, в принципе культурный, механизм. Они научились верить и заложили развивающийся опыт веры в воспитательный процесс. Он сохранился и воспроизводится из поколения в поколение, способствуя движению человека за заданные ему пределы. Собственно этим же определяется и культурообразующая роль магии.

Роль первобытной магии

Первобытная магия – это совокупность представлений о возможности воздействовать на мир. На наш рационалистический взгляд, магический путь воздействия представляется сверхъестественным. Для первобытного человека ничего особенного в таком воздействии не было. Ибо вера в него покоилась, во-первых, на представлении о единосущности человека с миром, обеспечивающим способность человека воздействовать на последний. И, во-вторых, магия опирается на понимание мира, как имеющего объективные закономерности взаимодействий. Она и пыталась установить эти закономерности. Другое дело, что подчас они оказывались поверхностными. А, установив некоторые “закономерности”, первобытные люди полагали себя вправе использовать их для необходимого им изменения окружающей действительности. В магии вообще первобытные люди декларировали свою веру в то, они могут достичь желаемой цели с помощью магического воздействия на мир. Дж. Фрезер писал [22], что на ранней стадии люди, не зная тех узких пределов, в которых они могут вмешиваться в природу, присваивали себе такие функции, которые мы сейчас считаем сверхъестественными. Он же называл магию псевдонаукой. И действительно, как отмечал Малиновский: “Магия сродни науке в том смысле, что и та и другая направлены к определенным целям, тесно связанным с человеческой природой, потребностями и стремлениями людей” [23]. Ложность этой псевдонауки Б. Малиновский видит в том, что “Магия основывается на специфическом опыте особых эмоциональных состояний, в которых человек наблюдает не природу, а самого себя, в которых истина постигается не разумом, а раскрывается в игре чувств, охватывающих человека. Наука стоит на убеждении в универсальной значимости опыта, практических усилий и разума; магия – на вере в то, что человеческая надежда не может не сбыться, желание – не исполниться. В теории познания центральное место отводится логике, в теории магии – ассоциации идей под воздействием желаний” [24].

Магию можно различать по сферам применения: промысловая, военная, вредоносная, лечебная, любовная, воздействующая на атмосферные явления, и др. Во всех этих сферах магические действия покоятся на разных принципах, различаются по способу действия, что позволяет выделить разные виды магии.

Так, магия имитационная или гомеопатическая, покоится на принципе -подобное производит подобное или следствие похоже на причину, его породившую. А потому, чтобы добиться чего-либо, человеку следует сделать это “понарошку”, и действие произойдет или не произойдет (если таков был замысел).

Дж. Фрезер в цитированной выше книге дает много примеров такой магии. Довольно часто этот вид магии используется в промысловой, в особенности, в охотничьей деятельности. Например, племена Западной Британской Гвинеи в копье около древка сажают жука, который живет на кокосовой пальме. Считалось, что как жук вгрызается в дерево, так и копье вопьется в жертву. Потом охотники будут держать пулю во рту перед тем, как зарядить: как она побывала во рту, так же попадет в цель. Может в этом смысл того, что рыбак поплевывает на червяка, перед тем как забросить удочку в воду. Когда дичь не идет в силок, то охотник раздевается донага, потом идет лесом и как бы случайно оказывается в сетях – “О, да я, видно, попался!”. Ну, теперь дичь уж точно забредет в этот силок.

В обязанности членов рода входит забота о том, чтобы их тотем размножался. У племени аранда мужчины тотема личинки совершают обряд, имитирующий ее размножение: возводится длинное и узкое сооружение, напоминающее личинку. Внутри него мужчины, ползут на корточках и поют песню о разных стадиях проходимых насекомым, и когда выползают, продолжают петь. Считается, что это способствует размножению. Члены клана эму рисуют страуса эму на песке и поют о нем, а танцоры в головных уборах, похожих на голову эму, изображают, как страус стоит и вертит головой из стороны в сторону.

В книге датского писателя и этнографа Арне Фальк-Ренне [25] описывается церемония, которой подвергаются при встрече все новые люди, прибывшие на территорию племени асматов. Асматы – это первобытное племя, находящееся на уровне развития каменного века, которое живет на одном из островов Океании – Новой Гвинеи. Асматы считают себя единственными настоящими людьми, и для того, чтобы можно было вступить в общение с чужими, этих чужих следует “сделать”как бы своими, настоящими людьми или чем-то похожими на людей. Для этого вновь прибывшие должны пройти через процедуру под названием йеу. Йеу символизирует рождение новеньких женщинами асматов и состоит в следующем: женщины выстраиваются цепочкой от берега до самого мужского дома, расставляют ноги, откидывают плечи и человеку нужно проползти у них между ног до самого мужского дома. После этого человек уже настолько считается своим, что с ним разговаривают на языке асматов, полагая, что в результате пройденной процедуры он должен его понимать.

