Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты







Ваш комментарий о книге

Пелагий. Послание к Деметриаде

По изд.: Эразм Роттердамский. Философские сочинения. М., 1987. Приложения.

Номер страницы перед текстом на странице. (OCR)

==594

I. Если бы, полагаясь на весь свой ум (ingenium), а также и на знания, я был уверен, что мне легко исполнить долг и написать это, то и тогда было бы мне тяжело приступить к этому делу и страшили бы меня трудности. Однако мне надо писать к Деметриаде, деве Христовой, деве знатной, деве богатой и — что превосходит все это — пылом веры своей попирающей и знатность и богатство. Как бы то ни было, восхищаясь так сильно добродетелью се, столь же легко прославлять се, сколь трудно поучать. В ком не достанет красноречия воздать ей хвалы?

Знатная по рождению своему, взращенная в достатке и веселии, по всех столь разнящихся друг от друга соблазнах этой жизни, словно из цепей, вырвалась она вдруг из них и сменила сразу все земные блага на доблесть духовную! В молодые еще годы одолела она свою плоть силой одной только веры, т. е. по своей воле! Распиная со Христом свое тело, она принесла Богу жертву живую, священную, пренебрегла будущностью знатнейшего своего рода[xx] из любви к девству!

Легко и просто говорить, когда сама суть дела воспламеняет речь, однако нам надо идти совсем другим путем, чем принято, и не восхвалять то, какой дева стала; нам надо изобразить не столько то, что уже есть, сколько то, чему надлежит быть, и говорить более о жизни, которая предстоит, чем превозносить ту, которая прошла. Чрезвычайно, однако, трудно исполнить это по отношению к той, в которой столь сильно желание к учению, столь горячо стремление к совершенству, что едва ли сможет сравниться с ними сколь угодно совершенное наставление.

Ведь она помнит, и очень хорошо помнит, какие мирские богатства, какую славу она отвергла, от каких радостей отреклась, какие, наконец, соблазны мирской жизни она презрела. И оттого что она не довольствовалась общепринятым и обычным укладом жизни, оттого что участь многих была для нее низка, она нашла нечто новое и необычное, требуя для себя особого, отличного от всех, Не менее, чем своего собственного обращения, жаждет она чудесного изменения уклада жизни.

Знатная в миру, перед Богом хочет она быть еще знатнее. В жизни духовной ищет она ценностей, презрев их в жизни мирской.

Достанет ли у меня сил насытить этот благочестивый пыл, это стремление к совершенству? Каким красноречием надо обладать, какие слова смогут выразить, сколь достигла всего этого дева в действительности? И да простят нас за то, что мы восхваляем скинию Божью в меру наших сил. Нас не страшит, что в послании к столь знатной девице мы впадем в зависть. Ибо пишем мы это ii просьбе, более того, по приказу ее святой матери, жаждущей и требующей от нас научения в письме из-за моря. Это показывает, с какой тщательностью, с какой заботой взрастила она в дочери своей святое имя и сколь сильно она желает, чтобы и другие оросили его.

Итак, отставив в сторону недомыслие, свободные от честолюбия, попотеем-ка мы над предложенным нам делом. Мы надеемся, что при скудости нашего дара нам здесь помогут и вера матери, и достоинства дочери ее.

II. Всякий раз, когда мне бывает нужно говорить о воспитании нравов и об обращении к святой жизни, я обыкновенно вначале показываю силы и свойства человеческой природы, излагаю, на что она способна, а после этого уже склоняю слушателя к различным видам добродетелей: ведь ничто не поможет призвать делать то, .что человек для себя полагает невыполнимым. Мы никогда не находим в себе сил вступить на стезю добродетелей, если нам не сопутствует надежда. Всякая попытка добиться чего-нибудь гибнет, если нет уверенности в том, что ты этого достигнешь.

Такой порядок увещеваний, подобно тому как я делал это также и в других сочинениях, особенно надлежит соблюдать здесь, так как благо человеческой природы должно выявить себя тем полнее, чем совершеннее жизнь той, которую следует наставлять. Ведь тем меньше станет дух (animus) склоняться к добродетели, тем более будет он вялым, чем меньше уверует в свои силы, и покуда он не ведает о том, что в нем есть, он полагает, будто ничем и не обладает.

Всегда следует узнать то, чего желательно достигнуть, и растолковать, на какое благо способна человеческая природа, а когда будет доказано, что она на что-то способна, надо будет это выполнять.

Итак, необходимо определить эти главные основы свяooe и духовной жизни, чтобы дева познала свои силы, которые она сможет наилучшим способом употребить после того, как усвоит, что обладает ими. Ведь наилучший способ побудить душу к чему-либо заключается в том, чтобы уверить ее в ее способности достичь того, чего она желает. Ибо и на войне та речь действенное других и более всего имеет силы, которая убеждает ратника в собственной его мощи.

Итак, благо человеческой природы прежде всего надлежит тебе соотносить с ее творцом, т. е. с Богом, который, сотворив все в мире хорошо, и весьма хорошо[xxi] гораздо лучшим создал человека, ради которого Он и сотворил все это!

Прежде чем создать человека, Он объявил, каким будет человек, сказал, что создает его по образу и подобию своему. Затем, когда подчинил Он ему всех животных и поставил человека господином над ними, которые и величиной тела превосходили его, и силы было у них больше, и снабдил их Бог зубами, острее, чем у человека, и пожелал, чтобы природу человека понимали, сравнивая его с Богом, если подчинил Он ему зверей, в которых удивляет, что они превосходят человека силой своей.

Бог не оставил человека нагим, беззащитным и немощным в разных опасностях. Создав человека безоружным извне, Он лучше вооружил его изнутри, даровав ему ум (ratio) и благоразумие (prudentia), дабы знаниями и силой своего рассудка (mens), которыми он превосходит всех животных, познавал он Творца и служил Ему тем, с помощью чего сам господствует над другими тварями.

Господь, однако, пожелал, чтобы человек был праведен по своей доброй воле, но не по принуждению, и потому оставил «в руке произволения его»[xxii] и положил перед ним жизнь и смерть, добро и зло — что угодно будет ему, то и дастся. Потому и во Второзаконии мы читаем: «Жизнь и смерть Я дал пред лицом твоим, благословение и проклятие; избери себе жизнь, чтобы жить»[xxiii]

III. Здесь надо заранее обдумать, чтобы не растревожило тебя то, что может соблазнить случайно невежественную толпу (vulgus). Надо, чтобы ты не думала, будто человек на самом дело не создан благим, так как он творит также и зло, оттого что сама природа не вынуждает его к необходимости неизменно творить добро. Если ты поразмыслишь усерднее и принудишь душу свою тщательнее обо всем этом подумать, то тебе откроется, что положение человека настолько лучше и выше, насколько более низким мнилось оно тебе прежде. Ибо в том, что имеется два разных пути, в самой свободе выбора этих двух сторон и заключается преимущество разумной души. В этом-то, говорю я, и заключаются вся честь природы пашей, в этом-то и есть ее достоинство, из-за этого, наконец, все великие люди и заслуживают хвалы и награды. И вообще не было бы никакой добродетели у того, кто пребывает в добре, если бы он не имел возможности перейти на сторону зла. Ибо волей своей Бог даровал своему разумному творению добровольный выбор и свободную волю.

Наделив человека и той и другой возможностью, Он, собственно, сотворил так, что тот поступает как хочет, дабы, способный к добру и злу, имел он но природе своей две возможности и по своей воле склонялся бы к одному или же к другому. Иначе не по собственному побуждению сотворит он добро, если он не может равным образом избрать также и зло.

Всеблагой Творец пожелал, чтобы мы были способны делать и то и другое, но делали бы только одно, а именно добро, как Он и повелел. Он даровал нам возможность творить зло только для того, чтобы мы но собственной нашей воле творили Его волю. Если верно, что мы можем творить также и зло,— это благо. Благо, повторяю я, потому что это усиливает дело добра. Ведь человек добровольно его выбирает, он следует добру не по необходимости, но свободный по праву своему.

Конечно, нам дозволено выбирать и отвергать, одобрять и пренебрегать. Не в том ли и состоит преимущество разумной твари (rationabilis creatura) перед прочими, что есть у нее нс только блага, присущие ей по необходимостп, но она одна из всех имеет волю (voluntas).

Многие, однако, от нечестия своего не .менее, чем от безумия, когда речь идет о состоянии человека—страшно сказать, порицая дело Господнее, говорят, будто надо было создать человека таким, чтобы он вовсе не мог творить зла. Говорит глина горшечнику: «Зачем ты меня так сделал?»[xxiv] И бесчестнейшие из людей, когда говорят, что нехорошо устроено, нехорошо они сотворены, и предпочитают, чтобы их сотворили иными, говорят так, дабы казалось, будто они стремятся исправить свою природу, однако не желают при этом исправлять свою жизнь.

Благо природное присуще, таким образом, вообще всем, оно может открыться и обнаружиться также и у язычников, которые вовсе не чтут Бога. Ибо сколь многих философов слушали мы, читали и сами видели, что они чисты, терпеливы, смиренны, свободны, воздержанны, милостивы, пренебрегают славой мирской и радостями, любят праведность не менее, чем знания! Почему же, спрашиваю я, у язычников есть то, что угодно Богу? Откуда взялось в них это добро, если не оттого, что оно свойственно им по самой природе?

И если мы видим, что те добродетели, которые я назвал, имеются все у одного человека или же по одной у каждого из них в отдельности, то при том, что природа у всех людей единая, на этом примере мы убеждаемся, что у всех людей может быть все, или что все находится во всех, или что отдельные добродетели могут быть у отдельных людей.

Если же люди без Бога показывают, какими они сотворены, то поразмысли о том, что могут свершить христиане, природу и жизнь которых Христос направил на лучший путь и которым к тому же помогает Божья благодать!

IV. Перейдем, однако, к тайнам нашей души! Пусть каждый повнимательнее посмотрит на самого себя! Спроси-ка, что говорят об этом собственные наши помышления, По чистой совести рассудим о благе, присущем самой нашей природе! Наставим себя дружеским своим поучением! Изучим блага нашего ума (mens), исходя только лишь из самого этого ума!

Что же это такое, заклинаю тебя, что при всяком нашем грехе мы то краснеем, то бледнеем и обнаруживаем свою вину то краснотой, то бледностью? Отчего в смятении своем даже при малом проступке мы избегаем свидетеля и нас терзает совесть? И напротив, во всяком добром деле мы радостны, бесстрашны и уверены; если скрыта от других людей наша радость, то мы желаем им открыться, жаждем этого! Разве это не значит, что сама природа свидетельствует о себе, обнаруживая свою благость и то, что ей неугодно собственное ее зло, что она чувствует себя твердо только в добрых делах, показывая, что ей присуще одно лишь добро? Оттого, когда и нет палача, виновник преступления часто страдает от мук своей собственной совести, оттого неизвестного ответчика преследует тайная кара его собственного сознания. При наличии вины нет места безнаказанности, потому что в самом преступлении уже заключено наказание.

И отсюда же проистекает обратное: невиновного утешает в его мучениях спокойная совесть и, страшась наказания, он гордится своей невиновностью. Ибо существует, повторяю, у нас в мыслях некая природная святость; пребывая как бы в святилище духа, она выносит свое суждение о добре и зле, одобряя поступки честные и справедливые, дурные дела она осуждает, и по свидетельству совести, по некоему внутреннему закону она принимает решения о различных явлениях. И не обманывает ее ни талант, ни блеск доказательств. Она нас обличает пли защищает наитончайшими своими рассуждениями и безукоризнейшими доводами.

Об этом законе, как бы написанном на неких скрижалях сердца, упоминает апостол Павел в Послании к римлянам, свидетельствуя: «...ибо, когда язычники, которые не имеют закона, по природе совершают законное, то, нa имея закона такого рода, они сами себе закон. Они показывают, что дело закона написано у них в сердцах, о чем свидетельствует их совесть и их помышления, то обвиняющие, то оправдывающие »[xxv]. Как напоминает Писание, закон этот был у всех, кто от Адама до Моисея жил свято и был угоден Богу.