Иногда к имитационной магии прибегают, чтобы избежать несчастья – сымитировать его, и как бы уже пережить, чтобы настоящей беды не произошло. Например, на Мадагаскаре у каждого человека судьба зависит от момента его рождения. Если девушке на роду предписано потерять детей, то она проводит процедуру похорон с кузнечиком: ловит, умерщвляет, оплакивает, хоронит, и потом может жить спокойно, так как нельзя плакать и хоронить дважды. Довольно просто избавиться и от бедности с помощью магии. Надо всего лишь купить пару дешевых жемчужин, зарыть их в землю. Вскоре разбогатеешь, так как только очень богатые могут швыряться жемчугом.

Естественно, используется магия и в любовных делах. У южных славян девушка берет землю из следа возлюбленного, наполняет ею горшок, садит неувядающие бархатцы – также неувядаема будет его любовь.

Второй вид магии – магия контактная или контагиозная. Принцип этой магии – вещи, которые однажды пришли в соприкосновение друг с другом, продолжают взаимодействовать и после прекращения контакта. А потому можно совершить некоторые действия по отношению к некоей вещи, то ли бывшей частью человека (например, его остриженные ногти или волосы), то ли принадлежавшей ему. Тем самым будет оказано воздействие на самого человека.

Довольно широко применяется это во вредоносной магии. Обычно изготавливается фигурка человека из воска, глины или еще чего-нибудь. В нее вкладывают какие-то принадлежащие объекту воздействия вещи: волосы, ногти, зубы, может быть, кусочек ткани одежды. И эту фигурку протыкают в том или ином месте для нанесения урона тому или другому органу тела.

Но не только для причинения вреда, а и в других сферах деятельности этот тип магии находит применение. Так в племени ку-ку-ку-ку сын поедает мозг умершего отца с тем, чтобы мудрость и духовная сила последнего передалась ему [26].

Этот тип магии стал основой для большого количества табу. Табу – (полинезейское) нельзя. Просто запрет, смысл которого часто непонятен. Но если рассмотреть его в контексте магии, в особенности, контагиозной, то многое становится понятным. Например, пищевые ограничения. На Мадагаскаре воины не едят мясо дикобраза, полагая, что могут стать боязливыми как это животное. Или если съесть погибшего в битве петуха, то и самому возможно придется погибнуть в битве.

Существует большое количество запретов во время разнообразной деятельности. Например, при рытье ямы во время загонной охоты, нельзя чесаться (иначе яма развалится), плевать (добыча отвернется от ямы), смеяться (осядут стенки), и т. д. Есть запреты на некоторые виды деятельности женщин во время военных или охотничьих походов мужчин. Например, нельзя прясть, так как добыча будет вертеться как веретено.

Распространены запреты на прикосновения к определенным людям-магам, родственникам определенной степени родства, вождям и т. д.

В конечном итоге, табу были сориентированы на защиту социально-значимых форм жизнедеятельности общества. Табу воспринималось довольно специфично, во всяком случае его нарушение (обычно случайное или по незнанию) поражало нарушителя таким ужасом, что часто становилось причиной смерти.

Третий вид магических процедур “может быть назван проективной магией” [27]. Этот тип магии описан как широко практикуемый в жизни австралийских аборигенов. Смысл данной магии в том, что исполнитель ритуала насылает желаемый результат на свою жертву, без использования чего-либо ранее этой жертве принадлежащего, или того, что ее изображает. Действие здесь носит совершенно символический характер и обозначается как “указание или указание костью” [28]. Используется как вредоносная магия. Обычно она становится причиной по мнению дикарей внезапной болезни или смерти человека.

Довольно труден вопрос о том как, собственно, действует магический ритуал. Или, проще говоря, сам ли человек путем магических действий, напевов, заговоров добивается предполагаемого изменения в природе, или действия человека только активизируют природные силы, а те уже сами двигаясь в заданном направлении, достигают нужного человеку результата. Тогда получается, что эти природные силы существуют независимо от вызвавшего их к жизни человека, и что они значительно больше его самого, и над ними он не имеет полной власти. В таком случае для человека есть прямая необходимость соблюдения некоторых охранных процедур. По наличию такого рода охранных процедур, наверное, и можно было бы судить о том, какова роль человека, совершающего магический ритуал в достижении предполагаемого результата.