О некоторых из них для примера надо тебе рассказать, чтобы тебе было легко понять, сколь присуще природе благо, и ты могла бы узнать, что она научила праведности наподобие закона.

V. Авель, первым последовав за наставницей-природой, заслужил у Бога столь много, что, когда он принес Ему жертву, Бог принял ее у него с такой милостью, что возбудил этим зависть в брате Авелевом.

Вспоминая об Авеле в Евангелии, сам Бог называет его праведным[xxvi], кратко сказав этим о его непорочности. Ибо в одном этом слове «праведный» заключаются все добродетели. Знаем мы, что блаженный Енох был столь угоден Богу, что Бог восхитил его из мира и перенес из его земной обители[xxvii]. Сказано, что Ной был праведник в своем поколении и человек непорочный[xxviii]. Святость его тем более восхищает, что, когда весь мир отвратился от праведности, один только он остался праведным. И он ни в ком не искал примера праведности, но сам был праведен. И поэтому, когда всему миру грозил потоп, он один из всех удостоился услышать: «Войди в ковчег ты и весь дом твой, ибо тебя увидел Я праведным в роде твоем»[xxix]. Перед Богом же тот был праведен, кто свят и толом своим, и духом; «Мелхиседек, священник Бога»,— читаем мы[xxx]. Его заслугу легко себе представить по тому, что он задолго до срока установил таинство Господнее; в священнодействии хлеба и вина он запечатлел тайну плоти и крови. В образе священства своего он представил священство Христа, Которому Отец сказал: «Ты—иерей вовек по чину Мелхиседека»[xxxi].

Ибо и в том, что он благословляет Авраама, главу патриархов, который после обрезания стал отцом иудеев, а по вере — отцом язычников, отчетливейшим образом показан Тот, Кто по вере в Него даровал благословение иудеям и язычникам.

Также и Лот, последовавший добродетели святого Ноя, имея перед собой примеры всякого рода грешников, не оставил своей праведности (iustitia). И как того не соблазнил пример всего мира, так и Лот вопреки порокам всех прочих людей сохранил свою святость, когда город, в котором он жил, погряз во грехе. Как сказал Святой Петр: «Он был праведен зрением и слухом»[xxxii]; и, живя среди нечестивцев, он глазами и ушами отвращался от их злых дел; поэтому, подобно тому как Ной— от потопа, Лот был избавлен от огня.

Отчего я здесь вспоминаю Авраама — друга Божьего? Отчего Исаака и Иакова? Сколь совершенно исполнили они волю Господа, мы можем теперь уразуметь, потому что Бог пожелал называться их Богом, так как было у них некое особое, им присущее достоинство. «Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова,— сказал Он.— Вот имя Мое навеки и память обо Мне из рода в род»[xxxiii].

Иосиф — с малых лет верный раб Господа, и показано, что от своих мучений он стал еще праведное, еще совершеннее. В юности отдали его братья в рабство измаильтянам. Его продали те, о которых он видел сон, что они ему поклонятся. И потом, в Египте, on сохранил достоинство своей души, данное ему от ею рождения. Своим примером он научил, чтобы ни рабы, ни свободные не грешили и повиновались не условиям, но уму.

Здесь я прошу немного помедлить. Дева, посмотри получше на его чистую душу! Юного Иосифа завожделела его госпожа, но он не ответил на ее вожделения. Она его просит — он убегает. Та, которая всегда повелевает, ласкает его и молит. Любовь женщины, однако, не одолела в нем любви к Богу. Ни юный возраст, ни власть избравшей его не изменили чистой его души. Не раз отвергнутая, строит эта госпожа юноше еще большие козни. Тайно, без свидетелей, хватает она его, бесстыдная, за руку и дерзкими словами склоняет к преступлению. Ничем, однако, она его не побеждает, и как слова ее он отвергал словами, так и дела — делами. И прежде она его часто просила, а он ей отказывал, и теперь, когда она его поймала, он убежал. И случилось все это до того, как сказано было в Евангелии: «Тот, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем»[xxxiv]. Его же не только своим видом, но и почти к себе в объятия звала женщина, он, однако, не пожелал ее!

Тебя чрезвычайно удивляет его столь доблестное целомудрие! Посмотри теперь на его благость!

Еще прежде чем пророк сказал: «Да не вспомнит никто зла ближнего своего»[xxxv], oн воздал любовью за ненависть, и когда увидел своих братьев, тех, которые были его врагами, когда захотел, чтобы они его узнали, он выказал не печаль свою, но радость. Он целовал каждого из них и, с плачем обнимая их, смывал слезами любви ненависть своих братьев, которых и при жизни отца, и после его смерти он всегда любил истинной любовью[xxxvi]. И он не припомнил им того рва, в который они его бросили на смерть, и он не помыслил о мести за отвергнутое братство, но, воздавая добром за зло[xxxvii], еще до закона, по природе своей исполнил апостольское наставление.

VI. Что сказать мне о святом Иове, этом наиславнейшем атлете Божьем?

После того как было расхищено его богатство и дотла разрушено его имение, после того как внезапно погибли все его сыновья и дочери, до последнего сражался он с дьяволом. У него было отнято все, чем он владел; неожиданно погибло все его добро, дабы таким образом обнаружилось его достояние.

Лишенный; всего, словно одежды своей, дабы обнаженный вернее мог он одержать победу над врагом, которого прежде он одолел тем, как сносил свои потери. теперь iн еще раз восторжествовал над ним, показав как претерпевает он свои муки.

Вот как свидетельствует об этом сам Бог: «Не видал ли ты раба Моего Иова? Ибо нот на земле человека, подобного ему; человек непорочный, богобоязненный, удаляющийся от всякого зла»[xxxviii]. И справедливо. Ибо всегда, как говорил сам Иов, словно бури, грозящей ему боятся он Господа и не мог снести бремени Его присутствия[xxxix]. Никогда он не дерзал Им пренебрегать и всегда верил в Его присутствие. Он говорил: «Я знаю, чти Он нa отвергнет меня, пока я жив»[xl].

До того как Господь увещевал, что надо любить врагов, он мог сказать: «Радовался ли я погибели своего врага, говорил ли я в сердце своем: „Это хорошо"?»[xli] И не в Евангелии прежде прозвучало: «Давай всякому просящему у тебя»[xlii] а он говорил: «Дозволил ли я уйти из моего дома с пустыми карманами?»[xliii] И он еще не читал у апостола: «Господа, оказывайте рабам справедливое и должное»[xliv], но уже взывал к Господу с игрой: «Виновен ли я перед рабом, оскорбил ли я спою служанку—все знаешь ты, Господи!»[xlv] До апостола он увещевал богатых, чтобы они не возносились и не унывали на неверное богатство[xlvi]. Так он относился к богатству, а в другом месте показал, сколь он богат, говоря: «Ни в богатство я не верил, ни в драгоценные каменья»[xlvii]. И не только на одних словах гак было, но iн доказал это своими делами. Когда он утратил все, что у него было, он не скорбел, но только говорил: «Господь дал, Господь взял. Как угодно было Господу, так и сделалось; да будет благословенно в веках имя Господне»[xlviii].

Ведь о том. сколь любим мы что-нибудь, мы узнаем, когда этого лишаемся. Горе от iioa?и выдает наше желание обладать. В ком нет этого желания при потере, было ли оно в нем при обладании? О, муж евангельский до Евангелия и апостольский до наставлений апостолов! Ученик апостолов! Раскрывая нам скрытые богатства нашей природы, oн научил нас и своим примером доказал, на что все мы способны! Он показал нам, сколь велики сокровища нашей души, которыми мы обладаем, не пользуясь ими, и не желаем их обнаруживать, полагая, что у нас их нет.

VII. После того как мы многое сказали о человеческой природе, мы показали и на примере благочестивых мужей доказали, что она добра. Дабы ты не подумала, например, будто природа повинна в существовании нечестивцев, я воспользуюсь свидетельствами Писаний, которые утверждают, что грешники всегда совершали преступления по своей собственной воле, и не извиняют их необходимостью самой их природы. В Книге Бытия мы читаем: «Симеон и Левий, братья, свершили свой грех по своей воле»[xlix]. Господь сказал Иерусалиму: «За то, что уклонились они от Моего пути, который Я указал им, И не услышали голоса Iiaai, но пошли по aiea своего сердца, по стезе зла»[l]. И у того же пророка снова: «И согрешили вы перед Богом, и не услышали Его голоса, не поступали по законам и заповедям Ею, не захотели следовать Его свидетельствам»[li]. Также через Исайю Господь сказал: «Если захотите и послушаетесь Меня, то вкусите блага земли»[lii]. И снова: «И все вы будете истреблены, ибо Я звал вас, и вы не отвечали, Я говорил, а вы пренебрегли и делали злое перед лицом Моим и избирали то, что было Мне неугодно»[liii]. То же самое говорил сам Господь в Евангелии: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз Я хотел собрать твоих сынов, как птица собирает своих птенцов под крылья, и вы не захотели!»[liv].

Везде, где идет речь о хотении или нехотении, об избрании или отвержении,— всюду говорится не о силе природы, а о свободе воли (libertas voluntatis). Томы обоих заветов полны подтверждениями такого рода; в них написано, что как все добро, так и все зло всегда совершаются в зависимости от воли. Мы только по причине краткости не сообщаем обо всем этом, потому что нам доподлинно известно, сколь предана ты чтению священных книг и сколь охотно ты пьешь из самого источника.

VIII. И конечно, защищая благо, присущее природе, мы но говорим, будто она не может творить зла, и признаем, что она способна как на добро, так и на зло. Мы оберегаем ее только от несправедливого мнения, будто из-за порочности своей природы мы влечемся к злу, и утверждаем, что без воли (sine volunlate) мы не в состоянии творить ни добра, ни зла. Таким образом, если мы всегда способны и к тому и к другому, то мы свободны всегда делать одно из двух. Почему же одни люди будут судить, а другие будут судимы, если не потому, что при одной и той же природе у людей разная воля? А если все мы можем одно и то же, то почему мы поступаем различно?

И чтобы это стало по возможности очевиднее, нам следует привести несколько примеров.

Адам был изгнан из рая, Енох восхищен из мира. В обоих случаях Господь показал существование свободы решения (libertas arbitrii). Как мог стать угоден тот, кто провинился, так мог отпасть тот, кто был угоден. Ведь они нс заслужили бы у праведного Бога того, чтобы один из них был наказан, а другой избран, если каждый из них не был бы способен творить как добро, так и зло.

Подобным образом следует толковать и то, что произошло с братьями Каином и Авелем, с близнецами Иаковом и Исавом.

И оттого что при одной и той же природе заслуги разные, нам надлежит признать, что причины этого в разной воле.

Праведный Ной своим примером обличил мир, истребленный потопом за грехи его, и Лотова святость осудила злодеяния содомитов. И немалое доказательство того, что добро присуще им по природе, являет собой то, что эти люди, жившие столь давно, были верны закону без всякого увещевания. Это происходило, конечно, не оттого, что в то время Бог не пекся о твари своей, а оттого, что Он знал, что Он сотворил природу человеческую такой, что и без закона ее одной достаточно для достижения праведности,

Наконец, тогда сильна была неувядшая еще природа и долгая привычка к греху не помрачила еще человеческий разум настолько, чтобы он без закона презрел свою природу.

Из-за этого Господь природу, закосневшую и разных пороках, покрытую ржавчиной невежества, тронул напильником закона (liina legis) с тем, чтобы отполировать се частым увещеванием, дабы обрела она от этого свой прежний блеск. И разумеется, нам стало трудно творить добро не по какой-либо иной причине, по только лишь от долгой нашей привычки к порокам, которая началась с малого и постепенно в течение лет развратила нас и так сковала, так подчинила порокам, что нам стало казаться, будто эта привычка входит в нашу природу. Все то время, пока мы были нерадивы и пребывали в пороках, мы привыкли быть злыми и влеклись к беспутству, а невинность полагали глупостью.

Теперь это восстает против нас, старая привычка противится новой воле. И столь долго мы выучивались злу, не приобретая никакой привычки к добру, что нам странно, отчего нам, невежественным, из-за праздности и без-делия нашего святость представляется чуждой.

О благе, присущем нашей природе, как будто бы кратко было сказано в другом сочинении. Нам же надо было это рассказать, чтобы вымостить тебе путь к беспорочной праведности и чтобы стал он для тебя более гладким; тебе будет легче по нему идти, если ты будешь знать, что на нем нет никаких неровностей и непроходимых мест. Ибо если даже до закона, как мы говорили, и очень задолго до пришествия Господа нашего Спасителя, знаем мы, были люди, которые жили праведно и свято, то насколько же больше мы должны верить в то, что по Христовой благодати мы возрождены в лучшего человека после того, как просветило нас Его пришествие! Искупленные и очищенные Его кровью, побужденные Его примером к достижению совершенной праведности, мы должны быть лучше тех, которые жили до закона, и даже лучше тех, которые жили под законом.

По словам апостола: «Грех уже не будет господствовать над вами. Ведь вы не под законом, а под благодатью»[lv].

IX. И хотя, полагаем, мы достаточно уже об этом сказали, наставим теперь беспорочную деву, которая святостью naiae жизни свидетельствует, что она озарена двойным благом — природы и благодати.

Итак, первая забота девы, первое ее попечение — это познать волю Господа своего и с усердием вникнуть в то, что Ему благоугодно, а что неугодно, дабы, следуя апостолу, воздать Богу «разумное послушание»[lvi] и направить все течение своей жизни по Его мудрости. Ведь невозможно, чтобы стал благоугоден Богу тот, кому неведомо, что Ему благоугодно. Можно даже оскорбить исполнением обета, если прежде по знать, каким образом следует Ему повиноваться. И важное Божью волю исполнять, чем знать; однако прежде следует ее узнать, чем исполнять. В одном — твоя заслуга, в другом — следование порядку.

Поэтому и пророк говорит: «И ты, Израиль, не пребывай в неведении», и блаженный апостол Павел: «Кто не познал, тот не будет познан»[lvii]. И он же в другом месте говорит: «Поэтому не будьте нерассудительны, но познавайте, что есть воля Божья»[lviii].

Начало повиновения заключено в желании познать то, что требуется; часть послушания состоит в изучении того, что ты станешь делать.

Итак, знай, что в божественных Писаниях, через которые единственно только и можно познать волю Божью, одно запрещено, другое дозволено, а третье тебе советуют делать.

Запрещено зло, предписано добро, дозволено делать нечто среднее, советуют — совершенное.

В тех двух случаях, которые стоят на первом месте, заключен весь грех, ибо и в том и в другом содержится веление Божье. Не только повеление, но и запрещение исходит от Того, Кто приказывает. Ибо праведность предписана вообще всем, об этом хотя и кратко, но вполне весомо сказал Спаситель в Евангелии: «Как хотите, чтобы с вамп люди поступали, так и вы поступайте с ними»[lix], т. е., чтобы мы не причиняли другим никакого зла, но творили всякое добро, ибо этого же мы хотим заслужить от других.

Это поучение относится равно ко всем; никому вообще не дозволяется преступать того, что приказано всем. А делать запретное либо не делать того, что велено,— значит явно пренебрегать Богом.

Существует еще два случая, в одном из которых дозволяют, а в другом советуют,— их мы можем оставить на собственное усмотрение, дабы нам меньше было славы за то, что мы пользовались дозволенным, или же дабы больше была наша награда за то, что мы отвергли разрешенное нам,

Ведь дозволяется брак, употребление мяса и вина; однако для достижения совершенства нам советуют воздерживаться от всего этого. Дозволенность брака делает честь девству; то, что пища разрешена, делает более славной добродетель умеренности.

Ты, дева, отвергла супружество прежде, чем пренебрегла дозволенным тебе. Воспылав любовью к большей награде, ты дала Богу обет девственности, которую Господь не предписал тебе, но восхвалял. По совету апостола ты расширила закон. Ступив на поле битвы, ты помышляла не столько о трудности состязания, сколько о призе, который ты получишь за победу. Я думаю, ты читала евангельское прославление вечной чистоты и речь Господа зажгла в тебе любовь к соблюдению девства. Сверх того. Он говорил Петру о величии и трудности этого дела и, обещая царство небесное тем, кто по доброй воле оскопил себя, сказал: «Могущий вместить, да aianoиo«[lx].

Итак. столь великое дело я нс повелеваю тебе исполнять и не налагаю его на тебя, но предлагаю: и никого к этому не вынуждаю, но призываю. Хотя и кажется, что это сказано только об одних мужчинах, награда за девство обещается равно обоим полам. И апостол говорил, что у Господа нет повеления девства, но есть совет[lxi]. Он говорит: «Вы ищете доказательства, Христос ли говорит во мне?»[lxii]

X. Итак, ты последовала совету быть совершенной и обратилась на путь особого блаженства — соблюдай же и общую заповедь. Я сказал и повторю еще раз: в деле праведности всем нам надлежит свершать одно и то же. Дева ли, вдова ли, замужняя женщина, высшего, среднего, низкого сословия — все одинаково должны исполнять заповеди. Закон не отменяется для тех, кто предлагает делать что-то сверх закона. Напротив, никому не следует более ревностно избегать недозволенного, как тем, кто отверг дозволенное.

И пусть не говорит никто, что он не исполняет заповеди, так как, стремясь к совершенству, возвысился над ними и решил делать больше, чем приказано; так он показывает, что ему приказано меньше, чем он может. И затем — может ли тот, кто говорит, будто он столь покорен, что с радостью слушает божественный совет, не слушать повелений? То — дело совершенства, это — необходимости.

О девство сказано: «Кто может вместить, да вместит»[lxiii]. О праведности же не сказано: «Кто может делать, пусть делает», но говорится: «Всякое дерево, которое не приносит добрых плодов, срубают и бросают в огонь»[lxiv].

Смотри же, прошу тебя, насколько приказание отличается от совета. Одно обращено к некоторым, другое — ко всем; выполнение одного предполагает награду, невыполнение другого—наказание; одно призывает тебя исполнить его, другое отвергает тебя, если не исполнишь.

Итак, различая это наилучшим образом, обрати внимание па то, что ты предлагаешь делать, и на то, что ты обязана. Мало того, так как ты обязана уже делать и то и другое — и соблюдать девство, которое ты сама сверх всего предложила, и праведность, которую тебе заповедал Бог,— исполняй теперь с одинаковым рвением и то и другое. Тот раб благоугоден Господу, который, совершая нечто сверх положенного, выполняет при этом все приказания, которым не изменяет послушанию, но верен ему. И пусть тебя не соблазняет пример тех людей, которые, похваляясь одной только своей чистотой, следуют своим желаниям и пренебрегают волей Божьей. Они хотят принести Ему благо своей чистоты не вместе с праведностью, но вместо праведности и награду за девство считают возмещением за грехи; вместо награды они ищут безнаказанности. В своем бесстыдстве по неразумию iни полагают, что будут увенчаны в царстве небесном и предпочтены прочим, которые преступили заповеди и закрыли себе вход в царство небесное.

Христос сказал: «Не всякий, говорящий Мне: ..Господи! Господи!", войдет в царство небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного сам войдет и царство небесное»[lxv].

Пусть вспомнят они и о неразумных девах, которых не пустят на брачный пир и скажут им: «Не знаю вас»[lxvi]. К ним еще следует добавить п тех, о которых сам Господь сказал: «Многие скажут Мне в тот день: „Господи! Господи! Разве не выбросили мы идолов во имя Твое? И не совершили мы во имя Твое много славных дел?" И тогда Я отвечу им: ,Аминь, говорю вам, не знаю вас, отойдите от Меня все, которые творили нai?aaao"»[lxvii]. Тебе же надлежит вступить совсем на иной путь.

Поправ земную любовь, помышляя только о божественном, ты хочешь сохранить себя апостольской девой: святая духом и телом, ты будешь ждать пришествия Господа, непрестанно вливая в светильник своей души слой святых деяний, вместе с мудрыми девами ты готовишься к встрече Жениха.

Тебе следует избегать торной дороги, которая многих ведет к смерти, и держаться той тропы, того тесного пути в жизнь вечную, который находят немногие. Ты уже одолела великие препятствия, все, что замедляет течение духовной жизни или зовет тебя назад, ты победила первым своим обращением.

Ты отвергла радость супружества, попечение о потомстве, соблазн роскоши, мирскую суету, стремление к богатству, и ты можешь сказать вместе с Павлом: «Для меня мир распятый, и я для мира»[lxviii]. При таком начале каково должно быть завершение? И впредь поступай с той же доблестью, с тем же духом! С той же силой своего разума, с какой ты отвергла поводы для пороков, отврати теперь и сами пороки! Да украсит твое девство святость нравов и окончится твоя жизнь на ступени совершенства! Конечно, если тебе была бы угодна мирская жизнь, ты бы позаботилась о том, чтобы никто не превзошел тебя в богатство, всевозможных украшениях, достатке и почестях.

Оттого что ныне у тебя есть другие стремления, ты пекись о том, чтобы никто не превзошел тебя в благочестии, никого не было выше тебя по святости нравов и добродетелям. И то, о чем мы говорили прежде, не было твоим, таким, в чем ты всех превзошла, а тебя никто. Ибо все это было внешнее, приходящее извне, чужое. Здесь же действительно все в твоей власти, твое собственное, то, что не приходит со стороны, порождается в самом твоем сердце.

Но всякий ищущий находит это, не всякий нашедший удерживает это навсегда; случай (casus) может как даровать, так и отнять.

Здесь же находит всякий ищущий, и кто найдет, никогда не опасается, что у него отнимут. Только то и есть благо, что мы никогда не находим и не теряем без нашей собственной на то воли.

XI. Итак, у тебя здесь есть нечто такое, чем ты весьма заслуженно превосходишь других. Ибо твоя мирская знатность и твой достаток хотя и считаются твоими, однако они не твои.

Духовные же богатства тебе никто дать не может, кроме тебя самой. За то и прославят тебя по праву и отдадут тебе предпочтение среди прочих, что не может это исходить не от тебя, не может не быть твоим.

Не является ли жизнью только то, когда и не надо бороться за успех, а каждому надлежит оставаться при том, с чего он начал, и не домогаться более высокого? В то время как во всех мирских делах люди не довольствуются успехом, здесь достаточно лишь только начать.

В земных делах мы очень пылки, а в небесных — очень холодны. Являя высшее рвение в делах незначительных, при совершении важных дел мы застываем. Стыдно помыслить, сколь пылки люди в устройстве земных дел, сколь велико их рвение и каждодневное усердие в их стремлении к более высокому.

Любовь к наукам действительно ничуть не угасает с возрастом, напротив,—воспользуюсь словами одного светского автора—с возрастом она разгорается все сильней. Страсть к богатству неутолима, стремление к почестям не знает предела. Без конца стремятся люди к делам, имеющим близкий конец. Божественной же премудростью, небесными сокровищами, бессмертной славой мы пренебрегаем. Духовного богатства и не касаемся, а если и вкусим немного, то полагаем, что навек им насытились,

Не так приглашает нас на свой пир божественная мудрость: «Которые алчут меня,— говорит она,— вовек не насытятся, и те, которые жаждут меня, вовек не напьются»[lxix]. И никто никогда не насыщался такой пищей и не чувствовал усталости. Чем более кто-нибудь употребляет ее, тем более он алчет, тем более не насытится. Господь в Евангелии говорит: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся»[lxx], будто Он хочет, чтобы мы всегда алкали и жаждали справедливости, дабы в грядущем насытиться нам воздаянием по справедливости.

XII. Следует подумать о силе этих слов и так желать праведности, как во время голода пли жажды мы желаем еды или питья. Это надлежит сказать вообще всем, которые желают обещанной награды в жизни бессмертной. Тебе же надо обдумать, сколь должно возвысить тебе свой дух, если в ожидании большей награды ты дала обет делать больше, чем необходимо делать другим.

. Апостол, определяя, какова должна быть дева Христова. очень возвысил ее над замужней женщиной. «Незамужняя,—говорит он,—и дева думает о Божьем, как угодить Богу, чтобы быть святой и телом и духом, а замужняя думает о мирском, как угодить мужу»[lxxi]. Она свята телом и духом своим и не грешит ни членами своими, ни помыслами. Грешить же возможно не только против чистоты, но и против всего, что входит в праведную жизнь. Не только тело, но также и дух должен быть у девы целомудрен. Если тем не менее она как-нибудь согрешит руками, глазами, ушами или языком, то можно ли будет сказать, что она свята телом? Если она полна ненависти или зависти, жадности или гнева, то каким же образом она обладает святостью духа?

Если и замужняя, которая думает, как угодить мужу своему, сколько она оставит детям своим, скована разными мирскими заботами, редко задумывается о воле Божьей и она, несмотря на все это, не может найти оправдания своим грехам, то что сказать о деве, отрешенной от всех мирских попечении, свободной от всего этого, вступившей в некую школу чистоты?

XIII. Если ты хочешь сравнять величие своего замысла со своими нравами и полностью сочетаться с Богом, если легкое и сладостное иго Христово ты хочешь сделать еще легче и сладостное, то пекись теперь больше всего о святости своей жизни, стремись теперь к тому, чтобы пылкая вера недавнего твоего обращения разгоралась всегда новым огнем, потому что в твои нежные лета легче обратиться к святости.

Что установишь ты себе сначала за правило, то и пребудет для тебя образцом в точение остальной твоей жизни. В самом начале следует думать о том, каков будет конец. Какой ты хочешь предстать в последний день своп, такой старайся быть уже ныне.

Существует привычка, которая питает как пороки, так и добродетели; сильнее она проявляется в тех из них. в которых произрастает с ранних лет. Нравы лучше всего воспитывать с малолетства. Ибо молодые годы заключают в себе нечто податливое и мягкое, то, чему можно придать форму по решению воли (ad arbitrium voluntatis); все нежное почти всегда быстро ко всему прилаживается. Деревца с еще не окрепшими корнями послушны всему — их легко повернуть в любую сторону. Часто бывает, что, кривые по своей природе, они быстро выпрямляются по воле того, кто их растит. Молодые, еще не подросшие животные без труда становятся домашними. И насколько быстрее отвыкнут они бродить на свободе, настолько легче привыкнет их выя к ярму, а голова к узде.

Также и стремление к наукам легче внушить неогрубевшим умам. То, что появилось в уме сперва, обыкновенно глубоко укореняется. Это очень важно также и в духовной жизни. Пока еще есть подвижность — увлечь дух нетрудно, следует приобрести привычку к добру и укрепить ее размышлениями об ярме.

Ум следует запять помыслами о вещах наиболее достойных, и необходимее всего опыт святой жизни. Тогда и дух подымется на вершины совершенства и своей долгой благодатной привычкой он воспользуется для благочестивой жизни. Дивясь своим добродетелям, он станет потом помышлять, откуда в нем взялось то, что он знает.

XIV. Посмотри, молю тебя, какой святости ждут от тебя и бабка твоя, и мать, полагая, что с тобой в их род вошел некий новый свет славы. На тебя одну они перенесли теперь все попечение своей души и с удивительным рвением и любовью поддерживают исполнение твоего обета. Они сами наставляли тебя с детства добродетелям и теперь желают, чтобы ты их превзошла, полагая, что твоя победа будет и их славой.

Их особенная вера в Бога более всего воссияла в твоем исповедании, когда тебя, уже готовую к браку, они научили возжелать иного, быстро согласившись с тем, что ты избрала, укрепили тебя в этом. Робкое из-за возраста твоего желание твое они поддержали своим влиянием и сделали твой обет общим. Хотя им и прежде доводилось видеть многих своих родственников, достигших наивысшего достоинства, ни о ком они так не радовались, как о тебе, ибо ни в ком не видели они ничего столь великого, ничего столь прекрасного. Ты одна явила роду своему то, чего не было в нем долгие годы.

Несмотря на то что были в нем среди мужчин достопамятные консулы и часто людям из этой знаменитой семьи принадлежала высшая власть, никто, однако, еще в вашем роде не превзошел тебя в том достоинстве, которое записано не на белой доске, но в книге бессмертной памяти. И хотя им рукоплескал весь свет и радостная толпа одобрительным своим криком отмечала славные заслуги консулов, твоя слава и честь, однако, гораздо больше, потому что ты вызвала радость на небе и веселье ангелов,

И не блудниц делаешь ты богаче, но этим питаются девы Христовы; не ловцы и возницы обогащаются, но ты поддерживаешь нищих Христовых.

Для консулов из разных провинций, куда только простиралось могущество вашего дома, присылали диких и неведомых зверей, чтобы они орошали жестокую цирковую арену своей или же человеческой кровью. К тебе присылают избранных девиц, которых ты приносишь Господу как драгоценный дар, и собственным примером ты зовешь их к вечной чистоте, и станут они не тебе служить, а вместе с тобой они будут служить Богу.

Слава о твоей вере распространилась повсюду, весь мир был столь восхищен твоим обращением, что, казалось, он всегда желал того, во что прежде люди едва могли поверить. И весьма растревоженные этим началом, благоуханием твоей славы, все они хотят услышать о тебе не знаю какое aиai.

Те, которые знают, сколь добродетельно ты начала, ожидают теперь от тебя святой жизни. Подумай, ныне на тебя обращены все глаза, весь мир собрался посмотреть на твою жизнь. Бойся же оскорбить души столь многих людей, старайся, чтобы они нашли a тебе не менее, чем ищут

Однако зачем для увещевания я говорю тебе о людях и о том, чего они от тебя дожидаются? Сам Бог, Правитель и Господь наш, со всем воинством ангелов своих смотрит на твою борьбу и готовит тебе, выступающей против дьявола, венец вечности и небесной наградой побуждает тебя к победе. Подумай, какой должна быть твоя душа, какова должна быть твоя доблесть, измеряй величие своей борьбы достоинством ее зрителей!

XV. Итак, пусть это будет для тебя первой заботой и первым оружием для победы в твоей предстоящей борьбе! Прежде всего тебе надлежит одолеть своей доблестью дьявола и остаться верной заповедям Божьим.

Надо не только отклонять запрещенное, но исполнять приказанное. Тебе недостаточно быть свободной от зла, если ты будешь свободна от добра; так как закон Божий различает заповеди двух родов, он запрещает творить зло и повелевает творить добро. В обоих случаях он по терпит пренебрежения. Ибо не только тот раб пренебрегает Господом, который творит запрещенное, но и тот, кто не исполняет приказанного.

Сказанное нами давно известно: «Всякое дерево, которое но приносит добрых плодов, срубают и бросают в огонь»[lxxii]. И мы не обольщаемся ни в том случае, когда нас не обременяют дурные плоды, за которые нас осудят, ни в том, когда мы не приносим добрых плодов. Ведь Отец отсечет всякий побег, не приносящий плода для Сына[lxxiii]. Также Господь осудит и того. кто. как ленивый и лукавый раб, спрячет в платке полученный талант[lxxiv]. И не только на том вина, кто не уменьшит, но и на том, кто не увеличит. И надо, чтобы ты по думала, будто некоторыми заповедями можно пренебрегать, как более легкими. Как самые большие, так и самые малые— все они приказаны Богом. Тот, кто пренебрег какой-либо заповедью, оскорбил Того, Кто дал ее. Оттого-то блаженный Павел взывает и наставляет: «Всё делайте без ропота и сомнения, чтобы быть вам безупречными и простыми, как незапятнанные сыны Божьи среди народа лукавого и развращенного, в котором вы сияете, как свеoиea и этом мире»[lxxv].

XVI. Остановимся здесь ненадолго, о дева! Посмотрим на те драгоценнейшие жемчужины, которыми надлежит украсить невесту Христову!

Подумаем о некоторых словах апостола. Он говорит: «Всё делайте!» Ибо не по своей воле нам надо избирать нечто из заповедей Божьих, но мы обязаны исполнять вообще всё. И нельзя нам пренебрегать некоторыми заповедями как ничтожными и маловажными, но во всех мы должны чтить величие Повелевающего нам. Ибо ни одна заповедь Божья не может показаться нам достойной пренебрежения, если мы без ропота и сомнения станем всегда верить, что Он — Творец.

Мы видим, что ничтожных, безвестных господ своих рабы открыто презирают и противятся обычно даже самым малым их приказам. По отношению к знатным лицам они этого не допускают; чем могущественнее господа, тем более склонны рабы им повиноваться, чем труднее исполнить им то, что велят, тем они послушнее. Исполнять же приказания царя все настолько готовы, что они стремятся к повиновению и желают, чтобы им приказывали; и они не только надеются, что их вознаградят за выполнение приказа, но считают благодеянием возможность услужить тому, кто ими повелевает.

Нам же сам Бог в неизменном величии своем, в неизреченном и непостижимом своем могуществе посылает Священные писания и всю полноту своих заповедей. а мы не сразу принимаем их с радостью и почтительностью. И мы не видим великого благодеяния в повелении столь высокой и славной власти, тем более что здесь имеется не выгода Повелевающего, но польза повинующегося.

Напротив, распустившись, пренебрежительно, с надменностью, приличной рабам, мы открыто перечим и говорим Ему в лицо: «Трудно! Жестоко! Мы не можем! Мы—люди, наша плоть немощна!»

О, слепое безумие! Нечестивое безрассудство! Мы обвиняем Бога всеведущего в двойном неведении: нам кажется, что Oн по знает, что Oн творит, а также не знает о том, что Он повелевает, кажется, будто Он забыл о слабости человеческой, Творцом которой Он сам и является; будто Он возложил на человека такие заповеди, которых человек не в состоянии исполнить. При этом — о, нечестие!—Праведному мы приписываем несправедливость, Милостивому — жестокость!

Сперва мы сетуем на то, что Он приказывает невозможное, а потом полагаем, что Он наказывает человека за то, чего тот не в силах избежать, и, по-видимому, Он ищет—а такое и предположить кощунственны—не столько нашего спасения, сколько нашего наказания. Поэтому апостол, зная, что Бог праведности и величия не может нам приказать невыполнимое, говорит нам, чтобы мы не роптали. Потому что ропщут обыкновенно или тогда, когда приказывают что-либо нечестивое, или же когда приказывающий менее достоин. Зачем мы попусту упорствуем и противопоставляем Приказывающему слабость нашей природы? Никто более нс знает меры наших сил, чем Тот, Кто дал нам эти силы. Никто не разумеет лучше, сколько мы можем, чем Тот, Кто даровал нам способность мочь. Праведный, Он не мог нам приказать делать невыполнимое, и, Милостивый, Он не может осуждать человека за то, чего тот не в силах избежать.

XVII. Дальше идут слова: «чтобы быть вам безупречными и простыми». Это сказано о всяком совершенствовании нравов. Одних этих слов может быть достаточно; даже при избрании епископа Бог повелевает, чтобы этого требовали.

Сколь благоразумна, сколь свята жизнь, в которой нет ничего достойного укоризны! Можно ли быть святее Того, Кто, обладая истинной непорочностью, никогда не лжет ни речью, ни видом своим! Апостол говорит: «как незапятнанные сыны Божьи». Нет увещевания сильнее, чем то, в котором божественное Писание зовет нас «сынами Божьими». Ибо кто не устыдится и не убоится совершить что-нибудь недостойное пред таким Отцом? Разве тот, кого называют «сыном Божьим), станет рабом порока? И апостол прибавляет: «чтобы были мы незапятнанными». Ибо раз Сам Он—источник праведности, то не подобает сынам Его быть запятнанными.

«Среди народа лукавого и развращенного» значит следующее: хотя и окружает нас несметное множество грешников, хотя и неисчислимы все их пороки, надо вам, однако, помнить о своем небесном рождении, дабы, живя среди злых людей, вы одолевали всякое зло.

«В котором вы сияете как светила в этом мире»; в Евангелии мы тоже читаем: «Тогда праведники воссияют, как солнце в царстве Отца их»[lxxvi]. Жизнь соответствует награде, дабы те, которым в грядущем будет дарован свет солнечный, уже и здесь, на земле, сияли бы подобной праведностью и своими святыми долами просвещали бы слепоту неверия. Это по смыслу похоже на то место, где в Послании к коринфянам апостол говорит: «Один свет у солнца, другой свет у луны, иной — у звезд. Как звезда от звезды отличается по свету, так и воскресение из мертвых»[lxxvii]. Места в царстве небесном не для всех одинаковы, они даются сообразно земным заслугам, Разным делам подобает разное воздаяние за них. Сколь сиял здесь человек своей святостью, столь и там он воссияет. Ныне же напряги всю силу своего ума, дабы небесной жизнью на земле уготовила ты себе награду на небе. Да воссияет святость девы, подобно ярчайшей звезде, и да явит она необычностью своей жизни величие своей будущей награды. Тебе легче свершать добро, потому что тебя по отягощает привычка к злу. И мы не боимся, что пороки отвратят тебя от добродетелей и злые семена дьяволовы заглушат плод Христов.

Ибо если даже те, которые закоснели в грехе и почти подавили добро, присущее их природе, могут восстановить его своим покаянием, если, изменив образ жизни по своей воле (nintata voluntato vivendi), они могут заглушить привычку привычкой и из худших стать лучшими, то тем более ты, которой надо не столько бороться со своими пороками, сколько не уступать им, можешь справиться с тем, что не справилось с тобой.

Как бы ни было, легче не допускать в себе пороков, чем искоренять их, уступив им однажды.

XVIII. И не столь велика па самом деле их сладость, чтобы следовало нам предпочитать их добродетелям; и не все они обольщают наслаждением — во многих из них, кажется, нет никакой сладости. Ведь из всех пороков, которые более всего соблазняют людей, существует два, отказаться от которых тем труднее, чем слаще им поддаться,—это чревоугодие и сладострастие. Несмотря на то что эти пороки очень велики и наслаждения эти полны опасностей, многие люди, видим мы, избегают их и весь свои век пребывают в девство и воздержании. Я умолчу о тех, которые после долгого веселия и неутомимого сладострастия обратились к чистоте и умеренности, заменив оба эти своих порока на противоположные им добродетели.

Совсем иначе обстоит дело с другими пороками, которые хотя и вовсе не прельстительны и, более того, заключают в себе изрядное количество горечи, поэтому избежать их гораздо легче, однако редко ты встретишь таких людей, которые их избегают.

Какое, спрашиваю я, удовольствие доставляет зависть завистнику, которого сама же она и наказывает угрызениями совести, делая чужое счастье орудием его мучения? Что, кроме страшного помрачения духа и помутнения разума, получает человек в уплату за свою ненависть? Кто с поникшим лицом и духом не мучает себя сам том, чем он хочет навредить другому? Что путного дает гневливому его ярость, когда он терпит ужасные муки совести и до такой степени теряет разум и сознание свое, что в своем гневе кажется безумным?

Посмотри на каждый [порок], и ты обнаружишь, что сколько пороков, столько же есть и терзаний духа. И тем легче их победить, что они не сулят нам никаких наслаждений.

Насколько труднее, насколько тяжелее — не говорю уже о подвиге целомудрия — воздерживаться от вина, мяса и даже от масла, раз в три, а то и в четыре дня принимать скудную пищу, лишенную всего этого! Ослабив постом и бдением члены свои, пренебрегать облегчением, которое приносит баня, отказывать своему телу в необходимых вещах и чинить покое насилие над природой!

Обрети такое величие духа и посмотри, чего не сможешь ты тогда исполнить! Но мы, к стыду нашему, когда и чиним в чем-нибудь насилие над нашей природой, в остальном от любви к греху выказываем слабость. Возлюбив добродетели, мы презираем телесные страсти, однако от любви к порокам мы подвергаем себя мучениям и уступаем злу, полагая, что мы не в силах отказаться от пего.

Что это такое, спрашиваю я, в чем же здесь новый смысл жизни (nova vivendi ratio)?

Я с уверенностью приступаю к трудным делам, полным всяких тягот, и думаю, что не в силах совершить более легкие дела. Я побеждаю весьма сложное, но меня Должно сразить простое. Я охотно избегаю удовольствия, но не желаю избегать того, что для меня мучительно. Действительно, так бывает у тех, которые, презрев волю Божью, стремятся только к тому, в чем они легче обретут славу и известность, но пренебрегают благом не столь заметным.

Ты же попрала мир со всеми его страстями, дабы сделать его неким путем восхождения к небу, и ты не должна искать мирской славы. Стремись угодить только Тому, Которому часто бывает неугодно то, что угодно людям, и Который станет судить помыслы людей. Твои воздержанность и пост тем милее Богу, что ты сочетаешь их со святостью своих нравов; у других людей они служат прикрытием пороков, у тебя же да будут они украшением твоих добродетелей!

XJX. Посмотри, заклинаю тебя, на то, чем славна ты для Бога: на крещение свое, когда ты родилась вновь, на то, что, дав обет девственности, ты стала невестой Христовой! И то и другое понуждают теперь тебя заботиться об исполнении своего обета. И там, где надо сохранить столь редкостное сокровище, не должно быть места беспечности!

Дорогую одежду надлежит заботливее оберегать от пятен. Драгоценную гемму в золоте хранят с большой заботливостью — вообще о важном деле следует печься с великим тщанием. Поэтому и тебе, если ты желаешь соблюсти себя, всегда надлежит думать о своей ценности и чести. Ибо каждый человек тем менее себя бережет, чем дешевле он себя ставит. По этой причине в божественных Писаниях столь часто называют нас «сынами Божьими». И пророк говорит это: «И сказал всемогущий Господь: „Я буду вам Отцом, и вы будете сыновья и дочери Мои"»[lxxviii]. И апостол говорит: «Подражайте мне, как дети возлюбленные»[lxxix]. И блаженный Иоанн; «Возлюбленные! Мы теперь — сыны Божьи, но еще но открылось, чем мы будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть. И всякий, у кого есть надежда на Него, освящает себя, так как Он свят»[lxxx].

Он хочет, чтобы мы помнили о достоинстве, дарованном нам, и чтобы при такой чести нам было стыдно грешить. Поэтому и Сам Господь, призывая нас к совершенной благодати, сказал: «Любите врагов ваших, благотворите тем, которые вас ненавидят, молитесь за преследующих и злословящих вас, дабы вы стали сынами Отца вашего, Который на небо»[lxxxi]. Ибо особенно любезны Богу люди, когда их любовь и доброта, которым надлежит быть у христианина, проливаются также и на злых. Это подобно той милости Божьей, когда Он заставляет свое солнце равно светить добрым и злым и дождь посылает равно праведным и неправедным.

Итак прежде всего не вреди никому своим словом и старайся быть полезной всем, кому только можешь; как говорил об этом апостол, не воздавая злом за зло, отвечай на зло добром[lxxxii] И да не коснутся уст девы слова поношения! Существует достаточно низких людей, которые, добиваясь своей славы, унижают других, потому что они полагают, будто, возводя хулу на других, они этим себя прославляют. Те, которые не могут угодить своими собственными заслугами, хотят выиграть от сравнения с теми, кто хуже их.

Мало этого, ты не только не должна хулить сама, по и не надо тебе никогда верить тому, кто хулит другого. Это злейший порок выставлять другого достойным презрения. Отвращай свой слух от поношения не менее, чем свой язык. Помни Писание, которое говорит: «Не соглашайся с теми, кто возводит напраслину на твоего ближнего, и не примешь ты за него греха»[lxxxiii] И в другом месте: «Закрой свои уши и не внимай злоязычию»64а. Ибо виновен также и слушающий, который поддерживает клеветника, потому что если бы не стал он слушать, отвратил бы свое лицо и глаза, то и молчанием своим обличил бы он злоязычного и внушил ему не говорить с охотой того, о чем знает, что это слушают без охоты.

Ревностно ограждай уста свои, ибо легче всего согрешить нам своим языком. Поэтому и святой Иаков называет совершенным того, кто «по согрешает в слове»[lxxxiv]. И Писание говорит: «Смерть и жизнь во власти языка»[lxxxv].

И да не умеешь ты ни лгать, ни злословить, ни клясться, потому что лживое слово убивает душу. И апостол сказал: «Тот, кто злословит, не обретет царства небесного»66а. Клясться же запретил нам Сам Христос: «А Я говорю вам, чтобы вы вовсе но клялись»[lxxxvi]. И снова: «Да будет слово ваше: „Да, да" и „нет, нет", а что сверх этого, то от зла»[lxxxvii]. Апостол, кратко осуждая пороки нашей речи, говорит: «Никакая злая речь да не исходит из уст ваших, но да исходит благая для созидания веры, чтобы дала она благодать слушающим»[lxxxviii].

Да будет речь девы благоразумна и скромна, пусть отличает ее не столько велеречивость, сколько стыдливость. Когда ты молчишь, пусть удивляются все твоей скромности, когда говоришь — твоему благоразумию. Тихую и ровную речь твою да украсит величие и мягкость, мудрость и стыдливость. Да будешь ты правдива и свободна в мнении своем, приятна уместностью своего молчания и слова. И пусть бы ты вовсе не говорила, когда лучше промолчать. Кому надлежит избегать не только злоязычия, но и суесловия, тот должен говорить с великой осторожностью.

XX. Да будет у тебя высшее умение, высшая способность отличать пороки от добродетелей! Хотя они и противоположны, однако некоторые из них до такой степени сходны, что их вообще едва можно различить. Ибо сколь многие считают надменностью свободой, раболепие принимают за смирение, коварство — за ум, глупость зовут простотой и, соблазнившись лживым и весьма скверным притворством, вместо добродетелей гордятся пороками! И хотя своим тончайшим умом ты все это должна различать и не уклоняться от добродетелей, особенно надо тебе избегать ложного смирения и стремиться к истинному, о котором Христос учил, что в нем гордости не должно быть.

Многие следуют тени этой добродетели и мало кто следует ее nooи (veritas), ибо всем весьма нетрудно носить дурную одежду, смиренно приветствовать при встрече, целовать руки и колени, склонив голову к земле, с потупленным взором выказывать смирение и покорность, тихим и нежным голосом произносить слова, часто вздыхать и по каждому поводу называть себя грешником и несчастным. Однако, ежели кто-нибудь заденет такого неосторожным словом, он вскинет голову, нахмурит брови, кроткая речь его сменится криком бесноватого! Иному смирению научил нас Христос и, увещевая своим примером, говорил: «Научитесь от Меня, ибо Я кроток и сми-рен сердцем»[lxxxix]. Когда Его злословили, Он не злословил, когда Ему грозили, Он не угрожал. Такому же смирению научает нас и блаженный Петр: «Милосердные,— говорит он,— И смиренные не воздают злом за зло и злоязычием за злоязычие»[xc].

Да не будет лжи в твоих словах, да удалится от тебя притворство, да не будет лишь до поры тиха твоя речь! Истинное терпение обнаруживает себя в терпении обид. И потому пусть никогда не будет в твоих мыслях места для такого порока, пусть не будет в тебе никакой гордости, никакой дерзости, никакой, наконец, надменности! Ибо нет у Бога ничего выше смирения! Он сам говорит через пророка: «На кого Я посмотрю, если не на кроткого и смиренного, трепещущего перед словом Моим»[xci].

Да не воспылает никогда гневом душа твоя, ибо из гнева рождается ненависть. И бойся ты Бога, дабы в страхе перед Ним не осмелилась ты негодовать и одолела в себе гнев! Блаженный апостол, очищая нашу душу и приготовляя ее к обители Божьей, наставляет нас и говорит: «Всякая суровость, и гнев, и негодование, и крик, и злоречие со всякой злобой да уничтожатся вами»[xcii].

XXI. Остерегайся льстецов, как своих врагов, речи которых свиду мягче елея, а на деле они подобны отравленным копьям. Притворными хвалами они сокрушают слабые души и наносят раны легковерным умам. В наше время этот порок очень распространился, достиг крайнего своего предела и дальше ему увеличиваться уже покуда, Мы сами преданы этому занятию, как обязанности. То, что мы с охотой принимаем от других людей, то и сами передаем им, словно некий дар; в надежде снискать похвалу, прежде мы сами хвалим тех, от кого хотим услышать похвальное слово. Мы часто прерываем слова льстецов, но в глубине своей души одобряем их и почитаем великим благом, если нас притворно похвалят. И мы думаем не о том, каковы мы в действительности, но о том, какими мы кажемся другим. И поэтому дошло до того, что, пренебрегая заслугами, мы печемся только лишь о мнении, ищем свидетельства о нашей жизни не в своей совести, а в одной только молве. Блажен тот, кто смог полностью победить в себе этот порок, кто никогда по льстит и не доверяет льстецу. Он никого не соблазняет и сам не соблазняется, не творит этого зла и не страдает от него.

Да не будет в тебе никогда ничего лживого, ничего притворного! Знай, что помыслы твои, которые всегда открыты Богу, живут среди людей. Никогда не говори ничего такого, чего нет у тебя на сердце. Да будет стыдно тебе помыслить о том, что ты стыдишься сказать.

Всем ведомо, сколь полезны и нужны для исполнения твоего обета пост и воздержание, особенно в том возрасте, когда тело наиболее пламенно. Поэтому, как и одобрил это апостол, тебе не следует вкушать мясо и пить вино[xciii]. Из любви к чистоте ты должна избегать всего, что может воспламенить тело и доставить удовольствие.

Однако мы не хотим, чтобы ты согнулась под тяжестью бремени, которого от излишнего своего рвения, но соразмерив своих сил, многие не вынесли и погибли — вместо святости души они дошли почти до полного бессилия. Во всяком деле лучше всего умеренность. Надо не истощать тело, но управлять им.

Итак, при всем твоем смирении да будут умеренны, святы и просты твои посты, дабы они сдерживали тело и не принижали душу, дабы дело смирения не породило в тебе гордости и из добродетелей не явились пороки. «Во время болезни,— говорит псалмопевец,— я одевался во вретище и изнурял постом душу мою»[xciv]. Плохая одежда, дурная пища, пост должны поражать гордость, а не питать ее. Кто при исцелении использует лекарство для того, чтобы появилась рана? Кто вредит здоровью тем, при помощи чего следует лечит болезнь? В чем же и будет надежда на спасение, если эти снадобья ядовиты для души?

XXII. Дела милосердия да скрасят тебе труд твоего поста, и твоя воздержанность да будет тебе милее, нежели отдых для бедняков! Господь через пророка говорит: «Милости Я хочу, а не жертвы»[xcv]. В Евангелии мы чи-таем слова Христа: «Блаженны милостивые, потому что и oни помилованы будут»[xcvi].

Я прошу, однако, чтобы эту заботу взяли на себя твоя бабка и мать. Пусть они совершат за тебя это дело, пусть вознесут твое сокровище па небо! Пусть они питают голодных, одевают раздетых, посещают больных, дают приют странникам, помогают бедным в надежде, что Христос воздаст им за это в жизни вечной. Он сказал: «То, что вы сделали одному из меньших Моих братьев, вы сделали Мне»[xcvii].

Тебе же, пока не окрепнет твой дух в исполнении обета, следует отойти от всяческих дел и все усердие, все свое попечение употребить на улучшение своих нравов. Тебе надо быть свободной от всего этого и заботиться о том, чтобы ты не знала ни того, что ты богата, ни того, что ты госпожа. Вспоминай о своей знатности только для того, чтобы суметь святостью нравов соперничать со славой своего рода и превзойти доблестью своего духа свое высокое происхождение. Да прославишь ты себя более той знатностью, которая делает людей сынами Божьими и сонаследниками Христа. Если ты станешь всегда о ней заботиться, то поверишь, что у тебя есть радость большая, и не станешь похваляться менее важным. Все достоинство знатного рода и прославленность крови Аницпев да скажутся в твоей душе!

Да будет славен тот, да будет он вознесен и знатен, кто уразумеет, что только тогда он сохранит свою знатность, когда отвергнет служение порокам, и они не одолеют его. Ибо «кто кем побежден, тот тому и раб»[xcviii]. Есть ли что-либо позорнее и недостойнее, неужели рабство духа? Когда ненависть господствует над ним, а зависть им правит? Когда им владеет жадность, гнев держит его у себя в плену и влекут его к себе разные прочие пороки? Нечего ему льстить себя знатностью своего рода, ежели лучшая его часть пребывает в рабстве! Рабство ума гораздо презреннее, чем рабство тела!

Излишне, я полагаю, наставлять тебя в том, сколь скромной ты должна быть, сколь редко ты должна появляться на людях,— этому выучила тебя с детства светская честь — и ты легко поймешь, что тем более следует соблюдать это в твоей новой жизни, которой особенно приличествует уединение.

Напоминаю тебе и о том, что даже тем, кто навещал тебя в твоем доме, надлежит положить известный предел. Пусть их посещения но будут чрезмерны и ежедневны дабы не оказалось, что в них не столько твой долг ,сколько беспокойство для тебя.

XXIII. И хотя все время своей жизни тебе надлежит посвящать божественным занятиям и ни на час не прервутся твои духовные свершения, денно и нощно ты будешь размышлять о Его законе[xcix], следует, однако установить какие-то определенные часы, в которые ты полнее всего станешь предаваться Богу, и Он побудит тебя к наивысшему напряжению духа. Лучше всего от вести для этого утро, как самую лучшую часть дня, и до трех часов — как в некой духовной палестре — ежедневно упражнять свой дух в борьбе за жизнь небесную. В эти часы следует тебе молиться в отдаленной части дома, затворив свои покои[c].

Обрети уединение даже и в городе, удались постепенно от всего, чтобы стать ближе к Богу. Отказавшись от свиданий со своими близкими, показывай им плод своего учения и молитвы. Ты должна питать свою душу красноречием, и нет ничего, что надлежало бы тебе делать a большей тайне. Сколько может выдержать душа iieиoa за день, столько и следует давать ей их, словно это сытная пища.

Читай Священные писания так, чтобы все время помнить о том, что Господь повелевает не только знать aai закон, но также и исполнять его, ибо нет никакой пользы выучиться тому, что надлежит делать, но не делать этого.

Наилучшим образом ты используешь божественное чтение, если оно будет тебе вместо зеркала, дабы душа твоя видела в нем свое отражение, исправляла бы нему свои изъяны или становилась бы краше. Пусть часто прерывает чтение твоя молитва, и такая смена обоих этих святых дел да воспламенит твою душу, постоянно устремленную к Богу.

Итак, в одно время пусть наставляет тебя Священная история, в другое—да усладит тебя Давид священным. песнопением! В одно время да научит тебя Соломон своей премудрости, в иное — зажгут тебя запрещения пророков в иное — апостольское и евангельское совершенство приобщит тебя в святости твоей ко Христу!

То, чему надлежит быть, запечатлей в памяти своей и сохрани в своих мыслях! То, что тебе предстоит, обдумывай часто, дабы твое усердие и твои богоугодные занятия украшали и нравы и чувства девы и придали бы тебе вместе с мудростью святость. Писание говорят: «Кто ищет Бога, найдет мудрость с праведностью»81а .

Однако же само чтение должно быть умеренным — пусть его прерывает твое решение, но не усталость! Ибо излишние посты и воздержание, еженощные чрезмерные бдения осуждаются за безмерность, потому что они приводят e; тому, что из-за неумеренности потом их невозможно выполнить и в умеренном виде. Предосудительно также и чрезмерное усердие в чтении; то, что весьма похвально в свое время, от излишества превращается в вину.

XXIV. Вообще же об этом надо сказать кратко, но твердо: нарушение меры даже и в добрых делах порочно. Великий, великий — повторяю я — разум понимает совершенную жизнь; нужно изрядное рвение и большая мудрость, чтобы узнать, как не совершить ничего такого, в чем пришлось бы потом раскаиваться.

Обстановка меняется на протяжении одного часа; пост, воздержанность, пение псалмов, бодрствование — все это требует не столько усердия, сколько желания. Начинающий тотчас может достигнуть того, чего он желает. Те, которые для свершения обета принесли из мира свежие силы тела своего, могут этого добиться даже легче.

Изменить же нравы, воспитать в себе различные добродетели своего духа и усовершенствовать их — дело большого усердия и долгой привычки. Поэтому многие из нас достигают с этим обетом старости, но не обретают того, для чего они принимают этот обет.

Твое же обращение должно быть иным, в нем должны быть серьезность, терпение, кротость, благочестие. Следуй всегда тому, что святее, совершеннее, что более всего может приблизить тебя к Богу и к небу. Ничего не должно быть прекрасней невесты Христовой. Чем более велик Тот, кому надлежит быть тебе угодной, тем больше должно быть в тебе стремление угодить Ему. Мирские девы, которые готовят себя к замужеству, милость апостола предпочитают его совету[ci], и средство от невоздержанности одобряют они больше, нежели награду за воздержанность. Дабы угодить своим женихам и снискать их любовь к себе, они с удивительным рвением украшают себя и природную красоту тола умножают ухищрениями искусства. Это главная и повседневная их забота. Они красят лицо румянами, в косы вплетают золото, голову украшают драгоценными каменьями и жемчугом, на ушах у них висит отцовское наследство, плечи и бока свои они обвивают бусами, геммы, оправленные в золото, свисают с шеи на грудь.

Не меньшего украшения желает и твой Жених, который, омыв в водной купели всю церковь от всяких пятен и грязи, желает, чтобы с каждым днем становилась она краше и чтобы, очистившись однажды от грехов и пороков, она всегда украшалась добродетелями[cii].

И если Он требует этого от всей церкви, в которой есть и вдовы и замужние, то, как ты полагаешь, чего Он ждет от девы, которая на прекраснейшем лугу церкви избрана как редкостный цветок?

Поэтому обрети все то украшение, при помощи которого ты сможешь стать угодной Христу. Если ты не стремишься показаться людям красивой, то, поверь, для Бога лицо твое достаточно красиво. Храни то украшение головы своей, которое ты приобрела в таинстве помазания. Слова Божьи — лучшие украшения для твоих ушей. Им одним должна внимать дева и предпочитать их самым драгоценным каменьям. Члены тела твоего да украсятся праведными делами, и красота .девственной души да воссияет взамен гемм и ожерелий блеском всяческих добродетелей. Тогда возжелает царь твоей красоты и скажет тебе: «Вся ты прекрасна, ближняя моя, и нет пятна на тебе»[ciii].

Это и есть то самые твои украшения, о которых я сказал, что они будут наикрепчайшим твоим оплотом. И как могут они украсить тебя перед Богом, так вооружат они тебя перед дьяволом, который иногда пробирается в душу через какой-нибудь незначительный порок. И если не противустанет ему стена добродетелей, то он прогонит нас с нашего места и тотчас из врага превратится в нашего господина. Поэтому и Писание увещевает и говорит нам: «Если дух имеющего над тобою власть возьмет над тобою верх, ты не оставишь своего места»[civ].

XXV. Уже с того времени, как ты посвятила себя Богу и дала обет девственности, ненависть врага твоего к тебе возросла. Тот, кто считает чужую пользу своим убытком, полагает, что лишился тебя, и печалится, что не будет обладать тобой.

Твое дело требует великого бдения и великой заботы. Чем богаче ты стала перед Богом, том больше надлежит тебе остерегаться врага. Простой путник, у которого ничего нет, нс боится разбойников в засаде. Бедняк спит спокойно, даже не задвинув засов, он не страшится ночных воров. Богатый ,же все время воображает, что вор крадется к его имуществу, и от постоянной тревоги не спит ночью. И твое богатство, и твое духовное сокровище требуют осторожности и охраны. Чем ты богаче, тем бдительнее тебе надлежит быть; ибо кто больше имеет, тому и следует больше бояться потери.

И виновник зависти не перестает завидовать, но, отвергнутый однажды Богом, тем большей завистью он терзается, чем более славным видит он кого-нибудь другого. Позавидовавший в раю Еве еще более станет завидовать царству небесному у тебя. Верь мне, теперь он ходит повсюду и, как говорит блаженный Петр, ищет, как ему тебя поглотить[cv]. Словно лев рыкающий выступает он и как враг коварный озирает все вокруг, исследует все подступы к твоей душе: не найдется ли где уязвимого, слабого места, через которое он смог бы проникнуть к тебе. Он обшаривает все и вся, нот ли где места, чтобы ему тебя ранить. И тебе надо тщательно предвидеть его козни, чтобы, как говорит Павел, не были тебе безвестны его умыслы[cvi]. Хотя он и описывает великую мощь и власть дьяволову, тем не менее он призывает нас сразиться с ним и объявляет нам о силе врага, дабы этим увеличить заботу воинов. Ибо он хочет, чтобы мы не оробели, но были готовы к битве. И не бегство он внушает нам, но советует, каким оружием нам бороться.

Он говорит: «Посему примите оружие, дабы вы могли противостоять в злой день и стать совершенными во всем»[cvii]. И тотчас же говорит об орудиях духовной битвы, добавляя еще: «Итак, станьте, препоясав чресла ваши истиной и облекшись в броню праведности, обув ноги и готовность благовествовать о мире, взяв щит веры, которым вы сможете угасить все пламенные стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духа, т. е. слово Божье, примите через всякую молитву и моление»[cviii].

И так как женщинам также дозволено торжествовать победу в этой битве, прими и ты это Павлов оружие, и, вдохновленная его увещеванием, ты непременно одержишь победу. Если ты примешь все это, то безбоязненно вступишь в духовную битву и не оробеешь перед дьяволом со всем воинством его. «Ибо падут с твоей стороны тысяча и десять тысяч по правую сторону, но к тебе не приблизятся»[cix].

Также и блаженный Иаков, не менее славный воин Христов, обещает нам победу в этой войне. Он говорит: «Повинуйтесь Богу, противустаньте дьяволу, и он убежит от вас»[cx] Он показывает, каким образом следует нам противостоять дьяволу. Если мы будем преданы Богу, исполняя волю Его так, что заслужим Божью благодать, то с помощью Святого Духа легче воспротивиться нам духу нечистому. Он же борется против нас не в открытом бою, но одолевает нас хитростью и обманом, употребляя против нас нашу же волю. Враг получает силы от нашего сочувствия ему и поражает нас, как говорится, нашим же мечом.

Бессилен тот враг, который может победить лишь того, кто желает его победы. Да не коснется нас отчаяние, да не затронет нас страх перед противниками! Не станем мы помогать им, а одолеем их! Они нам советуют, однако наше дело слушаться их или же отвергать то, что они нам внушают. Ибо они нам вредят не принуждением, а увещеванием. И не выпытывают они у нас согласия, но добиваются его. Потому и сказано Анании: «Почему соблазнил сатана твое сердце, чтобы ты солгал Святому Духу?[cxi]. Никогда не вменил бы апостол этого ему в вину, ежели дьявол сотворил это без волн самого Анания. За то и осудил Господь Еву, что ее одолел тот, кого она сама могла одолеть: если бы она не могла его победить, то не заслужила бы от Господа несправедливого наказания.

XXVI. В этом и заключается первая хитрость наилукавейшего врага. Полный коварства, расслабляет он помыслами неопытные души; понуждая вновь и вновь думать по поводу обращения, он вносит скорбь, дабы душе было легко разувериться в успехе дела, трудность начала ,которого она познала. Он обыкновенно внушает столь грязные и нечестивые помыслы, что, искушаемый, полагая, будто это его собственные помышления, думает, что из-за своего обета он стал хуже, чем был прежде, и когда он любил мирские дела, то душа его была гораздо чище. Ибо в тех, кому этот хитрейший враг завидует, он хочет вселить страх перед обетом и отчаянно в достижении святости, дабы печалью отвратить их от данного ими обета.

Поэтому более всего следует тебе полюбить чтение Священных писанин, и да просвятят твою душу божественные речения, и сияние слова Божьего да прогонит тьму дьвольскую! Ведь он поспешно бежит от той души, которую просвещает божественное слово, которая постоянно помышляют о небесном, в которой всегда живет слово Божье, силу которого нечистый дух не в состоянии одолеть.

Оттого блаженный апостол среди прочих орудий духовной борьбы сравнил это орудие с мечом. Важнее и надежнее для души, чтобы в постоянной заботе и неусыпном бдении она привыкла различать свои помыслы и по первому движению духа одобрять их либо отвергать, дабы питать добрые мысли и немедленно погашать злые. Ибо в них источник добра и зарождение греха; начало всякого большого преступления есть помышление в нашем сердце; прежде чем что-либо совершить, оно как бы рисует всякое дело на некоей дощечке. Поступок ли, речь ли, прежде чем явить себя, обдумываются; принимается решение, какими им быть. Ты видишь, за какое короткое время иногда совершает задуманное им тот, кто думает; вообще ничего не делается ни словом, ни руками, ни каким-нибудь другим способом, если не произносилось это прежде в помышлениях.

Поэтому и Господь в Евангелии говорит: «От сердца человека исходят злые помышления, прелюбодеяния, блуд, убийства, бесстыдство, воровство, лжесвидетельства, алчность, нечестие, коварство, злой глаз, богохульство, гордыня, глупость — все это оскверняет людей»[cxii]

Итак, обо всем этом попечение твое, рвение и усердие. Тебе надо более всего остерегаться греха там, где он обыкновенно рождается, и при первом же искушении следует тотчас же отвергать зло, чтобы угасить его, прежде чем оно возрастет. Ибо не следует дожидаться, пока увеличится то, чего надлежит бояться; чем скорее ты ему воспротивишься, тем легче его победить. Поэтому божественное Писание взывает: «Со всякой заботой храни свое сердце, ибо от него начало жизни»[cxiii]

XXVII. Надо делать различие между теми мыслями, которым споспешествует наша воля и которые нас радуют, и теми, которые обыкновенно пролетают у нас в уме наподобие легкой тени, обнаруживая себя только мимоходом,—греки называют их - знаки, образы, представления,—а также теми, которые вторгаются против воли, которым мысль противится с неким ужасом, скорбя, когда они появляются, и радуясь, когда их удается изгнать.

В тех мыслях, которые приходят легко, которые появляются как бы незаметно, вовсе нет греха, и с ними нет никакой борьбы. С другими душа борется, и воля им противится. Ибо мы или соглашаемся с ними — и тогда мы побеждены,— или отвергаем их — и тогда мы побеждаем, торжествуем в этой битве победу.

Итак, грех есть лишь в том помышлении, на которое согласился наш разум. Такого рода помышление, даже если что-нибудь ему помешает и не исполнится его воля, Господь осуждает, как если бы преступление совершилось. Как мы читаем об этом в Евангелии: «Кто посмотрит на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействовал с нею в сердце своем»[cxiv]-[cxv]. У Бога, которому ведомо все прежде, чем оно произошло, полное желание поступить как-либо считается равным поступку.

Поэтому ты должна — я часто повторяю то, что хочу, чтобы ты всегда делала,— непрестанно размышлять о Священном писании и наполнять им свой разум; не давая места злым помыслам, ты должна занять свой дух божественными мыслями; любовью к Его законам ты покажешь, сколь сильно ты любишь Бога. Поэтому Писание говорит: «Те, которые боятся Бога и ищут, как угодить Ему, и те, которые любят Его, преисполнятся законом Его»[cxvi] Тогда, чувствуя, сколь полезна тебе мудрость для любви к Нему, сколь помогает тебе закон Его, ты станешь с радостью петь вместе с Давидом: «В сердце своем я сокрыл слова Твои, дабы не согрешить против Тебя»[cxvii]

И надо, чтобы жало духовное всегда возбуждало твою душу и разгорался в ней с каждым днем все более сильный огонь. Усердие и молитве, просвещенность от чтения, неутомимые бдения — вот средства для этого и днем и ночью. Ибо ничего нет в твоем дело хуже праздности; она-то и не ищет нового, но довольна тем, что есть. Движение вперед радует и возвышает смысл праведной жизни, остановка вредна для нее и пагубна. Разум следует укреплять, вновь и вновь каждый день умножая свои добродетели; путь нашей жизни следует нам измерять не тем, сколько пройдено, а тем, сколько осталось пройти. И пока мы пребываем в этом тело, мы никогда не должны думать, что достигли совершенства, ибо так лучше достичь его. До тех пор пока мы стремимся вперед, мы не оглядываемся назад. Когда надумаем остановиться, то уклоняемся с пути. Мы полагаем, что не идти вперед — значит возвращаться назад. Да не будет в нас беспечности и ненужной уверенности в наших прошлых заслугах. Если мы не хотим идти назад, то должны стремиться вперед.

Блаженный апостол, живя изо дня в день для Бога, обращая внимание не на то, что он сделал, но на то, что он должен сделать, говорил: «Братья, я не думаю, что чего-то достиг. Одного только я достиг: забывая то, что позади, стремясь к тому, что впереди, я иду к награде высшего признания Божьего»[cxviii].

Если блаженный Павел — сосуд избранный, столь воплотивший в себе Христа, что сказал: «И уже не я живу, но живет во мне Христос»[cxix], все еще стремится, идет вперед, достигает, то что надо делать нам, которым желательно в конце сравняться с его началом? Ведь ты должна подражать тому, кто сказал: «Подражайте мне, как я — Христу»[cxx]. Забывай все минувшее, помни, к чему ты приступила; не считай, что прошел тот день, в который тебе надлежит служить Богу. Лучше всего ты сбережешь найденное, если всегда будешь искать. Если ты перестанешь приобретать, то погубишь приобретенное.

XXVIII. Пожалуй, ты скажешь: «Велик этот труд». Но подумай о том, что тебе обещано. Обыкновенно всякое дело легко, когда помышляют о плате за него; надежда получить награду утешает в тяготах.

Так суровый землепашец, трудясь на давно не возделанном поле, радуется, что он распахал острым лемехом слежавшуюся от отдыха землю и, счастливый от самой тяжести труда, по усилиям своим судит о том, какого урожая ему ждать. Так жадный купец презирает опасное море, смело смотрит на пену волн и ярость ветров. Пока в трудах и в опасности он помышляет о своей прибыли, он забывает и усталость, и страх.

Поразмысли, прошу тебя, о величии своей награды, если только можно мыслить о чем-либо безмерном. После того как твоя душа после смерти тела отойдет, после обращения в прах и пепел, ты должна быть готова к лучшей жизни. Тело, преданное земле, должно вознестись на небо, и слава бессмертия изменит твое смертное естество. После этого ты войдешь в сонм ангелов, тебя примет царство небесное и ты останешься на вечные времена со Христом. Итак, что воздашь ты Господу за все то, что Он воздает тебе?[cxxi] Какой свой труд ты посчитаешь суровым, если за него тебя ждет такая награда? Поэтому блаженный апостол и сказал: «Нынешние страдания ничтожны по сравнению с той славой, которая нам откроется»[cxxii].Что достойного мы можем совершить или же претерпеть за нашу короткую жизнь, за что следовало бы нам даровать бессмертие?

XXIX. Поэтому тот же апостол говорит: «Ведь наше страдание в этой жизни быстротечно и легко; оно нам доставляет вечную славу безмерной высоты»[cxxiii]. Да отвергнем мы почести, отвратимся от богатства, возлюбив мученичество, отнесемся с презрением к самой жизни! Все это и так когда-нибудь погибнет, даже если бы нам и не даровали за это вечность. Оно пропадает и у тех людей, которые постоянно стремятся им обладать. Сколь многих мы помним из тех, которые, достигши величайших почестей и богатства, падали внезапно со всей высоты своего могущества, равно как и тех, которые, раздувшись от своего высокомерия, полагали, что они выше других людей, однако своей гибелью показали нам, ком они в действительности были.

Что в этом мире устойчиво? Что прочно? Что в нем небыстротечно и надежно? Что не подвержено случаю?

Что это за благо, которое ты все время боишься потерять? За что опасаешься, как бы не отняли его у тебя? О чем знаешь, что тебе не надо будет его оставить? Ибо если не похитит у тебя случай твое достояние, то оно неминуемо погибнет с твоей смертью. И если бы наша жизнь продолжалась тысячу лет и до последнего дня не утрачивали бы мы жажду ежедневных удовольствий, долговечно ли было бы, спрашиваю я, то, что исчезает вместе с тобой?

И какая сладость в том удовольствии, которое, как только его не стало, кажется тебе небывшим?

Так вот: вспомни свою минувшую жизнь! Не покажется ли она тебе какой-то тенью? И не кажется ли тебе, что все существующее столь же недостоверно, как легкое сновиденье? Это может почувствовать и дряхлый старец, которому приличествует сказать вместе с пророком: «Дни мои склоняются, как тень, и я иссох, как сено»[cxxiv].

XXX. Если мы можем так говорить даже здесь, на земле, где ценим свою жизнь, несмотря на ее краткость, то что скажем мы в жизни будущей, когда в присутствии вечности нам все покажется ничтожным?

Тщательно поразмыслив об этом и увидав, сколь кратка земная жизнь по сравнению с вечностью, сколь презрен этот мир, пусть пренебрежет им твой доблестный дух и готовит себя только к тому дню, в который закончится мирская слава. К тому, говорю я, дню, который Спаситель сравнил с потопом, который, как сказал апостол, многих обманутых мнимой беспечностью поразит внезапным своим пришествием[cxxv]

Описывая его, блаженный Петр говорит: «Придет же день Господень, как вор, и небеса тогда обрушатся с великим шумом и элементы распадутся от жара. И оттого что все это распадется, какими надо нам быть в святости и благочестии жизни нашей, если мы ожидаем и желаем пришествия Господа Бога, когда разрушатся пылающие небеса и элементы растают от жара»[cxxvi].

Недавно это было, и ты сама слыхала, как содрогнулся в зловещем страхе Рим — властелин мира — от крика готов[cxxvii], от звука их трескучего рога! Куда тогда подевалась знатность? Куда делись степени отличия и важности? Все смешалось и спуталось от страха, плач вошел в дома, и равный ужас обуял всех. Раб и знатный—все стали одинаковы. Перед всеми была одна и та же смерть, только страшились ее более те, жизнь которых была приятнее.

Если мы так боимся своих смертных врагов и руки человеческой, то что же станем делать, когда раздастся с неба ужасный звук трубы и в ответ на голос архангела, который сам громче всякого рога, возопит сразу весь мир? Когда увидим мы, что нам грозит оружие нерукотворное и против нас ополчились все силы небесные, «когда,— по словам пророка,— придет Господь, дабы сделать землю пустыней и погубить ее грешников»[cxxviii], какой страх тогда, какая тьма падет на нас, которых Он столь часто увещевал, но застанет не готовыми?! «Тогда зарыдают все племена земные и увидят Сына человеческого, грядущего в облаках небесных с великой славой и властью. Тогда они скажут горам: ..Падите на нас", и холмам: „Покройте нас", и скалам: ..Откройтесь для нас"»[cxxix].

Это скажут то, которые пекутся о разных делах мира сего и не помышляют о конце света. Ты же, денно и нощно желающая пришествия Христова, ожидая с чистой совестью присутствия Господа, конца света, когда настанет время награды твоей, обретешь не страх, но восхищение. И, войдя в сонм святых, вместе со святыми девами полетишь ты навстречу Жениху и скажешь: «Я нашла Того, Которого искала душа моя»[cxxx]. Ты не убоишься распри этого времени, потому что ты будешь одарена бессмертной славой, сиянием нетленным и пребудешь со Христом навеки. Как говорит апостол: «Оттого что Сам Господь по повелению, по голосу архангела и трубы Божией сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут первыми. Затем мы, которые остались в живых, вместе с ними поднимемся в воздухе на облака навстречу Господу и так всегда со Христом пребудем»[cxxxi].

Да будет это постоянной твоей заботой, твоим попечением! Пусть войдет это в сердце твое и наполнит твои дни! Пусть заменит это тебе ночной сон, и душа твоя от этого возродится. Никакой труд не должен тебе показаться тяжелым, никакое время долгим, если они принесут тебе вечную славу.

Пелагий

ПОСЛАНИЕ К ДЕМЕТРИАДЕ

Знаменитый «ересиарх», живший в миру монах Пелагии (360-ок. 418), родился в Британии. Настоящее имя его Морган; Пелагий - грецизированная форма этого имени, в переводе - «морской». В бытность свою в Риме, где, по свидетельству Августина, он жил очень долго, включая и тяжелейшее время после разгрома города войсками Алариха. Пелагий заслужил репутацию моралиста и духовного наставника, был известен своей безукоризненной нравственностью, которой не отрицали даже самые пылкие и самые уважаемые его противники. Большая часть трудов Пелагия дошла до нашего времени в отрывках и в пересказах его идейных оппонентов, главным образом Августина. Поэтому особенно важно сохранившееся полностью «Послание к Деметриаде», позволяющее с достаточной ясностью представить, в чем заключалось учение Пелагия.

Высокие нравственные качества, большое проповедническое искусство побудили в 414 г. римлянку Юлиану, принадлежавшую к очень знатной и богатой семье Анициев (Anicii), обратиться к Пелагию с просьбой дать духовное наставление се дочери. Этим наставлением и было «Послание к Деметриаде», в ответ да которое Августин и его друг Алипий, тоже епископ африканский, написали Юлиане предостерегающее письмо. В нем они осуждали Послание Пелагия, так как считали его опасным.

Исходя из практических и юридических воззрений, Пелагий учил, что жить достойно и праведно означает совершать добрые дела, религиозное спасение он рассматривал как награду за земные заслуги. Признавая свободу выбора, роль воли в борьбе между добром и злом, Пелагий считал, что человеческая воля ничем не связана ни первородным грехом, ни благодатью. Значения благодати он не отрицал, но видел в ней лишь божественную помощь, а не единственное средство спасения. В спор включился не только Августин, еще с конца IV в. известный своей концепцией предопределения, но и Иероним, называвший в полемическом пылу Пелагия «толстым псом, вскормленным на скотистской каше».

В 418 г. учение Пелагия и его последователей было осуждено как еретическое. В 431 г. Эфесский собор подтвердил это осуждение, однако споры о свободе воли и провиденциализме продолжались и намного позднее.

В предреформационную эпоху в Европе в разногласиях Эразма Роттердамского и Мартина Лютера эта проблема оказалась главной. Лютер считал Эразма последователем Пелагия.

Перевод выполнен по тексту: PL, 30, 15, ff.

ПРИМЕЧАНИЯ

[xx] ...знатнейшего... рода...- Деметриада происходила из знатной семьи Анициев. Ее бабка Аниция Фальтония Проба - жена проконсула Адельфия, мать Юлианы. Из рода Анициев был и знаменитый историк Корнелий Непот.

[xxi] См.: Быт., 1, 10.

[xxii] Прем., 15, 14.

[xxiii] Втор., 30. 19.

[xxiv] Рим., 9, 20.

[xxv] Там же, 2, 14 сл.

[xxvi] См.: Мф., 23, 35.

[xxvii] См.: Быт., 5, 24; Иез., 44, 16.

[xxviii] См.: Быт., 6, 9.

[xxix] Там же, 7, 1.

[xxx] См.: Там же 14, 18.

[xxxi] Пс., 109, 4.

[xxxii] 2 Пет., 2, 8.

[xxxiii] Io., 22, 32; Исx., 3, 15.

[xxxiv] Мф., 5, 28.

[xxxv] См.: Лев., 19, 18.

[xxxvi] См.: Быт., 45, 14 сл,

[xxxvii] См.: Рим., 12, 17.

[xxxviii] Иов., 1, 8; 2, 3

[xxxix] См.: Там же, 31, 23.

[xl] Там же, 27, 6.

[xli] Там же, 31, 29.

[xlii] Лк., 6, 30.

[xliii] См.: Иов., 31, 18.

[xliv] Кол., 4, 1.

[xlv] См.: Иов., 31, 13

[xlvi] Ni.: 1 Тим., 6, 17.

[xlvii] См.: Иов., 31, 24.

[xlviii] Там же, 1, 21.

[xlix] См.: Быт., 49, 5 ел.

[l] См.: Пер., 9, 13 ел.

[li] Там же. 44, 10.

[lii] Ис., 1, 19.

[liii] Там же, 65, 12.

[liv] Io., 23, 37.

[lv] См.: Рим.. 6, 14.

[lvi] Там же, 12, 1.

[lvii] Ср.: 1 Кор., 14, 38.

[lviii] Еф., 5, 17.

[lix] Мф., 7, 12.

[lx] См.: Там же

[lxi] Ni.: 1 Кор., 7, 25

[lxii] 2 Кор., 13, 3..

[lxiii] Мф., 19, 12.

[lxiv] Там же, 3, 10.

[lxv] См.: Там же, 7, 21.

[lxvi] См.: Там же, 25, 10 сл.

[lxvii] Лк.. 13, 26 сл.

[lxviii] Гал., 6, 14.

[lxix] Ср.: Прем., 24, 23.

[lxx] Мф., 5, 6.

[lxxi] Ср.: 1 Кор., 7, 34.

[lxxii] Io., 7, 19

[lxxiii] Ср.: Ин.. 15, 2.

[lxxiv] См.: Мф., 25, 30.

[lxxv] Флп., 2, 14 сл.

[lxxvi] Io., 13, 43.

[lxxvii] Кор., 15, 41 сл.

[lxxviii] См.: Иер., 31, 9.

[lxxix] 2 Кор., 6, 18.

[lxxx] 1 Ин., 3, 2 сл.

[lxxxi] Io., 5, 44 сл.

[lxxxii] См.: Рим., 12, 17.

[lxxxiii] См.: Лев., 19, 18.

64а Ср.: Прем., 27, 14.

[lxxxiv] Иак., 3,2.

[lxxxv] Притч., 18, 22.

66а Ср.; 1 Кор., 6, 10.

[lxxxvi] Мф., 5, 34.

[lxxxvii] Там же, 5, 37.

[lxxxviii] Еф., 4, 29.

[lxxxix] Io., II, 29.

[xc] 1 Пет., 2, 22.

[xci] Иn., 66, 2.

[xcii] Еф., 4, 31.

[xciii] См.: Рим., 14, 21.

[xciv] Пс., 35/34,13.

[xcv] Ос., 6, 6.

[xcvi] Io., 5, 7.

[xcvii] Там же, 24, 45.

[xcviii] 2 Пет., 2, 19.

[xcix] См.: Пс., 1, 2.

[c] Ср.: Мф., 6, 6.

81а Ср.: Иов., 28, 12—28, 38,36

[ci] 1 Кор., 7, 34.

[cii] См.: Еф., 5, 26 сл.

[ciii] См.: Песн., 4, 7.

[civ] Ср.: Прем., 10, 4.

[cv] cm.: 1 Пет., 5, 8.

[cvi] 2 Кор., 2, 11.

[cvii] Еф., 6, 13.

[cviii] Там же 6, 14 сл.

[cix] In. 91/90, 7.

[cx] Иак., 4, 7.

[cxi] Деян., 5, 3.

[cxii] Mo., 15, 19 сл.

[cxiii] Притч., 4, 23.

[cxiv] Io., 5, 28.

[cxv] Io., 5, 28.

[cxvi] Ср.: Прем., 9, 1.

[cxvii] Пс., 118, 11.

[cxviii] Флп., 3, 13 сл.

[cxix] Гал., 2, 20.

[cxx] И Кор., 4, 16.

[cxxi] Ср.: Пс., 115, 3.

[cxxii] Рим., 8, 18.

[cxxiii] 2 Кор., 4, 17.

[cxxiv] Пс., 101, 12.

[cxxv] 1 Фес., 5,2

[cxxvi] 2 Пет., 3, 10 сл.

[cxxvii] ...от крика готов...— Имеется в виду взятие Рима и разгром его готами в 410 г.

[cxxviii] Ср.: Ис., 13, 9.

[cxxix] Мф„ 24, 30; Лк., 23, 30.

[cxxx] Песн., 3, 4.

[cxxxi] 1 Фес., 4, 16 сл.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел богословие










 





Наверх

sitemap:
Все права на книги принадлежат их авторам. Если Вы автор той или иной книги и не желаете, чтобы книга была опубликована на этом сайте, сообщите нам.