В литературе существуют разные мнения на этот счет. Так А. П. Элкин полагает, что дикарь понимает, что не собственными силами он добивается нужного ему результата, а только спровоцировав природные магические силы на необходимое действие. В особенности это касается черной, то есть вредоносной, магии. Дикари по его мнению опасаются, что в результате неправильного действия, силы, которые они будят своими действиями, могут обернуться против них самих. Он же приводит пример, когда два этнографа уговорили старика показать как пользуются специальными палочками для нанесения вреда. Старик бросил палочки, но потом сильно испугался и стал говорить, что часть злой магической силы вошла в его голову. И это беспокойство было вызвано тем, что не он сам сделал эту палочку, не он совершил напев над ней, и не знал, что за магическая сила в ней содержится [29]. Потому такого рода действия могут выполняться только специально подготовленными людьми.

Б. Малиновский, напротив, настаивает на том, что “магическая сила не растворена в универсуме бытия, не присуща чему бы то ни было вне человека. Магия – это специфическая и уникальная власть, которая принадлежит только человеку и обнаруживает себя только в магическом искусстве, изливается человеческим голосом и передается волшебной силой обряда” [30]. И даже указание на то, что по верованиям туземцев Меланезии испорченное колдовство остается в брюхе мага, или что волшебная сила может сосредоточиться в гортани, и тому подобное, трактуется им как чисто человеческая способность и действие. Она никогда – утверждает Б. Малиновский – не считалась в первобытной культуре природной силой, а “магия , не только является существенным достоянием человека, но и буквально находится внутри человека в любой момент его жизни, а

также может передаваться только от человека к человеку по строгим правилам посвящения в таинство, наследования и инструкции” [31].

Вообще дикарь не признает пределов своей власти над природой. Если в случае вредоносной магии требовалась специальная выучка, хотя бы для овладения специальными заклинаниями и умением действовать, не нанося вреда себе, то в обыденной жизни каждый человек был магом сам себе.

Громадная, чрезвычайная важность таких магических действий человека состояла в том, что человек, производя эти действия, вселял и укреплял в себе уверенность в благоприятном исходе предпринимаемого дела. Магия дикарями используется далеко не всегда, а только тогда, когда нет большой надежды на удачу. И потому укрепление в себе уверенности действительно способствует достижению успеха в задуманном деле. Уверенность действует успокаивающе, что позволяет снять напряженность, сосредоточиться, произвести все необходимые действия более четко и вдумчиво, не расходуя свои силы на посторонние, отвлекающие от дела, эмоции. Потому и достижение желаемого здесь более вероятно.

Уверенность во многом зиждилась на первичных знаниях людей о свойствах, скажем целебных трав, и некоторых других веществ. Причины той же целебности были неизвестны, но благотворное действие, как результат чего-то, – оно очевидно было. Для магии конечно характерен и психологический механизм, когда отмечаются совпадения значимых событий и того, что им предшествовало. До сих пор существует, например, вера в вещие сны. Когда нет совпадения (что чаще всего), запоминать нечего, а когда есть – это отмечается. Но вообще говоря, представления о возможности магических, колдовских действий, не вовсе бессмысленны. На людей и на события действительно возможно разнообразно воздействовать. Вопрос только в том, какие связи, какие “пружины” при этом срабатывают, почему воздействуют вещи, слова, жесты, звуки и т. д.?

Понимание природы как одушевленной и единосущностной с человеком задает определенные представления о том, что, как и почему в этом мире происходит. В обыденной жизни всегда значимо понимание того, что выступает причинным основанием происходящих событий. В особенно острой форме вопрос об этом возникает тогда, когда случается некое экстраординарное событие: несчастный случай, смерть, неурожай, болезни и пр. В такой ситуации естественно возникало напряжение и в первобытной общности людей. Стрессовая ситуация, испуг, неуверенность должны были быть сняты, чтобы можно было дальше продолжать жить и действовать. Для этого следовало определить причину случившейся беды. Поскольку природный мир мыслился как система личностных взаимоотношений, то и причины событий в мире также имели личный характер. Причина бедствия находилась, но она почти всегда бывала не “что”, а “кто”. Это значит, что довольно часто причиной бедствия в понимании дикаря оказывалось не объективное положение дел, но чье-то злое желание. Это могло быть колдовство, наговор, магическое воздействие.

При этом надо отметить, что и там, где возможно было проследить неличную причину действия, дикарь, тем не менее, не отказывался от представления о том, что кто-то устроил ему эту беду. Для колдовства место все-таки находилось. Так, Э. Э. Эванс-Причард приводит такой пример: в племени азанде, как-то раз, один из подростков, когда был в лесу, споткнулся о пенек, ранка на ноге не была очищена и начала гноиться. И хотя причина болезни была очевидна, тем не менее пострадавший считал, что здесь замешано колдовство. Он соглашался с тем, что удар о пенек привел к возникновению ранки. Но почему же споткнулся? Ведь он всегда очень внимателен. Значит, кто-то заколдовал его, и это обусловило то, что он не увидел пенек и споткнулся. Дикари отнюдь не отвергают естественной причинности, а только утверждают, что “колдовство ставит человека в такое отношение к событиям, что он терпит неудачу” [32]. Потому и лечение болезни всегда включает в себя специальные процедуры знахарей, призванных снять заклятие, которое-то и есть истинная причина заболевания, по их мнению. Тогда как внешние проявления заболевания (анамнез) есть только проявления этой причины. И если вылечить человека и все симптомы болезни исчезнут, то это еще не значит, что человек выздоровел. Нужно еще устранить причину, а это доступно только специально обученному знахарю.

Но даже когда все процедуры были пройдены, и ничто не помогло человеку, и он умер, дикари не делали вывода об объективности процессов в природе и в человеческом теле. По-прежнему оставалось убеждение, что все существует по чьей-то воле. И больной умер потому, что его болезнь была наказанием за нарушение табу. Или же, как считали аборигены Австралии, наговор в данном случае был совершен без применения каких-либо необходимых предметов. А тогда избавить человека от болезни оказывается значительно труднее (в случае правильного использования при вредоносной магии нужных палочки, кости, камня – знахарь как бы извлекал их из тела больного и тот начинал выздоравливать), или вовсе невозможно.

Понятно поэтому, что за каждым событием в природе стоит чей-то интерес. Что бы ни произошло, всегда это происходит скорее зачем-то, а не почему. Идея безличной закономерности, на этом этапе развития человеческого сообщества, по-видимому, ему недоступна. И не только на этом этапе. Довольно часто желание поквитаться за неудачу и сейчас застилает глаза на объективную невозможность успеха, и человек стремится выместить на ком-то, как на виновнике, все свое недовольство. В древней Греции недаром существовал “институт”козла отпущения – фармак. Часто в селении даже специально держали человека, – преступника или раба, или неполноценного – чтобы в случае каких-либо бедствий именно на нем выместить свою злобу и горечь.

В целом мифы (еще не те, которые будут сложными в древних цивилизациях и античности), верования (еще даже не собственно языческие) и действия (колдовские, магические) становятся моментом обработки жизни людей, обработки самого человека, оформления первично-человеческого в нем. Они задают как бы направление для будущего развития ценностных систем. Все это, с одной стороны, кажется еще не вполне определенным в плане очеловечивания человека, по крайней мере на наш взгляд. Например, с верой в магическую силу жизни и был связан первобытный каннибализм. Скажем папуасы, верили, что плоть и кровь человека хранят в себе ману – высшую жизненную силу, которая может увеличивать мужество. И если они убивали миссионера, то потому, что нуждались в его мане, так как им угрожали враги. Иногда каннибализм объясняют и желанием спасти душу умершего, переселить ее в души съевших его. Где уж тут связь с культурой в ее аксиологической трактовке?

Однако этот и некоторые другие моменты (как и более поздние человеческие жертвоприношения), так или иначе, были изжиты. А механизм верований имел-таки не это частное, а общее значение. Направление развития ценностных систем, которое, повторяем, не было четко определено в плане культуры в ее современном понимании, был достаточно определенным, чтобы образовывать традиционность жизни, создавать отлаженные механизмы отношений человека с природой (при его относительной выделенности из нее) и механизмы межчеловеческих отношений – родоплеменных, – позволяющих еще и сейчас некоторым сообществам людей существовать в сложной гармонии и с окружающей средой и, в ничуть не менее сложной, противоречивой, гармонии внутренней, основанной на организации, регулировании важнейших сфер жизни: размножения, воспитания. И вообще – обеспечения жизни не только в материальном плане, но и в примитивно-духовном.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология